19 «мои чувства. моя боль»
Квартира Мелиссы. Суббота.
Тишина была оглушительной. Не та терапевтическая, наполненная смыслом тишина её кабинета, а мёртвая, давящая пустота. Мелисса сидела на полу, прислонившись спиной к дивану, и смотрела в стену. Она не плакала. Слёзы закончились в первую ночь, оставив после себя лишь сухую, стягивающую кожу маску и тяжёлую тяжесть под ребрами.
Она пыталась применить к себе свои же методы. «Назови чувства, Мелисса. Прими их. Гнев. Да. Я зла на него. На его трусость. На его подлое, лживое «разлюбил». Печаль. Да. Мне грустно. Грустно от того, что всё, во что я верила, оказалось иллюзией. Стыд. Стыдно, что я, психолог, не увидела, что происходит у меня под носом. Неуверенность. Кто я теперь, без него?»
Слова звучали пусто. Они скользили по поверхности, не достигая той глубины, где сидела настоящая, животная боль. Она была экспертом по чужой боли, а со своей оказалась беспомощна, как ребёнок.
Она встала, прошлась по квартире. Её взгляд цеплялся за мелочи: его тапочки у двери, его любимая кружка на полке, подаренная им книга. Каждый предмет — как нож. Она собрала всё в картонную коробку и задвинула её в дальний угол шкафа. От этого не стало легче. Пустота лишь стала ещё ощутимее.
Она понимала, что её паника из-за переноса сеансов, особенно сеанса с Димой, была иррациональной. Она поступила профессионально. Но чувство вины не отпускало. Она бросила его в самый трудный момент. Стала для него ещё одним человеком, который его предал.
Вечером зазвонил телефон. Лера. Мелисса смотрела на экран, пока звонок не прекратился. Она не могла говорить. Не сейчас. Она отправила короткое сообщение: «Всё ок, просто занята. Перезвоню позже».
Она легла спать в десять вечера, чего не делала годами, и провалилась в тяжёлый, безсоновный ступор.
Воскресенье.
Она проснулась с той же тяжестью в груди. День прошёл в попытках заняться чем угодно, лишь бы не думать. Она переставила книги на полке. Перемыла всю посуду. Разобрала косметику. Деятельность была механической, лишённой смысла. Мысли крутились по одному и тому же кругу: «Почему? Что не так со мной? Как я могла не заметить?»
Она заставила себя пойти в душ. Горячая вода обжигала кожу, но не могла прогнать внутренний холод. Она смотрела на запотевшее зеркало и не узнавала своё отражение. Перед ней была не уверенная в себе Мелисса Викторовна, а потерянная, напуганная женщина.
Внезапно её спасла ярость. Случайная, спасительная ярость. Она открыла шкаф, чтобы взять свежее полотенце, и увидела на верхней полке его старую футболку, которую он забыл. Она схватила её, сжала в комок и швырнула в стену.
— Мразь! — прошипела она сквозь зубы. — Трус! Ничтожество!
Это был не конструктивный гнев, а слепая, животная реакция. Но она была настоящей. Она вломилась в её апатию, как таран. Она дала ей хоть каплю энергии.
Она надела самый старый, потрёпанный спортивный костюм, не стала делать макияж и пошла гулять. Быстро, почти бегом, не глядя по сторонам. Она шла, пока в боку не закололо, а в лёгких не стало обжигающе от холодного воздуха.
Вернувшись домой, она была физически истощена, но mental fog немного рассеялся. Она смогла налить себе чаю и даже съесть кусок хлеба.
И тогда позвонила Лера. На этот раз Мелисса взяла трубку.
— Мел, что случилось? Ты как? Я уже вся изпереживалась! — голос подруги звучал испуганно и взволнованно.
Мелисса закрыла глаза. Слова давились комом в горле. — Лер... Артём... — она с силой выдохнула. — Он ушёл. Сказал, что разлюбил. А потом... потом я увидела, как он стоит под окном и счастливо улыбается в телефон. Кому-то другой.
С другой стороны провода повисло шоковое молчание. — Что?! — через секунду взорвалась Лера. — Этот... этот кретин! Эта мразота бесхребетная! Да я ему сейчас сама позвоню и всё, что о нём думаю, выскажу! Как он мог?! На тебе же свет клином сошёлся!
Искреннее, яростное, неподдельное возмущение подруги стало тем спасательным кругом, за который Мелисса ухватилась. Это не были слова жалости. Это была ярость за неё. Это было признание её ценности.
— Не надо звонить, — тихо сказала Мелисса, и в голосе её впервые прорвалась слабина. — Не надо. Оно того не стоит.
— Как ты? — голос Леры сразу стал мягким, заботливым. — Боже мой, бедная моя девочка... Я сейчас же еду к тебе! Мы купим самого противного мороженого, самого жирного, и будем ругать всех мужиков на свете!
— Нет, — неожиданно для себя сказала Мелисса. — Не сейчас. Я... я не могу. Мне нужно побыть одной. Я просто... хотела тебе сказать.
— Ты уверена? — Лера звучала неуверенно. — Я могу просто молча посидеть рядом.
— Я уверена. Спасибо, что... что поругалась за меня. Это... помогло.
Они поговорили ещё несколько минут. Лера не лезла с советами, не пыталась её «исправить». Она просто была рядом на другом конце провода. И это было именно то, что было нужно.
Положив трубку, Мелисса почувствовала, что острая, режущая боль сменилась тупой, ноющей тоской. Это был прогресс.
Она подошла к окну. На улице уже стемнело, зажглись фонари. Где-то там был её кабинет. Её пациенты. Дима Ицков.
Чувство вины нахлынуло с новой силой. Завтра понедельник. Она должна вернуться. Она должна быть сильной. А она чувствовала себя разбитой.
Она взяла блокнот, в котором обычно делала пометки о сеансах, и открыла чистую страницу. Дрожащей рукой вывела: «Мои чувства. Моя боль».
Она начала писать. Не как психолог, анализируя себя, а как обычная женщина, выплёскивая на бумагу всю свою обиду, горечь, страх и неуверенность. Она плакала, писала, снова плакала.
Это не было исцелением. Это была лишь первая перевязка на зияющую рану. Но это было начало. Начало долгого пути назад к самой себе. И она понимала, что пока она не пройдёт хотя бы часть этого пути, она не сможет помочь ни Диме, никому другому. Ей предстояло самой стать себе психологом. И это был самый страшный вызов в её жизни.
917 слов
как вам, нравится? что думаете будет дальше?