13 бесконечная дорога
Прошёл месяц.
Месяц — это тридцать дней. Из них восемнадцать трезвых. Двенадцать — нет. Но даже эти двенадцать уже не были тем беспросветным адом, что раньше. Они стали другими — осознанными, почти клиническими. Дима уже не упивался своим падением, не нырял в химическое забвение с диким отчаянием. Он почти что... фиксировал процесс. «Ага, вот сейчас мне стало так невыносимо, что я пошёл к Косте. Я принял это. Мне стало легче на три часа. А потом наступило утро, и мне стало в десять раз хуже, и я снова должен разбирать с Мелиссой, что именно стало спусковым крючком». Это было похоже на то, как если бы он из актёра, с надрывом играющего в трагедии, превратился в режиссёра, который с холодноватым интересом наблюдает за собственным спектаклем. Со стороны это могло бы показаться пугающим, но для него это был прогресс. Так выздоравливают — медленно, с рецидивами, без всякой романтики.
Он даже позвонил Косте и сказал, что больше ничего у него брать не будет. Тот, естественно, начал угрожать, требовать деньги за последнюю дозу. Дима выслушал его матерную тираду, положил трубку и заблокировал номер. Руки тряслись, но внутри было странное, хрупкое чувство собственного достоинства. Он провёл границу. Он больше не был тем, кого можно использовать.
Кабинет Мелиссы.
Сеансы стали глубже и тише. Ушла тема зависимости как таковая. Теперь они говорили о доверии. О том, как отстроить его заново, когда фундамент взорван.
— Я не смогу, — как-то раз заявил Дима, в отчаянии сжимая подлокотники кресла. — Я не смогу никогда больше никому доверять. Я буду всегда ждать подвоха. Всегда видеть в любом жесте скрытый умысел. Это хуже, чем ломка. Это навсегда.
— Это не навсегда, — спокойно парировала Мелисса. — Это — ваша новая реальность. И ваша задача — не вернуть старое, наивное доверие. Его не вернуть. Ваша задача — вырастить новое. Зрелое. Основанное не на слепой вере, а на выборе. На действиях. Вы будете доверять не потому, что человек дал слово, а потому, что он раз за разом это слово подтверждает.
Он смотрел на неё, не понимая. — Например?
— Например, Сережа. Он обещал быть рядом. И он раз за разом, даже когда вы его отталкивали, подтверждал это своими действиями. Он сидел с вами на полу. Он не читал моралей. Он просто был. Вы уже начинаете доверять ему по-новому? Не потому что он ваш друг с детства, а потому что он показал себя надежным в самый тёмный час.
Дима задумался. Да. Это было правдой. Его доверие к Сереже теперь было другим — более хрупким, но и более прочным. Выстраданным.
— А как... с другими? С женщинами? — он с трудом выговорил это слово. — Так же. Медленно. Проверяя. Не словами, а поступками. Давая себе право ошибаться и право уходить, если ваши границы снова нарушат. Вы не должны торопиться.
Он кивнул. Это звучало как титанический, неподъёмный труд. Но это был план. Чёткий и ясный.
Дома жизнь обрела новый, странный ритм. Дима по-прежнему много ходил пешком. Иногда один, иногда с Сережей. Они могли молча пройти десять километров, и это молчание было не неловким, а целительным.
Как-то раз, вернувшись с такой прогулки, Сережа разогрел пиццу. — Слушай, а не хочешь... ну, просто попробовать? — не глядя на друга, пробормотал он, жуя. — Что? — насторожился Дима. — Ну, сыграть что-нибудь. Просто так. Без всякого смысла. Чисто поржать.
Дима замолчал. Старая паника, холодный ужас перед всем, что связано с музыкой, сжали его горло. Он уже открыл рот, чтобы сказать резкое «нет».
Но потом посмотрел на Сережу. Тот смотрел на него не с надеждой, а с осторожным, дружеским вызовом. Будто говорил: «Да похуй, если что — просто побросаем в друг друга пельменями».
— Ладно, — неожиданно для себя сказал Дима. — Только... ничего нашего. Никаких старых песен.
— Абсолютно, — тут же согласился Сережа. — Какой-нибудь идиотский кавер. На «Винни-Пуха», например.
Они спустились в подвал, где стояли их инструменты. Пахло пылью и старым деревом. Дима снял гитару с подставки. Она снова была холодной и чужой. Он включил комбик. Звук гула заполнил маленькое помещение.
Сережа наиграл на барабанах дурацкий примитивный бит. Дима неуверенно брякнул по струнам. Звук был ужасным, фальшивым. Они посмотрели друг на друга и... рассмеялись. Это был нервный, срывающийся смех, смех облегчения.
Они не играли музыку. Они издавали какофонию. Без смысла, без цели. Просто чтобы посмеяться. Чтобы заново привыкнуть к звуку, к ощущению инструмента в руках, без давления прошлого, без боли, без ожиданий.
Через пятнадцать минут Дима почувствовал усталость и положил гитару. — Хватит на сегодня. — Ага, — Сережа отложил палочки. — Полная хуйня получилась. Зато весело.
И они поднялись наверх, оставив инструменты в подвале. Ничего грандиозного не произошло. Не было прорыва, не хлынуло вдохновение. Но дверь, которая была наглухо заколочена, теперь была просто прикрыта. И это было главным.
Дима лёг спать и впервые за долгие месяцы ему не приснились ни Ника, ни Артём, ни падающие самолёты. Ему приснилось, что он просто идёт по бесконечной дороге. И ему не было ни хорошо, ни плохо. Было просто тихо. И этого было достаточно.
799 слов
стараюсь писать как можно чаще, как вам? как думаете что будет дальше?