Буря

Школа наутро казалась ещё более чужой.
Серые стены, выцветшие шкафчики, гул голосов в коридоре — всё это навалилось на меня холодной плитой.
Я шла по этим коридорам, как по туннелю. Будто снова была невидимой. Никто не смотрел, не улыбался, никто не ждал.
Только в голове продолжала звучать та мелодия — отголосок вчерашнего вечера, когда всё на миг было по-другому. Макс. Музыкальный класс. Та самая песня.

Я на секунду закрыла глаза, проходя мимо старого граффити на стене. В груди щемило.
Вчера я впервые за долгое время почувствовала, что могу дышать. Что кому-то может быть интересно, кто я, а не откуда я приехала. Макс не спрашивал лишнего. Он просто... был рядом.
И это было новым.

Сегодня я пришла в школу раньше.
Всё было слишком тихо. Только хлопанье дверей, шаги, чьи-то смешки. Я почти машинально шла по коридору, стараясь выглядеть спокойной, будто мне есть, куда идти.
Но внутри было одиночно.
Не так, как в Аризоне.
И всё же — одиночно.

Когда я прошла мимо музыкального класса, сердце дёрнулось.
Дверь была закрыта, но мне показалось, что за ней всё ещё звучит её голос — мелодия папы, сыгранная чужими руками, но с таким же трепетом.
Я тронула край грифеля, торчащего из кармана, и сжала его пальцами.
Сегодня будет новый день.
Я просто должна пережить его. А может — даже услышать музыку снова.
Я подошла к своему шкафчику.

— Буря! — окликнул кто-то сбоку.
Макс.
Улыбка — такая же яркая, как всегда, но в глазах будто лёгкая усталость.

— Доброе мрачное утро, — он постучал барабанными палочками по моему шкафчику. — Как ощущения после рок-дебюта?

Прежде чем я успела что-то ответить, мимо нас прошли двое парней. Один — с бейсбольной кепкой, второй — с самодовольной ухмылкой. И, не замедляя шаг, один бросил:

— О, смотри, принцесса нашёл себе подружку. Под стать, обе с прибабахом.

Я обернулась, как будто ударили меня.
Макс лишь чуть повёл бровью и глубоко вдохнул.

— Спасибо за оценку, Коди. Надеюсь, твоя мама тоже гордится, как ты разбрасываешься чужими именами.
Он улыбнулся.
Но это была не та улыбка, которой он встречал меня. Это была защитная маска.

— Козёл, — прошептала я, когда те ушли.
— Да брось, — Макс пожал плечами. — Для таких, как он, всё, что не помещается в их голову, — это либо смешно, либо страшно.
Он на секунду замолчал. Потом снова посмотрел на меня, теперь уже серьёзнее.
— Я научился не пускать это под кожу. Ну... почти.
Я смотрела на него, не зная, что сказать.
В моей груди сжалось — что-то похожее на узнавание.
И в первый раз за долгое время я подумала:
«А может, я не одна такая».
— Какой у тебя сейчас урок? — спросил Макс, выравнивая шаг со мной.
— История. Только... я не знаю, где класс. — Я слегка пожала плечами, пытаясь не показать, что снова чувствую себя чужой.
— Я проведу, не волнуйся.
Он уже собирался повернуть, но кто-то опередил его.
На моё плечо опустилась тяжёлая рука.
Я вздрогнула и обернулась.
Аарон.
— Я отведу, — сказал он спокойно, но с какой-то лёгкой, непрошеной уверенностью, как будто это и так само собой разумеется.
Я кивнула.
Макс одобрительно подмигнул мне и свернул в другой коридор.
Мы пошли рядом, не торопясь.
Люди сновали мимо, но мне казалось, что вокруг стало как-то тише.

«Надо найти способ позвонить папе...»
Эта мысль пронзила меня внезапно, как игла.
Мама отрезала все пути. Телефон просматривала, ноутбук заблокировала.
Как будто боялась, что я могу сбежать туда, где мне было по-настоящему хорошо.

Что же между ними случилось?
Мой папа — он был хорошим.
Слишком хорошим, чтобы всё это оказалось правдой.
Я почувствовала, как пальцы сжимаются в кулак.
Аарон молчал, будто что-то чувствовал.
— Так значит, ты с Юга? — я повернулась к Аарону, когда мы свернули к классу истории.
Он смотрел на меня с едва заметной игривой улыбкой, будто ждал этого вопроса.

— Ну... — он наклонил голову набок, — оттуда, где жара, пыль, и люди говорят "да, мэм" даже своему коту.
Я чуть усмехнулась и одобрительно кивнула.
Класс оказался небольшим.
Пахло пыльной бумагой и старым деревом. На стенах висели портреты исторических деятелей — кто-то с печальными глазами, кто-то с гордо вздёрнутыми подбородками. Всё это будто давило своим пафосом.

Аарон сразу занял своё место у окна и лёгким движением приложил два пальца к виску, будто отдавая честь, приглашая меня сесть рядом.

Я пожала плечами и опустилась на соседнюю парту.
Сегодня он был всё в той же чёрной куртке, но... волосы — уложены, аккуратные. Из-под куртки торчал воротник светлой рубашки. Странно.
Словно он собирался на встречу, и совсем не школьную.

И снова — этот контраст.
Взбалмошный, но собранный. Отстранённый, но внимательный.
И от этого было только сложнее не смотреть на него.

Учителя в классе не было. То ли вышел, то ли вообще не придёт.
— Привет! — озорной голосок выбил меня из раздумий. Передо мной стояла девочка с рыжими кудрявыми волосами. В носу — пирсинг. Яркий макияж подчеркивал её неординарность.
— Так ты у нас новенькая? — я кивнула.
— Я Лора. — она с ухмылкой протянула мне руку
— Лив, — на её лице появилась ухмылка — не дерзкая, нет. Добрая, искренняя. Тепло разлилось внутри — впервые за день.
— Класс. У тебя клёвый стиль. Красный тебе к лицу, — кивнула она на мои волосы.
— Спасибо, — я машинально провела рукой по пряди.
— Ты давно приехала?
Я не успела ответить — сзади послышалось негромкое, но неприятное шипение:
— Ну вот, ещё одна нашлась. Собрались тут: п*доры и ведьмы, — Лора резко повернула голову. Я тоже.
У двери стоял тот самый парень, который подначивал Макса утром. Лора скривила губы.
— Тебе в театралку, клоун. Твоя роль там давно ждёт — "мальчик, потерявшийся в своём эго", — я дерзко улыбнулась ему и подмигнула.
Парень завис.
Он моргнул пару раз, словно от неожиданного пощёчины словами. Видно было, что он не привык, когда ему отвечают так... в лицо, да ещё с улыбкой.
Я услышала тихий смешок Лоры сбоку.
— Это было супер! — прошептала она и хлопнула в ладоши так, чтобы слышала только я.
Парень что-то пробормотал под нос и ретировался, впервые не с гордо поднятой головой, а в тени собственного бессилия.
Лора повернулась ко мне:
— Буря, у тебя явно гром внутри. Я прям чувствую.
Я не знала, что ответить. Но... было приятно. Даже слишком.
— Почему я Буря? Ты не первая меня так называешь.
— Значит, ты уже подружилась с Максом! Почему Буря? Ну не знаю, просто вайб от тебя такой, — она усмехнулась.
— Вы с Максом друзья?
Лора расплылась в широкой улыбке:
— Макс мой близнец, - я с широкими глазами посмотрела на неё, - Не похожи? Ну знаешь он, как гром, а я молния. Он незаметный, но громкий, а меня видят все, но обычно не слышат.
— А я Буря. Мы идеальная команда,  —усмехнулась я.

И вдруг...
Словно накатило. Внутри вспыхнула тёплая волна воспоминаний, откуда-то из Аризоны.
Там тоже была я.
И были друзья.
И я смеялась, громко, искренне.
Только вот... Аризоны больше нет.
И Техаса тоже. Хотя... лучше бы остался хотя бы он.
  Что-то заныло под рёбрами. Я сжала кулак под партой, чтобы заглушить эту горечь.
И тогда я почувствовала это. Взгляд. Сильный, настойчивый.
Я медленно обернулась.
Аарон. Он сидел, опершись локтем на парту, и смотрел прямо на меня.
Не как на новенькую. Не как на девчонку из другого штата.
А будто вглядывался в самую суть.
Словно хотел понять, что я прячу под этой усмешкой.
И в его глазах было что-то почти хищное. Животное любопытство, но не опасное — скорее... голодное до правды.
   Я отвела взгляд. Но внутри всё ещё чувствовала его глаза.
И от этого было тошно.
И странно.
И почему-то... живее, чем за последние месяцы.

Я улыбнулась Аарону — быстро, коротко. Не столько ему, сколько себе. Просто... чтобы не показать, что внутри снова всё дрожит.
Развернулась к Лоре.
Хватит. Пусть будет просто лёгкость.
Мой взгляд скользнул по её футболке. Я только сейчас заметила: на ткани, словно размытые облака, были выведены акварельные мазки. Цвета будто растекались под кожей — бирюза, лиловый, немного чёрного. И всё это — словно ноты в палитре души.
— Это ты рисовала? — спросила я, не скрывая искреннего интереса.
Лора вспыхнула.
— Ага! Нравится? — в её голосе была неподдельная радость, почти детская.
Она будто расцвела от похвалы.
— Очень. — Я чуть наклонила голову. — Может, и мне такую нарисуешь? — Я ухмыльнулась, прищурившись.
Лора ответила такой же ухмылкой.
— Если ты Буря, то я тебе устрою футболку с грозой века.
Мы обе рассмеялись.
На миг стало легко. Даже слишком.
  — Слушай, Лив, не хочешь у меня сегодня потусим? — Лора говорила с воодушевлением, глаза у неё сияли. — Ну там... узнаем друг друга, поболтаем, я покажу тебе свои наброски. Может, музыку послушаем. У нас дома есть старая виниловая система — ты офигеешь! — Я немного замялась. Внутри — как всегда: тревога, сомнение, стена.
Но в её голосе не было ни давления, ни фальши.
Только искренность. И тепло.
— Хорошо, — я кивнула. — Почему бы и нет.
   Лора довольно хлопнула в ладоши.
— Вот это я понимаю! Погнали, Буря. Это будет весело.

— Чувствуй себя как дома, — улыбнулась Лора и жестом пригласила пройти внутрь.
На стенах висели фотографии. Где-то Макс в нелепом костюме дракона, где-то Лора — с краской на лице и кистью в зубах. Детство, свобода, настоящесть. Не для показа, а как память, которой дорожат.
Я подошла к небольшому журнальному столику. На нём стояли рамки с фотографиями.
— Это вы с Максом?
Лора кивнула.
— Вы очень милые тут.
Лора и Макс — совсем маленькие, в ярких пижамах, играют в куклы на полу. Кто-то другой бы стыдился показать такое. Но здесь, казалось, никто ничего не стыдится. Они просто были собой.
Этот дом был настоящим. Не показным, не глянцевым, не «идеальным». Но в нём было то, чего так не хватало мне — любовь. Не на словах, а в каждой мелочи. В неаккуратно брошенном пледе, в кружке с надписью «Бей себя в искусстве», в том, как на холодильнике висят кривые рисунки, сделанные ещё в начальной школе.
И всё это — как удар по сердцу. Потому что у меня когда-то тоже было что-то похожее. До Аризоны. До всего этого.
Мне стало немного страшно. Не из-за того, что это чужое место. А потому что впервые за долгое время я почувствовала, каково это — быть в доме, где тебя ждут. Где тебя видят. Где можно быть собой.

— Пойдём, покажу тебе свою комнату, — сказала Лора.
Я кивнула и последовала за ней наверх.

Комната Лоры была... не комнатой, а миром.
Светлая, но не стерильная — полутени от занавесок создавали мягкий уют. На стенах — сотни мелких рисунков, как будто она жила внутри своей собственной галереи. Почти каждая картинка — не просто узор, а эмоция. То гнев, то радость, то вдохновение — всё здесь дышало ею.
Возле окна стоял мольберт. На нём — незаконченная картина. Девушка с огненно-рыжими вьющимися волосами, почти как у Лоры, стояла на фоне моря. Её лицо было недописано, как будто Лора всё ещё искала, какой именно эмоцией оно должно дышать. Я невольно задержала взгляд.
— Это ты? — тихо спросила я.
Лора пожала плечами.
— Иногда. Иногда — просто хаос в голове.

На подоконнике были раскиданы кисти и баночки с засохшей акварелью. Где-то валялся маленький блокнот — открытый, с каракулями.
Кровать стояла у стены, уткнувшись в стопку подушек, как в крепость. Над ней — гирлянда с жёлтым светом и фотографии, прицепленные прищепками. Семья, Макс, какие-то пейзажи.
Я прошла чуть дальше и заметила полку с книгами, разного размера, цвета и тематики. Рядом — колонка, из которой негромко звучала песня Radiohead.

Я вдруг поняла, что мне здесь спокойно.
Спокойно впервые за очень долгое время.
Здесь не было тяжести, которая обычно давит на меня в новых местах. Не было пустоты, как в доме у мамы. Лора не притворялась хозяйкой идеального мира — она просто жила в нём. И мне позволила быть частью. Хоть на миг.

— Здесь красиво, — выдохнула я.
— Спасибо. Я просто стараюсь не забывать, кто я есть.

Мне захотелось заплакать. Не от грусти, нет. От того, что кто-то наконец напомнил мне: я — тоже кто-то. Не тень. Не пустое место. Я — Ливиана. Или просто Лив. И у меня тоже есть голос.

Музыка и смех наполняли комнату.
Лора включила плейлист из старого рок-н-ролла и что-то яростно жестикулировала, рассказывая свои истории — про учителя биологии, который боится крыс, про их с Максом битву за последний кусок пиццы и как однажды она случайно окрасила волосы в зелёный.
Я смеялась. Впервые за долгое время смеялась по-настоящему.
— А ты? Почему ты переехала? — вдруг спросила Лора, почти не глядя на меня. Она вытягивала на холсте новые линии — будто боялась встретиться взглядом.
Я замерла. Горло тут же сжало.
Ну да. Когда-то ведь это должно было случиться. Этот вопрос.
То, что случилось в Аризоне, должно остаться в Аризоне.
Закопано. Замолчанное. Заблокированное.
— Мама захотела. — выдавила я.
Лора кивнула. Никаких расспросов, никаких "а почему?", "а что случилось?". Просто кивок.
И в этом была благодарность.

— Буря! — Макс влетел в комнату Лоры, будто торнадо, и с игривой ухмылкой бросил:
— Ты подружилась с моей чудоватой сестрой?
— ЧудоКаваТой?! — Лора тут же подошла и толкнула его в бок.
— Ай! Ну ладно, ладно. Не чудокаватой, а... творчески нестабильной.
— Макс, ты не прав. У тебя классная сестра. — я улыбнулась.
— А я что — не классный? — он театрально обиделся и шлёпнулся рядом со мной на кровать.
Я рассмеялась. И смех у меня вышел какой-то другой — мягкий, настоящий.
Они переглянулись, и снова началась их лёгкая, братско-сестринская пикировка. Без злости. Без боли. Просто они — Лора и Макс. Такими, наверное, и должна быть семья. Шумной, искренней, живой.
А не той, где взрослые кричат, прячут бутылки и рвут на части друг друга... и тебя.
Я невольно замолчала. Наблюдала за ними, стараясь не выдать то, как сильно это задело.
И как сильно я этого хотела.

— Макс, расскажешь мне о Кейт? — Я удивлённо перевела взгляд на Макса. Он быстро глянул на сестру и жестом показал: «Тише».
В комнате повисла лёгкая тишина.

— Лив, у тебя есть парень? — Лора резко сменила тему. Слишком резко.
Был.
Когда-то был.
Но теперь... теперь нет.
Аризона.
Главное — не забывать правило: всё, что в Аризоне, остаётся в Аризоне.
— Нет. — я слегка замялась, потом добавила:
— Мне как-то не до этого, что ли...
   Макс опустил взгляд, а Лора просто понимающе кивнула. Никто не стал лезть дальше. Впервые за долгое время меня не пытались расколоть. Просто... приняли.
Как же странно.
Когда кто-то просто принимает твой ответ — не копается, не роется в тебе грязными руками, не пытается вывернуть душу наизнанку.
Просто слушает.
И этого оказывается так... достаточно.
   — А я недавно парня бросила. — Лора спокойно водила карандашом по листу, не глядя на меня.
— Он мудаком оказался.
Я кивнула. Я её понимаю. Очень.
Но промолчала.

— Слушай, Буря... А как тебе Аарон?
Аарон. Опять он.
Кажется, от него в этой школе не спрячешься.
  — Не знаю. — я пожала плечами. — Странный тип... но вкус в музыке у него есть.
На секунду повисла тишина.
— Та песня, которую он играл... — я запнулась.
Стоит ли говорить?
Мы же... не настолько близки. Или всё-таки... уже близки? — Её мой отец написал.
— Твой отец?! — Макс уставился на меня, как будто я сказала, что умею летать.
— Господи... Да она шикарная. Мы уже полгода её играем. Аарон сам её принёс.
— Правда? — я чуть смутилась, неловко поёрзала на месте. — Он написал её... про меня.
Макс ничего не сказал. Просто обнял меня за плечи. Легко, по-дружески. Без пафоса и драмы.
А мне этого было достаточно. Больше, чем достаточно. Просто быть понятой. Просто сидеть рядом. Просто дышать, не пряча себя.

Мы до самого вечера болтали. Я давно не чувствовала себя такой... живой.
Я шла по тёмным улицам города.. Вокруг дома. Где-то ещё горел свет, а где-то уже нет. Во всех живут разные семьи, с разными историями и проблемами. 
В ушах играла та самая песня. Папина. Моя. Та, что раньше била по сердцу, как ток.
А сейчас...
Сейчас я просто слушаю.
Просто песня. Просто звук. Без боли. Без крика внутри.
Может быть, я всё же ещё не потеряна.
Поздний вечер. Я иду по тёмным улицам. Вокруг дома. В каждом своя жизнь, истории и проблемы.
В ушах — та самая песня.
Я не боюсь. Я даже не грущу.
Просто иду. Просто слушаю.
И вдруг...
— Ты часто одна по ночам бродишь?
Голос вынырнул из тишины.
Я резко сняла наушники.
Аарон. Он стоял немного в стороне от дороги, опираясь на фонарный столб.
Без своей фирменной чёрной куртки он казался другим — не таким, каким я запомнила его в школе.
На нём была простая серая футболка, тёмные джинсы, потрёпанные на коленях, и кеды с оторванным краем подошвы. Весь его образ будто кричал: «мне всё равно», но в этом была странная честность.
Волосы у него были тёмные, чуть взъерошенные, как будто он постоянно пропускал по ним пальцы. На скулах — лёгкая тень, будто он не спал пару ночей. Под глазами — синеватые круги.

Но больше всего бросались в глаза его глаза.
Серо-зелёные, тяжёлые, уставшие. Как будто он смотрел сквозь людей, но при этом видел больше, чем должен.
Когда он повернулся ко мне — я на секунду ощутила, как внутри всё опадает.
Не страх. Не волнение.
Скорее — знакомая боль. Как будто мы оба не должны быть здесь, но всё равно идём вперёд.
— А ты часто шпионишь за людьми в темноте?—он усмехнулся. — Я шёл домой. Увидел тебя. Решил... не молчать.
Мы стояли несколько секунд, как в кадре замершего фильма.
  — Песня классная. — Я посмотрела ему в глаза. — Спасибо, что ты её играешь.
Аарон кивнул. Он всё понял без объяснений.
— Я не знал, что она твоя. Но когда играл — что-то чувствовал. В ней что-то личное. Настоящее.
Тишина повисла между нами. Но не давящая. Не неприятная. Просто... настоящая.
— Ты живёшь далеко? — спросил он. Я покачала головой.
— Пара кварталов отсюда.
— Я провожу.
И он просто пошёл рядом. Не лез с вопросами, не пытался шутить.
Иногда этого достаточно.
Мы стояли возле моего дома.
— Ну, вот мы и дошли, — сказала я, посмотрев на Аарона. — Ты странный.
Он ничего не ответил, только едва заметно усмехнулся.
Я прошла по знакомой тропинке, пересекла лужайку и остановилась перед дверью. Дом, в котором я жила, будто навис надо мной. Холодный, высокий, будто всегда чуть настороженный. Не дом — коробка. Пространство, в котором можно спать, есть, существовать, но не жить.

Я толкнула дверь. Скрип, тишина.
Запах... слишком чисто. Не уютно-чисто, а искусственно. Как в доме, который выставили на продажу: ни одного следа жизни, всё будто стерто. Полы идеально натёрты, столешницы сверкают, но ни на одной нет ни кружки, ни записки, ни случайно забытой книги. Мёртвая стерильность.

— Лив, привет. — Мама стояла у лестницы в вечернем платье. Только не опять.
— Ты куда, мам?
— Лив, по-моему, ты поправилась.
Как будто кто-то вылил на меня холодную воду. Вся радость, тепло, надежда, которых я успела вдохнуть сегодня — исчезли.
Опять она.
— А я иду на свидание, — легкомысленно добавила мама, словно её слова не разрывали меня на части. Я фыркнула и начала подниматься по лестнице. — Могла бы хотя бы сделать вид, что тебе не плевать.

Вся радость и лёгкость последних часов вытекла из меня, как вода из пробитого сосуда. Слёзы катились по щекам сами собой — не крик, не истерика, просто тишина и тяжесть внутри.

Я вошла в комнату и закрыла за собой дверь, будто пытаясь отгородиться от всего. От её слов. От себя.
Но слова уже въелись в кожу:
"Ты поправилась."
Как будто это был приговор. Холодный и мимолётный, сказанный между делом, но почему-то именно он застрял у меня в груди, как ржавый гвоздь.
Я медленно подошла к зеркалу.
Сначала просто посмотрела на себя — как будто снаружи.
А потом начала изучать, почти в панике.
Пальцы дрожали, когда я обхватила себя за бока. Провела ладонями по животу.
Глянула на бёдра, на плечи, на лицо. Всё казалось не таким. Слишком. Неидеальным.
"Наверное, она права."
Это ощущение медленно стягивало меня изнутри, как тугая верёвка.
Словно я снова маленькая девочка, стою в ванной, и мама сзади говорит:
— Ну, надо бы похудеть. Ты же девочка, ты должна стараться.
Я чувствовала, как что-то внутри меня ломается.
Не громко. Не в крик.
А тихо, будто что-то важное потрескалось, но я слишком устала, чтобы клеить обратно.
Я отвернулась от зеркала.
Я не хотела себя видеть.
Я не хотела быть собой.
    И в этой тишине, в этом холоде от родного дома, мне вдруг стало невероятно одиноко.
  Я села на кровать. Комната казалась чужой.
Словно я не жила здесь последние месяцы, а просто ночевала между бегствами.
Именно в этот момент во мне разлилось то, что я не могла назвать словами. Тоска, может? Но не обычная. Это была тоска по тому, чего у меня никогда не было.

Тоска по дому. По настоящему.
По теплу, как у Лоры. По картинам на стенах. По тому, чтобы кто-то ждал тебя за ужином.
По простому «как прошёл день?» — без скрытого упрёка, без подкола.
По тому, чтобы не бояться слова «семья».

И тут тишину разрезала мысль — не голос, не зов, просто тяга.
Я подошла к гитаре. Я взяла её в руки и села на кровать. Пальцы начали движение сами. Мелодия вытекала из струн, тихая, надломленная.
Это уже была не та песня. Это была моя песня. Новая. Без Аризоны. Без прошлого. Просто — я.
Гитара уже лежала рядом. Она будто грустно смотрела на меня. Я сидела, обняв колени, и чувствовала, как внутри медленно снова поднимается боль — та, которую прячешь даже от себя. Меня душила тишина. Душила так, как умеют душить только воспоминания.
Некому больше звонить, — вдруг чётко прозвучало в голове.
Когда побочные эффекты от прошлой жизни накрывают с головой — никого нет. Ни отца. Ни тех, кого я оставила в Аризоне. Ни одной живой души, кто бы знал, как на самом деле больно.
Я посмотрела в окно. За стеклом шёл дождь.
Пусть льёт. Может, смоет хоть что-то.

...Пусть льёт. Может, смоет хоть что-то.
   Я легла на кровать и уставилась в потолок. Тишина давила. Внутри — пусто.
А где-то на другой части улицы были Макс и Лора. Они, наверное, сейчас смеялись. Или просто молчали рядом — но молчали вместе.
А я... я снова была одна.
И всё-таки... тепло от их дома, от их объятий, от их слов — осталось во мне.
Как тонкая ниточка, как память.
Как надежда, что однажды я тоже смогу назвать какое-то место домом.

Во сне — снова тот день. Солнечная Аризона, маленький задний двор, где пахнет травой и кофе.
— Лив, держи ритм! — смеётся папа.
Я перебираю струны, сбиваюсь, и он дразняще трёт свой лоб:
— Ох, кажется, я ошибся, ты у меня не нотка, а настоящий диссонанс!
Я смеюсь и шлёпаю его гитарой по ноге. Он хватает меня в охапку. Смеёмся вдвоём.
Я проснулась от того, что сердце сжалось — как бывает, когда ты внезапно вспоминаешь, что это был сон.
Там был дом. А здесь — просто стены.
Я потянулась за телефоном. Батарея — мёртвая. Как и связь с прошлой жизнью.
Но внутри тихо звучала всё та же мелодия. Я знала: она не исчезнет. Даже если всё вокруг снова рухнет.