Герои нашего времени

Филатов сидел на подоконнике и наблюдал за тем, как листья деревьев колышутся под дуновением легкого осеннего ветра. Руслан уехал две недели назад, и с тех пор Костя постоянно находился в состоянии беспричинной тревоги. Он не мог есть. Все, что он проглатывал за обедом под громкие разговоры друзей, потом выходило наружу. Голос матери в телефоне становился все тише и отдаленнее, как будто она потихоньку исчезала. Он не знал, насколько далеко все зайдет, но ему было тошно даже думать о том, что придется отказаться от всего, что он выстроил — от своей идеальной жизни. Идеальной. Еще немного — и он сам поверит в эту чушь. С детства ему твердили о том, что быть идеальным в глазах других — это самое главное. Тогда они будут восхищаться, уважать. Порой даже завидовать (но это отнюдь не плохо). И Косте нравилось быть предметом зависти ровно до тех пор, пока он не понял, что он потерялся и не может найтись. Элементарный страх обрел совершенно иную, низменную форму — гадкую трусость. И не с кем поделиться. Никто не поможет.

— Филатов? — его окликнул Кирилл, который только вернулся с улицы (бегал километр).

— Я не буду бегать. Что-то с лодыжкой, — соврал Костя с улыбкой.

— А, понял. Слушай, не хочешь в кино с нами сгонять на выходных?

— Я бы с радостью, но уже договорился с Крис.

Кирилл едва заметно (но Филатов заметил) напрягся. В последнее время Булатов стал вести себя немного странно, однако, как ни спроси, у него всегда одна отговорка. Нога, футбол. И после этого спрашивать больше не хочется. Зачем сыпать соль на рану? Кирилл, наверное, любил играть в футбол, пусть даже не совсем профессионально, больше всего на свете. Кристина часто негативно отзывалась о его страсти, мол, любить надо не мяч с полем, а людей. Она вообще чаще всего цапалась даже не с Яшиным, а именно с Кириллом — стоит только им оказаться рядом, так начинают, как собаки, лаять друг на друга. Костя в такие моменты просто не узнавал свою ласковую Кристину и сдержанного Кирилла. Он сделал вывод, что у них просто слишком разные энергетические поля — ну а как по-другому это объяснить?

— Можете вместе к нам присоединиться, — неожиданно выдал Кирилл.

— В прошлый раз все плохо закончилось, — Филатов слегка нахмурился, вспоминая тот случай.

Кристина назвала их всех горсткой лицемерных неудачников, а Войтко вылила ей на голову молочный коктейль. Хорошо хоть не собачий корм (у Полины в этом деле стаж). Костя думал, что начнется Третья Мировая, но Кристина, собрав всю свою гордость в кулак, не стала отвечать на это и, взяв его за руку, увела за собой. Потом она сказала, что не желает больше иметь с ними ничего общего и не собирается сближаться с ними. Костя правда не понимал, почему Кристина так на них взъелась, поэтому спросил у нее об этом прямо. «Очнись, Кость. То, что у вас — это не дружба. Болото. Грязное, мерзкое болото», — тихо ответила она. Больше эту тему они не поднимали, но Костя не раз думал о её словах. Конечно, он не мог просто взять и оборвать общение с этими людьми: он привязался к ним не меньше, чем они к нему. Ему казалось, что это нормально — иметь секреты друг от друга, радикально расходиться во мнениях, сплетничать, не щадя языка. Так ведь все делают. Умалчивают. Используют информацию в своих личных целях. Откровенно лгут. Подлизываются. А за спиной — осуждают. Расстановка приоритетов в дружбе — главное. Так ведь все делают? Все люди. Даже друзья. Костя тоже. Значит, это нормально. Значит, так надо. Зачем пытаться что-то исправить, если всех все устраивает? Даже принципиальную Заболоцкую и моралистку-Архипову. Костя не принимает этого модного слова — токсичность. Глупость какая-то. Но Руслан нахывал их змеиным гнездом и себя оттуда тоже вычеркнуть не мог. Кристина окрестила их болотом. А Костя все еще уверен, что дружба такой должна быть. Ведь с виду — крепкая.

— Да, точно, — спохватился Булатов. — Я, кстати, писал ей. За Полину хотел извиниться.

— Писал Кристине? — Филатов даже немного удивился, потому что Крис ему не рассказала.

— Она меня послала куда подальше, — Кирилл горько усмехнулся. — В общем, я...

Костю будто по голове ударили чем-то очень тяжелым — в глазах аж заискрилось. Он даже слез с подоконника. Сложил руки на груди и оглядел Кирилла с ног до головы. Широкоплечий, стальной. Только в глазах прячется что-то мягкое, смущенное, чего Костя раньше никогда не замечал. Или просто не хотел замечать: иногда проще делать вид, будто ничего не происходит, чем потом бороться с последствиями. Булатов, хромая, немного попятился от неожиданности и сжал челюсти от того, что в ноге вновь закололо. Он не мог отделаться от болей, которые сидели только в его голове. Пойти к лицейскому психологу наотрез отказался.

— Тебе Кристина нравится?

Костя задал вопрос так уверенно, будто знал об этом всю свою жизнь и тысячу раз убеждался в своем предположении. На самом деле его осенило только сейчас, когда все мысли и воспоминания слились в одно большое нечто. Все эти перепалки и споры, за которыми следовали сбивчивые извинения. Обидчивые и оскорбленные взгляды Войтко, как будто её променяли на что-то более ценное. Инициатива сближения с девушкой Кости, их лучшего друга, исходящая в основном только от Булатова. Остальным было либо все равно, либо еще чуть  меньше интересно, чем все равно. Кирилл все это время стоял у черты, через которую мог только протягивать руки. Переступить её — непростительно. Костя почти на физическом уровне почувствовал его детскую растерянность, что так было не похоже на крепкого духом Булатова. Оно положил ладонь на бедро, будто пытаясь заблокировать новую вспышку боли.

— Ч-что? Боже, нет, Филатов, ты с ума сошел? — воскликнул он.

Костя изменился в лице. Улыбка исчезла — осталась пустота. Он запустил руки в волосы. Она знала. А кто-нибудь еще? Полина? А Руслан догадался? И что теперь делать? Ничего? Может, просто сделать вид, что ничего важного и не было? Слишком много вопросов. Костя привык просто быть с ними. Просто быть. Помогать, если просят. И как будто все хорошо. Он не привык сталкиваться с проблемами в человеческих отношениях — глубокими, которые не решить за пару телефонных звонков. Ему хотелось поверить Кириллу, но это было невозможно. Такая ложь ощущается остро — та, в которой замешаны серьезные чувства.

— Твою мать, Кир... — в голосе то ли злость, то ли усталость. — Скажи Тону, что сегодня я не приду, — он вздохнул, поправил воротник рубашки и снова повернулся к окну.

— Кость, не глупи, я же сказал, это бред!

— У тебя шнурки развязались. Через две петельки удобнее , — отрешенно произнес Филатов.

Кирилл промолчал. Наверное, думал, где же он прокололся. Когда Костя вновь обернулся, Булатова уже не было. Костя набрал Кристину и приложил телефон к уху. Долгие гудки.

Артем Крылов ростом был ровно с Донских. Внешностью он не блистал, хотя в целом все его черты, пусть даже не такие правильные, как того требуют стандарты, складывались в приятную картинку. Девчонки вешались на него по нескольким причинам: во-первых, щетина делала его более взрослым и мужественным, во-вторых, он выделялся невероятными светло-карими глазами, в-третьих, всех подкупала еще бешеная харизма. Всех, кроме тех редких личностей, которым он когда-то успел насолить и продемонстрировать свою истинную сущность. Но Заболоцкой Артем Крылов запомнился не таким — в её голове у Артема Крылова сломан нос, разбиты обе губы, опух левый глаз, а щеки и шея вымазаны в крови, которой он рьяно отплевывается. Поэтому ей странно видеть его, целого и невредимого, в коридорах, в столовой, на построении, на пробежке. Соня бы не стала обращать на него никакого внимания (после красочных рассказов Войтко и Яшина она также начала испытывать к этому персонажу необъяснимую неприязнь), вот только, к её огромному удивлению, она превратилась в центр его внимания, и это не нравилось как ей, так и всем остальным. Яшин — Яшин! — провел с ней несколько долгих воспитательных бесед (было очень смешно наблюдать, с какой серьезностью он объясняет ей, что Артем Крылов — не лучшая кандидатура для общения). Архипова не отпускала подругу от себя ни на шаг — Соня, конечно, любила подругу, но такое чрезмерная опека начала действовать ей на нервы. Кирилл безустанно наблюдал за каждым действием Крылова. Войтко, не изменяя себе, продолжала трещать Соне о «гаденыше-Артеме» и поливать его грязью. Даже, мать его, Николай Львович, заметив, что Крылов крутится рядом с Соней, осторожно предостерег её. Равнодушным оставался только Донских, который, к слову, исчезал все чаще и неожиданнее.

Знакомство Заболоцкой с Крыловым прошло в гардеробе. Она списывала математику, а он курил что-то из новомодных электронных вещиц, в названиях которых Соня не разбиралась. Артем выразил свои соболезнования насчет Кости, и это оттолкнуло её еще сильнее. Их разговор вышел картонным и бессмысленным — потом Соня, не попрощавшись, захлопнула тетрадь и ушла. Через несколько дней он подсел к ней в столовой. С ней сидел Яшин и выразил свою откровенное нежелание видеть его рядом с ними, однако Крылов, гадко ухмыльнувшись, не обратил на него никакого внимания, обращаясь конкретно к Заболоцкой. Соня всем своим видом демонстрировала холодное презрение, но он все не отставал. Воспользовавшись появлением Архиповой, она схватила Яшина за шкирку и утащила за собой, приветствуя подругу. Подобные сцены стали повторяться с периодичной точностью, и некоторые Донских даже успевал лицезреть в перерывах между своими неотложными делами, ради которых он и пропадал непонятно где. Но лицо его в такие моменты не выражало никаких определенных эмоций: либо это от таблеток, либо ему правда не было дело — оба варианта казались весьма правдоподобными.

Заболоцкая не раз пробовала выпытать у Антона все, что ей так хотелось узнать, но все, что касалось Руслана, Антон держал за семи замками. Поразительная собачья преданность.

Соня уже составила общую картину, но ей не хватало некоторых деталей — Донских все еще оставался головоломкой. И он определенно был причастен к смерти Филатова. Каждый раз, когда она вспоминала Костю, её бросало в дрожь, и еда рвалась наружу. Странная штука — быть подростком: почему-то все нервы и переживания выражаются на нестерпимом желании извергнуть из себя всю пищу, что спокойно переваривается в желудке, или в губительном влечении к крепкому алкоголю (впрочем, второй пункт подходил не только подросткам).

После случая в лесу они проверяли Антона каждый день. Он ворчал, но пойти после выдвинутого кулака Кирилла и нескольких пар укоризненных взглядов не мог — снимал футболку и показывал, что новых синяков не появилось. Все знали, что Руслан разговаривал с директором, и гадали, о чем именно. Еще больше их интересовало, вернул ли Донских пистолет. Может, и не вернул.

Они не заметили, как стали больше времени проводить вместе. Разумеется, они не избавились от того представления, что сложилось у них за то долгое время, что они знают друг друга. Они все еще цапались и спорили, порой ни в какую не могли найти общий язык, видели друг в друге откровенно недостатки. Только теперь вместо самых грубых оскорблений и последующих мерзких сплетен за спиной результатами их скандальных конфликтом становилось кое-что другое, что на первых парах им казалось чем-то страшным, непривычным диким. Они терпели и кусали язык, выслушивали и соглашались, пытались понять и найти компромисс. Их коробило и ломало, жгло и разрывало от собственной человечности, которую они все никак не могли признать. Не всё сразу.

В этом году смотр строя и песни перенесли на конец марта, и отделаться от него не могли даже страдающие одиннадцатиклассники, у которых своих дел по горло. Директор и слушать ничего не хотел: его манила перспектива получить несколько кубков и всеобщее одобрение, ради которого он жил. После основных занятий приходилось оставаться и несколько часов подряд репетировать. Самые нетерпимые неудобства заключались даже не в тяжелых ружьях и жесткой обуви, а в том, что классы объединили по парам, и приходилось учиться строиться расширенным составом.

Соне было бы все равно, если бы Артем Крылов не донимал её еще и на этих репетициях, которые она вскоре возненавидела. Как-то раз, когда отряд наконец распустили, он вновь подошел к ней с каким-то нелепым вопросом, который она намеренно пропустила мимо ушей. Она не выдержала:

— Какого хрена тебе надо от меня?! — воскликнула она в сердцах.

Артема совсем не смутил её возмущенный тон, и он, как ни в чем не бывало, хитро улыбнулся:

— Ты мне нравишься, и я хочу с тобой общаться. Разве это плохо?

От кого-то другого такая фраза могла бы заставить Соню смутиться, покраснеть и опустить глаза, но из уст Крылова она звучала натянуто, фальшиво и чересчур нагло.

— Даже не пытайся. Решай свои проблемы с Донских сам, меня не втягивай.

Артем сначала опешил от её прямолинейности. Видимо, он не подозревал, что она догадается об истинных мотивах его желания завести с ней дружбу. Еще один, принимающий её за круглую дуру — список пополняется, пора создавать клуб! Такое положение дел порядком ей надоело.

— Пол-лицея ставит на то, что это Донских убил Филатова, — внезапно перевел тему Артем.

Заболоцкая вздрогнула от упоминания фамилии, которая отозвалась в груди ноющей болью. Крылов знал о задании Шорохова: слухи всегда расползаются с молниеносной скоростью. Соне даже было интересно, кто первым сболтнул об этом — Полина или Антон (оба не умели держать язык за зубами). Их самобытное следствие являлось той самой запретной темой, которую они между собой не затрагивали еще ни разу, как будто она может разрушить все, что они успели исправить, собрать и склеить (клей пока сырой, ненадежный). Они не признавались, но параноидальные подозрения все еще сидели глубоко внутри и держали их в определенных рамках, заставляя тщательно контролировать свои действия и слова. Они до сих пор ужасно боялись. Не только друг друга, всеобщего осуждения и полиции — но и самих себя.

— Мне плевать, кто на что ставит. Не лезь ко мне и к остальным. Ты не имеешь права, — процедила она сквозь зубы и, намеренно толкнув его плечом, вышла из зала.

Он просто не имеет права вот так просто заявиться и сразу стать частью того, что принадлежало только им. Артема Крылова не было, когда Костю убили. Артема Крылова не было, когда они готовы был сдать друг друга с потрохами, лишь бы отвести от себя подозрения. Артема Крылова не было, когда они находили черную кошку в одной темной комнате и прятали в другую. Артема Крылова не было, когда они шли против своих закостенелых извращенных принципов ради шаткой правильности и сплошной чернильной неизвестности. Это — только их дело. Личное, неприкосновенное. И конец ему могут положить только они. А Артем Крылов может катиться обратно в свою Америку и больше никогда не говорить о Руслане. Тьфу, нет! О Косте, конечно.

С появлением Крылова у Руслана едва ли не снесло крылу окончательно. Шорохов стал еще надоедливее: он считал, что Артем напоминает Руслану о смерти близкого человека — (почти) отчима, поэтому всякий раз при встрече пытался убедить Руслана сходить к врачу, чтобы хотя бы получить рецепт на нужные лекарства. Донских делать этого не собирался: ему хватало того, чем его снабжает Яшин, пусть даже такие средства неофициальны и, что уж душой кривить, незаконны — зато они гораздо лучше маскируют мигрени, от них не клонит в сон, да и вообще они не превращают тебя в овоща, в отличие от традиционных лекарств. Но галлюцинаций стало гораздо больше, и если с призраком Филатова он почти смирился, то к привету из прошлого был не готов. А тут еще и Крылов, который, мало того, что является воплощением его кошмаров наяву, так еще и настроен на что-то более серьезное, нежели мать Руслана со своим бойкотом. Артем уже знает, что собирается сделать (это Руслан понял сразу, только лишь взглянув в его глаза), но специально тянет время, походу еще и подмечая некоторые детали, которые тоже могут быть ему полезны. Например, Заболоцкая. Он носится за ней повсюду, почти как Яшин, и Руслану едва удается усидеть на месте, чтобы не переломить его пополам. Оставь её и займись мной, ты же для этого вернулся Крылов. Чего ты ждешь? Чего ты хочешь от меня? Я готов разобраться. Готов ответить. 

Словно услышав его громкие мысли, Артем как-то подошел к курящему за зданием Руслану:

— Думаешь, только у твоего дружка есть деньги и связи?

Руслан перестал дышать: его сковало по рукам и ногам представление о самом феерическом своем поражении. Он ошибся так, как никогда еще не ошибался ни в чем и ни в ком — он не готов ответить. Донских просто не мог позволить себе это падение, означающее потерю всего, что у него осталось. Как бы это противоречиво не звучало, у него не хватит сил сдаться: он слишком привык отстаивать себя в любых обстоятельствах, какими бы губительными они ни были для него и для других. Ему стало мерзко от самого себя: буквально недавно он отстаивал золотые правила нравственности, а теперь готов на все, лишь бы выкарабкаться. А как жить по-другому? «Хочешь быть счастливым и свободным — ломай других, хочешь оставаться хорошим человеком — позволяй другим ломать себя. Забудь о справедливости: её выдумали ради самообмана», — это ему сказала мать, когда в третьем классе на него повесили разбитое окно, а он не стал выдавать мальчишку, который действительно разбил окно, но сделал это совершенно случайно. Он скептически относился ко всему, чему его учила мама, но с годами убедился в том, что справедливость в мире людей — редкий гость (иногда даже не слишком желанный).

Донских нашел Яшина в кабинете информатики: его заставили отскребать со стула все пакетики снюса, которые он успел налепить за последние пару лет. Руслан незаметно улыбнулся, услышав, как тот ворчит и разговаривает сам с собой, проклиная учителя и завуча. Донских представил себе, как Антон будет скакать от радости, когда узнает, что его драгоценный папаша в течение нескольких дней собирается вернуть все его деньги. Эта миссия далась Руслану нелегко, но в конце концов он нашел нужный рычаг — и Сергей Анатольевич был вынужден сдаться. Наконец-то все его победы на ненавистных олимпиадах и изматывающих спортивных соревнованиях окупились в полной мере. Ну, конечно, решающую роль сыграл небольшой шантаж: Сергей Анатольевич за свою жизнь нарушил закон больше раз, чем самые известные преступники.

— Тон, мне срочно встретиться с Данилиным. Организуешь?

Антон выронил из рук металлический скребок себе прямо на ногу и зашипел от боли.

— Не подкрадывайся так! — возмутился он, но потом резко стал серьезным. — Данилин? Зачем? Послушай, если это из-за Артема... Я уверен, Данилин не поддастся. Он мой человек.

— Пока Крылов не предложит больше бабок. Или найдет на него грязь. Он уже выяснил что-то обо мне, но пока не обращался к Данилину: дело ведь вел не он. Я должен встретиться с ним первым.

— Ладно, сделаем. Но я все-таки о нем лучшего мнения. К тому же, у него правда оставить куда безопаснее, чем у нас...

— Теперь нет.

Яшин глубоко вздохнул и набрал номер, по которому не звонил уже очень долго (и надеялся, что звонить никогда и не придется. Когда на том конце раздался хриплый голос, он весело начал:

— Добрейшего денечка, Андрей Сергеевич!

После этого Заболоцкая дала деру, решив, что услышала достаточно. Она оказалась рядом с кабинетом информатики совершенно случайно: ей нужно было занести учителю флешку, которую она случайно забрала с собой с его урока. Теперь она судорожно стучала пальцами по клавиатуре ноутбука, разыскивая информацию о Данилине Андрее Сергеевиче. Перерыв несколько однотипных сайтов, она убедилась, что он являлся следователем и, судя по некоторым фотографиям, был знаком с отцом Антона. Сердце забилось чаще. Зачем Руслану понадобилась встреча с ним? Именно в тот момент, когда люди больше заговорили о нем как о потенциальном виновнике в смерти Филатова. Речь шла о деньгах, о грязи, о своем человеке. Соня не знала, кто ответственен за расследование дела Кости, потому что Николай Львович огородил их от этого, но почему-то теперь ей казалось, что занимался этим именно Данилин. Человек Антона и Руслана. Такого просто не может быть. Не может быть, чтобы её первоначальные догадки оказались верными. Правда ведь? Горло пересохло, а глаза щипало от накатившей паники.

Она не знала, когда именно Донских отправится к следователю, но садиться ему на хвост — не вариант, потому что Руслан слишком осмотрительный и внимательный. Попадешься — пропадешь. Поэтому ей оставалось только ждать, наблюдать и думать, как поступить дальше.

Всю следующую неделю они готовились к смотру строя на износ. Командиром отряда всегда был Костя, но теперь его заменил Булатов, который уже почти не хромал, что не могло не радовать как его, так и Николая Львовича, которому не пришлось уговаривать кого-то другого взяться за командование. У Кирилла имелись довольно громкий голос и способности к лидерству, поэтому он здорово справлялся и легко ставил на место выскочек, которые портили общую картину и не желали вести себя прилично. Войтко шутила, что, если он еще раз повысит голос, она готова будет наброситься на него прямо при всех: она питала слабость к властным мужчинам. Булатов терпеть не мог, когда она даже отдаленно намекала на что-то подобное и в отместку заставлял её несколько раз проделывать некоторые упражнения самостоятельно, чтобы не было ошибок. А потом они полдня выясняли отношения и заканчивали либо совместной работой над домашней работой, либо обещаниями о том, что никогда в жизни больше не заговорят друг с другом. На следующий день — все по кругу. Остальные уже свыклись с их несерьезными перепалками.

Лицеисты были несказанно счастливы, когда наконец наступил час икс — конкурс. Вопреки отчаянному сопротивлению, их заставили нацепить ужасно колючие пилотки и загнали в автобус. В юбке Соне было ужасно непривычно, и она постоянно оттягивала подол вниз, параллельно проверяя, не появилось ли стрелок на капроновых колготках. Рубашка, застегнутая до самой верхней пуговицы, душила и стесняла движения. А голова болела от стянутых длинных кос (опять же — приказ). Первым делом после конкурса она расплетет это недоразумение. Всю дорогу она обсуждала с Настей и Полиной неудобство женской парадной формы, и они пришли к выводу, что девушки тоже должны носить брюки: они гораздо практичнее юбок, которые вечно задираются в угоду старым извращенцам в судьях. Полину не смущал конкретно этот факт, но ей не нравился сам фасон юбки, и она предпочитала либо платья, либо уж какие-нибудь симпатичные брюки.

Конкурс проводился при Академии МВД, которая находилась на другом конце Москвы. Поездка выдалась долгой и нервной. На Кирилла нахлынуло волнение, и он несколько раз задвигал лекцию о том, что надо собраться и действовать с полной серьезностью. Ему казалось, что вся ответственность теперь лежит на нем одном, и он просто не мог допустить провала. Он пригрозил Антону кулаком — мол, попробуй только выкинуть что-нибудь, как на репетициях. Яшин уяснил, но подшучивал над Булатовым на протяжении всего пути. Кирилл в сотый раз перечитывал свои команды, как будто они еще не отпечатались на подкорке. Он и не предполагал, что не облажаться на смотре строя и песни станет для него так важно. Когда автобус остановился, он оглядел своих ребят и остановился на Крылове, который на повышенных тонах говорил с Русланом. Эту сладкую парочку нельзя оставить наедине ни на секунду, а то вцепятся друг другу в глотки, как голодные звери. Дождавшись, пока остальные выйдут, Булатов подошел к ним.

— Крылов! Мне сейчас только ваших разборок не хватало! — он схватил Артема за плечо.

Разъяренный Крылов оттолкнул его с отвращением. На его лице была оскорбленная гримаса:

— Скажи это Донских: он начал первый.

Руслан посмотрел на него сверху вниз, как на жалкую букашку, которую так и тянет раздавить. Его губы растянулись в самодовольной ухмылке, острой и сверкающей, как лезвие ножа:

— Я могу и закончить.

Крылов сделал угрожающий шаг в его сторону, и Руслан, расправив плечи, хрустнул пальцами.

— Недолго тебе осталось радоваться жизни, — тихо сказал Артем и, поймав грозный взгляд Кирилла, надел пилотку и поспешил выйти из автобуса.

Булатов потер переносицу, а потом остановил Руслана, который тоже собрался уходить:

— Дотерпи до окончания смотра. Потом хоть разорвите друг друга на куски, мне насрать.

— Что, в этот раз не встанешь на мою сторону? — он издевательски приподнял бровь.

Кирилл толкнул его в спину, чтобы он шел быстрее.

Здание Академии было внушительных размеров. Студенты вышагивали туда-сюда в полицейской форме и не показывали заинтересованности в прибывших выпускниках. Зато преподаватели были очень воодушевлены — они громко переговаривались друг с другом и задавали бесконечные вопросы конкурсантам. Булатов посоветовал не говорить очень много и мило улыбаться. Яшин, вопреки его совету, вступил в дискуссию с каким-то молодым лектором и начал рассказывать о пользе марихуаны и ЛСД. Архипова схватила его за шкирку и кое-как оттащила от ошарашенного преподавателя, на которого свалилась вся эта бесполезная информация, не подкрепленная фактами. А у Яшина было просто потрясающее настроение (с утра отец вернул ему деньги), и он даже не обиделся, когда Настя пообещала собственноручно пристрелить его, если он не замолчит.

Они выступали пятыми из десяти отрядов. Кирилл держался достойно. Но уже на середине выступления он заметил, что некоторые, шагая, не попадают в ритм, кто-то криво держит ружье на плече, а флаг держат гораздо ниже, чем требуется. Он замечал каждый мелкий косяк, но сам при этом не терял мысли и продолжал делать вид, что все идет прекрасно. Он метал суровые взгляды от одного к другому, и ребята сразу же исправлялись, боясь, что после конкурса их может ожидать знатная взбучка. Кириллу казалось, что они выступают слишком долго, поэтому, когда они вернулись на зрительские места, он выдохнул и ослабил галстук. Наконец-то закончилось. И никто ничего не натворил — удивительное дело! Он обернулся, чтобы найти Яшина и Донских, но они куда-то исчезли. Крылова поблизости также не наблюдалось. Он окликнул Заболоцкую:

— Надо найти Донских. Я не могу отойти.

— Поняла. Если не вернусь через десять минут, вызывай ментов.

Кто-то из преподавательского состава обернулся на их шепот и одарил их осуждающим взглядом, и они из последних сил старались не засмеяться от некоторой неловкости этой ситуации.

Соне удалось незаметно выскользнуть из зала, когда включили гимн Российской Федерации. Она наконец расстегнула верхнюю пуговицу и сорвала с головы пилотку болотного цвета, сжав её в мокрой ладони. Услышав приглушенные голоса где-то неподалеку, она поспешила на звук. Ей повезло, что они еще не успели убежать куда-то вглубь, иначе в этих бесконечных коридорах она бы точно потерялась. Выскочив из-за угла, она сразу налетела на Яшина, который, как обычно, предпочитал оставаться в стороне, не влезать в конфликт, влекущий за собой физическое насилие. Пока Заболоцкая не стукнулось лбом ему в спину, он пытался отговорить Руслана устраивать сцену прямо здесь, в окружении людей с погонами, которые сразу же сбегутся на шум. Последствия могут быть немного серьезнее, чем обычно — даже безалаберный Антон это прекрасно понимал. Но Донских не слышал его — он со всей силы вдавливал Крылова в стену, схватив его за грудки. Артем дышал тяжело и шумно, но даже не думал молить о пощаде — он продолжал что-то тихо говорить ему, будто бы больше всего на свете ему хотелось получить по роже еще разок. Антон рванул к ним, но ему бы просто не хватило сил разнять их, Соне — тем более. Она отдернула Яшина назад, и он бросил на нее удивленный взгляд — мол, чего это ты задумала опять, а? Донских сильно встряхнул Крылова, и тот с характерным звуком ударился затылком об стену. Артем, заскрипев зубами от пронзительной боли, сдавленно засмеялся и снова тихо что-то сказал ему, и его слова спичкой полетели в лужу бензина. Руслан замахнулся. Антон зажмурился, представляя, что сейчас случится, и чем это будет грозить Донских. Но Заболоцкая успела спасти Крылова от путешествия в мир бессознательных сновидений — она подскочила к ним и обхватила запястье Руслана обеими руками. Она просто-напросто не осилила бы остановить запланированный удар, однако его рука замерла в воздухе: Руслан сам остановил его. Он в упор уставился на нее — и снова знакомый пустой взгляд, с которым она уже знакома. Интересно, что он сейчас видит. Её, Заболоцкую? Или Филатова? Может, вообще ничего не видит и не слышит — это объясняло бы досадливую растерянность, отражающуюся на его побледневшем лице. Он злился: то ли на нее за то, что мешает, то ли на себя за то, что не может сопротивляться. Соня крепче сжала пальцы — ровно вокруг татуировки в виде жирной черной линии, сковывающей запястье. Она чувствовала его сбивчивый пульс. Его или свой? Ей трудно — когда вот так близко.

— Руслан, — тихо, но уверенно произнесла она.

Он, как животное, которое слышит человеческую речь, но не понимает её, склонил голову на бок.

— Он провоцирует тебя, и ты сам прекрасно это понимаешь. Просто держись, ладно? Не ведись.

Он все еще смотрел сквозь. Ей хотелось закричать, чтобы он наконец понял — это она, Соня.

— Ты говорил, что боишься потерять свою свободу, помнишь?

Что-то дрогнуло в его лице. И Заболоцкая почувствовала тело, разливающееся в груди.

— Если ты причинишь ему боль, тебя привлекут к ответственности. И лишат свободы. Слышишь?

В этот раз не было медленного, постепенного осознания — Руслан просто резко отпустил Крылова, и тот от неожиданности рухнул на пол. Тогда Соня сразу же отняла руки и отшатнулась, как от огня. Донских пару раз хрустнул шеей и, как ни в чем не бывало, направился обратно в зал, где уже вот-вот готовы были объявить призовые места. Антон и Соня переглянулись и рванули за ним, оставив Крылова в недовольном одиночестве. Когда Донских исчез за высокой дверью, Соня схватила Яшина за рукав рубашки и притянула поближе, чтобы вдруг никто не услышал:

— Мне кажется, я заслужила ответы.

— Ладно, валяй, — немного подумав, сдался он.

— Что с ним? Ну, в плане... — она постучала пальцем по виску.

— Какой-то из аффективных психозов. Он не ходил к врачу подтверждать точный диагноз.

— А то, что ты ему даешь...

— Мне удалось найти кое-что у своих поставщиков для облегчения его ситуации: настоящие лекарства он принимать отказывается. Довольна?

— Что все-таки между ним и Крыловым?

— Лимит исчерпан.

Яшин высвободился из её хватки и юркнул в зал. Ей ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Когда они оказались на своих местах, громкий голос из огромных динамиков объявил победителя. Соня не сразу поняла, что речь шла об отряде Первого лицея, поэтому, когда Кирилл встал, чтобы забрать кубок и грамоту, хотела сначала отдернуть его и усадить обратно на стул. Раздались аплодисменты, и Соня, до которой только дошло, что они выиграли, активно захлопала в ладоши. Антон свистнул, а Войтко, которая уже успела познакомиться и рассориться с девчонками из другого отряда, довольно показала им два средних пальца. Шорохов не заметил: он вместе с Сергеем Анатольевичем, уважительно улыбаясь, пожимал руки судьям. А Кирилл глядел на кубок и просто не мог поверить своим глазам: он был уверен, что они все запороли. Все, даже кому поначалу было абсолютно все равно, радовались и хлопали до мозолей на ладонях. Все, кроме Артема Крылова и Руслана Донских, сверлящих друг друга убийственными взглядами.

Последним к автобусу вышел Кирилл, на плечах у которого восседала довольная Войтко. Антон дернул её за ногу, и она вскрикнула, но сдержала поток оскорблений: рядом стоял директор.  Проталкиваясь сквозь людей к своему месту, Соня задержалась у уже севшего Артема: он позвал её по имени, и она по привычке повернулась в его сторону. Он приподнялся и шепнул ей на ухо:

— Жду в восемь у подсобки. Если, конечно, хочешь узнать кое-то интересное о нем.

Она ничего не ответила и прошла мимо. Она не хотела признаваться себе, что Артем её заинтриговал — в исключительно негативном смысле. Она металась от сомнения к сомнению и ощущала себя в шкуре Кирилла, когда он не понимал, на чью сторону ему становится. Только Булатову хватило мозгов принять решение, а Заболоцкая изнывала от безнадежности своего положения. Она хотела узнать, но давно уже поняла, что никто не даст ей ответов. Антон упрямо молчал, а настроение самого Донских скакало, как на американских горках. А Костя Филатов все еще под землей. Несправедливо — Руслан видит Филатова наяву, а Соня только во сне. И то теперь все её сны отпечатывались в сознании черным пятном, пустым и бессмысленным.

Оказавшись в своей комнате, она расплела косы и посмотрела на себя в зеркало. Она была очень похожа на маму, в особенностями — круглыми темно-карими глазами, выразительными, как у молодой лани. К кому ей обратиться за советом? Настя не одобрит — поймет, но не одобрит. Родители? Смешно: она не помнит, когда в последний раз разговаривала с ними на серьезную тему. Им было выгодно и приятно держать иллюзию спокойствия и слаженности. Бабушка давно не думает о чем-то, кроме русских мелодрам. Полина, Кирилл и Антон — не считаются. Они объединяются в одного осуждающего человека, отрицательно мотающего головой. Вот и все. Люди кончились. Никто не подскажет, никто не поможет. Заболоцкая достала телефон и по памяти набрала номер, который всплыл в воспаленном сознании. Автоответчик. Не отключили.

— Кость, привет. Я хочу извиниться. Да, еще раз. За все, что сделала. За все, что сделаю.

На часах показывало без трех минут восемь. Архипова смывала макияж. Соня на цыпочках вышла в коридор, и потом ускорилась. Крылов уже стоял у подсобки и, завидев её, вытащил наушники. Он засиял от счастья, но его улыбка больше походила на жест едкого злорадства. Заболоцкая была уверена, что он готов выложить правду — она чувствовала это на какому-то глубинном уровне. Артем терпеть не мог Руслана, но, судя по его уверенности, ему даже не нужно было выдумывать что-то, чтобы настроить людей против Донских. Потому что Донских каждым своим действием, каждым словом привлекал к себе внимание — и сам настраивал людей против себя. Может, даже специально.  Страшно представить, какие скелеты он прятал в шкафу, учитывая то, что те скелеты, которые он не прятал, уже вызывали подсознательный страх и резкое недоверие.

— У тебя пять минут, — Заболоцкая скрестила руки на груди.

— Боюсь, нужно немного больше.

Но Крылов не успел и рта открыть заново, как между ними вырос виновник торжества. Руслан не стал ничего выяснять или снова трогать Крылова — он схватил Заболоцкую за руку и потащил за собой, подальше от Артема. Соня возмущенно сопротивлялась, но ничего не могла сделать против его железной хватки. Ей не было больно — только жгуче обидно. Просто невероятно! Он так яростно рвется в чужие жизни, разбирает их и собирает обратно, как ему угодно, по кирпичикам, а стоит кому-то затронуть, пусть даже косвенно, что-то, связанное с его личностью... Закрывается, злится, позабыв о своей показательной рассудительности. Он выставляет колючую проволоку, путаясь в ней сам. Собрались, называется, мазохисты: Руслан задыхается, Соня режется.

Она не знала, куда он её ведет. В итоге они просто оказались на улице, застав ярко-оранжевый закат. Небо самозабвенно заливалось огнем, который, кажется, вот-вот опуститься на землю и спалит все дотла. Скорее бы. Лучше так, чем терпеть Руслана и порывы его ярости.

Он отпустил её и отвернулся, запустив руки в темные волосы, на которых играли блики заходящего солнца. Она стояла, не шевелясь, а он ходил из стороны в сторону, успокаиваясь и подбирая слова. Ему было тяжело — не срываться, не кричать. Не замечать Филатова.

— Какого черта ты творишь? — громко, дрожащим от возбуждения голосом спросил он.

— Пытаюсь докопаться до правды, — она сама едва сохраняла спокойствие.

— С помощью Крылова?!

Донских негодовал сильнее, чем когда-либо, но его претензии возмутили Заболоцкую настолько, что хрупкая маска невозмутимости треснула и рассыпалась. Она выдохнула и сжала кулаки, ногтями впившись в ладони до красных отметин. Соня не знала, с чего начать, чтобы не потерять мысль — она вся как будто горела. Он смотрел на нее внимательно, неотрывно, не так, как днем.

— Да, с помощью Крылова! — воскликнула она. — Потому что больше никто ничего мне не говорит, и я схожу с ума от страшных догадок, появившихся в моей голове! — она покрутила пальцем у виска. — Потому что случилось что-то очень плохое, и ты мучаешься, но скорее сдохнешь, чем позволишь мне узнать, какое дерьмо с тобой произошло! — она не замечала, как постепенно поднимала голос. — Потому что ты принимаешь меня за последнюю дуру, которая будет хавать каждую твою выходку и не попытается разобраться, что к чему, — горло пересохло, но она продолжала кричать. — Потому что ты думаешь, что такой весь особенный, и только тебе одному можно сначала забивать болт, потом беспокоиться, а потом снова забивать болт. Сначала играешь в эмоциональные качели, а потом думаешь, что после этого мне будет все равно. Знаешь, что? Жаль тебя разочаровывать, но мне не наплевать!

Её трясло. Она давно ничего такого не чувствовала — чтобы каждая клеточка тела взрывалась. Легкие будто бы увеличились в размерах, потому воздуха, холодного и непривычно свежего, в груди стало гораздо больше, чем обычно. Мысли скакали по черепной коробке, как кузнечики. Такой бешеный эффект должен давать мощнейший энергетик, а не Руслан Донских. Она видела, как вздымаются его плечи, по скулам ходят желваки, а глаза по-волчьи горят — он терял самообладание и не мог удержаться за здравый смысл (здравый — слово ему совсем не подходящее в любом случае). Солнце уже скрылось за линией горизонта, и очертания Руслана становились размытыми — он словно утопал в наступающей тьме, растворялся в ней. Его светлая, фарфоровая мать, вместе с её иконами и крестами, сейчас бы просто светилась и разгоняла ночь одним своим видом. Насколько же все-таки они разные. Наверное, его образ отчасти и повлиял на их безнадежные родственные отношения (на их разрушение). Соня зачем-то вспомнила это.

— О, значит, ты действительно хочешь узнать правду?! — язвительно спросил он.

— Конечно!

— Потрясающе! — злостно бросил он и, снова схватив её за руку (горячо, горячо, отпусти, отпусти), потянул за собой.

Они оказались в его комнате. Антона не было: он скорее всего донимал Архипову. Донских взял с кровати ноутбук, и вставил в него флешку, которую только что вытащил из кармана. Унимая дрожь в пальцах и матерясь себе под нос, он наконец смог открыть нужную папку. Соня боязливо выглядывала из-за его спины, пытаясь понять, что он делает. Не щадя ноутбук, он едва ли не швырнул его на стол со всей злости, а потом подтолкнул к нему Заболоцкую — смотри, раз хотела. Она, следуя внутренним инстинктам, зачем-то отвернулась, но Руслан, не позволил ей — он положил руки ей на плечи и, слегка надавив, заставил приблизить к экрану. Выхода нет.

Видео было не очень хорошего качества, черно-белое, с помехами, без звука. Оно явно снималось камерой, которые обычно висят либо у подъездов, либо у входов в магазин. Обычный район, старый дом, лавочки, клумба с завядшими цветами. Людей нет. У тротуара останавливается крупная черная машина, и оттуда буквально вылетает человек. Соня сощурилась и наклонилась ближе — и узнала в нем Руслана. Даже сквозь пелену электронных шумов и постоянных помех она видела, что он на взводе — причем не от злости, а от горького отчаяния. Он пнул мусорное ведро, схватился за голову, сел на корточки и спрятал лицо в ладонях. Пытался успокоиться. Интересно, а глаза у него были мокрые? Или Руслан Донских себе такого не позволяет? Водительская дверь распахнулась, и из машины вышел еще один человек, мужчина, немного ниже, но крупнее Руслана. Соня только сейчас обратила внимание на дату в верхнем правом углу — это было чуть больше года назад, летом перед десятым классом. Мужчина толкнул Донских, и тот сразу вскочил, отпрыгнув в сторону. Они ругались. Вдрызг. Орали друг на друга, как ненормальные, постоянно жестикулировал и толкали друг друга. Сначала Руслан отвечал на каждое его слово, а потом просто зажал руками уши. Мужчина не отставал. Тогда Донских снова сел в машину и, кажется, заблокировал двери, потому что мужчина принялся стучать по стеклу. Потом стукнул кулаком по капоту и, помолчав какое-то время, сделал это еще раз, что-то снова выкрикнув. Нельзя было увидеть, что именно Руслан делал в машине, но он, резко открыв дверь, вышел оттуда с чем-то длинным в руке, смахивающим на бейсбольную биту.

Все это произошло буквально за две секунду. Донских замахнулся и ударил мужчину битой по голове. Тот отлетел на метр и рухнул на землю, а вокруг его шеи растеклась лужица крови. Бита упала рядом. Руслан подбежал к нему, опустился на колени, принялся приводить его в чувства. Но тот не вставал. И не двигался. И, видимо, больше не дышал. Соня почувствовала колющую боль в груди. На видео Донских медленно встал и отшатнулся к машине, облокотившись на нее, чтобы не упасть. Он посмотрел сначала на свои ладони, потом на грузное тело. Затем достал телефон и приложил к уху. Соня догадывалась, кому он звонил. Господи. Господи. Господи.

Видео оборвалось. У ноутбука — черный экран. У Заболоцкой — черная дыра. Она не видела ничего вокруг. Не слышала, сказал ли ей что-то Руслан — может, он снова кричал на нее, может, вовсе молчал. Она не чувствовала ног. Голова закружилась, и он поплыла к двери в каком-то забвении. Горячие пальцы легли обхватили её запястье, но она молниеносно отдернула руку:

— Не трогай меня! — она не могла быть уверена, что вообще это произнесла.

Вышла в коридор. А потом сразу как-то оказалась в своей кровати. Архипова с взволнованным видом склонилась над ней, трясла её за плечи, а в Соне все еще — черная дыра. Вот только страха почему-то больше не было — что-то другое, новое, еще более мерзкое. Рядом с Архиповой появился Антон. Он остановил её, что-то прошептал ей на ухо, и она зажала рот рукой. Они начали тихо, но эмоционально переговариваться, но Соня не разобрала ни единого слова.

Она лежала, смотрела в потолок. Прошлым летом она, наверное, так же лежала на своей кровати, слушала попсовую музыку, мечтала поскорее встретиться с Костей и думала о вишневом пиве.

А Руслан Донских прошлым летом убил человека.