Герои нашего времени

Эти январские каникулы прошли так же, как прошлые. Соня в основном сидела дома, смотрела сериалы и ела салаты. Иногда выбиралась погулять с Настей. А еще она все время хотела спать. Такой изолированный режим помог ей разгрузиться и отдохнуть после всего, что случилось. С родителями она почти не общалась: они вдвоем постоянно куда-то уходили. Все свое свободное время она проводила с младшим братом, который обожал нежиться в её внимании. Ей было грустно расставаться с ним, но в то же время радостно наконец покинуть эту однообразную обстановку родного дома, пропитанную безразличием. Десятого числа она вернулась в лицей.

После праздников на нее накатило осознание того, что до экзаменов осталось всего четыре с половиной месяца, поэтому она сразу же утонула в учебе. Купила пару онлайн-курсов, стала посещать дополнительные занятия в самом лицее, иногда встречалась в скайпе с репетитором. Страх провалиться на главном экзамене добрался не только до нее. Все вокруг синхронно забыли о своих прежних заботах и взялись за учебу. Даже Яшин напрягся — Соня часто заставала его в библиотеке за учебниками и сборниками вариантов. В таком бешеном учебном ритме пронесся почти целый месяц. В середине февраля Соня почувствовала, что выдохлась. Надо сделать паузу.

Но лишь мысль о том, что в её жизни существует не только учеба, пробралась в голову, за ней сразу же полетело и все остальное. Гулкими ударами в висках вернулось все, что происходило до тридцать первого декабря. Нет, спасибо, не надо. Лучше умереть в учебниках, чем снова это.

У нее блестяще получалось игнорировать своих товарищей по «Клубу лжецов». Ей хватало компании Архиповой. Соне пришелся по душе тот факт, что остальным тоже было не до нее: Кирилл с Антоном только осознали, что вся одиннадцатилетняя школьная программа прошла мимо них, у Полины возникли проблемы с молодым человеком (неужели?), а Руслан снова перестал появляться на уроках. Зато Артем Крылов теперь был буквально повсюду.

Артем всегда был популярен, но теперь это перешло на какой-то новый, заоблачный уровень: все-таки вернулся из Америки. Соня была знакома с ним только косвенно, но уже понимала, что личность это неприятная. Если Яшин просто изворотливый и эгоистичный, то Крылов прямо-таки скользкий и местами жестокий. У Антона наплевательское отношение к другим людям из-за огромной любви к себе, которой ему не доставалось от близких, и непонимания многих жизненных ценностей, а у Артема жестокость чисто из-за садистской натуры. Только натуру эту сразу разглядеть не так просто. Все это Соне сообщила Войтко, которая как-то подсела к ней за завтраком, потому никого из её знакомых в столовой больше не было. Крылов присвистнул, когда увидел глубокий вырез на её футболке, и Полина, которая обычно любит такие странные знаки внимания, бросила в его сторону испепеляющий взгляд, а потом высказала Соне свое мнение (без её согласия) об Артеме. Она назвала его извращенцем, узколобым кретином и фашистом. И упомянула о том, что его отец вел какие-то темные дела, прикрываясь бизнесом.

— Чего еще ждать от сыночка мафиозника? — презрительно фыркнула она.

Соня не привыкла к таким откровенным разговорам с Войтко, и ей было немного неловко. В компании Полина обычно либо поверхностно затрагивала какие-то совсем отвлеченные темы, либо предъявляла кому-нибудь свои нескончаемые претензии (всегда находился кто-то, кто её раздражал). Соня не понимала: правда ли она такая или это просто приевшийся образ.

— Прям уж мафиозника? Может, он просто деньги воровал. У нас таких в правительстве сколько!

— Я слышала, что Путин сам с мафией связан, — с серьезным видом сказала Полина.

Заболоцкая не была уверена в том, что Полина интересуется политикой, поэтому развивать эту тему не стала. Ей и не пришлось, потому что Войтко на эмоциях продолжала об Артеме и его отце:

— А насчет Крылова, я отвечаю, его батя гораздо больше, чем просто вор. Ну, был, я имею в виду. Он же умер в прошлом году. Яшин с Донских что-то такое о нем говорили. А они точно знают.

— Ты подслушивала?

— Ой, брось, я что, монашка какая-то, чтоб не подслушивать? Может, не трахаться еще?

Соня едва не подавилась запеканкой.

Этому их маленькому разговору она не придала никакого значения, но упоминание в нем Руслана засело где-то глубоко внутри. Она постепенно начала отлипать от учебников. Любопытство, которое сподвигло её взяться за задание Шорохова, вновь защекотало ей нервишки.

Отмотаем время немного назад. Тогда, в загородном доме Яшиных, Соне удалось найти личные вещи Руслана. И на этот раз ей крупно повезло. В его спортивной сумке она снова напоролась на старый диктофон и даже разобралась, как по богом забытой системе «Bluetooth» сбросить файл себе на телефон. Даже учитывая то, что Настя стояла на шухере и следила за передвижениями Руслана, у Сони от страха дрожали поджилки. На самом дне лежала потрепанная папка с документами: паспорт, свидетельство о рождении, СНИЛС, социальная карта, различные справки о состоянии здоровья с их последнего медосмотра — но заключения психолога не было. Зато была помятая визитка психиатра, самая простая, белая, с коричневой обводкой. Соня сфотографировала её и вернула на место. Больше ничего интересного она не нашла.

Она прослушала записи только через несколько дней, потому что все никак не могла набраться смелости: вдруг там будет что-то совсем ужасное. Всего было четырнадцать записей, и все они похожи друг на друга. Руслан разговаривал с каким-то человеком. Задавал ему вопросы, связанные с его деятельностью (военной или просто государственной, как было понятно из контекста). Все это походило на сеанс у психотерапевта. Стальной голос Донских, взволнованный голос «пациента». Давление, которое на несчастного оказывал Руслан, Соня могла почувствовать даже сейчас, через записи. В конце Руслан выносил вердикт: лжет или говорит правду. Реакция, соответственно, была разная. Заболоцкая слышала, как меняется тон Донских на протяжении всех четырнадцати «сеансов» — от абсолютно спокойного до агрессивно отчаянного. Четырнадцатая — самая короткая. Именно её Соня успела прослушать тогда, в его комнате. Руслан сорвался.

Она переслушивала еще несколько раз, пока не выучила, сама того не заметив, каждую его реплику. Её разрывало. Как можно было поручить такое нестабильному Донских? Как можно было поручить вершить чужие судьбы подростку, который не знает, что делать со своей?

Ей стало настолько плохо от того, что она узнала, что она выбрала самый простой способ избавиться от бессонницы и пожирающих её мыслей — забыть и больше не вмешиваться.

И все шло по плану, пока Полина Войтко просто не произнесла вслух его имя.

Николай Львович решил собрать своих курсантов на классный час — впервые за несколько лет. Он сказал, что им нужно обсудить план выпускного. На фоне всех происходящих событий обсуждения того, какие ленты они будут заказывать для вручения аттестатов, казались просто нелепыми. Выждав подходящего момента, Яшин пересел за пустую парту за Кириллом и Ильей, ткнув первого в спину. Булатов нехотя поднял голову со сложенных рук и подсел к нему.

— Сколько тебе осталось? — прошептал Антон, хлопнув Илью по спине, чтобы не поворачивался.

— Ты о чем?

— Не тупи. На операцию.

Кирилл удивленно поднял брови. Они затрагивали эту тему всего раз, когда начинали работать вместе. Булатов согласился участвовать в этом только из-за того, что больше всего на свете он хотел вернуться в спорт, но травма ему не позволяла. Нужна была дорогущая операция, чтобы полностью сгладить все последствия перелома. С таким серьезными травмами шутить опасно. Он только сейчас осознал, что не чувствовал фантомной боли в ноге уже очень долго.

— Ну, сотка, наверное. Если на ту, которая точно поможет.

— Другая нам и не нужна. Тебе на карту или наличкой лучше?

Антон спрашивал так, как будто его предложение вполне вписывалось в их повседневную картину. Как будто это в порядке вещей для него — отвалить сто кусков Булатову просто так.

— Я в долг не беру. Принцип.

— В долг и не бери. Так карта или наличные?

Кирилл уже совсем перестал слушать Шорохова и развернулся к Антону, который смотрел на него, как на непослушного ребенка, который вечно ничего не понимает и мешается под ногами. Булатов знал Антона почти три года, и за все это время не нашел в нем ничего, что можно было отнести к характеристикам хорошего друга (если не брать в счет их дружбы с Русланом). Антон вечно искал во всем выгоду. Он нашел её в Косте, нашел в Кирилле — и умело ими пользовался. И настолько все это стало для них привычно, что любое отклонение от такой нормы воспринималось с подозрением. Яшин в их глазах не умел по-другому. Яшин в их глазах — один большой подвох.

— Ты хочешь дать мне сто тысяч рублей? Даже не в долг? По доброте душевной?

Антон закатил глаза, словно Булатов задал самый глупый вопрос в мире:

— Я собрал достаточно, так что могу даже поделиться. К тому же, я вроде как тебе обязан.

На что Антон собрал достаточно, Кирилл не поинтересовался: слишком был озадачен.

— Нет, ты сразу скажи, в чем прикол?

— Твою мать, Булатов, тебе бабки нужны или нет?! — едва не вскрикнул Яшин.

На них зашикали, и они пообещали больше не мешать таким важным переговорам. Какая-то их одноклассница спросила, можно ли будет пить на выпускном. Шорохов помотал головой.

— Нужны, конечно, — зашептал Кирилл. — Только я в твою бескорыстность не верю.

Антон посмотрел на него сквозь идеально чистые, кристальные стекла своих излюбленных дорогих очков. Он выдохнул и взмахнул руками, будто приказывая себе успокоиться.

— Послушай, Кир. Я не знаю, что это за болезнь такая, но в последнее время я ни одного дня не могу провести без мыслей о том, что я тебе чуть ли не жизнь сломал. Ну, точнее, сломал-то ногу, а выходит, как будто жизнь. Ну, ты понял. Я стал плохо спать, прикинь? Раньше такого никогда не было! — он активно жестикулировал в своей обычной манере. — Кожа зудит, голова трещит, в груди ноет, а еще и ты маячишь постоянно туда-сюда перед глазами. Что прикажешь делать?

Кирилл едва сдержал смех — он зажал рот рукой и издал звук, похожий на кашель туберкулезника. У него не возникало сомнений на тот счет, что Антон всегда чувствовал себя просто прекрасно после каждой проделанной пакости. И спал он, конечно, как младенец. Кирилл множество раз видел подтверждения этому. Поэтому признания Яшина казались ему настолько комедийными и сюрреалистическими, что его пробрал смех. Однако он не мог отрицать того, что со смерти Филатова с Антоном явно начало происходить что-то странное. Он стал чаще ссориться с отцом, еще сильнее приклеился к Архиповой, больше времени теперь проводить в одиночестве, хотя раньше жить не мог без шумных компаний. Даже их отношения с Донских как-то поменялись — может, даже в лучшую сторону. Но все равно едва заметные перемены настораживали.

— Стареешь, Тон. Я думал, ты совестью годам к шестидесяти только заболеешь.

— Ай, и не говори! Давай под лестницей у черного входа после вечернего построения?

— Давай. Только нам бы поговорить нормально.

— Понял, поговорим.

Довольный Антон вернулся за свою парту и уткнулся в телефон. Кирилл хмыкнул. Чудеса!

Николай Львович громко прокашлялся, привлекая внимание тех, кто давно забыл, зачем они здесь собрались. Парадокс: если экзамены наступали на пятки, то сам выпускной казался невероятно далеким. Не верилось им, что этот этап их жизни подходит к концу. Они привыкли к лицею, какие бы трудности не преследовали их здесь повсюду. Несмотря на то, что многие не питали теплых чувств к своему учебному заведению, прощаться с ним они готовы не были. Шорохов внимательно изучал их лица, пока толкал речь о приближении одного из главных испытаний их учебной жизни. Заболоцкая усердно писала сочинение по русскому, которое она должна была закончить еще накануне, поэтому даже не поднимала на учителя головы. Он знал, что она категорически настроена против Руслана. С самого начала она цеплялась за него. В этом Шорохов был на нее похож. Донских его пугал и притягивал одновременно: ему удалось разглядеть в нем ту редкую способность, которая отличала его от многих своих сверстников. Руслан чувствовал людей. Он понимал их мысли, первостепенные желания и намерения. Различал правду и откровенную ложь, которая иногда умело маскировалась под истину. И Николая Львовича больше поражало не его эта способность, а то, в каких условиях она выработалась: Руслан, скажем честно, отдаленно напоминал социопата. Он крайне не любил людей и не принимал общества. Люди приносили ему удовлетворение только тогда, когда ему удавалось ими управлять, но даже такое развлечение, весьма сомнительное, но забавное, ему быстро надоело. Руслан пришел к нему почти высохший, обезжизненный. И Шорохов взялся за него сразу же. Сначала все шло неплохо. Несмотря на патологическое недоверие, Руслан проникся к Николаю Львовичу едва ощутимой симпатией: ему нравился тот по-хитрому спокойный и дружественных подход, которым пользовался учитель, чтобы заставить его чувствовать себя комфортно. Шорохов прекрасно понимал, что Руслан будет держать его на должном расстоянии, но любая кроха его внимания, почти неуловимая волна отдачи давали Шорохову новый шанс, новую надежду.

Перейдя в десятый класс после летних каникул, Руслан изменился. Насколько это только было возможно, он стал еще грубее, раздражительнее, горделивее. Животной агрессии стало намного больше. Он не слушал никого: ни учителей, ни директора, ни даже Яшина. Только благодаря своему авторитету, Шорохов выгораживал его перед Сергеем Анатольевичем, убеждая директора в том, что парня ждет большое будущее. Сергей Анатольевич привык к нему прислушиваться. К тому же, Руслан принес им большие успехи в олимпиадах. Николай Львович понятия не имел, что за договор директор заключил с Русланом, что тот, отрицающий современную систему образования и оценку знаний, согласился участвовать в выездных олимпиадах. Даже он, Николай Львович, не мог пока заставить его хотя бы что-то написать в контрольной по физике, а не сдавать пустой, как обычно. А потом Руслан приносит им победу в олимпиаде по этой самой физике. Потом и по обществознанию. Просто уму непостижимо!

Шорохов посоветовал Руслану сходить к психологу, и тот, устав от себя и ото всех, принял его совет. Шорохов знал, что ему не нравилось, но он надеялся, что психолог хоть как-то поможет.

После двух лет активного сближения, когда Руслан перешел уже в одиннадцатый класс, Николай Львович приступил к радикальным мерам. Он настолько воодушевился идеей использования таланта Руслана в благородных целях, что уже почти не думал ни о последствиях, ни о самом Донских, которому пообещал помочь ему разобраться в себе и в проблемах (а Руслан уже был готов посвятить его в них). Шорохову казалось, что Руслан почти достиг апогея своих способностей, поэтому нельзя было терять ни минуты. Он организовал Донских вылазку на Южно-Сахалинскую базу, и разрушил одним взмахом руки все то, что пытался выстроить. Руслан должен был находиться там два полноценных месяца, общаться с потенциальными предателями и преступниками и прощупывать их, а потом определять, остаются ли они только потенциальными. Но он сбежал после первого месяца, неведомо каким способом ушел от охраны (наверное, его особо и не охраняли, потому что не думали, что он захочет уйти) и вернулся в лицей, злой и жаждущий отмщения. Николай Львович прекрасно понимал причины его злости. Взамен на его услуги ему обещали встречу с отцом, которого за разглашение секретной информации сняли с государственной должности и сослали в Южно-Сахалинск, чтобы решить его дальнейшую судьбу (не совсем легально, конечно, но тогда громкое уголовное дело было не выгодно). Александр Донских умер от инфаркта, не дождавшись «приговора», вот только Руслан этого не знал. Не знал и надеялся увидеться и поговорить с отцом, который был его самым близким человеком, помимо Яшина (хотя в их взаимовыгодной дружбе Шорохов все-таки сомневался). Понятно почему Руслан был готов прибить Николая Львовича к стенке. И даже не его одного. И как бы Шорохов не пытался вернуть все, как было, Донских не позволял ему. Он сходил еще пару раз к психологу, которого когда-то порекомендовал ему Шорохов, но после смерти Кости Филатова Донских разорвал и с врачом всякие связи, причем их последняя встреча, насколько Шорохову было известно, прошла максимально напряженно. Герман Артурович, так звали того самого психолога, не разглашал подробностей дел своих пациентов, но ему хватило непрофессионализма, чтобы намекнуть Николаю Львовичу на то, что в последний сеанс Руслан едва не поднял на него руку. И это случилось из-за того, что Герман Артурович решил перенаправить его к психиатру по некоторым веским причинам, отголоски которых окружение Руслана наверняка успело заметить.

— Курсант Донских! — Николай Львович повысил голос, когда заметил, что тот откинул голову назад и закрыл глаза, окончательно отключившись от происходящего. — Руслан, ты не развалишься, если послушаешь меня еще пять минут, — слегка смягчился Шорохов.

— Лейтенант Шорохов, вы не развалитесь, если перестанете делать вид, что вам не плевать, какого цвета будут шарики на этом посредственном мероприятии, — не открывая глаз.

Николай Львович ударил по столу, и от неожиданности подпрыгнул даже Кирилл. Руслан слабо улыбнулся: ему нравилось, когда получалось поддеть непоколебимого Шорохова. Но учитель быстро взял себя в руки, глубоко вздохнул, смахнул с пиджака невидимые пылинки и отпустил ребят, которые уже явно замучились сидеть за партой восьмой урок подряд. Николай Львович заметил некоторое колебание, прошедшееся через компанию Филатова, так он их мысленно окрестил. Они нарочито замедлились, наблюдая друг за другом, и только тогда, когда каждый из них, включая Руслана, был готов, они начали выплывать из кабинета. Скорее всего они сами не ощутили этого напряжения, связывающего их друг другом, но теперь Николай Львович был более чем уверен, что они почти подобрались к самой разгадке. С одной стороны, он был горд собой за то, оказался прав: они и правда могли накопать друг про друга даже больше, чем официальное следствие. С другой же стороны, он даже предположить не мог, чем все это завершится.

Настя задыхалась в самоизоляции, которую они с Заболоцкой устроили для себя. Она уже видеть не могла эти учебники и тетради, несмотря на то, что учеба — это вся её жизнь. Архипова не могла, как подруга. Не могла просто узнать что-то невероятное, невозможное, взрывающее мозг и просто спрятать это, закопать и не обращать на это внимания. Соня могла, потому что она всегда была более уравновешенной, хотя плюсом такое черствое спокойствие назвать сложно. Настя пыталась накормить подругу жизнью, как это делал Костя, который буквально вытащил Заболоцкую из её мрачного подземелья на солнечный свет, но Соня жевала эту жизнь, а потом выплевывала. Пресная, невкусная. Ей не нравилось. А Настя готова была визжать (это она особенно любила), орать, смеяться до слез, плакать до нервного смеха. Импульсивность часто мешала ей. Зато никакой пресловутой пресности.

Настя, слушая какую-то рок-группу в наушниках, забежала в женскую раздевалку, где вчера забыла свои кроссовки. Она тихо подпевала басистому солисту и качалась из стороны в сторону. С прохудившимся пакетом в руках она проехалась вниз по перилам прямо к дверям спортивного зала. Дверь была открыта, и она с любопытством заглянула внутрь, вытащив один наушник. Она думала увидеть Булатова, который иногда забавляется с мячом, вспоминая свои триумфы на футбольном поле, или, на крайний случай, Георгия Николаевича, проверяющего турники. Но у турников стоял вовсе не Георгий Николаевич — это был Руслан. Куртку он небрежно бросил на подоконник, а сам возился с боксерской грушей и её цепью. Настя отсюда не видела, что именно он пытается сделать, но в голове тут же всплыло недавнее воспоминание. Пару дней назад, когда Соня вернулась с тренировки, она жаловалась, что цепь плохо приделана к креплению, и груша вот-вот рухнет, что затрудняет ей работу. Она говорила, что Георгий Николаевич не собирается исправлять эту проблему, потому что в основном все практикуются на напарниках, а эту старую грушу почти никто не использует. Отсутствие боксерских перчаток тоже никого не напрягало, кроме Сони (она уже сама подумывала купить их себе, потому что стерла себе все костяшки (бинты тут не особо помогали), но руки все никак не доходили). Почему вдруг Архипова вспомнила и про это? Потому что рядом с курткой Руслана, на подоконнике, стояла коробка, из которой выглядывали новенькие красные боксерские перчатки, блестящие, словно натертые воском. Сначала Настя не была уверена, что это они, но, подойдя чуть ближе, убедилась в этом.

И тут Настя сделала одно неловкое движения, из-за которого зашелестел её пакет с обувью, и Руслан резко повернулся в её сторону. Настя ринулась к двери, но он её окликнул:

— Архипова!

Она остановилась. Потом медленно обернулась и, прочитав его взгляд, подошла к нему ближе.

Настя не помнила, когда в последний раз они разговаривали один на один. Она не знала, как объяснить это явление, но у них с ним словно было какое-то таинственное соглашение, по которому они молча сторонились друг друга, даже находясь в одной компании. Однако это не было обусловлено страхом или неприязнью. Настя, конечно, ощущала исходящую от него опасность и верила в то, что бояться Руслана — самое разумное решение. Но она не Настя Архипова, если следует подсказкам разума. Причина, по которой они с Русланом не вставали друг у друга на пути, скрывалась во взаимной уважении. Несмотря на всю иррациональность многих его поступков, на излишнюю прямолинейность и слепую враждебность, она видела в нем стержень, которого не хватало всем её друзьям. Не хватало даже Филатову, наверное. Поэтому каждый раз, когда они встречались с Русланом взглядом, Настя будто невольно мысленно кивала ему и пропускала его к любой задуманной им цели. Она боялась признаваться в своей покорности перед ним даже Заболоцкой. Нет. Тем более — Заболоцкой, которая упрямо преграждает Донских путь, куда бы он не направился. Архипова знала, что не позволит себе зайти далеко — если Руслан пересечет самую крайнюю черту дозволенности, от её почитания не останется следа. Но пока она не могла не интересоваться издалека Русланом Донских, который, хоть она этого и не замечала, как уже говорилось выше, так же издалека интересовался ею и также уважал её по некоторым причинам, о которых никогда не говорил вслух, но иногда с тщательностью обдумывал их.

Когда Настя вытащила и второй наушник из уха, Руслан негромко, но требовательно попросил:

— Не говори никому.

Настя поняла все без пояснений. Она коротко кивнула:

— Не скажу.

Удовлетворившись её ответом, Донских вернулся к делу и больше ничего ей не говорил. Тогда Настя почувствовала укол в груди, как будто её сильно чем-то обидели, хотя он не сделал ничего такого, что могло бы её задеть. Архипова помялась на месте, а потом все-таки не выдержала:

— Почему всем, кроме меня? — её звонкий голос эхом разнесся по пустому спортзалу.

Руслан не потрудился уточнить — он просто вопросительно поднял бровь, и она продолжила:

— Ты понимаешь, о чем я. Я не слепая и не тупая. Просто скажи, почему всем, кроме меня?

Руслан усмехнулся, и Настя вспыхнула: ей показалось, что он смеется над ней. Но когда он вновь заговорил, в его голосе ничего не осталось от этой саркастичной насмешки:

— Потому что ты сильнее. Ты справляешь сама лучше, чем они справляются с моей помощью.

— Но я делала плохие вещи.

— У тебя были весомые причины?

Она нервно сглотнула.

— Да.

— Вот и прекрасно.

— Вовсе нет, — она начинает злиться.

— Ты осознала то, что делала плохие вещи, и то, что не могла поступить по-другому. Научилась находить изъяны не только во всех остальных, но и в самой себе. И не превратила это в ненависть к людям и самобичевание. Прекрасно.

Настя посмотрела на него так, словно докопался до её сокровенных мыслей. Она впервые слышала от него так много слов в свой адрес, да еще таких, которые попадали в самое яблочко. И главное — никакого яда, никакого едкого сарказма, как это бывало с Антоном и Заболоцкой.

— Ты дошла до всего сама. Осталось только одно.

— Что именно?

— Догадайся. Не разочаруй напоследок.

Руслан снова принялся разбираться со скрипучей цепью, и Настя, не желая больше его отвлекать, оставила его одного. Она понятия не имела, что ей осталось сделать, до чего ей надо дойти, но была уверена, что это абстрактное что-то обязательно существует. Обида, которая внезапно загорелась в ней, быстро затухла. Может, Руслан все-таки конкретно поехавший, и она себе все просто выдумала? Кто его знает, этого Донских. В один момент он бьет кого-то по лицу, в другой — настаивает, чтобы ударили его. В один момент он ведет себя так, словно ему ни до кого нет дела, в другой — исправляет и чинит всех, кто попадается под руку. Настя слышала, что про него говорят, будто он — бомба замедленного действия. Но каждое его слово, каждая фраза, поначалу непонятная и выбивающееся из гармоничной картины стандартной беседы, все равно звучит убедительнее, чем долгие речи любого взрослого человека, пытающегося чему-то научить.

На вечернем построении одиннадцатого «А» почему-то решил присутствовать сам директор, который обычно предпочитал отсиживаться в кабинете и разговаривать по телефону с важными персонами. На этот раз Сергей Анатольевич стоял по правую руку от Шорохова и сверлил выпускников строгим взглядом. Антону он уделял большее внимание, но тот не терял своей привычной невозмутимости — слегка улыбался и при любой возможности клал руки в карманы. Им пришлось проделывать дважды даже самые простые элементы, потому что обязательно кто-то путался. Сначала это была Полина, которая сегодня была какая-то сонная, потом к ней присоединилась Заболоцкая, запутавшаяся в собственных мыслях. Руслана стискивал зубы и с каждой новой попыткой вышагивал все жестче и жестче: ему до трясучки надоело это бесполезное занятие, которое вроде как должна напоминать о том, что у них все-таки Первый военно-полицейский лицей. Пафосная показуха, за которой на самом деле нет ничего стоящего. Хорошо хоть они не маршируют на холоде, как Сергей Анатольевич настаивал раньше. Шорохов терпеливо командовал, но было видно, как ему не нравится их сегодняшнее состояние. Руслан даже допустил такую мысль, что Николай Львович сорвется раньше него. Но тут Войтко снова перепутала право и лево, и терпение Донских лопнуло. Он ударил ногой в пол и воскликнул:

— Вытащи голову из задницы, Войтко!

Полина поджала губы и заправила выбившуюся из пучка прядь за ухо. Директор, сначала растерявшись, быстро взял себя в руки и рявкнул, опередив Шорохова:

— Донских, выражения!

— Мы торчим тут уже час из-за того, что они путаются в собственных ногах.

Если перепалки с Николаем Львовичем для Руслана были обыденны, то к директору в таком тоне на публике он обращался впервые. Он довольно долго уже близко дружит с Антоном, но никто не знал, какие у него отношения со старшим Яшином. Соня предполагала, что они предпочитают придерживаться позиций холодной войны. К тому же, Шорохов наверняка довольно часто выгораживал Донских перед директором. Однако, учитывая все, что успел натворить Руслан  (начиная банальными конфликтами и подтасовками, заканчивая привлечением прессы на выездных мероприятиях и громкими заявлениями о государственной власти в компании самых заядлых правительственных червей), все равно было странно, что его до сих пор не отчислили.

— Это твой отряд, Донских, твоя команда, — укорил его Шорохов.

— Раз на то пошло, то она ваша. В таком случае, может, прекратите пилить меня взглядом и переключитесь на других своих курсантов, лейтенант?

В глазах Шорохова блеснул гнев. Еще одна маленькая победа Руслана — он остался доволен.

— Довольно! — громогласно прервал их Сергей Анатольевич. — Донских, свободен. С остальными продолжаем построение.

Руслан снисходительно фыркнул и покинул актовый зал. Опять как с гуся вода. Соня посмотрела на директора и уловила в его выражении лица горькую досаду. Если он так сильно срывается на собственного сына, почему не может преподать урок какому-то лицейскому выскочке? Это оставалось загадкой. Соне выдохнула и сосредоточилась: ей тоже хотелось поскорее закончить.

К семи часам вечера Полина окончательно растеряла последние крохи нормального настроения. Она сидела в комнате и ждала Антона, который обещал заскочить к ней на полчасика. Он что-то говорил про то, что сначала ему надо забежать к отцу, потом поговорить с Кириллом. Её, конечно, немного удивил тот факт, что их с Булатовым конфликт почти сошел на нет, но подробности этих разборок особо её не волновали. Для нее главное, чтобы оба они в нужный момент были рядом.

Но Яшин все не появлялся, и Полина почти перестала надеяться на спасительное средство по снятию стресса. Она уже подумала позвонить своей соседке по комнате, которая куда-то запропастилась, чтобы сделать ей макияж (процесс нанесения кому-либо косметики тоже немного её расслаблял). Но тут дверь резко распахнулась, и на пороге появился Антон. Вид у него был кошмарный. За тот короткий промежуток времени, в который они не виделись, буквально с окончания вечернего построения, Яшин словно успел заболеть смертельной болезнью. Он осунулся, будто бы даже похудел, побледнел и обзавелся синяками под глазами. Из него выжали всю жизненную энергию и пустили на произвол судьбы сухим тоненьким листиком. Он тяжело дышал и каждую секунду утирал пот со лба. Полина никогда его не видела таким потерянным.

— Мне конец, мне конец, Поль, он все узнал, все забрал, — затараторил Яшин.

— Помедленней, Тон, в чем дело? — она недовольно нахмурилась (прощай, секс).

— Неважно, уже не важно... — он схватился за голову. — Жди здесь. Жди. Или не жди лучше.

Он вылетел из комнаты и унесся в неизвестном направлении. Войтко бы, конечно, побежала за ним, но очень уж она устала за этот день. Она легла на кровать, достала ноутбук и включила сериал, чтобы хоть как-то отвлечься. Однако сосредоточиться на фильме ей было еще труднее, чем на командах Шорохова во время построения. Перед глазами стоял Антон, превратившийся в какое-то приведение. Войтко знала, что он не употребляет ничего из того, что продает людям, но сейчас он был похож на человека, который закинулся всем, что было у него в арсенале. Нет, так не пойдет. Вдруг у него будет передоз? Что тогда? Полина попыталась представить жизнь без Антона Яшина, который много болтает, знает много плохих и хороших людей и обожает плести козни. Может, жизнь и правда стала бы чуточку лучше, но Полину это абсолютно не устраивало. Она почувствовала в груди отголоски октября, за которыми последовали рвотные позывы. По телу пробежало легкое волнение. Она захлопнула ноутбук и направилась к нему в комнату. Не найдя там ни Антона, ни Руслана, она побежала к Кириллу и забарабанила ему в дверь.

— Ты не видел Антона? — спросила она, когда Кирилл открыл.

— Он предложил мне встретиться под лестницей, — хмыкнул Булатов. — Сегодня на классном часе нес всякую чушь о том, что хочет добавить мне денег на операцию. Я даже почти поверил.

— Так в итоге что?

— Он не явился. Наверное, просто хотел поиздеваться.

Это вполне в духе Антона, но Полина понимала, что он не пришел по какой-то другой причине.

— Он заходил ко мне, был какой-то странный, бледный, как опытный героинщик. Мне кажется, у него какие-то проблемы.

Кирилл окинул её скептическим взглядом:

— С каких пор тебя волнуют проблемы Яшина?

— Я что, по-твоему, бессердечная сука?

— Ну...

Она вскинула руку вверх, останавливая его:

— Можешь не отвечать.

Первым делом они пришли к Архиповой и Заболоцкой, зная пристрастие Антона действовать им на нервы, но и там его не оказалось. Вчетвером они договорились разойтись по лицею и проверить его излюбленные места. Настя, которая успела выучить имена, фамилии и номера комнат тех, с кем чаще всего вел дела Антон, пробежалась по всем этажам, но все было тщетно. Она не думала, что Яшин правда наглотался таблеток или пустил какую-нибудь дрянь по венам: она знала его достаточно хорошо, чтобы чувствовать его предпочтения. Антон продавал товар и видел, какую сильнейшую зависимость он вызывает. Он любил (обожал) себя, поэтому не был готов умереть в двадцать лет от передоза в каком-нибудь общественном туалете. Яшин выбирал только те развлечения, из которых он видел для себя выход. А наркотики просто сожрут его.

Когда они все, кроме Насти, снова встретились на лестничном пролете, на них наткнулся Руслан. Кирилл, как человек, у которого на данный момент были самые стабильные с ним отношения (кто бы мог подумать, что такое когда-нибудь случится), объяснил Руслану ситуацию, и у того глаза полезли на лоб, как будто он понял ту истину, которая была недоступна всем остальным. В тот момент, когда Руслан открыл рот, на них налетела Архипова, красная и запыхавшаяся:

— Я слышала, как Сергей Толич говорил с женой по телефону. Орал, точнее. Мол, Тон к нему в сейф залез и снова что-то стащил. Что именно, я не расслышала.

Кирилл всплеснул руками от негодования. Ему правда хотелось верить в то, что Антон не такой подонок, каким кажется, но его действия просто не позволяет допустить о нем хорошей мысли.

— Все с ним ясно. Задолжал, наверное, какой-нибудь криминальной шишке. А теперь у папаши наличку взял, чтоб по-быстрому расплатиться. А мы тут бегаем, ищем несчастного!

Архипова почувствовала, как в груди разливается горячее разочарование. Полина, как обычно, завела шарманку про «тупых мужиков». Заболоцкая просто устало пожала плечами.

— Блять, — выдал Донских, и все, вспомнив о его присутствии, повернулись к нему. — Скорее всего он убежал в лес. Надо его найти.

— А смысл? Он опять влез в какое-то дерьмо. Выкарабкается, — едко заметила Полина, и все молчаливо её поддержали.

Руслан не стал их уговаривать. Он направился к черному входу. Первой сообразила Архипова — немного поколебавшись, она поспешила за Русланом, толком не понимая, зачем. Остальные, переглянувшись, побежали за ними. Непривычное им волнение за Яшина смешалось с привычным любопытством. Они захватили куртки из раздевалки и долго выжидали момента, чтобы проскользнуть мимо охраны. Когда им наконец это удалось, сопротивляясь жестокому февральскому ветру, они ступили на территорию леса. Руслан шел впереди и даже не оглядывался на них. Спустя какое-то время, Соня поняла, что они приближаются к той поляне, на которой осенью они устраивали пьянку. Из-за снега путь казался куда длиннее, чем раньше.

— Зачем мы вообще в это ввязались? — ворчливо сказала мерзлявая Войтко.

— Вы нихрена не знаете, — прошипел Руслан, не останавливаясь.

— Ну так объясни! Тошнит уже от недосказанности, — бросила ему Заболоцкая.

— Кто-нибудь задумывался о том, для чего Антон вообще утроил себе этот бизнес, а? Зачем ему цепляться за каждую соломинку, которая может привести его к получению прибыли? — его голос мощно прорывался сквозь вьюгу.

Они не ответили. Конечно, задумывались. Даже Полина иногда думала об этом, что уж тут говорить об Архиповой, которая порой ночами не спала и пыталась разгадать эту тайну. Но они не смели отвечать, потому что боялись нарушить стройность рассказа Руслана: длинные, развернутые предложения и так были для него редкостью — они ловили любую возможность услышать их.

— Он хотел сбежать. Хотел заработать и сбежать в Европу со своими деньгами после выпуска.

Архипова резко остановилась. Пазлы начали складываться в полноценную картину. Отец-тиран, заботящийся только о репутации и погонах. Мать, бездумно любящая отца и готовая делать все, что он скажет. Антон предпочитал не упоминать родителей в разговорах и не затрагивать тему своего будущего. Потому что то будущее, которое ему уготовлено отцом, скорее задавило бы его, нежели открыла бы какие-либо перспективы. Настя не могла точно утверждать, что именно задумал для него Сергей Анатольевич, но явно что-то страшное, раз Антон принял настолько радикальное решение — бросить все и сбежать в другую страну. Он не хотел быть обвиненным в краже, поэтому сам зарабатывал деньги, как мог, любыми способами. Ему было настолько плохо в собственной семье, что он шел на самые опасные авантюры, чтобы выбраться из железных лап отца. У Насти закружилась голова: она вспомнила все детали, все намеки. Он выбрал предметы, которые будет сдавать на ЕГЭ только к февралю. Потому что для него это просто не имело значения. Господи. Он настолько боялся и ненавидел отца, настолько был осведомлен о его безграничных возможностях, что допускал для себя только такой вариант — вылететь за границу и потеряться в массе мигрантов. Настя кое-как заставила себя передвигать ногами.

— Из-за того, что Сергей Толич его бьет? — спросил Кирилл, нарушив тишину.

— Все гораздо серьезнее, — отрезал Руслан.

И они поняли. Конечно, они до сих пор не знали конкретных причин, но все равно поняли.

На поляне они увидели знакомую длинную фигуру. Антон стоял неподвижно. Он выбежал в лес в плотной толстовке, даже не накинув капюшон. Он держал что-то в руках и не отводил от этого глаз. Яшин вздрогнул, когда они вышли из-за деревьев, и развернулся к ним лицом, загнанно взглянув на них. Настя зажала рот рукой, чтобы не завизжать: в руках у него блестел пистолет. Тот самый, который он когда-то пытался продать, за что отец наверняка поломал ему пару ребер. Он выставил вперед левую руку, приказывая им не приближаться, а правую, в которой находился ствол, направил в небо. Они застыли, неотрывно наблюдая за пистолетом, как завороженные.

Антон, как в замедленной съемке, поднес дуло к голове и сильно прижал его к виску:

— Он узнал. Снял деньги со счета, нашел все наличные. Он забрал у меня всё, — дрожащим, не своим голосом начал он. — Он сказал, что превратит мою жизнь в ад. Я решил, что лучше отправлюсь в ад без его помощи, — из его груди вырвался болезненный смешок.

Руслан аккуратно сделал шаг вперед, и Настя уловила его короткое движение, быстрое, как молния. Она с тревогой посмотрела на Антона, но тот, хотя и глядел на них в упор, находился в каком-то трансе. Тогда Архипова тоже попыталась приблизиться к нему, но это Яшин заметил. Он вздрогнул и попятился, что заставило Донских замереть: Руслан боялся — Руслан боялся! — сделать что-нибудь лишнее, что может привести к необратимым последствиям.

— У меня ничего не осталось, — прошептал Антон, и ветер не смог заглушить его шепота.

У Настя что-то рухнуло за ребрами от отчаяния, сквозившего в его голосе.

— У тебя остались мы, — бережно, непривычно мягко произнесла она.

Антон отвел пистолет от головы (все синхронно выдохнули). Им показалось, что он снова рассмеется, но у него не осталось на это сил. Он просто развел руками и вымученно улыбнулся (улыбка вышла печальной). Антон с усталостью и некоторым презрением оглядел их всех.

— Мы не друзья, помнишь, Насть?

У нее подкосились колени. Настей он не называл её очень долго.

— Я жалок, — он повернулся к Заболоцкой.

Соня неистово дрожала (не от холода) и почему-то даже не думала о том, что Антон может просто взять и перестрелять их всех к чертовой матери. Ни одна мысль, подобная этой, не пришла ей в голову. Потому что сейчас она видела перед собой маленького искалеченного мальчика. В очках, с синяками на шее, с болью в круглых голубых глазах. Неужели это их Антон? Антон Яшин?

— Я — трус и слабак. Такие не выдерживают и обычно заканчивают самоубийством. Верно, Руслан? — он резко повернулся к Донских, который стал к нему еще немного ближе. — Ты был прав. Ты всегда прав. Будьте осторожны с ним! — внезапно громко воскликнул он. — Все, что говорит Руслан, в конце концов сбывается. А это в  основном хреновые вещи.

Донских сжал челюсти, но промолчал. Все внимание он сконцентрировал на пистолете. Яшин тонул в безысходности, поэтому его действия нельзя было предугадать. Антон сейчас был не читаем для Руслана, и все это прекрасно понимали. Поэтому было страшно, как никогда.

Антон снова приложил ледяное дуло к виску, и даже Полина, обычно черствая и непробиваемая, не вынесла этого, громко воскликнув что-то невнятное и вцепившись в Кирилла. Булатов ждал какого-нибудь знака от Руслана, чтобы начать действовать, но тот все еще медлил.

Антон зажмурился, положив палец на курок.

— Стой! — крикнул Донских. — Просто послушай меня, — впервые в его голосе слышалось откровенное волнение. — Что бы ни случилось, я помогу тебе. Я разберусь со всем. Вытащу тебя. Тон, — он не прикасался к нему, но держал так крепко, как не смог бы никто.

Он поднял руки, будто желая показать, что не собирается ему вредить, и сделал еще шаг вперед. Их разделяло несколько мучительно длинных метров.

Яшин замотал головой, и на щеках его блеснули под светом луны свежие слезы. Он не был из тех чересчур мягких, сентиментальных людишек, у которых легко едет крыша от собственной немощности, и терпеть не мог жалеть себя. Скорее всего он плакал не от того, какой он бедный и несчастный, а из-за напряжения, сковавшего его по рукам и ногам, из-за огромной нагрузки на не привыкшее к сильным эмоциям сердце, из-за громкого дыхания окруживших его людей, барабанящего по перепонкам с невероятной силой. Он ненавидел себя за то, что не может выстрелить и запачкать их одежду своей липкой кровью. Филатов все не выходил из головы.

— Мы с тобой, — Архипова оказалась наравне с Русланом, и тот не сразу её заметил.

Яшин не поднял век, но мышцы его застыли, когда он услышал её. Она, наверное, сейчас вся раскраснелась. Ветер нелепо растрепал ей густые волосы. Он невольно вспомнил, как, забавы ради, подпалил ей эту густую блестящую рыжую шевелюру. И даже не извинился. Архипова стояла первая в очереди к Богу за просьбой покарать Яшина за все его грехи, потому что половина этих грехов напрямую была связана с ней. Он много раз буквально доводил её до истерики.

— Мы с тобой, — Заболоцкая звучала очень неуверенно, но искренне.

Сколько всего он сделал ей? Пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы пересчитать. Как-то он подставил её перед Костей, будто бы это она удалила проект Кристины с его флешки. А на самом деле все это устроил Антон, чтобы убить сразу двух зайцев одной пулей: насолить Заболоцкой, которая стала забываться и слишком часто ему дерзить, и отомстить Кристине, которой почти удалось настроить Филатова против него. Эта маленькая шалость удалась на славу.

— Мы с тобой, — Кирилл звучал низко и хрипло (в последнее время много курит).

Тут даже говорить нечего. Яшин покалечил его, причем в самом прямом, физическом смысле, и вел себя, как ни в чем не бывало. Даже был доволен. Радовался, что Булатов останется с ним и продолжит помогать с бизнесом. Должно быть, Кирилл все еще мечтает свернуть ему шею. Радовался, что не останется один на один со своими тараканами. Кирилл вынужден был разделить с ним эту участь. Антон торжествовал: чувствовал себя победителем.

— Мы с тобой, — пропищала Войтко, даже без раздражения, как обычно.

Он и Полина — одного поля ягоды. Когда они только познакомились и прощупали друг друга, сразу без колебаний заключили соглашение, негласное, но имеющие огромную силу. Никаких обязательств. Никаких привязанностей. Никаких претензий. И все шло гладко, пока у них обоих не начались проблемы. Но, по выработанной привычке, они не могли перебороть свои эгоистичные принципы и просто-напросто поддержать друг друга.

За что? Почему они хотят его спасти? Они ведь сами в тайне желали его смерти.

А Антону они правда были необходимы. Всегда. Каждый. И он не мог себе в этом признаться.

И они это поняли. В этот самый момент, когда он с силой вжимал дуло к виску. Только осознание от грудной клетки до мозгов дойдет гораздо позже. Мозги обычно работают гораздо медленнее той пульсирующей штуки за ребрами.

Руслан, будто не веря, что это происходит, оглянулся вокруг, на них. Но они больше не следили за каждым его действием — они целиком и полностью были поглощены Яшиным, который, по его расчетам, через три секунды, должен нажать на злосчастный курок. Если он готов распрощаться с жизнью. Но он не готов — он впился в нее ногтями.

— Опусти эту штуку, Тон, — спокойно произнес Руслан.

Чуть рука Антона дрогнула, Руслан подскочил к нему, выхватил пистолет и бросил его Кириллу, который среагировал так же быстро и поймал его. Антон покачнулся и упал коленями в новый снег. Он голову и уставился на намокшие брюки. Наверное, это те, которые он купил совсем недавно. От «Ральф Лорен». Они ему не особо нравились, но Антону было не так важно, в каких брюках его найдут с пулей в голове. Руслан обхватил его лицо двумя руками, заставляя посмотреть на него. В светло-голубых глазах Яшина читалось то, что ему всегда было чуждо, — раскаяние. Горькое, страдальческое, добытое кровью и потом. Вот оно какое, оказывается. Не особо приятная штука. Но привыкнуть можно.  Руслан приложился лбом к его лбу, и Антон выдохнул, почувствовав невероятное облегчение, которого он так долго ждал.

— Только попробуй выкинуть еще что-то подобное, — тихо сказал ему Руслан без какой-либо угрозы. — Если в ад, то вместе, понял?

— Теперь точно от меня не отвяжешься, — хмыкнул Антон.

Архипова бросилась к ним первая. Она, не изменяя своей пылкой натуре, сначала бросилась Антону на шею и едва не задушила в объятиях, а потом отвесила ему хорошенькую пощечину. А потом снова прижалась к нему всем телом, сжав его замерзшие посиневшие пальцы в своих. Как выяснилось (не только для всех остальных, но и для самого Яшина), Антон продрог. Кирилл накинул на него свою куртку, и они, такой вот странной компанией полудрузей и полуврагов, направились обратно в лицей. Настя ни на шаг не отходила от Яшина, что ему явно льстило — он не мог перестать довольно, хоть и устало улыбаться. Соня шла с другой стороны от него, не так близко, как подруга, и переодически пересекалась с ним взглядом, мягко кивая ему, давая понять, что теперь все хорошо. Они шли в благородном молчании, но на этот раз оно отражало внезапную для всех умиротворенность. Теперь впереди всех шел Кирилл, а Руслан замыкал цепочку.

Донских всю дорогу вертел в руках пистолет и разглядывал его, как музейный экспонат.

Когда они вернулись, все завалились в комнату к Антону. Они сидели там вместе до двух часов ночи, пока не начали клевать носом. Пришлось разойтись, чтобы с утра, если будет проверка, не попасться и не получить выговор. Кирилл хотел было спросить, что делать с директорским оружием, но Руслан сразу взял это на себя. Сказал, что вернет его завтра. При других обстоятельствах Булатов бы насторожился, но сейчас все слишком вымотались, как морально, так и физически. К тому же, не лучшее время для предрассудков и подозрений.

Соня уснула, как только положила голову на подушку. Ей снились Костя, Донских и пистолет. Черный, с серебристыми вставками. С фамильной гравировкой Яшина, которую накрывали пальцы Руслана.