Незаписанный трек

Два месяца. Шестьдесят дней, которые ощущались как отдельная, новая жизнь, вставшая на паузу между прошлым кошмаром и неясным, но уже не пугающим будущим.

Бар «Вельвет» всё так же пах старым деревом, дымом и покоем, но теперь за стойкой стоял Минхо. Он не просто был владельцем — он был его душой. Следы усталости под глазами никуда не делись, но в них появилась новая глубина, заинтересованность в мире вокруг. Он не прятал свой блокнот, оставляя его на видном месте. Теперь он записывал туда не обличения, а идеи для меню, названия коктейлей и обрывки мыслей, которые иногда, по ночам, складывались в строки, отдалённо напоминающие стихи.

Дверь открылась, впуская шум улицы и его. Джисон. Он приходил почти каждый день, всегда в разное время, как будто проверяя, не передумал ли Минхо его пускать. В его движениях всё ещё читалась осторожность дикого зверька, но напряжение вокруг глаз смягчилось.

— Опять твоё бледное лицо, — бросил Минхо, не отрываясь от бокала, который он протирал тряпкой до идеального блеска. — Мешаешь эстетике заведения.

— А у тебя, как у старой ворчливой кошки, всё ещё оттопырены уши от злости, — парировал Джисон, устраиваясь на свой привычный барный стул.

— Не от злости. От твоего фальшивого смеха. Он у меня в барабанной перепонке отдаётся.

Джисон рассмеялся, и на этот раз смех был настоящим, лёгким, чуть хрипловатым. Он положил локти на стойку, подперев подбородок.
—Так что, будешь меня кормить сегодня или опять будешь травить историями о своих бывших, чтобы у меня пропал аппетит?

Минхо налил ему виски, тот самый, дорогой, который когда-то пил в одиночку. Поставил перед ним без лишних слов.
—Мои бывшие — это назидательная литература для неопытной молодёжи. Чтобы знали, куда совать свой любвеобильный носик не стоит.

— А куда стоит? — Джисон сделал глоток, не отводя от Минхо тёмных, слишком внимательных глаз.

Флирт их был странным. Колючим, напитанным старыми обидами и язвительными шутками, но под этой шероховатой поверхностью pulsровало что-то тёплое и нервирующее. Они ходили по краю, дразня друг друга возможностью отступить, но оба знали — отступать уже некуда. Оба уже упали.

— Куда стоит? — Минхо наклонился через стойку, сокращая расстояние между их лицами до сантиметров. Его дыхание смешалось с запахом виски от дыхания Джисона. — В свои дела, гитарист. А то ещё напишешь песню о брутальном бармене и испортишь себе карьеру на взлёте.

— А может, я уже написал, — прошептал Джисон. Его взгляд упал на губы Минхо.

Тишина в баре стала густой, тягучей, как патока. Даже приглушённый джаз из колонок казался сейчас навязчивым шумом. Минхо медленно, почти нерешительно, протянул руку и убрал прядь волос с глаз Джисона. Его пальцы коснулись кожи виска, и оба вздрогнули от этого простого, ни к чему не обязывающего прикосновения.

Их поцелуй начался не со столкновения, а с медленного, мучительного приближения. Это было не страсть, не ярость и не отчаяние. Это было признание. Признание в том, что все их слова, все ссоры и все взгляды украдкой вели именно сюда. К этому моменту, в этом тёмном баре, где пахло их общими больными воспоминаниями.

Губы Джисона были мягче, чем представлял себе Минхо. В них не было жадности, только вопрошающая нежность, будто он всё ещё ждал, что его оттолкнут. Минхо не оттолкнул. Его рука переместилась с виска на затылок, прижимая его ближе, углубляя поцелуй. Он вкушал его медленно, словно боясь расплескать это хрупкое, новое чувство. Вкус виски, собственной глупости и какой-то невероятной, пронзительной правды.

Они разъединились, когда у обоих перехватило дыхание. Лбы соприкоснулись. Они стояли так, среди бутылок и стаканов, два одиноких корабля, нашедших наконец свою гавань.

— Чёрт, — выдохнул Джисон, его голос дрожал.

— Да, — согласился Минхо. — Полная жопа.

Они снова посмотрели друг на друга и тихо рассмеялись. Смеялись над абсурдностью ситуации, над собой, над тем, что из всей этой грязи и ненависти могло родиться что-то настолько хрупкое и пугающее.

---

В это же время дверь «Вельвета» распахнулась, впуская порцию холодного воздуха и трёх узнаваемых фигур. Банчан, Чанбин и Чонин втроём ввалились в бар, громко споря о чём-то.

— Говорю тебе, бит должен быть жёстче! — гремел Чанбин, снимая куртку.

— А я говорю, что ты своим рёвом заглушишь всю мелодию! — парировал Банчан, но в его голосе не было прежней усталой раздражённости, только азарт.

— А я говорю, что вы оба идиоты, а гений — это я, потому что придумал, как всё это свести, — заявил Чонин, с довольным видом усаживаясь за столик.

Они замолчали, увидев Минхо и Джисона за стойкой. Заметив их разгорячённые лица, небольшое расстояние, которое они тут же попытались увеличить, и общую атмосферу витающей в воздухе интимности. На их лицах медленно расползлись ухмылки.

— О, — протянул Чанбин. — Похоже, мы помешали… творческому процессу.

— Заткнись, Бин, а то творчески процессу твой пупок, — огрызнулся Минхо, но беззлобно. Он вышел из-за стойки, чтобы взять их заказ.

— Через три дня концерт, — сообщил Банчан, его взгляд блуждал между Минхо и Джисоном с лёгким, почти отцовским одобрением. — Первый за всё это время. На новой сцене. С новыми песнями.

— Боишься? — спросил Минхо, ставя перед ними бутылку пива.

— До чёртиков, — честно признался Банчан. — Как в первый раз.

— Это хорошо, — сказал Джисон, не глядя ни на кого, а на свои руки. — Значит, нам есть, что терять. И что защищать.

Чонин поднял свой бокал.
—Я тогда скажу. За новую музыку. За старые грехи, которые мы, наконец, простили сами себе. И за всех нас, ебанутых, упрямых и… — он посмотрел на Минхо и Джисона, и его глаза блеснули, — …и всё-таки нашедших свои недопетые строки.

Они чокнулись. Звук стекла был тихим, но полным смысла.

Позже, когда бар опустел и они остались вдвоём, Минхо закрывал заведение. Джисон ждал его, сидя на том самом стуле, упираясь лбом в стекло. На улице снова пошёл дождь, затягивая город в мокрую, дрожащую пелену.

Минхо подошёл к нему сзади, положил руки на его плечи. Джисон прикрыл глаза, прижимаясь щекой к его ладони.

— Ты поедешь на этот концерт? — тихо спросил он.

— Не знаю, — так же тихо ответил Минхо. — Может, да. А может, останусь здесь. Буду слушать тебя по трансляции. Бояться за тебя. Ругаться на твои фальшивые ноты.

Джисон повернулся и обнял его, спрятав лицо в его шее. Его дыхание было горячим.
—Я не знаю, что будет дальше.

— И не надо знать, — Минхо прижал его к себе, вдыхая запах его шампуня и дождя. — Главное, что мы знаем, что было вчера. А завтра… завтра разберёмся.

Они стояли так, в центре тихого бара, за стёклами которого лился бесконечный сеульский дождь. Впереди был концерт. Новая музыка. Старые страхи и новая надежда. И тишина после их аккорда, которая наконец-то перестала быть пустой. Она была полной. Полной дыхания друг друга, биения сердец и недопетых строк, которые им только предстояло сложить в песню. Вместе.