Неоновый город

Меня притягивала эстетика баров и романтический ореол вокруг фигуры бармена. К концу одиннадцатого класса, задней мыслью понимая, что весь мед может обломиться, я всерьёз раздумывала податься в сферу обслуживания, а именно – занять место за барной стойкой и носить гордый титул «хранительницы пятницы». Но вокруг говорили, что это не женская работа – и если на такое можно спокойно посылать по известному адресу, то вот факт, что у меня руки явно не из плеч – неоспорим.

Но раз уж выдался такой случай, сразу же с утра я набрала номер из письма и позвонила в «Неоновый пес». Самой мне ни разу не доводилось бывать в этом заведении, потому что я не особо хожу по таким местам и вообще – больше сижу дома, но те мои друзья, кто там бывал, говорили, что это приличный ночной клуб на Соколе, где часто можно послушать годных исполнителей, а ещё там наливают хороший алкоголь по демократичным ценам. Мне же больше всего в «Неоновом псе» приглянулась предложенная зарплата – от двадцати до пятидесяти тысячи рублей.

Деньги – это какая-никакая самостоятельность. Не могу же я позволить себе сидеть у папы на шее! Он и так всех нас тащит.

Я набрала номер и стала ждать. С каждым гудком моё сердце сжималось все сильнее и сильнее.  Я так стесняюсь говорить по телефону! Каждый раз, когда куда-нибудь звоню, мысленно прошу всех святых, чтобы на том конце никто не поднял трубку.

Гудки прекратились – и я услышала голос.

- Алло?

- Алло! Здравствуйте, это Саша Новикова! Я оставляла резюме…

- Что? Да, а, вижу ваше резюме, - бесцветным тоном наговаривала женщина на том конце провода. – Ну что, приходите на собеседование.

- А когда?!

- А – когда вам удобно?..

- В понедельник?

- Хм, ну давайте – в понедельник. В десять утра в понедельник.

- Хорошо.

- Хорошо. Александра Новикова? В восемнадцать-ноль-ноль, понедельник. – Слышалось постукивание клавиатуры. – Адрес знаете?

- Э-э-эм-м…

- Я вам скину.

- Спасибо. До свидания!

- Спасибо, что откликнулись. До свидания.

Значит – «Неоновый пёс», понедельник, шесть. Ладно. Но я уже ни на что не рассчитываю. Думаю, этой Елене хватило уже одного того, что в телефонном разговоре я представилась не полным именем, а – Саша… По одному этому можно сделать вывод, что соискательница Новикова – полная дурочка.

Я так никогда не найду работу.

Отойдя от телефонного разговора, я начала собираться к маме.

Пижаму с мэнеки-неко я сменила на голубую толстовку с единорогами и джинсовую мини-юбку. Этот образ для меня комфортен чуть менее, чем пресловутая пижама. В толстовке можно спрятаться.

Волосы я свернула в гульку на затылке, но перед этим долго рассматривала у зеркала. До седьмого класса я ходила с косой ниже пояса. Со всех сторон я слышала, что волосы – это гордость женщины, и своей косой я должна гордиться. Почему – я не понимала. Коса мне никогда не нравилась: она болюче тянула скальп и бестолково болталась. Красоты косы я тоже не понимала. Поэтому, когда мне исполнилось четырнадцать, и я получила паспорт, ко всему прочему я уговорила маму отвести меня к парикмахеру. Мне отрезали косу и вручили её, свёрнутую, как спящая змея. Я принесла её домой и положила в жестяную коробку из-под печенья, а коробку спрятала на верхней полке шкафа – она там так и хранится. А у меня с тех пор стабильная длина волос – до лопаток. Так не очень длинные, но и не короткие.

Цвет волос – это то, с чем мне не повезло, от слова, совсем. Родители оба русые: папа более светлый, оттенок его волос можно было бы назвать соломенным, а у мамы волосы были темнее, как молочный шоколад. Генетика постановила так, что мне достался самый невнятный, самый мышиный оттенок – не то серый, не то коричневый, как какая-то костра. Мои волосы выглядят так неприметно, что иногда кажется, если я побреюсь налысо, никто и не заметит разницы. В России, наверное, две трети людей с таким неинтересным цветом, и все похожи один на другого. Поэтому я решила кое-что сделать, и уже сегодня вечером я перестану быть похожей на мышь…

А пока пора выходить.

Варька всё время, что я собиралась, лежала на моей кровати – махала ручками и лепетала что-то по-малышовски. Одевшись полностью, я взяла её на руки со словами:

- Ну вот, и что мне с тобой делать? С такими малявками к маме нельзя – а так бы взяла с собой, - затем мы вышли из комнаты, и я позвала брата: - Гле-еб!

Красное лицо брата показалось из-за приоткрытой двери его комнаты.

- Что такое?

- Ты пойдёшь к маме? Если нет – посиди с мелкой, - на одном дыхании выпалила я, протягивая ему, как кулёк, серьёзно глядящую Варьку.

Взглянув на неё, Глеб скривился.

- Подожди, я пойду с тобой.

- Чёрт, - выругалась я.

Это значит, что сейчас же, моментально, надо подыскать, кто посидит с мелкой пару часов! Или даже – не пару, потому что после мамы я пойду на собеседование в одно антикафе, а вдруг – Глебу приспичит пойти гулять?

Прямо с Варькой на руках я спустилась на пару этажей ниже и позвонила в дверь угловой квартиры. Только бы хозяйка была дома!

За дверью послышался стук коготков по полу, собачий лай и тяжёлые, слегка шаркающие шаги. Сердце у меня в груди вернулось в спокойный ритм. Дверь мне открыла тётя Зоя – соседка, которая в своё время была нашей с Глебом няней. Замечательная женщина, которая за символическую плату научит ваших детей трёхэтажному мату и обеспечит им незабываемое времяпрепровождение под российские сериалы. У других детей была бабушка, а у нас с Глебом была тётя Зоя.

И вот она – полная женщина, как будто прямиком из девяностых, в атласном китайском халате с драконами и золотистой чалме на голове. При первом взгляде на тётю Зою можно было бы сказать, что она какая-нибудь гадалка или мастерица Фэн-шуй, но на самом деле она имела славную трудовую карьеру работницы карамельного цеха на Бабаевской фабрике. Так что, скорее – тётя Зоя была Феей Драже российских реалий. Особенно иронично было то, что к старости у тёти Зои обнаружился сахарный диабет. Она, в своем извечном драконьем халате, стояла в дверях, а у её ног вилась маленькая мраморная такса, слепая на один глаз – Бонька.

- Ну, здравствуйте, - проговорила тётя Зоя, оглядывая меня с Варькой.

Похоже, она уже понимала, что от неё требуется.

- Здравствуйте, тётя Зоя, - поздоровалась я. – Мы вот с Глебом собираемся в больницу к маме…

- И ты хочешь скинуть на меня Варюшку? – закончила за меня тётя Зоя.

- Да! Да вы прямо мысли читаете, - засмеялась я.

Тётя Зоя смиренно вздохнула, сняла с крючочка в прихожей ключи и сказала:

- Ну, пошли… - затем взглянула на Боньку и носком тапка толкнула его за порог в квартиру. – А ты куда? – заперла дверь и, переваливаясь, пошла к лифту.

- С Бонькой, кстати, погулять не надо? – уточнила я, прижимая к себе Варьку. – Я могу, вечером. После пяти. Или Глеба попросим, он сейчас круглые сутки на улице.

- Посмотрим, - бросила тётя Зоя.

****

Всё-таки, хорошо, что Глеб поехал со мной. Одна бы я эти пакеты не дотащила.

Мама встретила нас, сидя на койке в вишнёвом спортивном костюме.

- Вот, тут всё, что ты просила, - сказала я, поднося ей один из пакетов, - вода, яблоки, апельсины… Вот ещё, - я запустила руку глубже в пакет и вытащила со дна книжку в мягкой чёрной обложке, - Агата Кристи.

Мама жаловалась, что в больнице скучно. Единственное, что хоть как-то разнообразило её больничные будни – это книги, которые мы приносили. Мама всегда любила читать и читала много, а здесь, где больше особо ничего не поделаешь, она проглатывала книги одну за другой, и каждый день я приносила ей новые.

- Спасибо, - сказала мама и поцеловала меня в щёку.

Я почувствовала, какие у неё сухие, шелушащиеся губы.

Потом она чмокнула в щёку Глеба. Сев на кровати по-турецки, мама с интересом стала нас рассматривать – как будто мы давно не виделись, и она не узнаёт собственных детей, которые сильно выросли и изменились. Мы были обычные, как всегда: я с распущенными волосами, в голубой толстовке с радугами и единорогами и своих дурацких разрисованных кедах, кудрявый Глеб в огромной футболке «Supreme», зауженных джинсах и чёрных «конверсах»… А вот мама – сама была не такой. Приходя в больницу, я не могла отделаться от странного тревожного чувства: я не узнаю её. Я смотрю на её измученное лицо и синяки под глазами – и не узнаю. Не узнаю заострившиеся скулы. Не узнаю сухие губы. Не узнаю растрескавшиеся от химии руки. Мама стала как инопланетянин, как будто какой-то чужой и далёкой, почти ненастоящей…

- Как ты? – поинтересовалась я.

Мама улыбнулась как-то вымученно.

- Ничего интересного. Курс почти закончен, в среду, скорее всего, уже можно будет домой.

- Боже! – обрадовалась я. – Наконец-то!

- Отлично! – подхватил мою радость Глеб. – Мы так по тебе соскучились!

- Я по вам тоже, - сказала мама. – Расскажите, как вы там без меня? Как Варенька?

- Мы оставили её с тётей Зоей, - начала я, хотела продолжить, но вклинился недовольный Глеб:

- В обмен на выгул её собаки…

Мама усмехнулась.

- Ну, а как она себя ведёт?

- Она всё тащит в рот! – воскликнула я. Маленький ребёнок, всё-таки, был для меня в диковинку, и откуда же я знала, что трёхмесячные дети пытаются засунуть в рот всё, что не попадя? И тот факт, что по итогу Варя начинала обсасывать всё, что попадалось в её мелкие ручонки, здорово меня напрягал.

Мама снова мягко усмехнулась.

- Ну, вы тоже такими были, - сказала она. – Я уверена, что вы хорошо за ней следите, смотрите, что она берёт… Жаль, что я тут и пока не могу видеть, как она растёт. А так хотела возиться с маленькой сама! Ну ничего, вот скоро выпишусь… А как у вас дела с экзаменами?

У меня всё похолодело. Так не хотелось расстраивать маму… Поэтому я сказала:

- Глеб сдал всё на четыре-пять!

- Молодец, - похвалила его мама. – Не передумал? Может, всё-таки, останешься в школе? Ещё два года всего…

- Нет, мам, - твёрдо возразил Глеб, - я решил. Что там делать эти два года? Лучше сейчас пойду в колледж, и через четыре года уже найду работу.

- А институт? – строго спросила мама – так, что даже мне стало некомфортно.

- В институт можно и после колледжа.

- Ладно, - согласилась мама. – Это твоё дело, - и перевела взгляд на меня. – А ты, Саша?

Я тяжело вздохнула. Наверное, уже по одному этому вздоху мама всё поняла.

- Разве папа не говорил?.. Придется пересдавать экзамены.

- Когда? Ты готовишься? Кажется, уже сейчас начинаются пересдачи.

Я отвела взгляд.

- Я лучше сдам ещё раз через год, - сказала я. – Сейчас все равно не успею подготовиться к пересдачам.

- Как знаешь, - ответила мама. – Что ты будешь делать этот год?

- Работать, - развела я руками.

- Ты точно уверена в своих силах, что сможешь работать и готовиться к пересдачам? – уточнила мама. – Может, лучше пересдашь сейчас?

- Нет. Я решила. Уже сегодня иду на… пятое собеседование.

Я заметила, что мама расстроилась. Знала, что так будет. Но она решила разрядить обстановку.

- Папа сказал, у тебя выпускной уже послезавтра. Жаль, я не смогу пойти. Ты придумала, какую прическу сделать?

- Да, - улыбнулась я.

- Какую? – поинтересовалась мама.

- Секрет.

- Ну ладно, ладно. Покажешь потом фотографии. Так хотела прийти на выпускной к своей дочке!..

- Ну, у тебя еще есть Варька, - напомнила я.

- А я?.. – подал голос Глеб. – У меня, между прочим, тоже будет – выпускной. И тоже никто не придёт. Потому что папа не смог отпроситься со своей работы.

Я посмотрела на Глеба.

- Что?..

- Что? – переспросил брат. – Он только что написал.

Мама потупилась. А я снова посмотрела на Глеба.

- Слушай… кажется, папа сдавал деньги на мой выпускной за себя… - припомнила я.

- И-и?

- А то – что они, получается, прогорят, - пояснила я. – Поэтому после торжественной части ты идёшь со мной!

- Что?

- Ох-х, тупица! – разозлилась я. – Ты идёшь на мой выпускной: в кафе, танцевать, там, встречать рассвет, все дела… ну? У нас с тобой будет один выпускной.

Глеб с удивлением посмотрел на меня, потом на маму. Мама просияла, она кивала головой, как бы говоря Глебу соглашаться, и приговаривала:

- Да, да, Саша отлично придумала! Иди на выпускной с одиннадцатым классом!

- Ладно, - улыбнулся Глеб. – Спасибо, сеструха.

Мама с деланной строгостью свела поредевшие брови и, как ответственная родительница, напутствовала:

- Только много не пейте и ведите себя прилично.

- Мы обязательно напьемся так, что разгромим к чертям весь ресторан, а наутро ничего не вспомним, - пообещала я. – Ладно, уже время… мне пора на собеседование.

- Давай! Удачи! – пожелала мама.

Я поцеловала её в щёку на прощание.

На собеседование надо было ехать в центр. По пути туда из больницы я сменила автобус, МЦК и метро. Потом я долго блуждала по проходным дворикам московского центра, упиралась в тупики, потому что многие подворотни были перегорожены. В этих дворах – самая изнанка Москвы. Если фасады со стороны улицы мелькают вывесками кафе, баров и каких-то дорогих магазинов, то во дворах, подворотнях, подвалах и на чердаках прячутся самые интересные места. В лабиринтах московских двориков обычно прячутся альтернативные книжные магазинчики типа «Ходасевича», где стопки старых книг, а к потолку подвешена стайка крошечных бумажных журавликов, огромная «Трансильвания», где миллионы отделов с музыкой на любой вкус… Мой путь лежал к неприметному антикафе, в котором, помимо настолок и видеоигр, были котики из приюта, которых можно было потискать и даже забрать домой.

Меня встретила девушка с подведенными зелёным глазами, на вид чуть постарше меня, и попросила разуться и обработать руки антисептиком – чтобы не затащить кошкам никакую грязь.

Потом мне показали зал, уставленный кошачьими комплексами.

- На данный момент у нас проживает десять кошек из приютов, - сказала девушка. – Их может быть больше, может быть меньше: кого-то забирают, кого-то отдают нам. Все котики здоровы, стерилизованы, социализированы. Играют. В наши обязанности входит оформлять котиков, которые приходят, которых забирают, кормить по часам, убирать, играть, вычёсывать, следить, чтобы гости не кормили их ничем со столов. Также мы взаимодействуем с людьми: встречаем гостей, делаем кофе, чай, выдаём вот такие вот штрихкодики, - она взяла со стоявшего  тут же стала пластиковую карту со штрихкодом. – Это чтобы считать время, сколько гость провёл у нас. Пробиваем её в начале и в конце на кассе – и гость оплачивает. Также ты должна предложить взять котика и купить товары с витрин, это на помощь приюту.

В стеклянной витрине лежали блокнотики, значки и ещё куча всяких сувениров – и все с котиками. Были чашки и термокружки с логотипом антикафе, футболки и платки – всё то, что обычно продаётся в сувенирных отделах.

- Мы работаем круглосуточно. Смены по двенадцать часов, - продолжала девушка, подняв на руки толстого серого кота с роскошным пушистым хвостом. – Оплата почасовая, ставка – сто восемьдесят, плюс премии, если, например, пристроишь котика. Ты далеко живёшь?

- Э-эм, в Головинском.

- Сколько добиралась сюда? – уточнила девушка.

Я прикинула в уме, вычтя дорогу до больницы и от больницы:

- Где-то около часа…

- Угу. Просто смотри сама, если у тебя смена будет с восьми утра до восьми вечера, например, тебе будет удобно добираться, вставать?

- Не знаю.

Лицо девушки сделалось хитренько-подозрительным.

- А кошек ты любишь?

- Да.

Девушка ухмыльнулась.

- Просто тут кошек надо очень любить. Имей в виду. У тебя есть опыт работы с кошками, может, у самой есть? Вообще – есть какие-нибудь домашние животные?

Я помотала головой.

- Опыт работы с кассой?

- Нет. Я вообще до сих пор нигде не работала, - вздохнула я. – Буквально вчера школу закончила.

****

Как и договаривались, во второй половине дня пришла Соня. Возвращаясь с собеседования, я купила всё необходимое, и теперь мы сидели на полу в моей комнате, обложившись перчатками, кисточками и пакетиками с краской. Глеба я выпроводила погулять с Варей и, заодно, с Бонькой, чтобы они не путались под ногами. Глеб возмущался – мол, он и так целый день сидит с мелкой.

Я сидела на полу, укрыв плечи полотенцем. Соня сложила руки на коленях, оглядела наш богатый арсенал, а потом вопросительно уставилась на меня.

- Ну, признавайся: что ты решила сделать?

- Э-э, ну, как у Мелани Мартинез – на две стороны, - попыталась объяснить я, - одна чёрная, а другая – голубая.

- Это называется сплит, - сказала Соня.

- Да, точно, - отозвалась я, делая вид, как будто вспомнила это слово, но на самом деле я слышала его в первый раз.

- Решила, какую сторону – каким цветом? – серьёзно спросила Соня.

Я заглянула в круглое зеркало, поставленное на пол, и недолго поколебалась. На самом деле, мне было совершенно всё равно, поэтому я выдала наобум:

- Чёрный – слева.

Соня развернула меня к себе, осмотрела – прямо как настоящий мастер.

- Должно получиться круто, - наконец заявила она.

И мы приступили. Я видела перед собой сосредоточенное лицо Сони, тщательно разделяющей мои волосы по прямому пробору. Она ещё отодвигалась, смотрела на меня, как художник смотрит на свой будущий шедевр. Потом она задумчиво посмотрела на пакетики с краской, высыпала в мисочку осветляющий порошок, залила оксигентом. Голубоватая масса, которую она замешивала ручкой кисточки, попахивала аммиаком.

- Лево, наверно, высветлять и не надо, - предположила Соня.

- Я читала, вроде – нет

И Сонька принялась колдовать, поясняя находу:

- Осветлять нужно с концов и по длине. Потому что – вдруг не хватит осветлителя? Если от корней начать, тогда будет некрасиво.

Я тоже надела резиновые перчатки, взяла кисточку и стала помогать Соне размазывать осветлитель по моим волосам. Пряди, слепленные голубоватой массой, выглядели странно, а она, начиная реагировать, слегка пенилась, отчего запах аммиака становился ещё сильнее.

- Теперь нужно выждать минут сорок, - сказала Соня. – Может, пока попробуем покрасить эту часть?

- А оно не запачкается? – спросила я.

- Хороший вопрос.

Сонька огляделась по сторонам, что-то ища взглядом.

- Придумала!

Часть волос, смазанных осветлителем, мы свернули и кое-как убрали под пакет.

- Но тут надо всё равно аккуратно, - постановила Соня, пока я расчёсывала неосветлённую часть.

Она замешивала во второй баночке чёрный краситель.

- Тут написано, это надо выдержать пятнадцать-двадцать минут, - сказала она, и мы начали красить левую часть в чёрный. – Ты такую краску купила… Короче, чёрный будет более долговечным. Голубой уже десять раз вымоется, а чёрный – будет.

Чтобы убить время, пока краска действует, мы вскипятили чай и включили на телевизоре в папиной комнате какие-то стэндапы.

Я не думала, что на то, чтобы покрасить волосы, может уйти так много времени. Но результат мне понравился. Я увидела в зеркале преображённую Сашу – с броскими, запоминающимися чёрно-голубыми волосами. Теперь точно никого не встречу с такими же.

- Неплохо, - оценил вернувшийся с прогулки Глеб. – Только две тысячи седьмой кончился лет десять назад.

Я закатила глаза.

- Дурак!

Вернувшийся с работы папа удивился, почему это я хожу по дому, натянув капюшон толстовки. Сначала он смерил меня взглядом, а потом вопросительно посмотрел на Соню и спросил у неё:

- Что это она?

Соня, в свою очередь вопросительно посмотрела на меня. Я поднесла палец к губам, а папе сказала:

- Ничего.

- Ой, чует моё сердце, вы что-то тут без меня натворили, - мученически вздохнул папа.

Мы с Сонькой виновато потупились.

- А ну, снимай капюшон! – беззлобно, шутя потребовал папа.

Я медленно стянула капюшон с головы. На секунду папа обомлел, когда по моим плечам растеклись чёрные и голубые пряди. Кажется, он даже испугался.

- Кошмар…

Потом он спросил у Соньки, будет ли она ужинать, но Сонька отказалась и ушла домой. А мы сели есть вчерашнюю жареную картошку и котлетки. Глеб ел с нами.

За ужином папа всё причитал, глядя на меня:

- Вот – на мою голову… Нет бы, я не знаю, просто в чёрный покрасилась, в рыжий, наконец, как все нормальные люди… Ну нет человеческих цветов, что ли? И ты в таком виде на выпускной собралась?!

- Ну да, а что?

- Ужас! Позорище… Хорошо, что меня не будет на твоём выпускном. Это Сонька твоя тебя красила? Руки вам поотрывать обеим и волосы. Придумали, тоже мне… Мальвина – наполовину.

Реакция мамы на следующий день, когда она увидела обновлённую меня, была куда более сдержанной.

- Тебе очень идёт, - сказала она.