44
44.
- Ловиса съехала из квартиры Курта, - с порога объявила мама.
- Угу, - неопределенно промычала я.
- Я хочу с тобой поговорить. Ты долго будешь одеваться?
- Почему бы не поговорить дома? - спросила я, мне не хотелось выбираться на улицу, несмотря на солнечную погоду.
- Некоторые разговоры не предназначены для стен. Так, что одевайся и пошли.
- Хорошо.
Я ушла в комнату и непонимающе огляделась. Где мои джинсы? Теплая кофта? Да и нужно глаза накрасить хотя бы.
Почему мои родственник всегда вламываются ко мне по утрам, мало того, что не дают насладится завтраком, тащат на улицу, так я еще должна собраться быстрее, чем солдат по тревоге?
Мои мысли были озвучены маме.
- По крайней мере, ты умеешь быстро собраться. Это может пригодится. Особенно, если потребуется исчезнуть.
Моя рука с кисточкой туши замерла в воздухе не коснувшись ресниц. Медленно погрузив кисточку обратно в тубу, я закрыла туш и осторожно поставила ее на столик. Красить глаза мне уже не хотелось.
Секунды падали на пол россыпью бусин. А я смотрела на свое отражение в зеркале, и не могла заставить свое тело сдвинуться с места.
- Морриган? - позвала мама.
Я тут же вышла из оцепенения, схватила кофту и надевая ее на ходу, вышла из комнаты.
- Иду.
Надев пальто и сапоги, я подала маме ключи и попросила запереть двери, сама же достала телефон и написала смс Стеллану. Он уехал утром в магазин, о чем оставил мне записку. У меня же не было времени упражняться в эпистолярном жанре.
"Срочный семейный совет. Линдберги полны сюрпризов" - написала я. И отправила. Потом осознала, что я тоже Линдберг и рассмеялась.
- Над чем смеешься? - спросила мама, подавая мне ключи.
- Сделала ошибку в сообщении. Смешную.
- И все же, почему нельзя было поговорить дома? – спросила я на улице, щурясь на солнце.
Мама сунула руки в карманы, и, наклонив голову, взглянула на меня, ее волосы вспыхнули огнем.
- Есть вещи, о которых лучше говорить на улице, без ограниченного пространства. Есть разговоры для уютных кафешек, и есть те, что предназначены для дома. Для ночных посиделок на кухне.
- Последние самые прекрасные и опасные. Большинство из них не выдерживает силу утра и причиняет боль.
Я пнула носком ботинка комочек снега. Мама молчала, смотрела куда-то за крыши.
Как-то раз во время ночного разговора Ивар сказал, что любит меня. Утром он забрал эти слова обратно, обвинив в их появлении ночь и алкоголь.
Стеллан сказал, что я ему нравлюсь, и он не хочет меня терять. Тоже ночь. На кухне. И виделись мы второй раз. Я приняла его слова, как лекарство. Наутро все должно было пройти. Он не ушел и не отказался от своих слов.
- Ты сказала, что мое умение быстро собираться пригодится, если я вдруг захочу исчезнуть, - произнесла я себе под ноги. – Что ты этим хотела сказать? – я подняла глаза. Мама все так же смотрела вдаль. Спокойная и даже величественная.
- То, что сказала, - ответила она. – Морриган, я тоже в каком-то смысле исчезла. Захотела изменить свою жизнь, решила, что буду жить в Швеции. И поставив семью в известность рано утром, вышла из дома и все. Потом написала им из Швеции.
- И все? – саркастично поинтересовалась я.
Мама криво улыбнулась.
- Мне было тяжело, я любила и люблю свою семью. Покидать их было мучением, но я не хотела жить как они. У меня было свое предствление о том, как я хочу жить, где я хочу быть. Знала, что они поймут меня, но им будет больно меня отпустить.
- Но ты не исчезла в ночи, они знали, где ты, что ты жива. И потом – теперь мы общаемся с твоей родней. Ты не можешь сравнивать себя и Курта.
- Я не сравниваю. Я о том, что он хотел изменить свою жизнь. Как я когда-то, но подошел к этому по другому. Решил не ставить нас в известность.
- Я вам сразу сказала, что Курт просто уехал куда-то, сменив имя, оставив нас здесь...
- Морриган, - перебивает меня мама. – Да, я это помню. Тогда у меня не было оснований считать, что ты права.
- А теперь есть?
- Допустим.
- Почему ты о таких важных вещах не хочешь говорить прямо? Почему ты закрываешься?
- Потому что есть вопросы, на которые я не могу ответить. Или не хочу.
- Даже мне? – ошарашено спрашиваю я.
- Да. Знаю, что тебе без Курт особенно грустно и тяжело.
- И не говори, - бормочу я. Сандра Линдберг не знает, что последовало за исчезновением ее сына.
А я не понимаю, как могла желать стать его соучастником. Тем не менее, я не могу не восхищаться, с каким все же цинизмом он отнесся и к нам и к Ловисе.
- Ловисе он причинил боль. Она его любит. И у нее будет ребенок.
- А он ее не любит, и ребенка он не хотел.
- Я знаю. И Ловиса тоже.
- Тогда в чем проблема? – спрашивает мама.
- Меня поражает с какой легкостью одни могут бросать в огонь всю книгу и мчаться навстречу новой, мать ее жизни, а другие не могут вырвать жалкой страницы, да еще и вклеивают новые, для разнообразия, для возвращения вкуса жизни, а потом, те, вклеенные вырывают! – я говорю громко, на эмоциях.
Мама удивленно смотрит на меня, чуть приподняв бровь.
- Есть еще третий тип. Они живут простой жизнью, и ничего не делают со своей книгой, - говорит она.
- Я искала Курта, - признаюсь я. – Безуспешно.
- Оставь его в покое. И себя тоже.
Я усмехаюсь.
Если бы так просто можно было сделать вид, что ничего не случилось и все в порядке!
- Значит, Ловиса съехала? – меняю тему я. Хотя тут не такая уж и приятная смена темы.
- Да, - отвечает мама. – Я сегодня возвращаюсь в Гётеборг.
Она останавливается и поворачивается ко мне, кладет руки мне на плечи, смотрит в глаза. Я готова разрыдаться.
- Пожалуйста, не нужно искать Курта. Живи своей жизнь, той, что тебе нравится.
- Попробую, - отвечаю я. – Пожалуй, прямо сейчас.
- Не наделай глупостей.
- А если все сделаю?
- Что, например? – спрашивает она, улыбаясь.
- Еще не придумала, - отвечаю я. Улыбки у меня не выходит.
Мы прощаемся. Мама ловит такси, а я иду обратно к дому.