43
43.
- Ты сможешь достать для меня показания Ловисы? – спрашиваю я, садясь в машину.
- Не смогу, - отвечает Стеллан. – Сказать почему?
- Глупо было спрашивать, - я завожу мотор.
- Свенссон не даст мне никакой информации. Я персона нон-грата. Брат Селии Рейнхарт и парень Морриган Линдберг. К тому же он и так добыл тебе информацию о перемещениях Грегори Саммерза.
- Да, - вздыхаю я, выезжая с парковки. – Больше не стоит ждать от него милости.
- Ты сейчас где?
- Еще в Эстермальм, но уже еду домой.
- Жду.
Кладу трубку и закусываю губу, чтобы не расплакаться. И правда, чего ты о себе возомнила, Морриган Линдберг? Что все можешь? Что все знаешь? А в результате превратилась в унылое ничтожество с навязчивыми идеями и пустотой внутри. Как еще Стеллан терпит меня. Ивар налил бы вина и выпроводил. Йон бы ушел, бросив на прощание, что со мной слишком сложно. Что собственно они и сделали.
Сильнее сжимаю руль. Сейчас нужно доехать до дома и постараться не устроить аварию.
На свой этаж я поднимаюсь по лестнице. Звук моих шагов гулким эхом разбегается в стороны, прячется по углам.
Осенью я услышала плачь Эвы, когда возвращалась с семейного обеда. Сейчас бы я не среагировала и на крики о помощи. Во мне не осталось энергии, не осталось чувств. Морриган Линдберг всего лишь оболочка.
Мне хочется позвонить Курту, услышать его голос, спросить, что мне теперь делать, может он что-то посоветовать, кроме как подать документы в медицинский и доучится на врача. Подскажет, как сделать так, чтобы у мамы снова было желание устраивать обеды и дарить смешные и обидные подарки? Как сделать, чтобы Ловиса не страдала и снова стала той Ловисой, которую я привыкла видеть – милую, элегантную всезнайку. Хочу, чтобы мы снова все собрались на каком-нибудь празднике с друзьями и семьей, и папа представлял нас, своих детей, как Курта и богиню смерти. И мы бы обменивались улыбками, будто скрываем какую-то тайну.
Еще один лестничный пролет до моего этажа. Вверху на ступеньках сидит Эва и курит. Черные волосы распущены, закрывают плечи и грудь, макияж небрежно смыт, под глазами остались частички туши.
- Привет, - говорю я.
- Привет, - отзывается она и протягивает мне раскрытую пачку. Я беру сигарету, Эва протягивает мне зажигалку. Прикуриваю. Прислоняюсь к стене.
- Я очень хочу тебе помощь, - говорит она. – Но не знаю как. Ты меня спасла, а я не могу отплатить тем же.
- Можешь связать меня и отвезти в психушку, - отвечаю я безжизненным голосом.
- Надеюсь, это сарказм.
Я пожимаю плечами.
- Фольке переживает за тебя. И из-за того, что не рассказал о разговоре с Куртом. Ты злишься на него?
- Нет. Меня Стеллан ждет.
Эва встает со ступеньки, и я прохожу.
- Спасибо за сигарету, - бросаю я через плечо.
- Не за что, - отвечает она.
- Эва, - поворачиваюсь к ней. – Я не хочу говорить о том, что сказал или что не сказал мне Фольке. Не хочу и все. Это пустые разговоры. Я сказала, что не злюсь, значит, не злюсь.
И не дожидаясь ответа, стремительно ухожу. Иначе наш разговор рискует выйти на новый виток, и волей-неволей придется погрузиться в неприятную для нас обеих тему.
- Привет! – Стеллан обнимает меня, едва я успеваю зайти в дом.
- Привет, - отвечаю я.
Он отстраняется и пристально смотрит на меня. Он напряжен. В его взгляде нет былого понимания, только обеспокоенность и что-то еще – подозрительность? Усталость? Раздражение? Я не могу понять.
- Морриган, ты убиваешь себя, - говорит он. Его голос тих и спокоен.
- О чем ты?
Я снимаю пальто и сапоги, не обращая внимания на его взгляд. Да, я прекрасно поняла о чем он, не хочу это понимать.
- О том, что ты зациклилась. Бьешься о стену, а стена и не думает поддаваться. Ты собираешься с силами и снова бросаешься на стену. А что если у вопросов, ответы на которые ты ищешь, нет ответов? Изначально не предполагалось. Или же ты их прекрасно знаешь, но они тебе не нравятся, и ты ищешь другие, которые будут не столь прямолинейными и злыми.
- Ого! – выдыхаю я с чуть заметным цинизмом.
- Пойдем в комнату.
Стеллан берет меня за руку, я хочу отдернуть руку, – снова во мне проснулось мерзкое желание причинить боль ближнему, но сдерживаюсь. Хватит нотки цинизма в голосе.
Стеллан подводит меня к дивану и усаживает. Чувствую себя глупо. Кто я? Помешанная, истеричка, психопатка... Ах, да. Зацикленная. Точно!
- Зачем тебе показания Ловисы? – спрашивает он.
- Мне кажется, что она что-то недоговаривает.
- Кажется, Морриган, - я слышу в его голосе упрек и хмурюсь.
- Она...
- Она страдает не меньше тебя, - перебивает меня Стеллан. – Каждый из вас – ты, Сандра, Симон, Ловиса и другие твои родственники, переживают это по-своему, думают каждый свое. Возможно, вспоминают, о чем говорили с ним в последнюю встречу, пытаются понять, что было не так и что они не заметили, и была ли в этом их вина.
- Это уже твои догадки, - отвечаю я. Встаю и выхожу за пепельницей и сигаретами. У меня есть письмо Курта. Он сказал мне все, что хотел, все, что, по его мнению, мне положено знать. А я мучаю Ловису, огрызаюсь со Стелланом.... Злая девочка. Сама все порчу, сама разрушаю хрупкую гармонию.
Возвращаюсь с сигаретами. Стеллан листает мой блокнот с рисунками, замечая меня, закрывает и кладет его на столик.
Я забыла про блокнот, и, кажется, про то, что любила рисовать.
- Когда ушла наша с Селией мама, мы пару дней жили как во сне, двигались осторожно и молчали.
Стеллан поднимает взгляд на меня. Я молча ставлю пепельницу на стол, подаю ему сигареты и осторожно сажусь рядом. Вязкая тишина заполняет пространство. Я боюсь, что-либо произнести. Не знаю, что тут сказать.
- Она ушла и не вернулась, - продолжил Стеллан, а я закусила губу. – И у нас не было никого, кому можно было бы задать кучу вопросов, кого подозревать и винить. Мама ушла утром. Как обычно приготовила завтрак, оделась и ушла. Сказала: «Пока!», скользнула по нам взглядом и вышла из дома. И все.
Мы до сих пор не знаем, что с ней. Жива она или нет. И если жива, то где и как живет и почему бросила нас. Мы ждали ее. Вечером она не пришла. И когда наступила ночь, а она все еще не пришла, нам стало как-то трудно проживать тот вечер. Стены давили. И тишина. Мы поужинали с сестрой в тишине. Когда перевалило за полночь, Селия тихо спросила, нормально ли идти спать. Я ответил, что нормально. Она ушла. Я не спал всю ночь. Думаю, что Селия тоже не спала.
На следующий день мы обратились в полицию. Еще через день к нам приехала мамина сестра Аурелия, она стала нашим опекуном. Мне было семнадцать, а Селии пятнадцать. Аурелии было тридцать пять, и она сама пребывала в шоке. Много курила и плакала. А мы с Селией переглядывались, опять же молча и оба боялись за нее. Вдруг с Аурелией тоже что-нибудь случится.
Полиция так и не нашла нашу маму.
- Почему ты так уверен, что она вас бросила? – тихо спросила я. – Может, с ней что-то случилось?
В случае с Куртом я отрицала, что могло случиться «что-то плохое», а в этом случае мне казалось вполне логичным предполагать трагичный исход.
- Мы это поняли не сразу. Она просто ушла утром на работу и не вернулась домой вечером. Она и на работе в тот день не появилась. Все ее вещи были на месте, она взяла только свою сумку и вышла из дома. Позднее, вспоминая все, что предшествовало ее исчезновению, мы с Селией стали понимать, что она нас оставила. В полицию сообщали информацию, что видели похожую на маму женщину. То она садилась в поезд, то выходила из поезда в Упсале, то говорили, что видели, как она садилась в машину и отъезжала с парковки. Были даже сообщения о месте жительства, о том, что в квартиру заселилась пропавшая женщина. Такое сообщение поступило из Умео. Но это была не наша мать.
Он наконец-то достал из пачки сигарету и закурил.
- Ей надоела ее жизнь, бесцельная и однообразная. Она старалась для нас с Селией. Много работала, всеми силами пыталась сделать нашу жизнь лучше, была веселой и позитивной. Вернее, старалась быть такой для нас. Нам казалось ее веселость глупой. Мы проживали жизни мрачных подростков. Ночами мама плакала, когда думала, что все спят, и никто ее не слышит. Она не говорила, о чем мечтала, что ей хотелось. В ней был какой-то надлом, смирение. И вот все дошло до предела. Она ушла и не вернулась. А мы остались одни, глупые, растерянные. Мы могли подавиться своим эгоизмом и подростковым пафосом. Мы обвиняли друг друга, грызлись как волки. Осознание, что мы теперь одни пришло не сразу, а когда пришло, то мы с Селией решили, что нас нужно держаться вместе и не стоит больше жить как кошка с собакой, отпускать колкости в адрес друг друга и устанавливать границы в доме. Заключили что-то типа мирного соглашения. Мы оба признали, что могли бы быть добрее и внимательней к ней, не убивать ее веселость. Только было поздно. Мы остались одни, и у нас не было никого, кроме Аурелии. Морриган, мы могли винить только себя. И вопросы задавать могли только себе. Нам не прислали цветы и фотографии в блокноты не вклеивали. У нас не было Ловисы. Расспрашивать Аурелию мы и не думали. Она сама все рассказала, что ей известно о сестре. Нам и полиции. Потом мы жили в одной квартире, как призраки в старом поместье. Почти не контактировали друг с другом. Все разговоры только по делу. Никакой пустой болтовни. Разве, что иногда с Селией. Потом я стал опекуном Селии, когда мне исполнилось восемнадцать. Аурелия уехала от нас.
Он замолчал. Смял окурок о дно пепельницы. Я смотрела на рассеивающийся дым и представляла, как женщина, похожая на Селию медленно идет по городу, кутаясь в пальто. Уходит в никуда, прочь от своей жизни, от того, кем являлась.
- Прости, - прошептала я.
Я ждала, что он уйдет. Просто встанет и уйдет ни сказав больше ни слова. Есть разговоры, после которых нужно уйти. И этот как раз был из таких. Он не ушел. И я была рада, потому что нуждалась в нем и не хотела оставаться наедине с собой. Себя я в этот момент не выносила.
- Морриган, все нормально.
Стеллан обнял меня, и мне стало еще хуже.
- Нет, все ненормально, - возражаю я, обнимая его.
- Перестань. Я сказал, что все нормально. Да, я, как и ты пережил потерю близкого человека. И тоже не знал, что думать и что делать. И сам об этом рассказал. Если бы не захотел рассказывать, то не стал бы.
- Спасибо, что рассказал мне, что остался со мной, - говорю я.
- Успокойся, все в порядке. Нильс не убил тебя за долгое отсутствие? – меняет тему Стеллан.
- Нет. Но смотрел как санитар на психа.
Стеллан тихо смеется.
- Заткнись, - говорю я и легонько стукаю его по плечу. И он начинает смеяться громче.
- Стеллан!
Он сильнее прижимает меня к себе и целует в висок.