30
30.
При всей своей обделённости талантами, амбициями и острым умом я наделена потрясающим чувством тщеславия и невосприимчивостью к авторитетам. Вероятно, это нужно, таким как я, кто выбрал в этом мире путь – просто жить, а временами существовать. Тщеславие и невосприимчивость защищает нас как броня от тех, кому есть дело до авторитетов, повышения по службе и высоких идеалах.
Из-за этого отношение ко мне людей, с которыми мне, так или иначе, приходится взаимодействовать, делится на три типа: те, кого я восхищаю; те, кто меня открыто ненавидит; и те, кто считает меня безмозглой дурой и презирает.
Когда поделилась с Куртом своими наблюдениями за людьми, он был поражен, как я сумела дойти до такого, с моим то непримечательным образом жизни и полным отсутствие стремлений. Его голос сочился сарказмом.
Курт не был бы самим собой, если бы не решил найти доказательства деления людей по отношению ко мне. Им были выбраны группы «подопытных». Они состояли из тех, с кем я контактирую постоянно или же хотя бы раз в месяц, и тех, с кем я общаюсь по какой либо необходимости, люди этой группы легко исключаются из жизни, их можно спокойно забыть в следующую наносекунду, как взаимодействие с ними закончилось.
Ради соблюдения принципов гуманизма и этики из «подопытных» были исключены все родственники и Ловиса. Курт всегда ее оберегал от излишнего воздействия непредсказуемых Линдбергов и Сандры Линдберг, в девичестве О'Брайен.
Курт как-то сумел распределить свое время, чтобы быть рядом со мной, когда я куда-то иду или с кем-то встречаюсь. Он держалась поодаль, как наблюдатель и исследователь.
Через два месяца он представил мне результаты своих наблюдений. Перед началом нашего эксперимента он прочел немало книг по психологии, он готовился к этому как к какому-то значимому научному исследованию. Я же относилась к этому как к игре. Между нами была договоренность, что я буду вести себя естественно, как всегда. Мне велели быть самой собой. А мои притворные улыбочки неприятным мне людям это часть меня. Я им показываю открытое горло, создаю иллюзию беззащитности и открытости, на самом деле я всегда готова отразить удар. Сложнее когда я не могу этого сделать, потому что существуют законы и правила поведения в обществе. И, тем не менее, порой мои улыбки и видимая открытость не являются тем, чем кажутся.
Так вот, Курт подтвердил мое деление людей по отношению ко мне.
- Совсем безнадежна? – спросила я.
- На самом деле это неплохо, если бы не твоя лень, ты бы стала великим человеком.
- Ага, великим шведским маньяком, - криво улыбнулась я. – И вряд ли вызвала у своих жертв стокгольмский синдром. Понимаешь, Курт, есть люди, которых природа не наградила ничем. Я неплохо разбираюсь в лекарствах, потому что я фармацевт, и еще я чуток умею рисовать и бить рисунки на кожу живых людей. Мне это нравится. В эти минуты я творец, художник. Создающий. В другое время во мне преобладает разрушительная сила.
- И что ты разрушаешь, кроме собственной жизни?
- Некоторые чужие.
- Например? – Курт внимательно смотрел на меня, ожидая ответа.
- А нет... Ты прав. Я разрушаю только свою жизнь.
Вот, например, разрушила хрупко-доверительные отношения с Бьёрном Свенссоном. Если раньше он воспринимал меня как пострадавшую сторону, то теперь я для него на темной стороне рядом с «безумной» Селией. Он пытался сохранить нейтралитет, теперь же он презирает меня и ненавидит. Еще бы! Мало того, что я испортила ему тихий вечер, так еще расковыряла зажившую рану, с нее даже корочка отвалилась, но у меня был скальпель и уверенная рука хирурга.
Я часто думаю о вещах, которые существуют за пределами обычного состояния разума, работающего на удовлетворение минимальных потребностей тела и души. В том, что случилось с Селией, есть трагичность, наивность и метафора. Наивная малышка Селия Рейнхарт обрастает броней и цинизмом в тату-салоне в моих руках.
Запуганная, растерянная, отчаявшаяся Селия становится воистину опасной. Это восхищает. Я не считаю ее безумной, ни тогда, ни сейчас. Ее безумие – любовь к Бьёрну. Ему же легче думать, что она ненормальная, чем принять то, что он любит ее до сих пор.
Я же, узнав о ней больше, снова выдвигаюсь в Нюнесхамн. Моя цель подружится с Селией, стать человеком, с которым она может говорить не глотая слова, не обдумывая каждую фразу, не подозревая в чем-то плохом. Каждому нужен тот, с кем можно говорить не опасаясь.
Определение «я чувствую» глупо и нелепо в тех случаях, когда нужно уверенно заявлять «я думаю». «Я чувствую» нечто неустойчивое, не подтвержденное, без доказательственное, эфемерное. Проскальзывает легкой тенью, его бесплотность не позволяет задержаться в реальности ни на минуту. «Я думаю» куда уверенней, у него есть факты, документы, осязаемая подоплека. На деле может быть пустота и дымка, как и от «я чувствую». Но «я думаю» имеет вес.
Я, Морриган Линдберг, всего лишь чувствую связь между Селией и моим братом. Чувствую, что она знает больше, чем говорит. Допускаю, что могу ошибаться, и все это обернется погоней за мороком, но мне это нужно. Для самой себя.
Ехать в гости к Селии все равно, что в логово дракона. Хорошо, если дома не будет. Третья встреча с ней пугает. Хоть я знаю ее историю, и не считаю безумной, это не отменяет того, что Селия непредсказуемая и скрытная.
«Не твое это дело, Морриган».
Я паркую машину рядом с входом в цветочный магазин Селии. Сегодня у нее выходной. На втором этаже, над магазином, жилище Селии. Номерами телефонов мы не обменивались, так что я не могу набрать ее номер и попросить впустить меня. Стучать в двери магазина бессмысленно. Захожу со двора и дергаю за ручку дверь запасного выхода. Она не заперта. Темные коридоры у Селии не только метафорические, но и реальные. Освещая путь телефоном, нахожу лестницу и поднимаюсь по ней, попутно ища хотя бы следы существования электричества.
Дверь в дом Селии массивная и тяжелая, не проломишь ломом, и замок не откроешь заколкой. Нажимаю на звонок и слышу в квартире его перезвон. Через несколько секунд щелкают замки и двери открываются. На пороге стоит Селия в рваных джинсах и вытянутой черной майке, из-под которой выглядывает черный кружевной топ.
- Привет, - улыбаюсь я.
- Ну привет! – выдает она и пропускает меня в дом.
Двери она закрывает, я слышу, как щелкают замки.
Дом Селии сочетает в себе признаки комнаты мечтательной девочки-подростка и злого рокера. Пастельные цвета, свечи и гирлянды вперемешку со следами прошедшей вечеринки, только вот Селия не устраивает вечеринки. Полная пепельница и беспорядок это часть ее мира.
- Морриган Линдберг, тебе нечем заняться, кроме как ездить сюда? – спрашивает она.
- Поездка входит в планы на день, - ответила я, доставая из сумки контейнер с пирожными.
- Что тебе надо? – спрашивает Селия, глядя на пирожные.
- Ты мне помогла, - говорю я. – И ты соображаешь лучше, чем я.
- Это точно, - улыбается она и включает чайник. – Кофе или чай?
Я выбираю чай.
- Как ты думаешь, может, стоит еще раз связаться с тем отелем и попросить их о помощи, опознать звонившего от них мужчину по фотографии? – спрашиваю я.
Селия замирает, затем поворачивается ко мне и медленно произносит:
- Ты в своем уме? Представь, как это дико будет выглядеть. Да и пошлют тебя.
- А тебя?
- Да любого! – отвечает Селия. – Слушай, ты мне казалась умнее.
Я улыбаюсь, ничего не отвечая. Бывают люди и ситуации, в которых лучше притворится плохо соображающими. Умением прикинутся дурочкой и человеком с амнезией, я иногда пользуюсь. Мой брат знал, что если я что-то забыла, то сделала это специально, и на самом деле все помню.
Селия ставит чашки с чаем на стол, открывает пирожные и выкладывает их на красивую тарелку.
- Селия, у тебя бывало чувство невыносимого одиночества? – спрашиваю я.
- Смотря, что считать невыносимым, - отвечает она.
- Когда ты не нужна даже самой себе, когда твой страх и инстинкты притупляются, и понимаешь, что ты ничего не значишь и ничего не стоишь, а тот, кому ты отдала сердце и душу, швырнул их в помойное ведро.
Она смотрит мне в глаза. Застывшая, словно изваяние.
- Морриган, - ее голос звучит с хрипотцой. – Это личное.
- Ты давно здесь живешь? – спрашиваю я, отпивая чай.
- Давно, - отвечает Селия, и делает глоток. – Знаешь, возможно, я тебя разочарую, - говорит она. – Ты прекрасный тату-мастер и я благодарна тебе за эту красоту.
Селия проводит рукой вдоль тела.
- Но, мы не станем подругами. И я чем могла, помогла. Так что без обид, - она улыбается.
- Свенссон до сих пор любит тебя, - говорю я медленно и спокойно.
Лицо Селии непроницаемо.
- Ты можешь не лезть в эту историю? – спрашивает она. В глазах вспыхивают огоньки.
- Не могу, Селия, - отвечаю я. – Эта история уже не только ваша. Вы связаны со мной и Куртом. Оба.
Селия закрывает глаза, шумно выдыхает. Открывает глаза и внимательно смотрит на меня, затем качает головой, обдумывает свои мысли. Она поняла, что я здесь не просто так, что я знаю больше, чем мне положено знать.
- Допивай чай и уходи, - говорит она.
- Хорошо, - отвечаю я, допивая чай.
Разговор со Свенссоном, бессонная ночь и поездка в Нюнесхамн вымотали меня, чувствую, как на меня наваливается усталость.
- Ты знаешь гораздо больше, чем говоришь. Совпадения слишком подозрительны, - говорю я перед уходом.
- Это паранойя, она бывает сама проходит.
- До свидания, Селия.
- Пока.
Она закрывает за мной двери. Я спускаюсь по лестнице, чувствуя тяжесть во всем теле. И еще я чувствую, что я неудачница. Мои вопросы и пароли не подошли к системе «Селия Рейнхарт».
Иду к своей машине на ватных ногах, я смертельно устала и мне это не нравится. Настораживает внезапно свалившаяся усталость и сонность. К Селии Рейнхарт я зашла вполне бодрой.
Чай. Она что-то добавила. Или у меня паранойя. Запоздалая.