21
21.
В последнее время мама перешла на чай. Она заварила в чайничке улун и теперь разливала по чашкам. Фарфоровые чашки, тонкие и изящные, как цветы. Ловисы нет дома, она уехала к родителям и вернется через два часа. У меня есть два часа, чтобы пообщаться с родителями наедине.
За окном уже темно, на кухне в доме Курта свет и уют. Сюда не проникает холод и мрачность с улицы. На маме светлое шерстяное платье, на руках деревянные браслеты, уже и не помню, где она их раздобыла. Папа в светлых брюках и белом свитере. Они под стать этому дому – теплые и светлые. Я пришла с улицы, принесла холодный воздух и черный цвет.
Белая фарфоровая чашка в моих руках что-то инородное, не из моего мрачного мира, контрастирует с моим черным платьем и ярко накрашенными глазами. Явилась к ним, чтобы рассказать о Курте, принесла зыбкую и противоречивую весть.
- Я хочу поговорить о Курте, - сказала я, когда мама и папа сели за стол и в доме раздалась тишина.
- Я говорила со Свенссоном, - сказала мама без единой эмоции. – Говорят, что отработали все версии.
- Он уехал из страны, куда-то далеко, чтобы начать новую жизнь. Курт оставил мне послание в блокноте.
Я достала блокнот и открыла в нужном месте. Мама и папа внимательно посмотрели на снимок, а потом на меня.
- Это ничего не доказывает, - сказал папа. – Курт всегда любил подкинуть тебе пищу для размышлений, к тому же он знал, что там ты не захочешь быть. Это всего лишь фото. Шутка. Как мамины подарки.
Мама кивнула, она согласна с папой. Она всегда с ним согласна. Даже если он скажет, что Земля квадратная, потому то и пошло выражение про встречу на каждом углу, она с ним согласится. Здесь другое. Речь идет не о геометрической форме Земли или еще чем-то абсурдном, а о Курте.
- Не всего лишь, - возразила я. И пересказала наш разговор на дне рождения. И опять мой довод отклонили.
- Морриган, Курт очень ответственный человек, он материалист и реалист, и он не способен на такие поступки, - голос папы звучал ровно и спокойно. Как и у мамы. Казалось, что здесь переживаю за Курта только я, только я тут что-то думаю и истерю тоже я. Причем все зря.
- И что вы думаете? Что, по-вашему, с ним случилось?
Они не ответили, переглянулись. Эти двое идеальные сообщники.
- Мы не хотим об этом говорить, - наконец, сказала мама. И достав из портсигара сигарету, закурила.
- Простая жизнь не для него, - проговорила я. – Это все не его уровень.
- Может быть, - согласился папа. – Ты поэтому и пришла в отсутствие Ловисы?
- Да. Подумала, что обижу ее, сказав, что Курт просто бросил эту жизнь, а заодно и ее. Я и так обижаю ее постоянно.
- Ее нельзя обижать, - сказала мама. – Она ждет ребенка Курта. Ты станешь тетей, Морриган. Тетя Морриган, так будет тебя называть племянник или племянница.
Мама улыбнулась. Папа отпил чай.
- Эрик и Малин называют меня просто Морриган, так что и этот ребенок будет называть так же, - улыбнулась я.
- Улыбаться тебе идет больше, чем сидеть с похоронным видом, - мама выпустила дым.
- У вас так то сын без вести пропал, и можно подумать, что вам все равно! – выпалила я.
- Не все равно, ты знаешь, - голос папы прозвучал глухо, в нем слышалась угроза. – Только, дорогая моя, всегда есть выбор, хранить эту боль в себе и продолжать жить. Или же позволить ей поглотить себя, утопить и вести существование. Если бы мы были верующие, то обратились бы к Богу, а так приходится обращаться к разуму и здравому смыслу. Это сложнее, потому что ты принимаешь удар полностью, не перекладывая его ни на кого.
- Я не хочу хоронить Курта, не хочу его терять. И я стараюсь не думать, о том, что могло произойти. У воображения нет границ, у помешательства и сумасшествия тоже.
Мама погасила сигарету, отпила чай.
- Пусть будет, как ты сказала. Пусть это будет правдой, - она улыбнулась. – Да, Симон?
Папа кивнул.
- Твоя теория хороша, она исключает плохое. Спасибо, что рассказала.
- Вы меня запутали, считаете, что я ошибаюсь, но в тоже время принимаете мою версию, как вариант для бегства от реальности?
- Все так, - ответила мама. – И Ловисе мы ничего не говорим.
- Но всерьез вы не рассматриваете то, что я права? – нахмурилась я.
- Да, - коротко ответил папа.
- Прекрасно, - фыркнула я.
Мама улыбнулась. Я не ожидала от них такой реакции. Хотя, что я от них ожидала? Что скажут, что я сумасшедшая? Или с радостью и восторгом согласятся со мной? Они не согласились, они не верят, потому что Курт не мог так поступить, и тем не менее моя версия удобна, чтобы жить дальше и не сойти с ума.
"А вы уверены, что знаете Курта?" Вопрос так и остался в моей голове. А знали ли мы Курта? Можно ли знать человека абсолютно? Мы знаем только то, что нам показывают, и то не факт, что без ретуши.
Мы с ним были друзьями, так. Он мне доверял. И тем не менее, я не знаю его до конца. Как и он меня. Как и все мы его, Ловису и друг друга. Возможно, мама и папа исключение и знают друг друга абсолютно. До мелочей, до деталей, в которых заключен их личный дьявол. Поэтому они и уверены, что знают досконально на что был способен или не способен их сын. И уверены, что знают на что способна или не способна я. Со мной проще, я звезд с неба не хватала, и по сравнению с братом умом уж точно не блещу. Но Курт. Его невозможно знать до конца, даже если пройтись по темным коридорам души, в них можно встретить и мои тайны.
Щелкнул замок, послышалась возня в прихожей.
- Она вернулась раньше, - сказала мама и, пошла встречать Ловису.
Я смотрела на папу, он был спокоен и величествен как всегда.
- С ним все хорошо, - подмигнул он мне. Я покачала головой, сдерживаясь, чтобы не фыркнуть. Моя семья меня сводит с ума.
- Ты так и не сменила замки? – спросил папа, провожая меня.
- Нет, - ответила я. – Приятного вечера.
Я покинула дом Курта, наполненный простой жизнью. Мама и папа, беременная Ловиса, что родит им внука или внучку, сестра Ловисы Моника, милая девушка с красивой улыбкой и ямочками на щеках. В таких девушек влюбляются после всяких Морриган Линдберг, с которыми и простая жизнь проходит как на краю пропасти.
Домой иду пешком, хоть и далеко. Колючий холодный ветер ноября и легкий едва заметный снег мои спутники. На фото, что оставил мне Курт соленые брызги океана и прохладный ветер. Брызги впитываются в одежду, она становится мокрой. Ветер обжигающим. Снег падает, едва касаясь моего лица, соскальзывает с него. Это не соленая вода океана, а снег над Стокгольмом. Он еще растает, превратится в воду, и рано или поздно сольется с океаном.
Снег, касавшийся моего лица, превратится в капли, что осядут на одежде брата. Мой привет ему, мои объятия из северной страны.