14
14.
Человек способен вынести практически все. Пережить, осмыслить, затолкать глубоко в подсознание, в те места, что будут исполнять роль темных коридоров души. Куда никому нет доступа. Разве, что тем, кого не жалко потопить во тьме.
Это все мелочи, говорю я себе. Моя жизнь наполнена ими – мелкими банальностями. И будь у меня стервозная циничная подруга, она бы высмеяла мои слезы, боль, разочарования и все прочее. Подумаешь, ничего страшного не случилось. Не утрируй, Морриган. Нашла о чем скулить! Бывает и хуже. А у тебя, по сути, ничего не случилось. Парень и подозрения на выкидыше, основанные лишь на боли – это ерунда. Ты же не знаешь наверняка. А если и так, то к лучшему, Йон-то тебя бросил.
Хорошо, что у меня нет стервозной подруги. Никакой нет.
Потому что меня бросил и Ивар.
В моей квартире темно. Я не хочу включать свет. Мне хорошо во тьме. Меня не видно. Во тьме можно спрятаться и от самой себя.
Что же я сделала, придя в себя? Снова почувствовала потребность в Иваре. Просто поговорить с ним. Поговорить. О чем-нибудь.
«Морриган, научись жить без меня, - сказал он. – Мы остались в хороших отношениях, но ты слишком часто хочешь со мной говорить. Научись жить без меня».
Всего лишь поговорить. Сказать пару слов. И вот я получила эти слова. Не те, что хотела. Меня послали, вежливо, но послали и мне нечего делать, как идти в заданном направлении.
Звонить брату я тоже не стала. Зачем грузить его моими проблемами, которые я создаю на ровном месте. Лишним было звонить Ивару, снова искать у него поддержки и теплые слова.
Придется учиться, выбора нет. Раз за разом покрываться цинизмом, тренировать в себе бесчувственность. Мир циничных, бесчувственных людей. Мы идем строем, каждый обзавелся броней. И тот, кто нас полюбит – будет проклят. Он следующий, кому предстоит пройти по этому пути и стать такими же, как мы.
Я усмехаюсь самой себе.
В дверь стучат.
На улице день, у меня дома ночь.
Стук повторяется. Это не Курт, он не стучит, а открывает двери своим ключом.
- Морриган! Это Фольке. Ты дома?
Я молчу. Телефон выключен. Он снова стучит. Зовет меня.
Мы не виделись уже три дня с той самой вечеринки. Мастерски игнорировала их, уходя рано утром и возвращаясь поздно вечером по пожарной лестнице. Я не хотела ничего рассказывать и объяснять, хоть Эва и поняла меня, но вряд ли бы мы избежали эту тему. Она бы всплыла, как утопленник. Прошло три дня. Снова усмехаюсь. На какой день обычно всплывают?
- Иду! – подаю голос я, и нехотя иду открывать.
- Привет! – Фольке сжимает меня в объятиях, только я открываю дверь. И к моим глазам подступают слезы. Я их прогоняю, злюсь на себя, что еще за плаксивость. Богиня смерти не плачет.
Робко обнимаю его в ответ, его белоснежная футболка пахнет чистотой. Моргаю и репетирую улыбку. Отстраняюсь от него уже с сухими глазами и оскалом.
- Расслабься, - говорит он, проходя в мой дом. – Твоя улыбка сегодня пугает, а не возбуждает.
- Да, что ты говоришь! – съязвила я. – Я тебя возбуждаю?
- Только улыбка, - ответил он.
- То есть мне оставлять ее в воздухе, как Чеширскому коту?
- Жутко будет, не надо, - рассмеялся он. – Как ты?
Мы прошли в гостиную, я села на диван, поджав ноги. Фольке сел на пол, глядя на меня снизу вверх, заглядывая в глаза. Мне не хватает кофты, или рубашки, чего с рукавами, чтобы почувствовать себя укрытой от пытливого взгляда. На мне лишь черная майка и пижамные штаны с Китти, и я чувствую себя безоружной.
- Эва поехала к подруге, - сказал он. – Мы беспокоимся о тебе. Ты спасла Эве жизнь, не оставила меня одного. И ты наш друг. И тебе плохо. Друзья помогают, ведь так?
Глаза щиплет от слез.
- Если хочешь плакать, то плачь, - говорит он. – Я никому не скажу, что ты умеешь плакать.
Я улыбаюсь. Сползаю на пол и обнимаю его.
- Спасибо! – шепчу я.
- Ты ведь меня любишь, Морриган, - ехидно шепчет он. – Меня. Не этих двух клоунов, а меня.
Я смеюсь, отстраняюсь от него.
- Ты невероятный.
- Я знаю.
- И скромный.
- И тебе пора такой быть. И я, возможно, женюсь на тебе, Линдберг.
- Ты же гей.
- Нет, я бисексуал. Ты знаешь. И ты ввела в заблуждение Ингрид, сказав, что я гей.
- Черт! – я бью ладонью по колену. – Эта сучка пыталась отбить тебя у меня.
Фольке хохочет.
- Ну, так что я говорил? Ты меня любишь. Ты врала другим девушкам о Йоне? Об Иваре? Придумывала им недостатки?
- Нет.
- Ну вот!
Он улыбается. А мне вдруг становится страшно оттого, что вдруг наши шуточки про любовь одним днем перестанут быть шуточками, и что мы будем делать с нашими чувствами.
Фольке прогнал мои темные мысли. Мы сидим и смеемся, и мне спокойно.
- Закажем пиццу, Морриган?
- Давай.
- Ты вообще ела в последнее время? Похудела и вид у тебя уставший.
- Похудела и устала.
- Это не смешно, а глупо, - сказал он. – Расставания и случайные встречи после не приятны, но не стоит себя так изводить. Эва сказала, что ты посоветовала ей не зацикливатся на плохом. Воспользуйся сама своим советом.
- Думала об этом как раз.
- Это не конец всего, просто конец твоим и Йона отношениям, и они не были чем-то грандиозным. Типичные и обычные, нечего с таких и страдать. Такой любви как у вас поэмы не пишут.
- Да уж, - соглашаюсь я. – Ты и Эве это сказал?
- Да. И себе говорю временами. Помогает. Отрезвляет. Сразу так смотришь на все, что было и даже радуешься, что прошло.
- Звони в пиццерию. Я проголодалась.
Фольке набирает номер и делает заказ. В голове бегущей строкой его слова. Отрезвляет. Радуешься, что все прошло.
Может и мне стоит порадоваться. Я избавилась от переживаний и ревности, от неизвестности и неопределенности.
В следующий раз буду умнее, обещаю сама себе.