Восточный бестиарий

- Сядь и послушай мать! - авторитетным голосом приказал отец, и я сел.

Вчерашний ужин я пропустил, а когда около девяти вечера в мою комнату заглянула мать – сделал вид, что сплю. Она не попалась на мою уловку, но и не пыталась заговорить. Она поставила на письменный стол горячий чай с лимоном, блюдце овсяного печенья и удалилась. Даже трудно представить – что она там себе напридумывала на счёт меня и моего поведения. Да, я очень странно вёл себя в её глазах, но и по-другому не мог – у отца возникли бы свои вопросы. И лучше уж терпеть неловкое молчание матери, чем язвительные вставки отца. Лучше я буду молчать и прятаться, пока что. Пока не утихнет их напряжение и все снова станут сами собой, как раньше.

Выбравшись из комнаты рано утром, я обнаружил, что на кухне собралась вся семья. И мало того, что все ждали именно меня, так ещё и одеты были как-то непривычно. Как на праздник, что ли. Меня этот факт сбил с толку. Отец заметил моё протестующее выражение лица и велел сесть. И я сел.

На столе была тарелка и для меня. Варёное яйцо, бутерброд с сыром и чай. Я отставил в сторону чашку с остатками вчерашнего чая и пододвинул к себе сегодняшний, горячий. Тогда только мать заговорила:

- Сынок, мы сейчас, после завтрака, едем на вокзал, - её тихий голос походил на шорох листьев. – Сядем на поезд и все вместе поедем в гости к моей сестре – тёте Лире. Она пригласила нас на день рождения своей дочери.

Отличный ход – заставить говорить мать. Нет, я понимаю, что так всегда было, но чувство было такое, словно они сидели тут и думали – какими ещё способами растолкать меня. Отец жевал свой бутерброд и делал вид, что я не замечаю его взгляда. Энди прислонился к стене с чашкой и глядел только в окно. Солнце едва-едва выпустило в небо первые лучи.

- И вы решили сказать мне об этом только сейчас? – возмутился я, поднимая глаза на них.

- В коем веке семью вместе собрали, Стред! – начиная раздражаться, рявкнул отец, а кусочек хлеба в его пальцах переломился пополам.

Он всё ещё помнил моё неожиданное исчезновение и пытался не особо давить на меня. Хотя старые наработанные привычки так просто не удержишь.

Тётя Лира жила в городе Мол. В последний раз я видел её на двадцатилетие Энди. Её дочери тогда было 10-ть лет, а мне – 14-ть. Что ж, работы у меня больше нет, в моей квартире теперь живёт старший брат – какая разница уже, куда собрались ехать родители? Но, выделив из этого внезапного мероприятия плюсы – праздничная еда и напитки – я равнодушно проговорил:

- Что от меня требуется?

Отец ухмыльнулся, считая, что одержал безоговорочную победу, а мать тут же вскочила на ноги, расправляя длинное бирюзовое платье с кружевным воротником. Она вздохнула и весело сказала:

- Я сейчас... Подберу тебе что-то. У нас тут оставалась парочка твоих выходных костюмов. Что-то точно должно быть... - суетливо прошелестела она и умчалась прочь из кухни, подбирая полы платья.

Отец с укоризной поглядел ей вслед.

- Мог бы одеться и поприличней, чтобы небыло всего этого, - обратился он ко мне, и взгляд его снова обрёл надменность.

- Маме это нравится, пап, - вставил своё слово Энди, разряжая, нависшее над нашими головами, электричество.

Отец промолчал, но посмотрел на меня так грозно, буквально насылая на меня свои мысли, невысказанные, мысли. «Больше никаких глупостей, Стред!» - словно мне снова лет 14-ть и я позволил себе не явиться ночью домой, потому что нас с Арчи пригласили на вечеринку в домике на дереве.

Из подъезда первыми вышли мы с Энди, пока родители запирали квартиру. Для меня нашлась только школьная одежда Энди – он был выше меня на голову, как и отец – темно-коричневые брюки и белая, в голубую полоску, рубашка с коротким рукавом. Обуви для меня не нашлось, поэтому свои рабочие ботинки мне пришлось прятать под штанинами. Отец и Энди облачились в одинаковые тёмно-серые, как асфальт после дождя, костюмы и начищенные до блеска остроносые туфли.

К ТОМу подошли всей семьёй. Отец подозрительно поглядел на рюкзак у меня за спиной, но я сделал вид, что не заметил этого. В рюкзак я забросил свою одежду, в которой приехал сюда и письма от Арчи, так что расставаться с ним я отказывался.

Жара приближающегося лета настигла нас через полчаса езды и в машине стало просто невозможно находиться. Но совсем скоро мы уже въехали на привокзальную площадь, покрытую стаями голубей и палатками с уличной едой. Отец обогнул площадь и оставил ТОМа на платной парковке, заплатив на неделю вперёд. Я стоял неподалёку и слышал разговор дежурного парковки с отцом. Так я осознал, что семейное путешествие будет долгим.

- Энди, - обратился я к брату, спускаясь по ступеням в подземный переход, к платформам. – А как же твоя работа? Ты разве...

- Я взял отпуск, - бодро ответил Энди с весёлой улыбкой.

У нас, оказывается, и билеты были. Отец купил их вчера утром и никто даже не удосужился оповестить меня об этом. Будто я не человек, а багаж.

Наш поезд отходил через 20 минут, а мне безумно захотелось оказаться сейчас в своей постели с чашкой чая и следующим по счёту, распечатанным конвертом от Арчи. Но этому не бывать – меня ожидал 11-тичасовый поезд, верхняя койка, плацкарт. Пока мы стояли на платформе и ждали его, я отошел к билетной кассе и принялся читать расписание. По расписанию – поезд ещё делал остановку в Штормграде. Промелькнула мысль о том, как незаметно улизнуть и податься куда глаза глядят, но я поспешно отогнал её, заставив себя сосредоточиться на дне рождения двоюродной сестры – Коритеи, или Коредины – я даже не помнил точно, как её зовут. Интересно, что родители решили ей подарить?

- Мам, а что... - я обернулся, чтобы спросить об этом, но в этот момент раздался гудок прибывающего поезда, а затем – ещё один – приглашающий на посадку, заглушив весь мой вопрос.

Когда все устроились, а поезд тронулся, помчавшись на запад, я решил всю оставшуюся дорогу молчать, и даже не пытаться казаться заинтересованным целью поездки.

И снова бескрайняя пустыня проскакивала в видимой полоске окна над верхней койкой, на которую я быстро заскочил, пока другие пассажиры не начали сновать мимо. Мама приглашала нас с Энди в их с отцом купе, но отозвался только брат. И как ему удаётся адекватно воспринимать тирады отца о вчерашних новостях?

Шесть долгих часов меня трясло и подбрасывало, а мимо, по проходу мелькали пассажиры – кто с полотенцем, кто с чашкой чая в руках. Но я старался не обращать на них внимание, а подумывал начать читать следующее письмо. Но это оказалось очень плохой идеей. Как только я достал из рюкзака конверт – он тут же выскользнул из моих рук и упал на пол, где его чуть не затоптали. Я слез со своей верхотуры и поднял его, распечатал и присел на место Энди. Но и теперь я не смог начать читать – семья из четырёх человек с двумя детьми, по 5-6 лет, мгновенно обратили на меня глаза. Дети же, тоже приметив «нечто интересное» в моих руках, подскочили и стали дышать в правое ухо, борясь за лучшее место. Так что и этот вариант я тоже отбросил, затолкал конверт на место и, с рюкзаком в обнимку, прислонился плечом к стеклу, наблюдая долгий непримечательный пейзаж.

Вздремнуть тоже не удалось. Как только я закрывал глаза, мгновенно терял равновесие и заваливался либо в сторону коридора, либо – окна, где больно ударялся головой о дрожащее стекло.

Штормград. Остановка 14 минут. Я вышел на перрон и спросил у Энди – есть ли у него сигареты.

- Я бросил, - беззаботно ответил он, разминая спину и потягиваясь.

Что ж, мне пришлось довольствоваться глотком свежего воздуха и видом задней части Штормградского ж/д вокзала. На небе расползалось сероватое пятно туч, обещая к вечеру разлиться добротным дождём. Со стороны билетных касс и продовольственных ларьков быстрым шагом приближался Энди с поторалитровой бутылкой минеральной воды под мышкой. Поравнявшись с мной, он пошуршал во внутреннем кармане пиджака.

- Вот, держи, - брат протягивал мне пачку сигарет.

- Спасибо, - не сразу произнес я, сильно удивившись поступку Энди. – Спасибо большое, Энди. – добавил я с более дружественным выражением лица.

- Та, не за что, - отмахнулся мой брат и исчез в вагоне.

Я так и остался держать в руке пачку, всё ещё приспосабливаясь к новому Энди, гадая – переменится ли он в прежнего, как это получилось с отцом. Или останется таким навсегда. Вернул к действительности меня тот же гудок, призывающий всех пассажиров занять свои места. До смешного упоительно, я всего на несколько секунд застыл в ожидании чего-то, какого-то знака свыше, что ли. Но ровный шум группок людей и редкие разговоры, говорили только об одном – езжай, Стред, дальше, на день рождения своей двоюродной сестры.

Так я и поступил. Забрался на койку Энди и отвернулся к окну. Жилые дома и городские улицы постепенно уплывали вдаль, а поезд пошел по горным путям. Красные горы Мола многих приковали к стеклу. Алеющие от руды, скалы, поросшие мхом и молодой травой у изножья, завораживали своей красотой даже меня, впитывая всё моё безразличное отношение к поездке. Удивительное сочетание мощи и старости.

Солнце медленно опускалось где-то впереди, а тёмно-серая туча настигала поезд сзади. Горы выросли и закрывали теперь собой весь обзор из окна. Сотни тысяч лет назад, на этом месте было море, но на его дне создавались отложения из песка и гальки, чтобы сегодня можно было наблюдать хоть и невысокие, но внушительные кроваво-бурые образования.

Местами стали выскакивать крыши загородных домов, разбавляя сочетание Красных гор и свет от, падающего за горизонт, солнца. Деревья тоже отвлекали взгляд, но они ловили на себе крепчающий ветер и прижимались к подножьям гор, как новорожденные котята.

Отец, мама и Энди вышли из своего купе и стали пробираться к выходу – значит уже скоро и наша остановка. Даже не знаю, что лучше – выйти наконец-то на свежий воздух, или остаться тут и наблюдать непрерывную яркую полосу гор в свете убывающего солнца.

Энди спорил с отцом насчёт того – на самом ли деле Кипрей так опасен, как о нем говорят. Неужели нет других тем для обсуждения? За те несколько минут, которые они простояли в проходе, ожидая остановки, ещё несколько голосов из соседних мест вклинились в разговор моих брата и отца.

- Думаю, это была простая самозащита. Не мог же он.... – сказал Энди.

- Откуда нам знать, что он мог, а что не мог, – прервал его запальчивый голос отца. – Это же не...

- Точно, - вставил отец семейства, напротив моей койки. – Этот безумец уже много лет терроризирует их деревню. Мой знакомый был там и видел...

- Он сбежал на север... - выкрикнул кто-то совсем далеко, из другого конца вагона, наверное.

- Да-да, - с пониманием дела, закивала тощая блондинка, успокаивая своего сына, который намеревался выскользнуть на ближайшей остановке. – Ужас.

- На севере, кажется, не приняли участие в его поисках... - припоминая что-то, сообщил отец семейства напротив.

- Ужас! – повторила его жена.

- Ничего, - авторитетно заявил мой отец. – Кипрея Зубоскала скоро найдут, уж вы мне поверьте.

- Да-да, - снова закивала женщина, усаживая ребёнка на скамью, рядом с собой.

- Идём, сынок, - тихо сказала моя мама, призывая и меня продвигаться с ними по коридору к выходу.

Я подхватил рюкзак и стал позади неё, всё ещё улавливая правым ухом гневные проклятия в адрес Кипрея. А самое интересное то, что все говорят об этом так, будто сами лично присутствовали в тот день и всё видели в подробностях. Я, естественно, помалкивал. Если бы Арчи сейчас был бы здесь – он бы хохотал во всю силу своих лёгких. А когда устал бы – сидел и дальше слушал, собираясь с силами для нового всплеска веселья, так и не поделившись со всеми своей, правдивой версией.

Свисток оповестил пассажиров об остановке. Поезд замедлял ход, вагон рывками дергался то взад, то вперёд, пока окончательно не замер. Я ступил на небольшую платформу, по которой разгуливал один-единственный человек. Поезд покинула только наша семья и через минуту, после пронзительного свистка, состав двинулся дальше, в закат, где его ожидала конечная станция – ж/д вокзал Мола.

Бородатый мужчина на платформе, без сомнения, ждал именно нашего прибытия. Пока я приближался к нему, вслед за всеми, мне удалось поближе рассмотреть его. Дядя Криспин совершенно не изменился, с нашей последней встречи – 15 лет назад. Располнел конечно, но это только добавляло ему очарования, как и роскошная каштановая борода, разбросанная по широкой груди. Невысоким ростом и манерой одеваться, дядя Криспин походил на кого-то среднего, между сельским учителем и врачом, хотя на самом деле – он занимался продажей стройматериалов. Этот замечательный человек, один из не многих членов моей семьи, с кем можно спокойно разговаривать и при этом ещё и приятно провести время.

- Привет, Стред! – пробасил Криспин, сжимая мою руку в своей мягкой, но сильной, ладони. – Как ты? Как там твой приятель? Арчибальд, кажется.

В уголках глаз дяди появились смешливые морщинки тепла и дружелюбия. Мне стало приятно на душе, что хоть кто-то помнит о моих немногочисленных друзьях, вплоть до имён.

Отец заметил, что наш разговор с дядей продолжается дольше, чем просто рукопожатие, и решил немедленно вмешаться:

- Идёмте, не то опоздаем, - проговорил он, обращаясь сразу ко всем и одновременно – ни к кому.

- Да! – сразу спохватился Криспин, отпустил мою руку и улыбнулся в бороду, объясняя этим, что у нас ещё будет время поговорить. – Идемте. Осторожно, сейчас будет спуск. Моя дорогая, позволь тебе помочь.

Он галантно взял под руку мою мать и бережно, словно нес фарфоровую куклу, повёл вниз по склону. Отцу это, кажется, не особо понравилось, но он продолжал идти дальше, выражая свои чувства исключительно мимикой лица. Кто-то мне когда-то рассказывал, может даже и сам дядя Криспин, когда чуток перебрал на одном из детских праздников, что он и моя мать были обручены. Но длилось это совсем не долго и, с появлением моего отца, всё поломалось.

Вокруг рассыпались хвойные деревья, а на дне неглубокой горной долины скопились пара десятков загородных домов. По другую сторону платформы имелась такая же долина, но застройка там была обширнее. Мы находились в пригороде Мола, отгороженного от центра узкой полосой леса и железнодорожной насыпью.

По каменистой тропинке, а после и по асфальтированной дороге, наша процессия приближалась к самому яркому объекту, в полосе домов. Современный коттедж, с терракотовыми стенами, был украшен таким обилием разноцветных воздушных шаров, создавая впечатление, что свой день рождения отмечает девочка лет 13-14-ти максимум. Но моей двоюродной сестре исполнялось 25-ть, если я ничего не напутал.

Во дворе, перед террасой, стояли парочка девушек в вечерних платьях. Они обе, как одна, провели глазами моего брата, а когда Энди повернул голову в их сторону – та, что пониже ростом, смущенно хихикнула в свой бокал.

На пороге нас уже поджидала тётя Лира – светловолосая, воздушная и, также как и дядя – немного округлившаяся.

- Мира! Избел! – воскликнула она, похожим на материн, голосом, но гораздо-гораздо громче. – Мы вас уже заждались! Как доехали? Без проблем?

Обмен любезностями по цепочке протянулся и ко мне, но на мне и остановился, потому что моя мать высвободила руку из-под локтя дяди и стала обнимать свою сестру.

- Замечательно доехали, - тихо ответила она уставшим, но радостным голосом. – А где же наша именинница – Калатея?

«Ага, значит – Калатея. Стоит запомнить, на всякий случай» - отметил для себя я и шагнул вслед за отцом в дом – отец всегда пропускал Энди и мать впереди себя.

При ярком свете лампы, в коридоре, тётя Лира окинула нас с братом оценивающим взглядом. Это была её личная традиция и, на мой взгляд, отвратительная привычка. Когда она приезжала на 20-й день рождения Энди – непременно прямо таки выкрикивала на весь зал, что «хлопец вымахал» и «ух, хороший парень», словно она на ярмарке выбирала себе подходящего бычка. В мой адрес же – поступали совсем противоположные возгласы. Я старался как можно скорее скрыться и по возможности – не появляться в её поле зрения.

Я уже морально приготовился к оценке тёти Лиры нашего с Энди физического состояния, но она только улыбнулась нам и предложила разуваться на коврике у стены. Дядя быстро сбросил свои ботинки и невероятно изящно, учитывая его фигуру, прошмыгнул в светлый зал, откуда долетали голоса, музыка и, разжигающие аппетит, запахи. Причем, запахи еды переплетались, слой за слоем с разнообразием духов и одеколонов.

Родители с Энди тоже быстро расправились со своей обувью и прошли вперёд, пока я корпел над узлом в шнурках, возникшем там неожиданно, и совсем не вовремя. Тем не менее, я успел нагнать их и наблюдать над плечом Энди, причину того – почему они не прошли дальше в зал, а остались стоять на пороге. Тётя кому-то помахала поверх голов и через мгновение мимо накрытого стола, к ней выпорхнула, по-другому не скажешь, высокая миловидная девушка. Её длинные ровные волосы, точно такие же светлые и невесомые, как у моей мамы и её сестры, переливались при свете ламп каким-то своим собственным электричеством. На ней было короткое, но очень пышное платье – сперва мне показалось, что это балетная пачка, но потом присмотрелся и увидел – когда она стояла неподвижно – платье визуально удлинялось уже до колен.

- Здравствуйте! – звучным голосом приветствовала Калатея. – Я так рада, что вы все приехали! Так давно не виделись, - отчеканила она и её четко очерченные тушью глаза, глубокого синего цвета, остановились на каждом родственнике, по очереди.

- Дорогая, племянница, - раздался торжественный голос моего отца. – Я, от всей нашей семьи, желаю тебе великого счастья, здоровья и добра. Чтобы жизнь твоя была весёлой, а желания сбывались – по щелчку пальцев! – он залихватски щелкнул пальцами и протянул девушке продолговатую коробочку, серебристую, как и платье именинницы. – Держи. Носи с удовольствием!

- С Днём рождения!!! – добавил Энди и захлопал в ладоши.

Отец с мамой подхватили аплодисменты. Я, как и всегда, стоял за их спинами, как не родной, и ждал когда Калатея вскроет свой подарок. Она подняла крышку и вынула на свет серебряную цепочку с кулоном, который изображал, свернувшегося в клубок, горностая. А крошечный сапфир исполнял роль глаза зверька. Подарок выбирала мама – это я определил сразу.

Глаза Калатеи влажно сверкнули, и она учтиво улыбнулась, приложив кулон к своей груди. Выражение её лица говорило о том, что у девушки этих побрякушек уже целая куча, но новая красивая вещь – радует её каждый раз.

- Ой, как красиво! – она улыбнулась во весь рот. – Спасибо вам. Пойду, покажу Обри! – и, оставив нас на попечительство своей матери, вновь уплыла вглубь зала.

Калатея очень изменилась со дня нашей последней встречи.

- Через пару месяцев – замуж выходит. Можете себе представить? Вы все приглашены. – оповестила тётя, беря под руку мою мать и увлекая её за собой, попутно называя имена всех присутствующих, попавших им на пути. – Дядя Рео! Глядите, кто к нам приехал! – воскликнула она, захватывая с собой и моего отца, который не ожидал от неё такой сильной хватки.

Я осознал, что наконец-то свободен. Осматривая периметр гудящей комнаты с зелёными, в папоротник, обоями – я понимал, что понятие это относительное. Но всё же. Даже Энди тоже куда-то пропал с горизонта. Рядом оказался только дядя Криспин.

- Голоден? – спросил он, поворачиваясь ко мне от фуршетного стола, под окном.

- Не то слово, - отозвался я, уже битых двадцать минут получая от угощений только запахи.

Дядя подхватил два небольших блюда и жестом указал следовать за ним. Мы пробирались мимо гостей, большую часть которых составляли молодые люди моего возраста. Многие держали в руках бокалы и перекидывались фразами, а мне всё больше и больше казалось, что это не день рождения, а самая настоящая встреча выпускников. Причем, та её часть, где всем заправляют родители.

Гостей всего было чуть больше двадцати, но обширная гостиная уже не в состоянии умещать такое количество. Криспин вдруг исчез с моего поля зрения, и я в последний момент проскочил между двумя девушками, прежде чем одна из них наклонилась над ухом у другой. Дядя сидел на одном из плюшевых кресел, в самом дальнем углу зала, рядом с аркой. Арка выходила к лестнице на второй этаж и к кухне.

Мягкое бежевое кресло сразу поглотило меня, а дядя поставил поднос мне на колени. Второй поднос он пристроил на меленькой табуреточке для ног. Он очень терпеливо выждал, пока я проглочу пару бутербродов с красной рыбой, медленно и вдумчиво жуя свой – с сыром. Со стороны, наверное, казалось, что я не видел еды пару недель, но неумолимо сереющее небо и 11-тичасовая тряска в поезде - здорово так заставляли проголодаться.

Дядя Криспин поднялся на ноги и протянул руку куда-то между двумя парнями и вытащил, как из воздуха – бокал с белым вином. Он протянул его мне и я, поблагодарив кивком, принял его. Я выпил сразу половину, и тогда дядя сказал, возвращаясь в своё кресло:

- Ну-с, рассказывай. Как у тебя дела? – он обратил на меня свои тёмно-синие глаза со смешливыми складками в уголках и вытянул вперёд ноги в клетчатых домашних туфлях.

- На данный момент, я – безработный и бездомный, - нагоняя на себя мрачность, ответил я, отставляя свой поднос на подоконник.

- Та ладно. Твой отец говорил, что ты снимаешь квартиру, рядом с центром, - недоверчиво прищурившись, возразил Криспин.

- Там уже Энди живёт – у него есть чем платить за неё, а у меня – нет.

Я понимал, что это всё отдаёт ребячеством и жалостью к себе, но дядя являлся единственным, кому я мог говорить всё, что думаю, не зависимо от того, как это впоследствии будет воспринято им. Мне хотелось ещё что-то добавить к своему ответу, но Криспин жестом остановил меня. К моему удивлению, он понимающе покачал головой.

- Помню, Энди всегда тебя доставал.... – задумчиво произнес он.

- Нет, дело не в том, - сразу запротестовал я, впервые в своей жизни заступаясь за своего брата. – Энди изменился. Очень изменился, после того как я...

Я запнулся на полуслове, хотя дядя внимательно слушал меня. Я огляделся по сторонам – не склонился ли над нами отец, или ещё кто-нибудь любопытный. Но все были втянуты в свои беседы, и абсолютно никто не стремился нас подслушивать.

- Мы с Арчи поехали в Луналок, - в полголоса начал я. – Он сочинил поэму и вёз её в редакцию. Она у меня и сейчас с собой, - я отклонился и коснулся ладонью молнии своего рюкзака, у правого бока. – Но автобус сломался и....

Потом меня прорвало, и я стал рассказывать обо всём, что приключилось со мной за последний месяц. Я и сам поражался – как столько, совершенно разных событий, смогли уместиться в один единственный месяц. Во всех подробностях, я также поведал дяде Криспину истинную историю, приключившуюся со мной и Арчи в «Последнем очаге», 24 апреля.

- Ты же осознаёшь свою ответственность за владение этой информацией? – спокойным, но пониженным, голосом осведомился дядя.

- Ты первый, кому я это рассказываю. Не считая Двалина и Соломеи... - ответил я, не совсем на тот вопрос, который был задан.

- Так ты с ним разговаривал так же, как и мы сейчас с тобой? – любопытство Криспина таки взяло верх над серьёзностью.

На мгновение я примолк – припоминая ту манеру разговора, которой изъяснялся Кипрей в Доме утренней зари.

- Да, в общем – да, - сказал я.

Мимо нас проплыла Калатея под руку к каким-то парнем, высоким и очень худым. Его черные волосы были идеально прилизаны назад. И мы не проронили ни слова, пока они не скрылись за спинами многоголосой компании.

- А этого Кипрея почти все 9-ть городов ищут... - задумчиво проговорил Криспин, поглаживая бороду, и уставившись прямо перед собой.

- Я знаю... уже, - тихо пробормотал я. – Отец вчера новости включил...

Дядя Криспин понимающе улыбнулся – он не был так фанатично привязан к телевизору и газетам, как мой отец. Потом мы снова помолчали, глядя, как весело проводят время гости.

- Ты не жалеешь? – спросил дядя, откидываясь на спинку кресла.

- На счёт чего? – я посмотрел ему в лицо и увидел, что ему это действительно интересно, а не просто чтобы заполнить паузу.

- Не жалеешь, что не пошел вместе с Арчибальдом на восток?

Я глубоко задумался. Конечно, я не жалел. Но с другой стороны... Отправься я с ним – мне не пришлось тогда сидеть здесь и изображать радость. Дядя Криспин ясно видел, что мне совсем не хотелось ехать сюда. Но и спать в одной палатке вместе с жутким Бернардом – тоже мало удовольствия. К тому же – я не особо признаю устраиваться спать, где придется, и бродить без отдыха дни напролёт.

- Не знаю, - выдавил из себя я.

Дядя Криспин не стал задавать наводящих вопросов, или ещё каким либо образом заставлять меня сказать что-то более конкретное. Окно за нашими спинами задребезжало и приняло на себя нарастающий шквал дождя и ветра. Дробное перестукивание капель вынырнуло, а потом словно утонуло в волне криков и аплодисментов. Привыкая к расслабляющему стуку об стекло, я чуть не выронил с рук поднос, когда решил перекусить ещё парой бутербродов.

В комнату вносили торт. Я невольно вытянул шею и тоже посмотрел в сторону арки, откуда, по всей видимости, он и появился. Но абсолютно все присутствующие в зале обступили стол плотной шеренгой, мгновенно побросав все свои беседы и промежуточные дела. Торт был большим, но, поднявшись со своего кресла, я видел только его верхушку – три чернично-синие розы на белой глазури.

Гости постарше стали потихоньку отодвигать стулья и занимать места, в то время, когда ровесники и друзья Калатеи плотнее и плотнее проталкивались поближе к торту. Подавляющая часть гостей выкрикивала поздравления, и всячески выражала своё восхищение кулинарным изделием и Калатеей. В этом шуме совершенно стало не понятно – кто и что именно хочет сказать, а в промежутках между возгласами проскакивали вспышки камер, а собравшиеся – замирали на секунду-две.

- Пора резать торт, - раздался голос у моего правого плеча.

Дядя Криспин тоже покинул кресло и, огибая меня, направился в самую гущу событий, пользуясь всеми привилегиями отца именинницы.

Я же, забросив свой рюкзак за спинку кресла, под подоконник, незаметно оббежал стол и присел на краешек стула, с противоположной стороны. Слева, к моему удивлению, я обнаружил Энди, который обрадовался моему появлению. А справа сидел жилистый старик с мутными глазами – отец дяди Криспина. Он сидел ровно и внимательно наблюдал за своим сыном, который помогал Калатеи разрезать её 25-й именинный торт.