Восточный бестиарий

Это так в стиле Арчи – заночевать в первом попавшемся, более или менее подходящем месте. Я не удивился бы, если в следующем письме моему другу удаётся завести машину и они все вместе мчатся в рассвет, по дороге на Мрис.

Тёмно-коричневый конверт очень отличался от всех остальных не только своим глубоким цветом, на пару с последним – тёмно-синим. Этот конверт по длине был не меньше двух обычных и, скорее всего, являлся собственностью некой фирмы, или организации – на почте таких не продавали, считали не особо практичными.

Я, не без мурашек на кончиках пальцев, аккуратно вскрыл его, не просто отрывая бумагу по широкой стороне. Мне приспичило долго и тщательно выскребать клей по контуру треугольничка, чтобы сохранить конверт в его первозданной форме, чего так и не удалось. Конверт глубоко измялся, не взирая на все мои старания.

Внутри был лист А4, а не, вырванные из блокнота Арчи, странички в клетку. Одна сторона являла собой собственно письмо от Арчи, но когда я перевернул лист – там оказался, заверенный печатью, документ. Этим документом было заявление, что некий Арчибальд Бести сообщает о находке некого авто марки (такой-то) и номерами (такими-то). Печать же указывала на то, что поставлена она в городе Мрис, 4 отделением полиции Мриса.

Но только я снова развернул лист, стороной с дальнейшим повествованием Арчи, в двери заскрежетал ключ. Я машинально поглядел на свои наручные часы, которые не снимал со вчерашнего дня – только 10:12!

А в коридоре раздавались тихие голоса, в которых я без труда распознал брата и отца. Мне безумно захотелось трусливо накрыться одеялом и притвориться спящим. Но я только и успел – отложить письмо на стул, а все остальные конверты – затолкать под подушку. Торопливые шаги остановились у дверей, и на порог комнаты ступил мой отец – высок, плечист и строен, как всегда. Но вот только не было в его взгляде того неудовольствия, которое возникало всякий раз, когда он лицезрел мою невзрачную особу.

Секунду-другую он стоял и смотрел на меня, смотрел какими-то чужими, взволнованными и заботливыми глазами. Потом, сделал ровно пять решительных шагов. Я весь съежился, но не пошевелился. Отец обнял меня.

Я был готов. Я приготовился к тискам, на которые обрёл меня Энди, но растеряно выдохнул, когда почувствовал нечто осторожное и неуклюжее. Я поглядел на отца – тот выглядел так, словно боялся резким движением обидеть или спугнуть меня.

- Я рад, что ты вернулся, сын, - сказал отец, скрывая за уверенным голосом что-то, чего я ещё не успел распознать. – Не пропадай больше, ладно, - добавил он, отступая назад.

Он не сильно сжал моё плечо, кивнул и, без каких-либо ещё слов, вышел из комнаты. В ту же минуту, в комнату вошел Энди. Мы с ним переглянулись – Энди рассеянно пожал плечами и снова исчез – ушел вслед за отцом. Потом, он вернулся, через минут десять, чтобы пригласить меня на кухню – выпить чаю. Примирительное чаепитие – понял я.

Когда я появился на кухне, отец и брат уже сидели за столом и безмятежно говорили о работе. Энди жестом пригласил меня присаживаться на табурет во главе стола, спиной ко входу. Я присел, а отец, дождавшись, пока я соизволю поднять на него глаза, начал:

- Мы сегодня едем домой, Стред.

- Хорошо, - ответил нарочито безразлично я, остановив взгляд на настороженном лице брата.

- Ты тоже... Тоже с нами едешь, - вставил, нетерпеливо, Энди, сдувая над чашкой пар. – Мама приготовит торт.

Вот мы и пришли к истине. Честно говоря, давненько я не видел свою мать. Три года прошло с тех пор, как я уехал с той квартиры, поблизости от родительского дома. Тогда я частенько навещал их, пусть даже просто из вежливости. Последний раз я был у них – полгода назад, в свой день рождения.

- Хорошо, - снова повторил я, пригубив чаю, но не опуская глаз.

- Не хочешь рассказать нам, где ты был? – спросил отец, не скрывая больше своего нетерпения, и стало более чем просто заметно, что данный вопрос только чудом не прозвучал раньше этих мучительных 30-ти минут.

Энди тоже осторожно закивал и навострил уши. Надо отдать ему должное – мой брат проявил нехилую выдержку перед этим вопросом.

- Мы с другом поехали в Луналок, - бесхитростным тоном ответил я.

- Да-да, - тихо запричитал отец, и я заметил, что он знает – это не совсем так. – У меня есть коллега в редакции Луналока. И она сообщила мне – никакой Бести у них не появлялся. Ни сам лично, ни с другом.

Отец поднес к губам чашку, но чаю не отпил. Он настороженно глядел мне в лицо, как охотник на тигров, ожидая моих дальнейших объяснений. Он выложил свои карты и хотел только одного – услышать полную картину. Это обычно срабатывало. Срабатывало когда-то, может месяц-два назад. Но не сегодня.

- Когда же ты ей звонил? – со скучающим вздохом, поинтересовался я.

- Когда пришло первое письмо, - начиная раздражаться, ответил отец, обхватив ручку чашки так, что побелели костяшки его загорелой руки. – Ты не явился на работу, и мы решили, что ты снова шляешься со своим беспризорным дружком, - презрение и надменность постепенно возвращались к нему гораздо быстрее, чем к Энди. – Соседи были уверены, что ты переехал на другую квартиру. Но Энди проверил – все твои вещи остались на месте. Стред! – рявкнул отец, замечая невнимание на моём лице. – Стред, ты хоть понимаешь, что было бы, если бы твоя мать захотела тебя увидеть, поговорить с тобой?

Опять завели волынку. Опять он о матери. Всю жизнь, всякий мой проступок пропускали через призму материных чувств. А всё потому, что отец, а затем и Энди, были уверены в моей безраздельной любви к ней и пользовались этим. А я не хотел её огорчать, только и всего.

- Сказали бы ей правду, - жестко отозвался я и отвернулся.

- Какую правду, Стред? – не унимался отец. – И брат твой – тоже хорош! Когда начали приходить письма, он не позволил даже взглянуть на них! – он так разошелся, что стукнул полупустой чашкой по столу.

Я с удивлением и благодарностью взглянул на своего брата, который боролся за мои права, пока меня здесь небыло. Энди чуть дернул уголками рта, чтобы не привлекать внимание отца ещё и к себе.

- Я был в Луналоке. Вместе с другом. Не с Бести, – соврал я и тут же решил, что всю правду расскажу только одному Энди, если конечно он меня спросит.

Отец остался совершенно не удовлетворён моим ответом и снова открыл было рот, чтобы принудить посвятить его во все подробности, но в тот же миг отозвался Энди:

- Уже скоро одиннадцать. Думаю, пора бы нам начинать собираться.

Слова моего брата всегда действовали безотказно, и в этом случае – тоже. Отец покорно кивнул и встал из-за стола.

- Так, Стред, у тебя есть 20-ть минут, чтобы собраться, - властно произнес он, но с той же недовольной интонацией.

- Я как раз отправлю несколько сообщений, по работе, - засуетился Энди и, чуть ли не за руку, увлёк меня прочь из кухни, подальше от отца.

Первым делом, я схватил рюкзак и уложил туда все письма: прочитанные, не прочитанные и запечатанные.

- Стред, - шепнул Энди на пороге моей комнаты, украдкой поглядывая в сторону кухни. – Вот, держи. Ещё одно сегодня пришло.

Мой брат, оглядываясь через плечо, вынул из внутреннего кармана пиджака плотный, темно-синий конверт и быстро протянул мне.

- Премного благодарен, - я принял у него письмо, которое, естественно было от Арчи. – Что ты сделал с Энди? – поинтересовался я с невольной улыбкой.

Энди пожал плечами и тоже улыбнулся мне, но не так, как обычно. Когда ему поручали сделать что-то для меня, на его лице возникала только снисходительная усмешка. А теперь, я видел перед собой человека, который знает, что поступает правильно, но ещё не привык к этому. Он смущенно протянул мне руку и проговорил в полголоса:

- Мы же братья.

Это было уже чересчур. Но мне так понравился новый Энди, что я позволил себе поддаться на дружелюбие, ставшее между нами, и ответил на рукопожатие. Я заглянул в его честные глаза и ничего, даже чуточку напоминающее уловку, в них не увидел. Странно, но я всю свою сознательную жизнь считал, что Энди совсем не огорчится, если в один прекрасный день я исчезну навсегда.

Отцовский ТОМ (топливо-сберегательная машина) поджидал нас у подъезда. Вообще-то, автомобиль назывался ТСМ, но буква «С» почти совсем смыкалась в кольцо, и все согласились, что имя Том ей подходит как нельзя лучше. Чёрный, высокообтекаемый Том, машина прошлого десятилетия, приятно заурчал, и отец повёз нас в сторону западного шоссе. Туда, где я провёл своё детство и юность.

Задние пассажирские места были в полном моём распоряжении - оттуда я мог наблюдать, как постепенно уменьшается высота зданий, взамен чего – возникает больше деревьев и бездомных животных. Гидроэлектростанция лишь на несколько минут взмахнула пятитрубной дланью, вновь скрывшись за группкой пятиэтажных домов на холме. Только две, из пяти труб, выбрасывали в небо клубы коричневатого дыма. Когда я был здесь в последний раз – не использовалась только одна.

Ещё через полчаса, Том пристроился на специальной площадке во дворе. Четыре 5-тиэтажных дома рассматривали нас, как четыре серых кота, загнавших мышь в западню. Дома состояли из квадратных панелей и кое-где поросли диким виноградом – мне всегда это очень нравилось, особенно летом, когда не видно части балконов, заваленных всяким хламом.

А ещё – мне безумно захотелось увидеть маму. Пусть даже это чувство возникло только в подъезде. Двадцать километров назад я о ней даже не вспомнил.

Два года назад у меня была подружка и она потребовала, чтобы между нами небыло никаких секретов, чтобы я рассказывал ей о всех своих чувствах. Так, однажды, я сказал, что мне нет никакого дела до моей семьи и, что вспоминаю я о своей матери только в тех случаях, когда отец, или брат, напоминают о ней. На следующий день голос дорогой Несси заметно похолодел, через неделю – она стала активно избегать меня, а через две недели – я уже не знал, где она живёт – Несси скорпулёзно решила сменить место жительства, и об этом мне сообщил один из её друзей. В её глазах я, должно быть, выступил бесчувственной тварью и даже не заметил этого. Но то была, всего лишь, правда, и я не мог с этим ничего поделать, изменить себя для неё.

Прямо с порога, я угодил в объятья хрупкой и тоненькой, болезненного вида, женщины – моей матери. Вблизи, с её серебристыми волосами и светло серыми, почти прозрачными глазами, она напоминала призрака. Почему-то мне представился полуразрушенный замок и её – неприкаянно, скитающуюся по коридорам. Я понимал, что так нельзя, но воображение само выстраивало подобные картины.

- Ох, Стредди... - она мягко улыбнулась, всё ещё удерживая невесомые руки на моих плечах. – Ты так редко навещаешь нас... Привет, Энди.

Я, как обычно, промолчал и вымучено улыбнулся ей в ответ, как не родной. Энди, напротив, лучезарно улыбаясь, чмокнул её в щёку. Она немного приободрилась и на секунду расцвела.

- Разувайтесь. Мойте руки. У меня – ещё чуть-чуть и... и всё будет готово, - залепетала она своим высоким, девчоночьим голосом и медленно уплыла на кухню, оставляя в воздухе лишь запах ландыша.

Я сбросил ботинки, стащил рюкзак и шагнул прямиком в свою старую комнату, которая находилась сразу напротив входной двери. Отец провел меня недовольным взглядом и что-то проворчал вслед, но я не остановился – мне нужно было поскорее спрятать, с глаз долой, свои письма. Я чувствовал себя 15-тилетним собой же, когда купил в лоточке сигареты, и стараюсь как можно быстрее и незаметнее пронести их мимо родителей. Я обычно втискивал их между стеной и кроватью, пока отец не засёк.

Но сегодня я прятал не сигареты, хотя от одной не отказался бы. Я не хотел, чтобы отец нашел письма. Не то, чтобы в них было нечто постыдное, а просто исходя из вредного принципа. Он хочет их увидеть – я не предоставлю ему этого удовольствия.

Если бы Арчи сейчас наблюдал за моим занятием – он бы так расхохотался, что все соседи бы знали – «Стред опять строит жалкие козни против отца. Ничего не поменялось».

В коридоре стало тихо. Я вышел из комнаты и проскользнул в ванную, чтобы вымыть руки, а потом – прошел в зал, миновав верёвочную занавеску из множества бамбуковых соломинок. Отец и Энди уже сидели за столом и смотрели телевизор – ведущий обеденных новостей вещал о событиях всех 9-ти городов нашей страны.

Я уселся за край стола, спиной к телевизору и попытался сделать это максимально незаметно. Но отец и Энди так были увлечены новостями, что пройди я между ними и экраном – они бы только сморгнули моё появление. Мама внесла огромное блюдо с запеченной рыбой и поставила его посредине накрытого стола. Якобы, у нас праздник. Мама стала заполнять стол и другими блюдами, а Энди сопровождал это всё возгласами, типа: «Ух-ты!», или «Моё любимое, мам!». Отец же сидел каменным изваянием и глядел только в телевизор, опасаясь пропустить хоть слово из всего того, что повторят ещё и вечером.

Наконец, мама тоже заняла своё место за столом, напротив отца. Энди встал и, с улыбкой, принялся накладывать всем на тарелки печёную картошку со специями. Сколько себя помню, обычно это делал отец, но сейчас он был занят.

« И под конец нашего выпуска» - вещал безупречно поставленный голос за моей спиной. – «Власти Мунплейс и Луналока всё ещё разыскивают беглого преступника. Напоминаем, что Кипрей, по прозвищу Зубоскал, чрезвычайно опасен. Как сообщалось ранее, он нанёс особо тяжкие повреждения троим жителям посёлка Рокс и скрылся. Если кто-то из владеет какой-либо информацией о Кипрее, или знает место его пребывания – немедленно звоните на указанные номера. Любая информация несомненно поможет следствию. И на этом...»

Должно быть, я очень резко развернулся в сторону телевизора, причем не только головой, потому что отец это заметил. Он с подозрением заглянул мне прямо в глаза, не следя больше за экраном, как минуту назад.

- Ты знаешь это чудовище? – медленно, растягивая слова, спросил отец.

Он кивнул в сторону телевизора, где, ещё мгновение назад, показывали изображение Кипрея Зубоскала. Я промолчал. И не я один. Энди тоже глядел на меня с интересом, а мама - первое время попросту делала вид, что ничего особенного и не происходило.

- Говорят, его жертвы чудом выжили, - продолжал отец, выплёвывая на тарелку рыбьи кости. – Уже месяц они разыскивают этого Кипрея. Он имел наглость ещё раз вернуться назад, но местные дали бой. Сообщали, конечно, что он ранен. Но, вряд ли такого амбала могли убить какие-то царапины. Он может быть где угодно, даже здесь, на нашей улице, вконце-концов...

- Избел, хватит, - чуть слышно перебила его мама, и отец беспрекословно повиновался, удовлетворительно усмехнулся и попросил Энди передать ему ещё рыбы.

Мне так хотелось рассказать всё, что я видел собственными глазами. Наплевать на собственные убеждения и выложить всё, не смотря на маму. Рассказать всё – и о происходящем в трактире, и о появлении Кипрея в Доме Утреней Зари – стереть с лица отца эту вечную самодовольную ухмылку. Но я промолчал и покачал головой, выражая на лице только безразличие.

За обедом я вообще мало говорил. Мама что-то спрашивала, но я отвечал односложно, а то и вовсе – просто кивал. Моё отношение к семье отцу очень не нравилось, но он теперь просто наблюдал и заедал своё негодование рыбой и салатами.

После трапезы, я встал из-за стола, коротко, но вежливо, поблагодарил маму за вкусный обед и поспешил вернуться в свою старую спальню. Я слышал за спиной недовольное ворчание, к счастью не во весь голос, потому что мне пришлось бы обернуться. Отец решил не навязчиво напоминать о себе, а в присутствии мамы – особо не дергать. Меня в комнате ждали письма, а Энди уже не раз справлялся с ролью «самого лучшего в мире сына».

Заперев дверь, я выдохнул, стянул с себя рубашку и отбросил на спинку старого деревянного стула – тот тихонько скрипнул, долгое время не испытывая на себе тяжести. Кровать заскрипела ещё жалобнее – в ней я спал с пяти лет. За три года я и забыл, как мне было хорошо здесь, именно в этой комнате. Правда, на стенах уже не висели плакатыIRONGODS, Иена Перри и «Бестиарий» - мама скорее всего отклеила их и сложила в стол сразу же, после того, как я в 19-ть лет нашел свою первую постоянную работу и снял своё собственное жильё. А, кроме этого, так ничего здесь не изменилось, просто было гораздо чище и свежее.

Между боковой стенкой кровати и стеной был узкий зазор, как раз в пачку сигарет толщиной. На него свешивалась часть матраца, целиком накрывая его сверху. В этом тайном зазоре я в юности скрывал всё, что не хотел показывать Энди и родителям. Сегодня же, я вынул оттуда спрятанные письма от Арчи, отыскал темно-коричневый конверт и второй раз развернул полностью исписанный лист А4.

"Настойчивый стук в окно раздался ещё во сне и разбудил Бести. Он разлепил глаза и глянул в ту сторону, откуда на него смотрели два огромных голубых глаза, густо обведённых черной тушью. Глаза, причем, не стали менее очаровательными, когда руки их обладательницы жестами приказали немедленно выбираться из машины.

Бести, не отрывая взгляда от стекла, приподнялся на локтях и неожиданно ощутил, что этого делать не стоило. В общем, если придется спать с кем-то валетом, а поверхность, на которой вы спите, очень узкая – ни в коем случае не стоит делать резкие движения, без ведома второго участника вашей авантюры. Короче говоря, своим внезапным пробуждением Бести пробудил и Нит. Она, потеряв равновесие, скатилась на дно машины.

- Ты-чего-бальд? – сонно пробормотала она, выныривая из-под покрывала и потирая щеку. – Кто-там-ещё? – спросила она, услыхав повторный стук.

Бергамот отсутствовал. Он отрешенно мерил шагами окрестности, не забывая при этом – поглядывать в сторону автомобиля.

- Доброе утро, - сказала обладательница голубых глаз, а с ними - и черно-голубой формы полицейского. – Это ваша машина?

Бести к тому времени уже выбрался из душного салона и столкнулся с колючим утренним холодом. Уставившись на тугую, отливающую золотом, косу на плече девушки, он сказал:

- Доброе утро и вам. Приятно, когда утро начинается с лица красавицы и бодрой прогулки в предрассветной прохладе...

Лицо девушки нахмурилось. Она упустила из виду свою невольную улыбку, и ей это не понравилось ещё больше, чем вынужденное общение с тремя бродягами на холоде.

- Честно говоря – нет. Это не наша, – смилостивился Бести. – Но я догадываюсь, чья она могла быть.

В этот момент, из машины вывалилась и Нит, кое-как сматывая покрывало в рулетик. В очень угловатый рулетик. Волосы её торчали во всех мыслимых и немыслимых направлениях.

- Мы в Мрис идём, - Нит зевнула, прикрываясь ладонью. – Заночевали просто здесь.

- Ночевать в машине. К тому же в чужой – запрещено. – перебила её Голубоглазка. – Если бы мы нашли вас в городе – это был бы штраф. И не малый, – она глянула в сторону синего, погрязшего в песке, приятеля. - А тут...

- А тут... - подхватил Бести, растягиваясь в невинной улыбке.

- Думаю, вам всем стоит поехать с нами и составить заявление, - смягчилась Голубоглазка, и голос её стал не таким холодным, как ранее.

- Заявление? – переспросила Нит, настороженно.

- Да, заявление. О находке этого... - Голубоглазка с жалостью покосилась на покинутый агрегат. - ... автомобиля. Чтобы хозяева быстрее нашлись.

- Замечательно! – радостно воскликнул Бести, потирая руки. – А куда поедем?

Девушка подняла на него глаза и недоверчиво покачала головой. Она как будто не могла смекнуть, что из себя представляет Бести. Всерьёз говорит, или пытается подшутить над ней.

- В Мрис, - бросила она и приказала следовать за собой в небесно-голубой автомобиль патруля, припаркованный чуть дальше.

- Замечательно!!! – повторил Бести, но на этот раз – намного громче.

Бергамот всё ещё утаптывал песок, когда Бести и Нит утрамбовали свои пожитки в багажник патрульной машины. За рулём отыскался ещё один полицейский, скорее всего куратор Голубоглазки. Он сидел и потягивал кофе, пока та выполняла всю работу.

Тронулись в путь, а Бести поинтересовался – почему они не вызывают эвакуатор? Напарник Голубоглазки – лысеющий дядька с глазами сенбернара – поднял брови и объяснил, что их городские власти не особо обрадуются, если за каждую пригородную эвакуацию им будут предоставлять счета. Другое дело – когда автомобиль простоит под открытым небом больше двух недель.

Мрис стремительно приближался, и Бергамоту, кажется, этот факт поднимал настроение. Он сидел у окна и наслаждался поездкой, абсолютно не обращая внимания на разговоры в салоне.

А в Мрисе уже всё цвело – от уличных клумб, до воды в реке. Впервые Бести выпало наблюдать такое буйство цветов, даже многоэтажные высотки – и те в многоярусной зелени. Бести бывал здесь, но только зимой, и только несколько дней. Тогда он наблюдал лишь черные стволы деревьев и голые ветки кустов вдоль улиц.

Участок был невзрачным и спрятанным от глаз прохожих за широкими лапами ёлок. Потом им, как бы между прочим, сообщили, что соседняя улица граничит с вокзалом. По коридору, по меж множества стеклянных дверей их вели как настоящих арестантов. Бести поинтересовался о наличии наручников, на случай, если он попытается сбежать. Голубоглазка даже не обернулась, а Собачьи глаза – закашлялся.

У сопровождающих Бергамота, Нит и Бести не имелось своего личного кабинета. Зато, у них имелся стол – один на двоих – в углу общего зала, где за своими, аналогичными, столиками трудились другие блюстители порядка. Другие блюстители порядка тоже заинтересовались необычной процессией и на несколько секунд даже отложили свои утренние дела. Собачьи глаза шел замыкающим и пожимал руки своим коллегам.

Стол Собачьих глаз и Голубоглазки заполонили папки с синими корешками, а также – великое множество маленьких фигурок. Фигурки представляли собой самых разных персонажей, из самых популярных мультфильмов, за последние 20 лет, наверное. Они рассыпались большей своей частью на одной стороне стола, и Бести точно определил кому именно принадлежат мультяшки, и явно – не Голубоглазке. Она села за стол, на стороне которого лежала аккуратная пачка белой бумаги. Девушка вытащила оттуда два листа и, вместе с ручкой, уложила рядом с Бести, на не захваченную мультяшками территорию.

Собачьи глаза тем временем попытался уступить Нит свой стул, но она со сверхъестественной скоростью уже перемахнула за правое плечо Бести, чтобы помочь ему получше припомнить факты о Синем Галстуке.

Бергамот по-прежнему молчал, скрестив руки и ноги, и безраздельно владея занятым стулом. Своим только выражением лица он показывал, что общение с полицией в его планы не входит.

На взгляд Бести – заявление вышло на славу – там было всё. И причина, и следствие, и всё остальное. Бести повторил его в двух копиях – вторую оставили ему, и он сказал, что будет хранить её, как память. Голубоглазка подхватила первый лист и унесла его куда-то. Все действия она выполняла с дикой скоростью, чтобы поскорее покончить с этим и пойти выпить кофе.

- Вы свободны, - сказал Собачьи глаза. – Предъявите паспорта и можете идти.

- А почему вы не спросили о паспортах до того, как писать заявление? – спросил Бести.

Собачьи глаза ухмыльнулся и поискал поблизости свою напарницу.

- У Гвин сегодня второй день практики. Она ещё не завтракала. Не хотел задерживать, - объяснил он в полголоса.

У всех троих документы были в порядке. Бергамот вынул какую-то карту в черной коже и, лишь на несколько секунд, задержал её перед глазами полицейского, тут же пряча её во внутреннем кармане пиджака. Паспорт Нит из кармана выходил неохотно, частично приняв форму самого бокового кармана её узких штанов. А когда Собачьи глаза открыл его – из под обложки на стол высыпались несколько люн и целая стопка спрессованных разноцветных бумажек. Нит, обыденным жестом, сгребла это всё добро и снова затолкала карман.

- И как там тебя полностью зовут? – спросил Бести, когда они пожали руки патрульному и шагали по коридору на улицу.

- Аконит. Просто Аконит. – ответила Нит, взваливая на плечи свой рюкзак.

Арчибальд Бести

8 мая 4020г."