громче чем слова || киса

утро в комнате насти наступило не сразу — оно словно кралось, мягко вползая в щели между оконными рамами, преломляясь в тусклых пятнах света на старом ковре и застывая на стенах, покрытых граффити, следами пальцев, и выцветшими в наклейками. воздух был тёплый, тяжеловатый — пахло краской, слегка пылью, и чем-то знакомым, домашним. комната будто жила своей жизнью: в углу тлела лампочка, которую настя забыла выключить, а с подоконника доносился глухой уличный гул — город просыпался.

настя спала, крепко уткнувшись лицом в подушку, одна нога вылезла из-под одеяла, футболка сбилась на плече. сон держал её, как плотная вата — она была где-то между и не спешила возвращаться в реальность. пока... не раздался знакомый глухой стук по косяку.

— настя, вставай.

голос гены, слегка прокуренный, немного глухой от сна, но уже собранный. дверь скрипнула, он просунул голову внутрь. на нём была та самая растянутая майка с пятном от машинного масла, и всё то же лёгкое хмурое выражение, как будто он по привычке ждал, что она начнёт огрызаться.

— сегодня в клубе дискач. местный, но вроде нормальный движ будет. если хочешь — можешь сходить.

он произнёс это небрежно, будто просто пробрасывал информацию. но в голосе была теплинка — редкая, как тихий жест внимания. он чуть подвинул сигарету из уголка рта, глянул на неё исподлобья.

— только если пойдёшь, оденься по-человечески.

настя, не поднимаясь, бормотнула в подушку:

— а кто будет? — голос хриплый, как после простуды. — парни будут?
— киса, хэнк и мел?
— да.

гена пожал плечами.

— думаю, будут. я слышал, что киса с ними в доле за аппаратуру. значит, точно появятся.

настя медленно перевернулась на спину, глядя в потолок. пряди волос прилипли к щеке, губы слегка растянулись в сонной улыбке. что-то внутри приятно кольнуло — мысль, что она увидит кису, была неожиданно тёплой.

гена уже уходил, но остановился в дверях.

— если надумаешь — скажи. до восьми решай. и не забудь поесть, а то потом опять с ног валишься.

дверь закрылась, оставив в комнате мягкое послевкусие его слов.

настя осталась лежать. комната была тёплая, вся в лёгком утреннем полумраке, с запотевшими окнами и отблесками света на банках с кисточками. она потянулась, скомкала простыню в кулаке и улыбнулась шире. сегодня было ощущение какого-то начала. простого, но живого.

может, всё не зря.

настя лежала ещё какое-то время, наблюдая, как луч света ползёт по стене, задевая её старый плакат с фараоном. потом неохотно протянула руку к тумбочке, нащупала свой потёртый телефон. он вибрировал слабо, будто стеснялся — экран мигал слабым светом в полумраке комнаты.

на экране горело новое сообщение. от кисы.
она моргнула, села, прищурилась — глаза ещё не привыкли к свету. сообщение было коротким:

— ты идёшь сегодня на дискач?

настя села поудобнее, поджав под себя ногу. сердце чуть учащённо забилось — просто от осознания того, что он уже подумал о ней с утра. она не стала сразу отвечать. потянулась, поправила волосы, стянула с себя одеяло, отбросила его на край кровати.

спустя минуту она ответила.

            гена сказал, что можно. но я ещё не —
            решила.

ответ пришёл почти сразу, будто он ждал.

— решай, чё там думать. всё равно ничего лучше сегодня не произойдёт.

потом — ещё одно сообщение.

— без тебя там скучно будет. серьёзно.

она чуть улыбнулась, покусала губу, будто споря сама с собой. ей нравилось, как он пишет. просто, без давления, но с этим своим уличным тоном — будто не уговаривает, а дразнит.

                                            а ты точно будешь? —               

— буду. ради тебя, даже почищу кеды.

— мел уже при параде, хэнк дует колонку, чтоб работала. без шуток — будет движ.

настя засмеялась — коротко, в себя. у него всегда получалось это: разбить её хмурое утро чем-то лёгким, тёплым, почти забытым.

    ладно. только если ты меня встретишь. —       

пауза.

— договорились. в 21.00 только ты не опаздывай, звезда.

она отложила телефон на грудь и лежала, глядя в потолок. от этого короткого разговора стало как-то светлее, как будто город за окном сменил ритм, и в нём появилось место для чего-то хорошего.

сегодня она пойдёт. потому что действительно хотелось — впервые за долгое время.

настя спустила ноги с кровати, потянулась, зевнув, и побрела босиком по прохладному полу — по старым, скрипучим доскам, кое-где заляпанным краской, кое-где — заплатками линолеума. на ней была только растянутая футболка и тонкие шорты, волосы спутаны, но глаза уже бодрствовали — живые, с каким-то мягким светом внутри.

на кухне пахло жареным — гена что-то готовил, и теперь из старой сковородки валил пар, а на столе стояла кружка с недопитым кофе, пачка дешёвых сигарет и раскрытая газета. радио на подоконнике тихо трещало, выдавая глухой бит и редкие слова ди-джея, который явно говорил в полусне.

гена стоял у плиты в той же майке, в которой её будил, и в спортивных штанах. он обернулся, заметив, как она вошла, и хмыкнул, кивнув в сторону стола.

настя на ходу накинула на плечи старый свитер, села за стол и уткнулась в кружку, вдыхая аромат чая.

— я пойду сегодня. на дискач, — сказала она просто, без лишнего драматизма.

гена приподнял бровь, не поворачиваясь — переворачивал яичницу на сковородке.

— а-а, вот как. значит, уговорил тебя киса?

он сказал это нарочито серьёзно, чуть растягивая имя, будто пробуя его на вкус.

настя вздохнула, уставилась в кружку.

— никто меня не уговаривал, — буркнула она.

гена обернулся, сел рядом, взяв сигарету с подоконника. зажёг, глядя на неё сквозь сизый дым, и усмехнулся.

— ну да, конечно. просто совпадение — киса написал что идёт, и ты сразу тоже. чисто звёзды сошлись.

настя закатила глаза, но не спорила. слишком уж точно он попал.

— просто захотелось развеяться. что-то вроде этого.

— развеяться — это хорошо, — кивнул гена. — только смотри, чтобы не разнесло. там народ будет разный. не только наши.

он говорил без злости, скорее с привычным недоверием. как будто снова чувствовал себя за неё ответственным, даже если не признавал это вслух.

— я с кисой встречусь у двора. всё нормально будет, — тихо сказала она.

он прищурился, затянулся, а потом кивнул, будто принял её слова как договор.

— ну смотри. будет фигня — звони.

он протянул ей тарелку с хлебом и яичницей.

— на, поешь. а то на голодный желудок танцы — себе дороже.

настя взяла тарелку, чуть улыбнулась, и в её улыбке было что-то между благодарностью и тихой нежностью. она не сказала ничего вслух, но в её взгляде читалось: «спасибо, что волнуешься, даже если не умеешь это показывать».

кухня наполнилась звуками обычного утра — скрежет вилки о тарелку, треск радио, и еле слышное покашливание старого дома. всё было, как всегда, но внутри насти уже начинался какой-то другой день. не серый. живой.

к вечеру в комнате насти сгущались синие сумерки, подсвеченные только слабым светом из тусклой лампы, заваленной старыми абажурами и краской. с потолка свисала тонкая паутинка, а в колонке на полу глухо звучал какой-то затертый трек сектор газа в перемешку с хрипами ленты. она стояла у зеркала, облокотившись одной рукой на край комода, и медленно, сосредоточенно приводила себя в порядок — собиралась на дискач, как будто это был ритуал.

на кровати уже лежала клетчатая рубашка — красно-чёрная, мужского кроя, но висела она на ней очень даже привлекательно. под ней — чёрная майка, сетка на ногах, вечно спутанные волосы уже расчёсаны и уложены. настя аккуратно выровняла чёлку, провела ладонью по темным прядям — каждая деталь имела значение.

на губы легла густая тёмная помада, как вторая кожа — ровно, уверенно. губы стали выразительнее. под глазами — аккуратные стрелки, удлиняющие взгляд. она добавила немного теней.

в уши — большие серьги-кольца, холодные, как утренний кофе гены. на шею — чёрный бархатный чокер, туго, почти как ошейник. он напоминал ей, что всё ещё можно держать себя в кулаке.

из шкафа настя вытащила потёртые вансы — в чёрно-белую шахматку, немного сбитые, но любимые. они уже многое прошли вместе — ночи на крыше, беседы в подворотнях, пыльные дороги и осенние дворы.

на плечо — рюкзак, старый, с кожаной патиной и потертостями, набитый всякой мелочью: пачкой сигарет, рассыпавшейся мелочью, фломастерами, блокнотом и конфетами из ларька. она глянула в зеркало в последний раз, хмыкнула

настя выглядела такой, с которой лучше не спорить, но хочется слушать.

когда за окном совсем стемнело, она выдохнула, взяла телефон и медленно вышла из комнаты, оставляя за собой лёгкий аромат дешёвой пудры, дыма и электричества.

настя остановилась перед дверью кухни, поправляя чёрную майку под рубашкой. сердце слегка колотилось — вроде бы ничего особенного, просто дискач... но почему-то в этот вечер всё чувствовалось иначе. она глубоко вдохнула и, прикусив губу, заглянула внутрь:

— гена... я пошла.

гена, развалившийся за столом с кружкой чая, поднял на неё взгляд из-под лба. телевизор фоново бубнил какую-то ерунду, но в комнате сразу стало тише, будто что-то в воздухе изменилось. он медленно поставил кружку, не отрываясь уставился на сестру — с ног до головы.

сначала — на волосы. идеально уложенные, темный холод отбивал свет лампы. помада, серьги, чокер... он мельком перевёл взгляд на рваную сетку на ногах и клетчатую рубашку поверх всего этого хаоса. гена присвистнул, не удержавшись.

— ого... — протянул он, хмыкнув.

— я чёт не думал, что ты в образ войдёшь как джокер в спектакль. это ж надо так — мрачняк с глянцем...

она усмехнулась уголками губ.

— ты сам говорил: или выделяйся, или сиди дома. я выделяюсь.

гена замолчал. в этом ответе чувствовалось, что настя уже не просто его младшая сестра, которой нужно говорить, во сколько вернуться. она выросла. и выглядела как будто была из какой-то другой, взрослой жизни, в которую он сам однажды шагнул — и не смог вернуться.

— слушай, — пробормотал он уже мягче. — если эти три идиота — киса, хэнк и мел — будут творить херню, ты мне напиши. и вообще... скажи им, что я в курсе. особенно твоему кисе, который смотрит, как будто ты конфета в его проклятой жизни.

настя только фыркнула.

— ты же сам его любишь, гена. они твои друзья.

— ну вот пусть и ведёт себя, как друг, а не как пес влюблённый, — пробурчал гена, снова поднимая кружку.

она развернулась к выходу, и уже уходя, услышала в спину

— и да... ты красивая. только не говори, что я это сказал.

дверь подъезда с глухим стуком закрылась за ней. снаружи пахло пылью, прогретым асфальтом и вечерним воздухом. солнце уже почти село, но небо всё ещё светилось — сиренево-оранжевый закат растянулся над крышами, будто кто-то разлил чернила на ватман. вдалеке слышались редкие шаги, звон велосипедной цепи, в открытых окнах играло радио. город замирал, готовясь к ночной суете.

возле подъезда, чуть в стороне, стоял киса. его худощавая фигура, привычная кофта, руки в карманах. он стоял, слегка покачиваясь с пятки на носок, будто не мог стоять на месте. лицо было спокойно, но в глазах — то самое напряжение перед встречей, которая важна.

увидев настю, он не улыбнулся широко — просто взгляд стал мягче, теплее. он провёл глазами по её образу, будто стараясь запомнить каждую деталь: сетку на ногах, рюкзак, кольца в ушах, этот уязвимый макияж.

— ты как будто с обложки песни, которую я никогда не найду, — сказал он негромко.

настя не ответила, просто встала рядом, глядя на небо. они постояли в молчании, в котором не было неловкости. где-то вдалеке лаяла собака, кто-то хлопал дверью, жизнь шла своим чередом — но для них этот момент был отделен, как пленка над плёнкой.

в этом закате, в уличной пыли и светящихся окнах домов они будто растворились. и всё начиналось именно с этого момента.

настя подошла ближе, слегка приподняв бровь, но в глазах светилась тёплая улыбка. киса чуть вытянулся, как будто не знал — дотрагиваться к ней или нет, но не успел ничего сказать — она уже шагнула к нему и обняла.

это было не притворное, не скованное объятие. настя прижалась к нему боком, обвив руками чуть выше пояса. киса, немного растерянный, аккуратно положил руки ей на плечи, будто боялся задеть что-то хрупкое. он пах мятой и сигаретами, а она — пыльной пудрой и вечерним воздухом. их движения были осторожными, но в этом моменте было что-то до невозможности милое и домашнее. в нём не было ничего напускного — только тёплая искренность, которой в их жизнях порой так не хватало.

— привет, — прошептала настя, чуть отстраняясь, но оставляя ладонь на его груди.

— привет, — ответил киса с легкой улыбкой, смотря в её глаза, будто видел их впервые. — ты шикарная. гена живой после этого?

настя фыркнула, закатив глаза:

— он сначала присвистнул, потом сказал, что я как джокер. потом — что красивая.

киса рассмеялся, тихо, почти под нос, и, сунув руки в карманы, кивнул в сторону улицы:

— пойдём? пока клуб не закрылся от такой красоты.

они двинулись вперёд, шаг в шаг, не спеша. вечер укрывал город полутенью, уличные фонари уже начали мерцать, в окнах квартир зажигались жёлтые огни, и весь мир казался тёплым, живым. настя рассказывала про то, как искала колготки в сетку, но случайно нашла старую кассету с нирваной, и киса тут же начал вспоминать, как однажды с мелом заблудился по пути в клуб, потому что они спорили, почему умер курт кобейн.

разговоры были ни о чём и обо всём сразу: про музыку, про нелепые истории с детства, про дворы, где все друг друга знали, про вкус дешёвой газировки и сигарет, которые когда-то пробовали украдкой. они говорили как будто всё это было бесконечным — этот путь, этот вечер, этот разговор.

и каждый шаг насти рядом с кисой казался немного легче, чем предыдущий.

они свернули за угол, и на пустом в дневное время переулке уже светились красные неоновые буквы — «КЛУБ ВОСТОК». потрёпанная вывеска мигала, словно нервничала, а из-под металлической двери доносился гул — басы, крики, удары — клуб жил своей хаотичной, громкой жизнью.

возле входа, чуть в стороне от толпы, стояли хэнк и мел. хэнк — с сигаретой в зубах, в старой джинсовке, закатанной по локоть, а мел — в спортивной куртке, которую он, как обычно, носил поверх рубашки с воротником, выглядывающим из-под молнии. они болтали с каким-то знакомым, но, заметив настю и кису, сразу отлипли от стены.

— во! — сказал мел, радостно. — а вот и наши звёзды вечера! настя, ты как будто с постера.

хэнк прищурился, глядя на настю с ухмылкой

они вошли в клуб, протиснувшись мимо хмурого охранника и толпы на входе. внутри было темно, только свет от стробоскопов и ламп освещал танцпол пятнами. пахло перегретым телом, дешёвым алкоголем, сигаретами и пылью старого потолка. потолок был низким, с вентиляцией, которая почти не работала, и от этого воздух был густой и влажный. на стенах — граффити, какие-то старые постеры, и свет от прожекторов, который метался по залу, создавая ощущение вечного движения.

в колонках уже гремела музыка — тяжёлая, знакомая:

"кирюша не тупи, ты ближе подойди,
я не туплю я просто не хочу в тебя войти а"

— пошлая молли. хэнк узнал трек с первых нот и крикнул:

— даа! вот теперь я чувствую, что пятница!

киса ухмыльнулся и наклонился к насте, чтобы перекричать музыку:

— хэнк сейчас улетит первый

настя засмеялась. сердце у неё гулко стучало — от звука, от света, от того, что рядом свои, и весь этот клуб, с его грязными стенами, музыкой, диким светом и сумасшедшей атмосферой — казался не просто местом. он был убежищем.

и всё, что было за его пределами — проблемы, страхи, воспоминания — растворялось под треки и ритмы ног,

мощные басы ударяли по телу, создавая ощущение того, что всё вокруг пульсирует в такт музыке. их встречала плотная толпа людей, которые либо танцевали, либо сидели за столиками, поглощая алкоголь. все выглядели расслабленно, но атмосферу пропитывал запах сигарет и чего-то более сильного — наркотиков. несмотря на это, никто не делал вид, что всё это не существует. в клубе царила некая хаотичная свобода, но она была вкраплена в чёрную дыру клубной ночи, где не всегда можно было предсказать, что будет через минуту.

настя ощутила лёгкое беспокойство, как будто клубное пространство становилось всё более чуждым для неё, но она пыталась не показывать этого. киса, увидев её взгляд, слегка прищурился, но не сказал ни слова. он понимал, что между ними есть какая-то преграда, которая с каждым шагом становится только более заметной.

мел с хэнком, напротив, были уже в центре событий, они тут же растворились в потоке людей. мел тут же нашел компанию, к которой присоединился, а хэнк отшучивался с кем-то, но его взгляд несколько раз возвращался к насте и кисе, как будто он тоже ощущал, что в их отношения вмешался какой-то туман.

тем временем клуб поглощал их, и каждый из них, несмотря на свою компанию, чувствовал себя немного одиноко, как будто этот клуб — это не место для настоящей дружбы.

со временем настя чувствовала, как алкоголь всё сильнее подбирается к ней. сначала всё было весело — смех, танцы, разговоры, но теперь в её голове становилось всё более мутно. она немного запуталась в чувствах, и её настроения начали колебаться. всё вокруг казалось слишком ярким, слишком громким, и от этого ей становилось немного не по себе. с каждым глотком из стакана её беспокойство только усиливалось.

после ещё одного бокала настя решила немного выдохнуть и вышла к туалетам. она не могла больше быть в центре этой суеты, где все танцевали и смеялись, пока её собственное чувство дискомфорта нарастало. подойдя к стене возле дверей туалета, она оперлась на холодную плитку, закрывая глаза от ярких огней и гудящей музыки. её взгляд был немного затуманен, а мысли путались.

настя достала сигарету и, затянувшись, выдохнула, пытаясь хоть немного успокоиться. курение всегда помогало ей снять напряжение, но сейчас было похоже, что даже сигарета не приносит того облегчения, которое она ожидала. каждое вдохновение лишь усиливало чувство одиночества, которое росло внутри. она ощущала себя как бы на периферии происходящего — как будто все вокруг были заняты собой, а она осталась где-то в стороне.

её рука слегка дрожала, когда она сжимала сигарету, и настя почувствовала, как эмоции, которые она пыталась скрыть, начинают прорваться наружу. её взгляд был потерянным, а в груди засела тяжесть — грусть, которая накрыла её вместе с опьянением. она не знала, что делать с этим состоянием, как справиться с тем, что её мир немного перестал быть таким ясным и понятным, как раньше.

когда клубная музыка доносилась сквозь стены, и кто-то проходил мимо, настя ненадолго подняла глаза, но тут же отвернулась, чтобы не дать никому увидеть её внутреннюю борьбу. её мысли снова сбивались, и она оперлась лбом на холодную стену, вдыхая ещё одну порцию дыма, пытаясь найти хоть какое-то успокоение в этом клубе, полном чужих лиц и ощущений.

киса заметил её ещё с того момента, как она отошла к туалетам. его шаги были неуверенными, но он шёл в её сторону, будто интуитивно ощущая, что с настей что-то не так. он тоже был пьян, слегка покачиваясь, но его взгляд был всё ещё ясным, а его чувства пронзали всё, что происходило вокруг. он не был в настроении веселиться, как остальные, и вместо того чтобы растворяться в толпе, чувствовал, что его внимание привлекла настя, которую он знал хорошо, и её нынешнее состояние вызывало у него беспокойство.

когда он подошёл к ней, она не подняла глаз, не сразу заметив его, всё ещё стоя с сигаретой в руке и уставившись в пустоту. киса остановился рядом, не смущаясь, что они оба в алкогольном опьянении. он мягко спросил, голос чуть хриплый от выпитого:

— что случилось? ты как-то странно выглядишь.

настя подняла взгляд на него, но сразу не ответила. её глаза были затуманены не только алкоголем, но и эмоциями, которые она пыталась скрыть. вместо слов она молча шагнула к нему и обняла его, как будто этот жест был последним прибежищем от всего, что происходило вокруг. киса застыл на мгновение, но вскоре понял, что ей нужно просто быть рядом, и сам обнял её, слегка погладив по спине.

всё было понятно без слов. она не хотела разговаривать, но её тело искало успокоения, и он был тем человеком, к которому она могла обратиться, даже не произнеся ни единого слова. поняв это, киса вздохнул, отпустив её из объятий, но оставив руки на её плечах.

— хочешь, пойдём в туалет? там хотя бы можно поговорить, — сказал он тихо, почти шепотом. его голос был более мягким, чем обычно, потому что он точно знал, что насте нужно не что-то внешнее, а просто возможность выразить свои чувства.

настя молча кивнула и, не отпуская его, пошла с ним, чувствуя, как всё вокруг становится менее тревожным. с ним ей было как-то легче, хотя она всё ещё не могла понять, что с ней происходит.

киса и настя, не размыкая шаг, медленно направились к туалету. он держал её за плечи, словно опасаясь, что она вдруг исчезнет или упадёт под тяжестью всего, что копилось в ней. настя немного спотыкалась, её движения были мягкие, как будто в полусне, а сама она молчала, будто слова уже не имели смысла.

дверь в туалет скрипнула, пропуская их внутрь. как только она закрылась за ними, громкий гул музыки стал ещё более ощутимым — он вибрировал сквозь стены, пол, воздух, будто пронизывал их изнутри. это было не похоже на песню — скорее, как грохот, хаотичный поток басов, синтезаторов и рваных ритмов. они оба прислушались, но не могли понять, что за трек играет: всё сливалось в один мутный шум, от которого немного закладывало уши.

свет в туалете был тусклым, слабо мерцал лампой на потолке, которая то мигала, то дёргалась от вибраций баса, как будто не выдерживала всего этого давления. плитка была холодной, немного липкой от влаги и пота, а в углах виднелись чьи-то забытые куртки и пустые бутылки. в зеркале отражались их силуэты — усталые, смазанные, как в дурном сне. на одной из стен кто-то нацарапал что-то непонятное — буквы расплывались, как мысли в пьяной голове.

киса обернулся к насте и мягко положил ладонь ей на спину.

— тут не супер, но хоть тише, — сказал он, почти улыбаясь, хотя на самом деле чувствовал тяжесть в груди.

настя опустилась на край раковины, опершись на неё ладонями. она молчала, лишь покачивала головой в такт несуществующему ритму. киса стоял рядом, переглядываясь с ней через зеркало. он смотрел, как она собирается с мыслями, как её ресницы дрожат, как она снова достаёт сигарету, даже не зажигая — просто держит в руках.

— не понимаю... — вдруг прошептала она. — чего-то не хватает, кис... или наоборот — слишком много всего.

он кивнул, даже не зная, что ответить. музыка гудела, словно далёкий рев под кожей, а в этом маленьком, заплеванном помещении было столько тишины между ними, что слова казались лишними.

настя всё ещё сидела на краю раковины, опустив голову, словно борясь с какой-то внутренней бурей. Её пальцы теребили край рукава, а сигарета так и осталась незажжённой в другой руке — ей просто нужно было что-то держать. в клубе за стенами продолжалась вакханалия: глухие басы ударяли по стенам, будто сердце клуба било вразнобой. но здесь, в этом грязном, промозглом туалете, всё было как будто в замедленной съёмке.

киса устроился на закрытом унитазе, раскинув локти по коленям. он держал сигарету в зубах и молча смотрел на настю, дым поднимался лениво, вился в тусклом свете лампы. его взгляд был внимательным, спокойным — не лез с вопросами, не перебивал, просто был рядом. это и дало Насте толчок начать говорить.

— я не знаю, что со мной... — начала она, почти шёпотом. голос дрожал, как будто ей было стыдно за собственные чувства. — всё будто стало странным. люди, я сама... будто я выпала из своей жизни и не могу обратно вернуться.

киса кивнул, не спеша, выпуская дым, который потянулся вверх к треснутому потолку.

— я думала, что если тусануть с вами, если напиться, повеселиться — станет легче. а стало только пусто. как будто я здесь, а меня всё равно нет.

она замолчала, уткнулась взглядом в плитку, напряжённо кусая губу.

— и с тобой... — проговорила настя, уже тише. — я не понимаю, как мне с тобой быть. раньше всё было легко. а сейчас... будто всё усложнилось. ты вроде рядом, а будто не тот.

киса опустил глаза, медленно докуривая. он знал, что она говорит правду. знал, что они оба изменились. он тоже это чувствовал, но не умел так говорить. он молчал не потому что ему всё равно — наоборот. просто в такие моменты тишина говорила за него лучше любых слов.

— извини, — сказала она неожиданно. — за то, что стала... такой. ненормальной.

киса выкинул окурок в угол и встал, подойдя ближе. он аккуратно взял её ладонь.

— не извиняйся, — тихо сказал он. — ты живая. а значит — нормальная.

и они оба снова замолчали, в этой полутемной клетке, где музыка звучала, как сердцебиение чего-то большого, далёкого и чужого.

настя сидела на раковине, как будто вся сжалась внутрь себя, скрутилась в клубок, который невозможно было распутать. её плечи дрожали, не от холода, а от того, что внутри неё давно уже копилось — тихо, незаметно, но с каждым днём становилось всё тяжелее. она наконец зажгла сигарету, но затяжка получилась резкой, будто она не умела дышать — только задыхаться.

киса всё ещё стоял рядом, прислонившись к стене, смотрел на неё внимательно, спокойно, давая ей время. и она, будто не выдержав, заговорила — голос низкий, уставший, немного сиплый от дыма и сдержанных слёз.

— ты знаешь, кис... эта тревога... она как ржавая железная штука внутри, — она делала паузы, будто выковыривала слова из самого нутра. — каждое утро я просыпаюсь, и она уже тут. до завтрака, до мыслей. просто внутри. тупо давит на грудь. даже если день хороший — она всё равно никуда не уходит. только притворяется.

она опустила взгляд, её волосы упали на лицо, затеняя глаза. сигарета чуть подрагивала в пальцах.

— я не могу просто жить. улыбаться. учиться. дышать, блядь. всё время будто должна что-то сделать, кому-то что-то доказать, не облажаться. а внутри — пусто. или наоборот — тесно. так тесно, что жить больно.

киса не отвечал. он просто слушал. для неё это было важнее любых «я понимаю» и «всё пройдёт».

настя вдохнула поглубже, потом выдохнула, не глядя на него, и добавила чуть тише:

— и в этом всём дерьме... единственное, что меня хоть как-то спасает — это ты.

она резко повернулась к нему, глаза покрасневшие, голос чуть дрожал:

— не знаю почему, серьёзно. ты просто есть. иногда молчишь, иногда шутишь, иногда бесишь... но когда ты рядом — я не боюсь так сильно. как будто тревога отступает. как будто я... не одна в этой хуйне.

она заткнулась, испугавшись собственной откровенности. в голове уже прокручивался поток мыслей: «зачем сказала? глупо. слишком. он не так поймёт».

но киса подошёл ближе и сел рядом, не говоря ни слова. просто сел. и был. и этого ей сейчас было достаточно.

киса молчал. несколько секунд — долгих, наполненных чем-то неуловимым, тяжёлым. Он сидел рядом с настей, чувствуя, как внутри всё резко затихло, как будто клубная музыка за стенами перестала существовать. осталась только она — с её исповедью, с её сигаретой, с её дрожащими пальцами, и он сам — будто пойманный в этот момент, где всё искреннее и без прикрас.

он посмотрел на неё. долго. без лишней жалости, без натянутой реакции. просто внимательно, с теплом в глазах. потом медленно провёл рукой по затылку, будто ища слова.

— знаешь, — начал он тихо, хрипловато, — ты это сейчас сказала... и у меня, будто кто-то в груди что-то повернул. щелчок такой. типо... будто я нужен. по-настоящему. не просто «за компанию», не «поржать»... а вот так.

он усмехнулся, почти безрадостно, но с искренностью, которую он редко показывал.

— я всегда думал, что ты сильная. такая, что всех переживёт. а ты тут сидишь и говоришь, что внутри всё разваливается, и... блядь, настя, мне хочется взять и забрать у тебя всё это дерьмо. всё. чтобы ты хотя бы один день могла просто жить. без тревоги. без этого давления. без этого веса.

он потянулся к ней, положил ладонь на её колено — легко, не навязчиво, просто чтобы она знала: он здесь. он рядом.

— я... не знаю, как тебя спасти, если честно. не знаю, как эту хуйню из тебя вытащить. но если ты говоришь, что я тебя хоть чуть-чуть спасаю — я тут. я рядом. и я не уйду, пока тебе это нужно.

он замолчал. лицо было немного напряжённым — не от страха, а от глубокой внутренней ответственности, которую он в этот момент осознал. он не был идеальным. он не умел красиво говорить. но в нём не было фальши.

— ты мне тоже важна, — добавил он уже тише. — может, даже больше, чем я до этого сам себе признавал.

настя не сразу отреагировала. она просто смотрела на него, а внутри — как будто на секунду отпустило. не полностью. но отпустило. и это было впервые за долгое время.

они сидели рядом, тесно, колено к колену, и казалось, что этот маленький, прокуренный, облупленный туалет на пару минут стал единственным тихим местом во всём мире. музыка за стенами всё так же била в бетон, но они уже не замечали её — будто находились в каком-то отдельном пузыре, где нет толпы, нет шума, нет чужих лиц. только они двое.

настя чуть повернулась к нему, и её плечо легко коснулось его руки. киса не отстранился, наоборот — медленно, почти неуловимо, провёл пальцами по внутренней стороне её запястья. никакой навязчивости, просто жест — тихий, живой, такой, который чувствуется кожей глубже, чем словами. настя вздрогнула, но не отстранилась. наоборот — чуть ближе придвинулась, позволив себе облокотиться на его плечо.

— у тебя руки тёплые, — тихо сказала она, почти удивлённо.
Киса хмыкнул.
— а у тебя — ледяные. ты всегда такая? или только когда паникуешь?

— когда думаю слишком много.
— значит, почти всегда.

они оба чуть улыбнулись. эта улыбка была не про веселье — про понимание, про облегчение от того, что кому-то можно просто быть. без ролей. без нужды держаться.

киса медленно взял её ладонь, переплёл пальцы с её — так, будто это было самое естественное движение. настя посмотрела на их сцепленные руки, потом на него.

— ты знаешь, я раньше боялась кому-то говорить такое. про тревогу. про тебя. про себя, вообще.
— а теперь? — тихо спросил он.
— теперь всё равно страшно. но как будто меньше.

он кивнул, не отпуская руки.

— страх — это нормально. ты просто больше не одна в нём.

и снова — тишина, но уже тёплая. в этом молчании больше было сказано, чем во всей ночной суете. настя опустила голову на его плечо, глаза полуприкрылись, дыхание выровнялось. киса не двигался — просто сидел, глядя вперёд, как будто охранял этот их крошечный, зыбкий покой от остального мира.

настя ещё немного сидела, прислонившись к плечу кисы, чувствуя, как её разум постепенно проясняется от этих спокойных минут, но вместе с этим приходило и ощущение внутренней усталости. глубокой, вязкой — не только от алкоголя, но от самой атмосферы клуба, от чужих голосов, от собственной тревоги, которая снова где-то шевелилась на задворках сознания.

она тихо выдохнула и сказала, почти в пространство:

— кис... я хочу домой.

киса сразу повернул голову, взглянул на неё серьёзно:

— ну всё, значит, идём. я тебя провожу.

— да нет... не надо. нормально всё, — попыталась она возразить, выпрямляясь. — я дойду сама, честно. тут недалеко же.

киса нахмурился, голос стал чуть жёстче, но без злости.

— насть, ну ты чего. у тебя башка в тумане, руки дрожат. а на улице ночь, люди всякие... малоли что. я не отпущу тебя одну, даже не уговаривай.

она посмотрела на него — упрямого, решительного, пьяного, но всё равно очень трезвого в своей заботе. немного поворчала под нос:

— упрямый ты, как баран...

— а ты как котёнок, который потеряется, если отпустить, — хмыкнул он. — всё, решено. только сначала найдём хэнка с мелом, надо сказать, что уходим.

они выбрались из туалета обратно в гул клуба. свет был ещё более резким после полумрака, всё казалось каким-то неестественным — неон отражался от потных лиц, кто-то курил прямо на танцполе, кто-то смеялся слишком громко. настя чувствовала себя здесь чужой.

они протиснулись сквозь толпу, пока наконец не нашли хэнка и мела. хэнк сидел на диванчике с каким-то знакомым типом, жестикулируя в полупьяном разговоре, а мел стоял рядом, жуя жвачку и лениво сканируя толпу.

— о! — хэнк, заметив их, поднял руку. — эй, куда вы? всё ж только начинается!

— настю провожу, — ответил киса спокойно. — ей нехорошо.

мел удивлённо поднял брови:

— серьёзно? настя и не выдержала? мир рухнул.

настя лишь устало улыбнулась, не в силах спорить.

— береги её, кис, — сказал хэнк уже более серьёзно. — ну, ты понял.

— само собой, — кивнул тот. — вы тут не сильно угробьтесь.

— а ты ей воды хоть купи по дороге, — буркнул мел, — а то сдохнет по пути.

настя тихо усмехнулась, махнула ребятам и, взяв кису за руку, потянула к выходу. двери клуба за ними захлопнулись с глухим стуком, и уличный воздух ударил в лицо — прохладный, влажный, со вкусом асфальта и летней ночи.

они шли молча первые пару минут. улицы были полупустые, фонари светили тускло, как будто город устал вместе с ними. настя куталась в рубашку, а киса держал её за плечи, чуть притягивая к себе, чтобы она не качалась от слабости.

— спасибо, что пошёл, — вдруг сказала она.

— не за что, — ответил он. — я всё равно бы не остался. не люблю, когда мои уходят одни.

— я твоя? — спросила она, будто неосознанно, глядя вперёд.

киса задумался, потом сказал:

— в каком-то смысле — да. не в том, где "владение", а в том, где "своё". понимаешь?

настя кивнула. у неё в груди что-то потеплело.

они дошли до её подъезда. дом был старый, облупившийся, как и весь этот город — живой, но уставший. настя остановилась перед дверью, повернулась к нему. свет фонаря над входом был жёлтым, мягким, и в этом свете киса казался спокойнее, чем когда-либо.

— ну вот, — сказала она.

— я бы тебя ещё до квартиры довёл, — усмехнулся он, — но боюсь, если твой брат узнает, прибьёт.

— лучше не рисковать, — улыбнулась она.

между ними повисла тишина. такая, в которой нет неловкости. только ощущение, что момент может длиться чуть дольше, если не торопиться.

настя шагнула ближе, обняла его. не спеша. тепло. настояще.

— спокойной ночи, кис.

он медленно отстранился, посмотрел в её глаза.

— спокойной, малая. и... если вдруг снова станет хреново — пиши. не держи в себе, ладно?

она кивнула и ушла в подъезд. дверь за ней закрылась мягко, а киса ещё несколько секунд постоял, глядя в темноту, потом достал сигарету, закурил и пошёл домой, чувствуя странное спокойствие и лёгкую, непривычную боль под рёбрами.

настя вошла в подъезд, её шаги глухо отдавались в тишине. в лифте она смотрела на своё отражение в мутном зеркале — растрёпанные волосы, покрасневшие глаза, немного размазанная тушь. но лицо при этом было какое-то спокойное. не счастливая — нет. но будто бы выдохнувшая.

квартира встретила её темнотой и тишиной. только лампа в прихожей тускло мигала. гены не было — на тумбочке лежала записка, нацарапанная его кривым почерком:
«уехал, буду под утро. на твоё возвращение не рассчитываю, но ведите себя прилично, если что. — Г.»

настя даже не улыбнулась — просто скинула куртку, но не успела даже развязать шнурки, как достала телефон. в груди вдруг забилось быстрее, словно от нетерпения. пальцы дрожали слегка, но она уверенно набрала:

                                                                             люблю тебя —

сообщение ушло, и настя, сев прямо в обуви на край кровати, уставилась в экран. ожидание длилось всего несколько секунд, но для неё — целую вечность.

ответ от кисы пришёл почти сразу.

— а я тебя. без понтов. без "но". просто люблю

и всё. этого было достаточно. настя положила телефон на подушку, откинулась назад, прикрыв глаза. усталость навалилась резко, но теперь она была тёплой, не пугающей. впервые за долгое время тревога отступила. в груди пульсировало только одно — его "просто люблю".

настя рухнула на свой старый, мягкий матрас, даже не разуваясь. кеды остались на ногах, майка наполовину стянута с плеча. её голова утонула в подушке, волосы рассыпались в беспорядке, одна рука лежала на груди, чувствуя, как сердце стучит — не быстро, но глухо, будто где-то в глубине.

глаза начали слипаться. всё в теле звенело от усталости, но это был какой-то светлый, отдохнувший звон. уже почти на грани сна — как будто летишь во сне над чем-то далёким и важным, — пришёл звук уведомления. телефон мигнул у лица.

сообщение от кисы. длинное, сбивчивое, в нём сквозило беспокойство:

— я вот тут сижу и не могу успокоится. всё думаю, как ты там. тебе лучше? ты тепло оделась? я знаю, что ты скажешь — "я не маленькая", но всё равно. ты для меня как будто... не просто девочка. ты — та, кого я реально не хочу терять.
спокойной ночи ещё раз. напиши мне, когда проснёшься, ладно? просто "я проснулась" — и мне уже легче. ты не одна. всё, спи. я рядом. пусть даже на расстоянии.

настя смотрела в экран, и её глаза снова чуть защипало — не от грусти, а от чего-то другого. тонкого, хрупкого. как будто в ней внутри распускается что-то тёплое, настоящее.

она набрала в ответ:

я рядом. тоже не хочу тебя терять. у меня всё — нормально, правда. я теперь как будто дышу
иначе, легче. напишу, как только глаза открою. спасибо тебе за всё. спи спокойно, мой хороший.

она положила телефон на грудь, выключив экран, и просто лежала с ним, будто это — её талисман на ночь.

в комнате стояла полутьма, едва подсвеченная уличным фонарём, пробивающимся сквозь неплотно закрытую штору. на потолке дрожали мягкие тени веток от деревьев за окном. за стеной еле слышно капала вода из крана на кухне. где-то вдалеке проехала машина — звук мотора сначала усилился, потом растворился.

город спал, как будто затаился. летний воздух тихо проникал сквозь щель в окне — пахло асфальтом, далёким костром и ночной прохладой. тревоги на миг улеглись. не исчезли, но отступили.

настя закрыла глаза. её дыхание стало ровным. мысленно она ощущала — киса где-то там, в другой части города, но он рядом. просто рядом.

и с этой мыслью она провалилась в сон — глубокий, тёплый, без снов. только ночь, тишина, и ощущение, что всё, наконец, на своём месте.

...