Металлический колокольчик

Скрип, но не двери, а зубов. Иногда это быстро проходило, иногда создавалось впечатление, что скрежет звучит всю ночь. Коробит. Он бы мог надеть капу, но опять забыл.

И всё же можно понять. Как-никак человек неуклюжий и абсолютно забывчивый. Он зациклился на старых воспоминаниях и напрочь отказывался воспринимать новые. Не мог запомнить, как готовить лекарство, сколько ни объясняй. Любые правила и просьбы к следующему дню благополучно вылетали из головы.

— Он больной человек, — подумала Венди. — Не плохой. Это совсем другое.

И в Риджикте, и в Хикаридусе его могли бы вылечить — это вне сомнений. Первый шаг — граница. Второй — жильё. Третий — лечебница. Шоэнт умел вытянуть информацию даже из-за рубежа. Цифры незначительно менялись каждый раз, и он постоянно держал в курсе. Больше чем две третьих от общей суммы уже лежало в шкафу.

Такие мысли отвлекают каждый раз. Она держала в руках подарок Моники и перечитывала абзац третий, если не четвёртый раз. Правая рука по привычке лежала в щели под окном. Что-то не то. Раньше получалось прочесть страницу и мыслями спрятаться под ней, будто под одеялом. Вчитываться в строчки, искать скрытый смысл и наслаждаться понравившимися фразами. Как в маленькой комнате, где тебе хорошо. Подумать, запомнить и только потом переходить к следующей странице. Книги читались долго, но каждый лист — как маленькая полочка огромной библиотеки. Сейчас абзацы, строчки и даже слова посыпались. Может быть потому, что испортилось зрение. Может быть, сама Венди резко переросла это, и стало уже не до старых божеств, не до загадок и серпантина из снов.

Нет же, интерес пробирал как раньше. И к символам, и к бессмертным деревьям с цветами. Наверно, Венди не переросла, а наоборот, очень отстала. Не понимала того, без чего раньше даже заснуть не могла. Бессмысленная ночь, но спокойная.

* * *

Пролетели сутки. Все говорили на ходу. Тут был и скелет группы, и её мелкие жучки вроде Мириша. Всего около двадцати человек, может, чуть меньше. Гул сильный, тут только приставлять ухо к чужому рту, чтобы услышать, или идти в стороне. Венди было ближе второе.

— Точно порядок? — ещё раз переспросил Бриккт.

— Точнее не бывает. Вот, смотри, перебинтовано. Я жива, и всё такое. Проще простого. А ты, Мириш, как?

Парень с зашитой губой посмотрел на Венди так, будто она ему врезала. Он сутулился, держал руки в карманах и был не в настроении.

— Ну, я имею в виду помимо...

Тот только промычал.

— Забыла об этом. А вы словили тех уродов?

— Аха-ха, — сразу вклинилась Нерра. — Да! Конченные совсем. Там один мужик себе язык отрезал, когда его поймали. Прямо на моих глазах, представляешь? Он в дурке лежал, а его наняли на нас поохотиться. Ты бы видела.

— Я тебе верю. Ответьте мне ещё раз внятно, куда мы идём. Мне не нравятся все эти вокруг да около.

— В эту самую дурку и идём.

— В психбольницу? Зачем?

— Та нет, она шутчает. В центр идём.

— Какой?

— Реабилитационный. Той, что Нерра дуркой назвала. Не дурка это совсем, а центр.

— Бриккт, ты правда считаешь, что мне стало понятнее?

— Да, цепра, — ругнулась Нерра. — Эти типы были из реабилитационного центра, которым рулит «Цикл». Подпольно, конечно. Находят шваль и промывают им мозги, типа вот вам еда — и делайте, как нам нужно. Набирают количество, в общем. Фигня?

Никто не ответил, потому что это даже не прозвучало как вопрос. Девушка сама закончила мысль.

— Фигня. Надо прекращать.

— А я зачем?

— Пара рук. Хотя лучше бы дали мозг, чтобы ты не задавала идиотских вопросов.

Венди замолчала. Её примеру последовал и Бриккт, а Нерра тут же отделалась от скучных собеседников и вернулась к основной компании. Они шли ещё с минут пятнадцать.

Кто-то свистнул, и все начали друг другу передавать биты, одну за другой. Они прыгали из рук в руки, а на лицах всё большего количества участников начали появляться маски.

— Нате, — здоровяк протянул их и Миришу с Венди.

— Бриккт, — она занервничала.

— Не паняч. Мы просто поговорим с ними.

Нижней части лица стало теплее из-за маски. В руках был какой-то проклятый металл. Не такой красивый, как алефарз. Что-то в нём было отталкивающее. Её передёрнуло не из-за ночного холода.

— Просто поговорим.

* * *

Полная паника. Люди пробегали мимо неё по узким коридорам, толкали и почти сбивали с ног. Чувство, будто всё здание горело. Орали так, будто им пальцы резали. Звено шумело не меньше. Кто сносил всё, что попадалось под руку, кто обращался к убегающим, кто их избивал и пинал.

Это был самый шумный инцидент на памяти Венди. Крик Агия и писк собаки и рядом не стояли с тем, насколько громко это было сейчас. Проводница суетилась и подбегала то к одному месту, то к другому. Рядом один из группы начал драться с местным.

— Уроды! — орала Нерра, и у неё изо рта вылетал синий дымок. — Кому вы поверили, уроды?

Венди ударила какого-то мужчину, который вцепился в ногу. Сочная пощёчина получилась. Никакой тактики: кто-то из Хтоники находился уже в конце центра, кто-то перекрывал выход. Венди занесла свою биту и что было мочи ударила. Ваза разлетелась к дьяволу. Аккуратно, одной рукой. Вторая пока не предназначена для резких движений. Затем взялась за жалюзи и сорвала их, пнув ногой. Ещё удар, и теперь уже не было ручки на одной из дверей. Девушка толкнула её плечом и оказалась внутри.

Дверь тут же закрылась, а рука нащупала выключатель. Лампа зажглась, и три пары испуганных глаз уставились на Венди. Сидели все в обнимку в самом углу. Ни слова, ни даже кивка. Указательный палец девушки коснулся губ. Молчание. Девушка шагнула вперёд и с размаху снесла лампу. Затем два таких же удара по выключателю, в результате чего он слетел. Она открыла дверь и вышла.

Пересеклась с парнем, который направлялся внутрь, и агрессивно его толкнула. Руки тут же поднялись как жест извинения.

— Не признала. Помощь нужна, подсоби.

Венди взяла его за руку и отошла на добрых десять шагов.

— Подсади.

— Ох, ну давай-ка!

Он приподнял девушку, та замахнулась и сбила вентилятор с потолка. Затем спрыгнула и аж засияла от радости. Напарник одобрительно заржал, и кулаки дружественно ударились друг о друга.

— Молодцом.

— Да! — он заверещал на грани адекватного.

Каждый занялся своим. На глаза попался Мириш, который хлопал другого новичка по щекам, чтобы привести в чувство. Боковым зрением Венди заметила на пересечении коридоров Дарко. Девушка размахнулась и швырнула биту в горшок с каким-то растением. Послышалось победное «у-у-у». Развилка осталась позади. Почему-то мерзкий привкус во рту. Она сплюнула.

Оставалось бродить коридорами, ставить подножки и демонстративно махать битой. Здание оказалось большим. Она заходила из помещения в помещение, чтобы постоянно не быть на виду. Комната отдыха, в которой уже особо не расслабишься. Затем маленькая кухня, судя по ошмёткам мебелей. Потом комната, которую легче было просто навсегда запереть, нежели отреставрировать.

После неё Венди зашла в большую ванную комнату с не самыми чистыми стенами. На полу хохотала Нерра и ещё один парень с разбитой головой. Не в маске, без биты и с совершенно незнакомым лицом. Значит, местный. Он, видимо, даже не замечал стекающую по виску струю, слишком весело было. Оба смаковали кубик, из-за которого изо рта шёл пар.

— Лапочка-а-а, — протянула Нерра и захохотала как ненормальная.

— Подруга! — присоединился парень.

— Нет-нет-нет, а ну, иди сюда! Не уходи, Венди.

Она догнала её и обняла шею руками. Потянула за собой. Нужно было думать над тем, что говорить, особенно когда Нерра в таком состоянии. Каждый второй раз, если задуматься.

— Нужно ломать, а не сидеть здесь.

— Да а что там осталось ломать, а? Жизни? Я уже всё поломала. Давай с нами.

— Нерра, мы же тут не просто так, помнишь?

— Тебя по голове жахнули? — та на пару секунд нахмурилась и снова принялась смеяться. — Приложи подорожник. Серьёзно, тебе даже если башку проломят, он поможет. Не растение, а чудо какое-то. Ха-ха-ха!

— Я сам видел. Натираешь, вот так. Втираешь, втираешь — и ура! Заживает.

— Лапочка, на, пожуй.

Отвратительное зрелище. Напарница вела её дальше и дальше, но Венди вырвалась. Страшно было оказаться далеко от выхода. Кубик выпал из рук. Нерра подняла его и протянула.

— Эй, ну возьми.

— Я пошла помогать нашим.

— Возьми и съешь.

— Не хочу.

Она произнесла это, но развернуться и уйти смелости не хватило. Нерра говорила всё так же с улыбкой, и она только придавала какой-то жути её словам.

— Если не сожрёшь этот кубик, я зарежу этого принца.

— О-о-о, — протянул имбецил, будто дразнился. — Она меня убьёт.

— И подожгу это паскудное здание. Если ты не возьмёшь его, я обещаю, что половина тут передохнет.

— Нерра. Ты с ума сошла? Я зашла сюда пос...

Девушка замахнулась и ударила ногой парня по лицу, будто в мяч играла. Тот упал и начал истерически хохотать, вытирая кровь.

— Успокойся!

— Я, — она ругнулась, — подожгу тут всё, Венди! И этого урода подожгу! Мне сейчас очень нужна подруга, понимаешь? Я тебя не переношу такой мерзкой, поэтому съешь. Съешь ты его уже!

— Нерра... — Шаг назад, а дальше ступор.

— Меня так зовут. Не нужно меня успокаивать. И компромиссы не нужны. Ещё раз промычишь, я его ударю сильнее. А не поможет, ударю тебя. Всех вас, черви, ударю. Бери.

Венди жестом попросила успокоиться и протянула руку.

— Отлично. В рот.

Она послушалась. Положила кубик в рот и рассмаковала. Всё тот же дьявол в виде синего цвета. Нужно было только периодически открывать рот, будто трубку куришь.

Они принципиально смотрели друг другу в глаза.

— Что, Нерра, успокоилась?

— У тебя такой приятный разрез глаз. Тоже хочу себе такой.

— Я могу идти?

— Куда?

И правда, куда идти-то? Нет-нет, можно найти место. Коридор, всё такое. Но зачем? Зачем куда-то идти?

— Ну, туда.

— Так ты уже пришла. Там — это здесь.

Фраза показалась забавной. Венди улыбнулась. Нерра, дьявол бы её побрал, умела баловаться словами. Парень рядом тоже заценил.

— Это ты его по макушке ударила?

— Лампа упала. Я притащила сюда.

— Помочь?

— Помоги перекурить. Я не люблю курить одна.

Венди засмеялась, и было видно, что Нерре это приятно.

— Веселье там уже кончается. Все либо дали дёру, либо ещё что.

Дьявол, какую же глупость она сказала. Хохот трёх людей залил комнату. Стало смешно аж до шистосом.

— Кончается? Веселье только начинается, моя хорошая!

* * *

Весело было почти до полуночи. Потом Венди стояла на коленях, чтобы позвали того, кого нужно. Знакомых ей сторожей пансионата не оказалось. А незнакомые, все как один, реагировали на неё очень неоднозначно, но не со злом. Пытались задавать много вопросов. Девушка на коленях повторяла одно и то же, и человек, который был явно сильнее неё, попросил выйти за территорию заведения. Обещал помочь, но только если она послушается. Только бы не соврал.

Она сидела в нескольких шагах у калитки, поджав под себя ноги и закрывая лицо одной ладонью. В жидкости было перепачкано всё: руки, одежда, волосы и даже асфальт под ней. Моника едва коснулась кончика рукава и не смогла сдержать тревоги в голосе.

— Что случилось? Венди, почему ты в крови?

Ответа не последовало, и подруга села рядом. Она просто положила на чужую ладонь свою, а показалось, что на кожу вылилось жидкое солнце.

— Как-то так выходит, — голос совсем не дрожал, в отличие от тела, — что я убиваю людей. Привожу к ним смерть.

Она убрала ладонь с лица, но не подняла головы. Смотрела в одну точку, что размывалась из-за воды в глазах, и не могла шевельнуть взглядом.

— Видела, как человека бросили в измельчитель. И его просто не стало. Это не несчастный случай, а люди. Исполосовали лицо, а потом вот... это.

Собеседница выглядела уставшей. К чему ей эти откровения сумасшедшего человека? Самое время потерять её окончательно. Идеальное, идеальное время для этого.

— Я слышу тебя, — аккуратно попросила Моника. — Говори.

— Я могу смотреть им в глаза и сказать, что мне нравится. Даже не выдать себя, хотя это всё сложнее. Могу заверить отца и людей, которые умирают из-за меня, что это пустяк. Раз плюнуть. А себя не могу. Мне плохо смотреть на это. Это чужое, и я не могу привыкнуть к жестокости. Так не должно быть. Даже в самом грязном и безнадёжном мире. Так не должно быть.

Венди коснулась окровавленным пальцем стены. Буква за буквой — крови хватало сполна.

«Злые»

— Что-то идёт не так. Я хочу радоваться. Хочу, чтобы другие радовались, чтобы был шанс на лучшую жизнь. Но шанса нет ни у меня, ни у них. Поэтому остаётся только принять этот мир. Потускневший. Деградированный. Мёртвый. Мне страшно оставаться в этом городе, но я не знаю, куда идти. Нет места, где рады человеку, из-за которого умирают другие. И там, за границей, оно не появится. Остаётся лишь Торакс, который тонет в крови своих же микробов. Ты только вдумайся — я убитых людей видела больше, чем деревьев. Чем цветов. Ты только вдумайся, Моника.

— Он гадкий, — согласилась та. — И грязный, и жестокий. Но в Тораксе есть и другая сторона. Незаметная, правда, но не такая тёмная. Что, если попробовать по-другому?

— Не получится по-другому. Здесь не работает честность. Ты знаешь, до всего этого я искала способы зарабатывать хоть какие-то деньги. Я связала пять кукол и попыталась продать их. Всего три этюда[1] за куклу — это дешевле, чем пакетик самого дрянного табака. За два виада у меня купили только одну. Все остальные украли. А когда я написала заявление в «Цикл», поразбивали окна. Здесь не работает искренность. Эта грязь непобедима. Даже для таких людей, как ты.

— Я знаю, — кивнула Моника. — Она непобедима. Но смысл не в том, чтобы сразить этот мрак. У меня ни разу в голове не было желания сделать невозможное и выгнать темноту из этого города. Потому что он состоит из неё. Дело в другом.

Венди не понимала, это было видно. Но сейчас не перебивала, не качала головой и не спорила.

— Суть не в тех, кто украл твою куклу, а в человеке, который её купил.

— Посмотри на эти руки, — девушка протянула ладони, но Моника накрыла их своими.

— В крови, я знаю. И что, ты хочешь и дальше топтать чужие жизни? Просто по инерции, потому что привыкла?

— Это не смоет всего, что было до этого.

— Не смоет. И даже так, помоги ты одному живому существу в этом городе, и совершишь подвиг, о котором половина Торакса боится даже подумать.

— Да некому помогать, — Венди грустно улыбнулась. — Город вымер. Слово храбреца придумали, чтобы замылить нам глаза. Будто есть хорошие люди. А по факту головорезы и те, кому поломали кости. Ещё тени, которые нами всеми играют. Всё.

— Не всё. Правда не всё. Посмотри на меня, — Моника потрясла подругу за плечи. — Посмотри на меня, я тебя очень прошу. Не бойся. Посмотри.

Тёплые ладони помогли. Они касались щёк и пачкались в крови ради того, чтобы дать совсем немного смелости. Жест искренности, а не сухой приказ поднять голову. И тогда взгляд скользнул чуть выше. Стыдливый. Испуганный.

— Я видела и других людей. Недавно я была в «Коловороте». И там всё как всегда — разрушено всё, что может быть разрушенным. Разбитые окна. Предсмертные надписи на стенах. Представь это. Я иду по дороге, а там все деревянные двери уже давно сгнили. И среди всего этого я вижу длинную дорогу. Не серый асфальт, Венди, а нарисованную мелками радугу. Длинную, на несколько десятков шагов. Кто-то же это нарисовал? Человек взял и нарисовал радугу среди полуразрушенных домов и валяющихся под ногами людей.

— Один на миллион.

— Нет, это только самый недавний случай. Я постоянно натыкаюсь на такое. На людей, которым нужны куклы. А несколько дней назад я общалась с мальчиком, который хочет стать фокусником. Он уже даже показывал мне свои трюки. Мы заговорили случайно, пока стояли в очереди за молоком. В «Колькотаре», где тоже не всё спокойно.

Венди вцепилась в руки говорящей. Первое слово она произнесла с облегчением. Будто в нём было всё самое доброе.

— Дети, — она на время замолчала. — Иногда я думаю, что только на них и надежда. На слой непорочных и чистых. Я люблю их невинность, люблю, когда они улыбаются. Но их тоже уродуют, поверь мне. Я сама была ребенком, я помню. Раньше я насыщалась детством, а потом выросла и начала его забирать. Я тоже хотела играть в ансамбле. А имею что имею. Поэтому этот мальчик не станет фокусником.

— Тогда я помогу ему не стать монстром. Как смогу, даже если это будет приятный воодушевляющий разговор. Иногда и он может всё изменить. Тебе не нужно переворачивать весь город вверх дном, Венди. Нужно сделать то, к чему тебя тянет. Я бы ни слова не сказала, если бы ты пришла сюда и сказала, что тебе нравится. Но тебе плохо. Всё хуже и хуже. Значит, ты хочешь чего-то другого. Так?

— Я не знаю, как. Я забыла самое важное. Человечность. Забыла, как выглядят колокольчики. Даже оркестр, который мы слышали. Я уже не помню, как он звучит. И голос матери я тоже не помню. Я всё забыла и не знаю, как вспомнить. — Ногти вцепились в кожу второй руки. — Я не знаю, как по-другому.

Моника мягко отвела впившуюся руку в сторону.

— Я попробую показать. Только дай мне это сделать, пожалуйста. Не говори, что у нас нет шансов. Не говори, что это никому не нужно. Торакс всех запугал. Избил почти каждого. Но не проглотил. Вот тут ты ошибаешься, если думаешь, что это так. Всё здесь, — Моника коснулась испачканной в крови рубашки, указывая на грудную клетку. — Ужас, как наивно, правда? Но я говорю тебе правду. Не то, что ты хочешь слышать. И не слова, которые ничего в себе не несут. Хотя бы попробуй.

Моника протянула кусочек металла. Форма быстро поменялась: длинная спираль превратилась в стебелёк, а шесть лепестков раскрылись, создавая подобие чаши. Туда смело можно было класть самое сокровенное.

— Вот так выглядит колокольчик. Может, нам тоже нужно научиться расцветать?

Венди взяла металлический подарок с таким же трепетом, с каким мать берёт своего первого новорожденного. Руки дрожат, но внутри что-то, что бывает раз в жизни. Невинная красота. Её рождение.

— Ты не укладываешься у меня в голове. Я была уверена, что Торакс тебя сожрёт. Тут это просто, достаточно вечером не туда повернуть. Но ты сейчас — это та же Моника, что и при первой встрече. Будто ты укутана в металл, что куда прочнее, чем я думала. Дьявольский поезд, который удержался на рельсах.

— Ты же помнишь? Я не лишена недостатков и переживаний, — голос стал чуть веселее. — У меня всё внутри. Тебя, Венди, разрушают внешние факторы, а меня — внутренние. Наверно, поэтому мы восхищаемся друг другом в каком-то плане.

— Что? Что во мне вообще может восхищать? Посмотри на меня.

— А ты смой, — ухмыльнулась та.

— Смыть?

— Да. Смой всё это. Приоденься, заплети волосы и выйди на веранду. И, клянусь тебе, люди оторваться не смогут. Я могу попробовать перековать другого человека, но с собой справиться куда труднее. Мой характер, мои принципы и взгляды на многие вещи — кажется, что всё это замерло на месте. Знаешь, сформировалось, но отказалось развиваться дальше. И такое убеждение внутри живёт уже не первый год. Поэтому я думаю, что останусь таким же человеком, что есть. Ни лучше, ни хуже. Но даже так, мне кажется, что это застой. А ты — как две стороны монеты. Реверс, и загорится целый лес. Но выпади аверс, и он расцветёт там, где его никогда не было. Вот и твоя красота, которую ты не замечаешь.

Венди опёрлась головой на плечо важного человека и обняла его за руку.

— Моника, — умоляюще сказала она. — Ты же умеешь слушать внимательно, да?

— Умею. Тоже моя сильная сторона.

— Хорошо. Я просто хочу сказать, что могу быть настоящей, Моника. Я знаю, как выглядит моё лицо, но постоянно боюсь, что перестану его узнавать в зеркале. Бывают моменты, когда такое случается. И мне кажется, что всё вокруг испачкано чёрной слизью. Когда я опускаюсь на самое дно, тогда начинается. Но бывает и пик. Очень редко, когда почему-то мурашки от восторга бегут. Я чувствую, что хочу тебе признаться в том, кто я. Потому что многие думают, что я человек, который может находить других людей. Но это не так.

Венди встала, будто забыв, что перепачкана в крови. Она осмотрелась и закрыла глаза. Видимо, прислушивалась.

— Я целый торнавидор думала о том, когда же он закончится... Надеялась, что важный звук меня спасёт. Но сейчас, мне кажется, он может сделать даже больше.

— Я готова. В любую секунду, я...

— У тебя в комнате, — перебила та. — В маленькой коробке прячется то, что мрак никогда не сможет поглотить. Принеси это мне, умоляю. И бегом за мной.

Обнимая спрятанного в коробок ангела, они бежали по ночным улицам. Венди вела за собой и следила, чтобы беды не попадались на пути. Выше и выше по лестнице, туда, где было прохладно, но спокойно. На самую верхушку заброшенной газовой вышки, чтобы хоть часть города оказалась как на ладони.

Верхушка была просто широкой прямоугольной опорой под ногами с крохотной будкой наверху. Никаких бортиков. Никаких ограничений. Венди стала в широком шаге от края.

— Это поможет мне настроиться на нужные эмоции.

Поворот ходунка в нужную сторону, и радио ожило. Нужно было ждать недолго, ведь предыдущий торнавидор остался позади. Венди смотрела вперёд и дрожала от волнения. Приближалось что-то важное, о чём знала только она. Дыхание стало глубоким и медленным.

Некий Мистер Бестелесность никуда не денется, она была уверена. Ветер может сбежать из города, солнце может струсить и не появиться, но не Ниас. Его посыл, пусть и пока нерасшифрованный, не может взять и перестать существовать. В час ночи после окончания торнавидора, как и должно быть. Минуты, которые тянутся, но не сводят с ума. Предвкушение. Настрой. Искренность.

Началось. Зазвучал тот же человек, что всё это время не забывал о них. Венди сделала шажок навстречу пропасти и развела руки в стороны. Инструменты продолжали то нагнетать, то окунать в блаженство. То ли они аккомпанировали стоящей на краю, то ли это она пыталась соединиться со звуками и проникнуться ими.

— Послушай меня внимательно, пожалуйста. Попробуй провести смысловые цепи. Когда-то ты спрашивала меня про мой аромат. Вот он, прямо здесь. Выше меня и тебя. Выше самого Торакса.

Моника всецело доверяла её равновесию и искренности слов. Не меньше, чем звукам музыки. Всё началось с того, что ветерок дал о себе знать.

— Мой аромат — это обожание воздушного пространства, будучи в нём крошечным пёрышком. Когда дыхание перехватывает. Это любовь к направлению течения. Ветра. Птичьего клина. Мой аромат — это корни, которые я никак не могу пустить из-за асфальта под ногами. Каждодневное удушье из-за отсутствия почвы. Это не дороги к людям. Это тропы к первозданному. Я нахожу чувства. Человеческие и природные.

Продолжением стал раскат позади них. Будто что-то вдалеке взорвалось, и взрыв донёсся аж досюда. Но природный, а не искусственный. Не тот, к которым привык этот город. Моника знала, как звучит гром. А затем новая молния, что мелькнула перед ними, — настоящая стихия.

— Мой аромат — это зной. Музыка, которая не перестанет играть, даже когда испарится человечество. И я — его нота из нескончаемого полотна. У которой древнее начало и абсолютно неизвестный конец. Вот что мне по-настоящему важно. Стены из песка и то, что человеческими пальцами не возвести. Буря, что может снести укрепленный мегаполис. Моя левая рука — это град, а правая — засуха. По моему телу делают предсказания и молятся, чтобы урожай удался. Не тому телу, что перед тобой. По общему, которое и у тебя, и у меня, и у всех людей под нами единое.

Дождь появился невероятно резко. Он сменил морось и так же быстро превратился в ливень. На удивление тёплый, такой, с которыми Моника ещё не сталкивалась. Она смотрела на Венди и то, как быстро мокнут её волосы с одеждой. Практически чувствовала, как с человеком перед ней соприкасается вода, но не мягкая, не ласковая, а разгневанная и обиженная, разбиваясь насмерть. С ними стекала и кровь, а вместе с ней и что-то чёрное, что пряталось в волосах, под одеждой и даже глазах. Всё вытекало через слёзы и уносилось прозрачными пулями. Дышать становилось тяжелее, но приятнее. Так наполнялись лёгкие живого человека.

Чтобы перекричать шум, Венди начала говорить куда громче, буквально кричать. И теперь было слышно, что слова даются ей не так просто — это уже не была размеренная речь. Даже предложение становилось испытанием.

— Но отбери у меня почву, я не потеряю связь. Пусть они заасфальтировали целый город, я насыщусь через капли. Через бледные солнечные лучи. Через чистый воздух, пришедший с моря. И тогда я перестану быть человеком! Потеряю имя. Форму. Цвет и слова. Стану молниями. Ливнем.

Все капли будто разом закипели. Они стали значительно горячее, всё ещё не обжигали, но это был совершенно не привычный дождь. По округе разлился туман, искусственно созданный, но выглядящий по-настоящему. Капли всё ещё с невероятной силой стучали по всему, к чему прикасались.

— И паром. Так я покидаю это кладбище. И улетучиваюсь. От мрака. Чтобы расцвести. И тогда... И тогда... Я наконец... Становлюсь... Сама собой! — закричала она, будто бросая каплям вызов.

Венди резко опустила руки вниз и отшагнула назад, словно держала камень и боялась, что тот её раздавит. Ливень продолжался не больше десяти секунд. А вся эта величественная жизнь, созданная так внезапно, так же быстро и пропала.

Она почти было упала, но её подхватили. Дышать было тяжело. Не меньше внимания привлекал пар, будто исходящий от тела.

— Такое уже было. Было. Не бойся.

Затылок коснулся чужих коленей. Телу следовало прийти в себя, но нельзя было перестать говорить. Ни в коем случае нельзя, несмотря на изнемождённость и одышку.

— Поверить не могу. Это...

— Моника. Это самый важный день в моей жизни. Я клянусь. Всё самое важное кроется в наших сердцах. И всё самое страшное началось, когда мама ушла. Но я не говорила тебе, что было до этого. Это сидит очень глубоко. Мне тяжело говорить о важном.

— Я слушаю тебя, — заверила она человека, что вцепился в неё руками. — Я слушаю каждое твоё слово. Только не спеши, прошу.

— Да. Да. Всё моё детство мама писала сказки для меня. Они были настоящими, но рассказывали о чудесном. Тогда я и полюбила природу и сны. Полюбила запах колокольчиков, которые она выращивала в саду. А потом я забыла его и не могла вспомнить, пока не встретила тебя. Я искала колокольчики, но здесь всё меньше и меньше цветов. Мама подарила мне беззаботность. Она любила меня всем сердцем, понимаешь? А я любила её.

Моника кивала и даже в глаза не смотрела. Незачем. На таком уровне люди могут достучаться одними словами и соприкоснуться взглядами на луне.

— Я понимаю, насколько... — она делала паузы, — насколько неправильно она поступила со мной и отцом. Но если честно, я безгранично благодарна... этому человеку за то, что в моем детстве она создала картину человечности, которой хочется следовать. О которой ты мне смогла напомнить. И морали, которой она меня учила. Она уделяла мне много внимания, и каждая секунда — тепло, благодаря... которому я родилась не мертворождённой, как большинство в этом городе. И благодаря её же сказкам в моей голове есть образы и вопросы. А потом она ушла, и всё, всё, о чём я сказала, пропало.

— Ты и сейчас чувствуешь обиду, да?

— Да, невероятную. Но и благодарность. Хотя мне стыдно признавать это, я не знаю, почему. Такого не бывает в обычные дни. Я понимала это где-то там, у себя в голове, а сейчас оно вырвалось. Все эти приключения по снам, мой аромат — это всё из-за неё. Я помню, как моё тело умещалось в её объятиях. И насколько же по-человечески она улыбалась. Одного только этого было достаточно, чтобы отгородить меня от чёрной картины за стенами нашего дома. От всех тех людей, которым уподобилась и я.

— Это хорошее чувство, Венди, даже если оно осталось в прошлом. Это эмоции и мысли, которые меняют нас.

Та закивала головой.

— Да. Я часто представляла что-то теплое и родное рядом, когда сплю. Но какая-то крупица внутри потерялась. Думаю, в какой-то момент я настолько отвыкла от любви и тепла, что разуверилась в том, что они реальны. И мне стало куда легче смотреть на то, как людям отбивают колени, и они теряют возможность ходить. Мне хочется уехать отсюда, ты даже представить не можешь как. Но будь у меня одно желание, я бы отдала все свои деньги, чтобы она оказалась за моей спиной. Не чтобы задавать вопросы или обвинять. Я бы просто обняла её и насытилась... жизнью, которая недостижима для самых богатых и властных людей в мире. Это то, что лежит во мне глубже всего. Жизнь.

— Жизнь, — повторила девушка и обняла близкого человека. Тот со всей искренностью сделал то же самое.

— Моника.

— Да?

— Неправильно всё это было. На счёт ансамбля и прочей ерунды. Вообще всей лжи и жестокости. Но не отворачивайся от меня. Пожалуйста. Я стану лучше.

— Ты ведь уже стала. Совсем не тот человек, который был вчера.

Венди покачала головой, и впервые за весь разговор ей хватило сил на вялую, едва заметную, но всё же улыбку. Она глянула на колесо обозрения неподалёку. Светится. Есть чему поучиться.

_________________________________________________________

[1] Этюд — наименьший номинал. За одну монету можно заказать чашечку чая.