Металлический колокольчик

К следующему вечеру стало получше. День был крошечным, но все же облегчением. Только солнце спряталось, нервы снова начали покрываться рубцами.

— Венди, — фыркнула Нерра, — что это было ночью?

— Проблемы.

— Какие? Почему ты не пришла?

— У отца проблемы. С головой.

— Мне кажется, что это у тебя в последнее время проблемы с головой. Вяленько оправдываешься.

— Считай, что меня сбил поезд, — она потупила взгляд. — Я на одну ночь немного умерла.

— Чудо, не кипятись. Я введу тебя в курс дела.

Дарко рассказал о том, что намечается встреча. Какая-то цель, которая куда-то ведёт. Непонятно куда, что за схемы и в чём смысл. Предстояло кого-то допросить или убить, чтобы в дальнейшем сделать то же самое. Ей нужно лишь найти виновного и указать на него пальцем.

— Твоя помощь понадобится, если только у них не будет зацепок, где искать цикличных.

—Их? Их — это кого?

— Людей из центра. Из-за центра мы тут и стоим.

— А, центра. Поняла. Да, поняла.

— Тогда просто ждём. Говорить с ними будет Шоэнт.

В этот раз Хтоника предстала десятеликой. Ждали все десять с час, не меньше. Нерра и Шоэнт что-то рассказывали Миришу, остальные молчали. Стало ещё темнее, а желудок начал ныть. Захотелось теплого супа с луком. Непонятно почему это блюдо, но за него Венди готова была заплатить хоть втридорога. Он мог бы согреть, но в таком клоке, как Церебрал, да ещё и в это время такое объедение не найдёшь.

Пришёл человек, Венди даже не разглядела его лицо. Мужчина средних лет — вот и всё, что о нём можно сказать. Венди опёрлась на стенку и ждала, когда всё закончится. Над головами — козырьки закрытых прилавков с выбитыми окнами, по сторонам — никого. Ближайшая людная улица достаточно далеко, чтобы крик не услышали. Хотелось бы, чтобы никто не кричал, так как спать хотелось больше, чем жить.

Шоэнт вышел вперёд и начал болтать на своём жаргоне. Иносказательно и больно уж вычурно, как показалось Венди. Она стояла с двумя новичками, Миришем и Дарко у стены, а остальные — перед разбитой витриной заведения, которую, разумеется, обнесли давным-давно. Курево напарницы доставало аж до неё.

Ошеломляющий звук выстрела. Ни с того ни с сего, Венди аж тряхануло. Нерра громко ругнулась и прыгнула на мужчину. В таком состоянии всё кажется слишком быстрым. Венди увидела, что Бриккт держится за плечо. Топот ног над головой — на невысоких крышах были люди. Спрыгнули прямо на голову Миришу, который стоял рядом. Проводница закрыла лицо рукой и тут же, буквально через долю секунды, почувствовала, как же уязвимо её тело против острого металла.

Венди упала и начала тереться ногами друг о друга — многие так делают, когда очень плохо. Выжившие новички не струсили и вместе с остальными показали, что Хтоника умирать не собирается. Из шестерых нападавших остались двое, и оба пустились наутёк. Один рванул в одну сторону людной улицы — Нерра и Бриккт метнулись за ним. Другой — в противоположную, и за ним побежали Дарко с Шоэнтом. Бесполезный Мириш остался лежать без сознания, рядом с двумя убитыми новичками.

— Дарко! — бросила вдогонку раненая, опираясь на стену, чтобы встать.

Из предплечья торчала рукоять ножа. Клинок ножа показывался совсем едва, а значит, рана было глубокой. Ноги подкосились, и проводница снова упала на асфальт.

— Дарко! — крикнула она так сильно, как могла.

Нет ответа. Только Мириш и она. Тело начало дрожать. Страх ещё больший, чем при появлении незнакомых людей. Ничего непонятно. Первая цельная мысль — ржавое лезвие. Заражение крови, а значит, долгая боль. Венди знала, что исход может быть плачевным. Даже титаны в книгах умирали от того, что в их крови зарождалась чума, какие уж там шансы у человека. Пришлось сжать зубы, схватиться за рукоять и дёрнуть. Легонько, ведь сильнее смелости не хватило. По руке потекла сочная тёмная струя — то ли венозная кровь, то ли что-то ещё. Страшно, аж бабочки в животе. От такого все силы теряются.

Ни в коем случае. Чувство подсказывало, что зря она это делает, что нож вынимать нельзя. Пусть там хоть колонии вирусов и инфекций, но если выдернуть, то точно конец. Ржавый или нет — сейчас неважно. Она медленно встала и достала из своей сумки платки. Они были чистыми, но быстро пропитались жидкостью и прилипли к коже, как баррикада вокруг ножа.

Венди снова встала, опираясь спиной о стену, и быстрым шагом вышла из закоулка. Рука была под плащом в полусогнутом положении. Пришлось идти с пару минут, чтобы встретить первых людей. Она села на скамейку остановки, но тут же подъехал трамвайчик. Ночью почти никого. Свет яркий, чтобы создавалась иллюзия, что бояться нечего. Девушка уселась на самое заднее место, укутавшись в плащ.

Вопрос тринадцати кварталов. Всего два клока, и она дома. Отец ей не поможет. Он, наверно, и не проснётся. Венди начала кусать губы и медленно дышать через нос — казалось, это помогает держаться. Двинула пальцами руки, чтобы проверить, не онемела ли. Новая струя крови. Не получалось сосредоточиться на нужном.

Напротив сел мужчина. Из всех мест он выбрал самое неудачное. Венди сглотнула. Совсем неприятное чувство. Дома она выдернет. Нож из раны. И тут же перемотает бинтом. И зальёт дезинфектором. Через двенадцать кварталов. Пассажир напротив косился ей под ноги.

Девушка и сама наклонила голову. Она не чувствовала, как с пальцев стекает на пол. Маленькая лужица, будто кто-то пролил рюмку. Они пересеклись взглядами, после чего мужчина встал и ушёл в другой конец вагона. Упаси небо, если за кем-то из персонала. Трамвайчик невыносимо долго проезжал следующие два квартала. Осталось девять, а пить захотелось так, что она готова была слизать чёрную лужу с пола. Не выдержит девять кварталов, никак. Даже пяти не выдержит.

Венди выбежала из транспорта, когда дверцы открылись. До дома было далеко. Да и не было никакого дома. Только место, где она ночует. Ноги сами повели туда, куда ближе. Куда можно добраться физически. Венди вышла, забрела в один из переулков и тут же села. Кошмарная идея. Стало стыдно и тошно. Не туда её ведут ноги, не туда. Появилась мысль:

«Если я сейчас лягу, то до утра не доживу. Точно не доживу».

Вдох, выдох. Вдох, выдох. Боль была прекрасным стимулятором. Плевать ей на тошноту, слабость и головокружение. Либо иди и сжимай зубы, либо чувствуй порванную кожу и лезвие, что прошло насквозь.

Венди встала, и на несколько секунд картина стала полностью чёрной. В точности как её кровь и мысли. В переулках никого — такая особенность ночи. Все спрятались в норках, каждый в своей. Норы были заперты на замки, а замки охраняли те, кто умел махать кулаками.

Хотелось не сдержаться и разрыдаться — исключительно из-за страха, а не жалости к себе. Но стоило представить эту картину, как мерзко становилось. Так и умирают в этом городе. Поджав коленки и в позе эмбриона. Потому что надеются, что Торакс их пожалеет. Но он ещё ни разу так не поступал.

Воротило от каждого запаха. Благо здесь не несло свалкой, немытыми телами и канализацией. Лёгкие бы разлетелись на части, если бы наполнились омерзительным запахом йода, что ждал дома. Просто в щепки, Венди точно знала.

Речи не шло о длинных словах. Тут бы хоть пару коротких выдавить. Зайдя на территорию заведения, она не смогла ни найти документ, ни прозвучать уверенно.

— Меня ждут. Т-т-п... Пятнадцатая квартира. Ждут.

— Здравствуйте. У нас положено, чтобы вас встречал резидент. Где она?

Отрицательный кивок головы.

— Пятнадцатая квартира — это госпожа Сэйль, правильно? Ничего не путаю?

— Да. Да, она.

— У вас есть с собой документы?

Венди прикрыла рот, чтобы не стошнило.

«Держи в себе. Держи. Тихо. Тихо».

— Забыла их. Думала, только первый раз. Нужно показывать. Простите.

— Ну, вы... — Мужчина покосился на нездоровое лицо, — Вы... Вы здесь были раньше, правильно помню?

Неуверенный кивок с закрытыми глазами.

— Ну, давайте, — сторож кивнул в сторону двери. — Помню вас. Только ведите себя прилично.

Венди кивнула головой в знак благодарности. Зашла внутрь, и дальше по коридору. В голове крутилась цифра пятнадцать. Она помнила дверь, только сейчас различить цифру было не так легко, как обычно. Стукнула в дверь и села рядом, вытянув ноги. Слабовато вышло. Снова прикоснулась костяшками, будто погладила.

Но дверь скрипнула. А там нужное лицо. Не незнакомое и не чужое.

— Бинт, — тихо попросила она. — У тебя есть бинт, Моника?

* * *

Здесь пятьдесят на пятьдесят, как аверс и реверс. Либо веки больше не поднимаются, и ты смотришь на почву изнутри, либо поднимаешь их и наслаждаешься рябью перед глазами. Выпало так, что второе. Оранжевые огоньки стали обжигающими, а окружение превратилось в лёд для вестибулярного аппарата. Тот будто в первый раз стал на скользкую поверхность, и казалось, что можно упасть даже лёжа в кровати. Поэтому лучший вариант — потолок. Неизменный друг, чья магия в простоте. Сплошная поверхность.

— Не нервничай, всё обошлось. С возвращением.

Приятный голос. Добрый, по-настоящему. Сложно представить, чтобы он произносил ругательства и проклятия. Взрослый и не испорченный, что удивительно.

— Ты можешь просто кивать, если сложно говорить. Я просто...

— Я же не инвалид, — хватало сил только на тихий тон. — Ты мне руку перемотала? Я чувствую, что там куча тряпья намотано.

— Не я. У нас в пансионате живёт доктор из Риджикта. Мы вместе старались.

— Серьёзно там всё?

— Сказал, что вену задели. Но спохватились вовремя. Теперь главное — отдыхать.

Моника положила руку на ладонь Венди и та сжала её. В касании было что-то, что она ни разу в жизни не передавала словами. Стало как-то невероятно, просто невыносимо грустно и в то же время хорошо.

— Умирать страшно. Когда не сразу, а постепенно. И не знаешь, на сколько хватит тебя. Это так, если вдруг будешь задаваться вопросом «Страшно ли умирать?». Да, страшно, — от лёгких движений шевелились и тени у потолка в углу комнаты. Вот бы орлом полетать или утку показать, как в детстве. Покрякать себе, потом превратиться в зайца и убеждать всех вокруг, что это не ты уродливого зайца сделал, а тень просто какая-то дурацкая. — В книге, которую я читаю, у людей было семь способов сказать спасибо. «Спасибо» как клятва отплатить тем же, «спасибо» за наставление от мудрого человека, за простую доброту... За жертвенность и так далее. Жаль, что в мерзком ридасе[1] до такого не додумались и сделали это слово таким скучным. Так что обычное тебе «спасибо», раз уж у нас язык такой скудный. Спасибо и прости уж, что приношу в твой дом всё это болото. Кровь, раны и грязь.

— Страшно за тебя, если честно. Благодарность благодарностью, но с тобой происходит что-то страшное. Кошмарное. Я думала, тебе это подконтрольно, но вижу, что нет.

— Злишься, а? Скажи, злишься, что книгой швырялась и рано ушла? Только честно.

— Брось, даже обсуждать сейчас такое не хочу.

— Ты мне скажи. Пожалуйста, не заставляй вытягивать. Скажи.

— Нет. Не злюсь, просто не понимаю, зачем всё это. Тебе здесь было хорошо, но ты тянешь себя куда-то, где мало спишь и вечно устаёшь. Где тебе наносят травмы, от которых ты можешь погибнуть.

Ощущение безопасности этого места нахлынуло с такой силой, что аж глаза намокли. Она стыдилась каждый редкий раз, когда такое происходило. Даже не полноценные слёзы, а просто блеск, вызванный чувствами, — за это Дарко бы её задушил. Он ненавидел таких людей. Тряпки, которые становятся чувственными оттого, что ничего не могут поделать с накопившимся.

Моника легла рядом. Не отпуская руки, тоже уставившись в потолок. Пусть Венди молчит. Она не собиралась её торопить. Но сердце билось быстро, потому что было страшно за скомканного человека рядом. Не такого плохого, как казалось многим прохожим. Не такого холодного, как думали другие замёрзшие. И совсем не такого отвратительного, как думал он сам.

— Мне нечего сказать, Моника, — сдавленным голосом заключила девушка. — Несмотря на то, что я завалилась в твою квартиру с серьёзными проблемами, а тебе пришлось спасать мою жизнь. Я не хочу в этой комнате, такой светлой и уютной, обсуждать кровь. Темноту. Деградацию. Я вернусь к ней, когда переступлю порог.

— Зачем?

— Чтобы вскоре стало лучше. Я хочу накопить на маленький дом в Хикаридусе. И уехать отсюда с отцом. Всё. Я это вытерплю. Я это вытерплю, я знаю.

Идея была слепой. Но одна не готова была озвучить это, а другая — принять.

«Не сейчас поднимать эту тему», — подумала Моника.

«Не в этой комнате говорить о мраке», — зареклась вторая.

Может, просто ошибка, которую не хватит духу признать. Которая всё равно свершится, потому что не нужно нравоучений, когда само понятие «нрав» куда-то пропало.

— Всё это паршиво. Цель стоит усилий, а не таких страшных вещей. Так до покупки дома можно и не дожить. Ты ведь просто... просто теряешь себя, понимаешь?

— Мысль.

— Какая мысль?

— Мысль, что мне сложно делиться. Во многом мне сложно признаться даже самой себе. Другим, мне кажется, невозможно. Я когда представляю, что делюсь чем-то с отцом, то тошнит. И нет людей, которым мне хочется рассказать, как есть. Даже кусочек жизни. Все заняты собой — я это понимаю. Но чувство, что если я расскажу немного тебе, то это не просто слова по ветру. Можно?

— Не просто, ты права. Можно.

Замуровали руку так, что дьявол не проберётся. Приятно, что бинтов не жалели. Только шрам останется. Хоть бы тонкий и красивый.

Она цокнула языком.

— Самая частая мысль, что сидит в моей голове, — я презираю своих родителей. Я живу с отцом и из-за него не хочу возвращаться домой. Хочу протянуть ему руку. Помочь. А он... будто без конечностей. Смотря на него, хочется просто сдаться. У меня уже много, процентов семьдесят от нужной нам двоим суммы. Иногда думаю, чтобы отправить в Хикаридус только его, а самой остаться здесь. Но толку нет. Он не человек с волей к жизни. Я просто сожгу себя ради биологической связи. А иногда думаю уехать без него. Просто не прийти домой и всё.

Венди чувствовала, что куда-то пропала эта желчь. Исчезло чувство, будто можно убить человека на расстоянии одним только словом. Без чувства этого стало очень, очень хорошо.

— И, дьявол, стать похожей на человека, которого я презираю ещё больше. О котором мне, правда, Моника, страшно думать даже. И тогда я отбрасываю эту мысль, потому что не хочу быть похожей на неё.

— Ты о матери?

— Да. Она так сделала. Мы хорошо жили. Но это тот случай, когда «до» и «после». Мы снимали большую квартиру. И был день, когда мы вернулись, а в ней ничего не было. Вообще ничего, Моника, только обои. Пропала вся мебель, все деньги, которые они откладывали. Каждая лампочка пропала. И это тот момент, когда Торакс впитал нас в себя. Отца это сильно ударило, и у него случилась большая проблема с головой. А у меня со сном.

Венди выдохнула мягко, ведь презрение было тут ни к чему. Оно могло выразить всё как есть при разговоре с отцом, со случайными бездомными, но не здесь. Тон стал спокойнее.

— И мне всё равно жалко. Какой бы он ни был сломленный и беспомощный. Ты только представь чувства любого человека, когда он ждёт меня, единственного дорогого человека, а он не приходит. И становится больше некого ждать. Больше никого нет. Это настолько жестоко и бесчеловечно, что мне плохо от самой мысли. Потому что этого чувства, когда тебе есть, к кому тянуться, заслуживает самый униженный и жалкий.

— Может такое быть, что с твоей матерью что-то случилось? Что она не сбежала?

— Она сейчас живёт в Риджикте. Это я могу с уверенностью сказать.

— Ты бы хотела её найти? Если бы была возможность.

— Раньше я пыталась, — выдохнула девушка, — отыскать её во снах. Вот так, как тебя, думая о человеке и смотря на асабикеши. У меня проблемы со сном, понимаешь?

— Понимаю.

— Но я умела пользоваться этим. Входить в странное состояние, которое я контролирую. И то старалась найти, то подождать, пока она придёт. И раньше было очень легко оказаться в серпантине снов. Их природа меня невероятно тянет, пусть я и не до конца понимаю её. А сейчас что-то не то. Не могу себя узнать. Мне сложно засыпать, когда нужно, а в последнее время я не вижу серпантина. Просто закрываешь глаза и надеешься отдохнуть, а просыпаешься настолько усталой, что даже конечностями шевелить нет сил. Мне хочется с ней встретиться хотя бы во сне. Но никак не получается.

— А в реальной жизни? Если человек жив — его можно найти, хоть и...

— Нет, — усмехнулась та. — Нет-нет, никаких встреч. У меня крайне негативные эмоции к ней. Это не кончилось бы ничем хорошим.

— А во сне? Что ты ей хочешь сказать?

— Посмотреть в глаза. Увидеть или сожаление, или то, от чего при реальной встрече мне может быть слишком больно. Больнее, чем я могу выдержать.

— Безразличие?

— Ну, да. Во сне я бы ударила её. Или не ударила. Я... Я не знаю. Хочу уехать туда, где её точно не будет. Поэтому Хикаридус, а не Риджикт.

Венди перевела взгляд на гирлянды. Всё такие же ласковые, просто нужно было привыкнуть глазам. Аккуратно сжала кулак. Далеко не отличное состояние, но если сравнивать с предыдущими днями, то просто сказочное. Вдохнула и опять почувствовала этот аромат.

— И ещё, Моника. Когда я была маленькой, мои родители пахли цветами. Колокольчиками. Они выращивали их в саду. Это я очень хорошо помню. Но после того, как мама ушла, у отца пропал этот запах. Больше я не встречала людей, которые пахнут так природно. Но когда мы встретились вживую, в моей голове всё треснуло. Удивительный запах. Будто ты прыгнула в поле цветов и заснула там. Что это за аромат?

— Ирис.

— Никогда не слышала. Но я уже люблю это растение. Прекрасное.

— Приятно, что я смогла вызвать хорошие ассоциации. Тут никто не использует духи?

— Нет. А если и использует, то никто не пахнет цветами.

— А чем пахнут? Сможешь описать?

— Как смесь бензина с рыбой. Будто окуня замариновали в горючем и подали на стол.

— Не то. Совсем не то, к чему хочется тянуться.

Венди протянула грустное «ага» и резко приняла сидячее положение.

— Я чувствую себя выспавшейся. Полностью.

— Большой ценой тебе даётся здоровый сон.

— Да. Я пойду. Мне нужно проверить отца. И я должна довести всю эту чушь до конца.

Стоило ей встать, как вскочила и Моника.

— Что? Нет. Что за чушь? Тебя чуть не убили. Ты сама сказала, что страшно было умереть. Уйти сейчас — это абсурд, — впервые она нервно хохотнула. — Это даже не один из сотни вариантов. Вздор, да и только.

— Не глупи, — девушка кивнула головой.

— Это ты не глупи, Венди! — палец указал на повязку. — Это ты не глупи. Ты ведь умный человек, разве нет?

— Что ты мне предлагаешь?

— Искать другие способы, а не проблемы.

Болотце в голове мешало слышать. Мешало рассуждать и спорить. Вело по одной дороге человека, который мог найти десятки других. Тораксоидально.

— Больше никаких проблем, я тебе даю слово. Я справлюсь. Ты считаешь меня безнадёжным человеком? Или нет, не так. Я тебя отвращаю? Только говори честно, как мой друг. Скажи, отвращаю?

— Мне не нравятся твои вопросы. Ты пытаешься меня на чём-то подловить, или что?

— Если я задаю вопрос — мне правда нужен ответ. Ты ведь уже могла привыкнуть. Так что не меняй тему. Я тебя отвращаю?

— Нет.

— Это искренние слова?

— Да. Я чувствую переживание и страх, но не то, что ты назвала.

Венди засмеялась скорее искусственно, чем искренне.

— Отец в таких случаях спрашивает, в порядке ли я. Слышит «да», кивает головой и ложится спать. Представляешь? Я могу вся в крови завалиться домой, могу хоть без рук и ног вернуться, а он спросит меня: — «Ты в порядке?» — она спрятала глаза за ладонями и кивнула. — Да, пап, в порядке. Отдыхай.

Наступила пауза, нужная, чтобы вернуться к обычному состоянию. Не ненависти, не озлобленности или обиды. Сдержанному, ведь собеседница ни в чём виновата не была.

— Но я верю тебе. А ты поверь мне, пожалуйста. Мне нужна эта вера. Всем нужна, если так. Поверь, что сейчас, правда, нет альтернатив. Мне нужно идти, а тебе нужно продолжать писать диссертацию. Она у тебя не застыла на месте, я надеюсь?

Моника ответила не сразу. Этот вопрос был ни к месту, будто собеседница просто хотела затоптать важную тему.

— Нет. Справляюсь. Постепенно.

— Я...

— Если...

— Ты договори. Пожалуйста, — попросила проводница.

— Просто если что-то случится — приходи. Не только проблемы, даже если захочется поделиться чем-то. Или рассказать. Мои двери всегда открыты для тебя.

Венди многократно закивала.

— Эти слова куда ценнее, чем ты думаешь. Спасибо. Спасибо за искренность. Бывает, её не хватает.

Они обнялись. Венди не думала о том, что это сердобольно, а вторая пыталась через эту близость передать и немного уверенности. Той уверенности, что не заканчивается за пределами этого клока. Затем Венди встала, набросила на себя плащ, но тот оказался окровавленным. Выбросит, у неё их много.

— И ещё, — бросила Моника прежде, чем та переступила порог. — Вот, протяни руки.

Кожу покрыл слой волшебства. Руки, затем шею и одежду. Маленький цветок в руки перед прыжком в жерло кровоточащего вулкана. Теперь и она пахла ирисом.

______________________________________________

[1] Ридас — язык, на котором говорят на этом материке, Дамон-Тарре.