Глава 20. Хранительница
... Стремительно проносились дни, непохожие один на другой, словно сочетания цветов и узоров в огромном калейдоскопе. И, всякий раз проживая на сцене свою маленькую роль, наблюдая из-за сумеречных кулис за игрой других, я неизменно убеждался, что театр — и есть отображение жизни, со всем её разнообразием. Преимуществом перед реальностью была возможность переиграть заново и внести все необходимые корректуры...
Миновало чуть больше месяца. К моим обязанностям фаовщика добавилась новая: выдавать продукты. Этим повышением я обязан был отчасти времени года, несущему болезни, и так влияющему на текучку кадров, отчасти —нежеланию коллег работать в праздники: близилось Рождество.
... Гул голосов социальщиков, пришедших за пайком, доносившийся из холла Ферзёнунскирхе, отрезáла тонкая стенка комнаты для собраний, и мне казалось, что там, за дверью параллельный мир.
Мне снова вспомнилась Николь. После того вечера, когда я провожал девушку, напившуюся вдрызг, до дома, я её не видел. Только две последние пятницы она появлялась здесь, да только не брала ничего. А, увидев меня, поспешно уходила. Будто только это ей и было нужно.
«Не придёт ли она сегодня? – задал я мысленный вопрос в пустоту, глядя на чёрные мокрые стволы фруктовых деревьев в церковном саду. – Тогда мне показалось, что...»
– Оливер!
Оклик Райнера заставил меня встрепенуться. Он невольно усмехнулся, увидев мою растерянную физиономию.
– Мечтать после раздачи будешь.
Я понял намёк и приступил к работе с усиленным рвением, на чём свет стоит кляня себя за рассеянность.
– Перфекционист, – вполголоса заметила Уши, добродушная толстуха, бывшая едва ли не на голову выше меня, наблюдая, как я перетаскиваю с транспортной тележки ящики с овощами в центр комнаты. – Ещё надорвётся перед праздником... Займись-ка сладостями, джентлмен! – распорядилась она, кинув подбородком на картонные коробки с шоколадными св. Николаусами, составленные друг на друга у стола в углу.
По традиции, в 12:00 у «прилавка», загородившего дверной проём комнаты для собраний выстроилась очередь. Дощечки с номерами принимала хрупкая миловидная Клавдия.
– С первого по пятый!!! – зычно огласил Томас, усердно следивший за порядком.
– Какой-какой? Не по десятый? – выкрикнул кто-то сзади.
Кто-то из очереди, кажется, ответил, несколько человек захихикало.
– Ну да, – сказала женщина со светлым хвостиком и слуховым аппаратом в ушах, подавая номерок Клавдии; из-за толстых стёкол очков её глаза выглядели слишком большими и испуганными. – Каждому хочется поскорее получить и убраться, – адресовалась она теперь к Уши, вручая той объёмистую сумку с логотипом Netto.
Уши улыбнулась и, что-то негромко промолвив в ответ, отправилась «выполнять заказ». Я принял сумки у следующего...
Да, много пришло людей сегодня, перед днём Св. Николауса. Номеров хватило не на всех, и наша небольшая команда старалась распределять продукты более-менее поровну, чтобы хватило и тем, кто останется под конец.
Я быстро вымотался, но, сознавая, что помогаю многим, живущим в нужде, я отвлекался от мыслей о собственной усталости. А ещё думал о вас, леди Джейн...
– Оливéр?!!
Лицо Ефима выражало крайнюю степень изумления, когда я водрузил на «прилавок» его полную сумку. В голосе же звучала такая искренняя радость, будто он вдруг встретил закадычного друга, с которым не виделся много лет. И ни тени презрения!
– Ну уж не ожидал! – проговорил «старый» знакомый, широко улыбаясь. – А жена мне говорила, что на раздаче новенький, такой любезный симпатичный молодой человек...
– Посторонись, дай место следующему! – раздражённо прорычал мужчина, грубо оттесняя Ефима от «прилавка».
Это был Йенс.
– Значит, на тёпленькое место пристроился, дрыщ? – проговорил он, смерив меня презрительным взглядом.
– Давайте ваш номер, – взгляд Клавдии, помешавшей Йенсу закончить мысль, был холоден.
Тот раскрыл было рот, собираясь «выплюнуть» ответ, однако лишь мотнул головой и сунул мне в руки грязную, воняющую гнильём пластиковую сумку.
Я двинулся по преобразившейся в склад зале, собирая паёк: немного картошки и лука, связка моркови, головка кольраби... Замороженная палка колбасы, несколько пачек сладких йогуртов... Блестящий цветной фольгой шоколадный Св. Николаус, — сегодня их раздавали и тем, чей нежный возраст остался позади... Из-за тонкой перегородки донеслась музыка: Анна-Мари репетировала на органе. Прервав работу, я замер, прислушиваясь, и на миг перенёсся в удивительный мир...
– Эй, дрыщ!!!
Я вздрогнул, спустившись с небес.
– Поторопись! – прикрикнул Йенс, высовываясь из-за косяка. – Мне время дорого!
Я вручил ему полную сумку.
– И это — всё?!! – лицо Йенса побагровело. – Я ведь говорил: на три персоны!
– Продукты разделены поровну на всех, – не замедлил вмешаться Райнер, подоспевший, чтобы поддержать меня и Клавдию, сжавшуюсяна своём стуле.
Оргáн за перегородкой затих.
Тонкие обветренные губы Йенса сложились в нехорошее слово, но благоразумие взяло верх над яростью: парень ретировался.
– Отвратительный тип! – вполголоса проговорила Уши, молча наблюдавшая за этой короткой сценой. – Не принимай к сердцу, Олли.
Я кивнул и вернулся к работе. «Чем я не угодил этому человеку? – размышлял я, наполняя продуктами торбы и пластиковые пакеты, на которых от давности стёрся логотип. – Я не стремился ни к знакомству с ним, ни к даже короткому общению. Но, по всему судя, я ему как камушек в башмаке...»
Количество продуктов в ящиках заметно уменьшившееся, похудела очередь в вестибюле церкви. Скоро домой...
И тут, ставя на прилавок очередную раздутую сумку, заметил Николь. Её не было с самого начала раздачи, и я заключил, что, возможно, она пришла недавно. Девушка ни с кем не общалась; она стояла у окна, за которым открывался вид на лужайку, поросшую пожухлой травой, и глядела куда-то вдаль. Мне показалось, что она грустна. Вероятно, почувствовав на себе мой взгляд, Николь обернулась и, улыбнувшись, помахала мне рукой.
«Конечно, без номера», – подумал я, кивнув в ответ. И увидел, как она пристроилась за последней опоздавшей, дряхлой старушкой, которую Томас нежно звал У́ржула.
– Привет, красавчик! – солнечно улыбнувшись, проворковала Николь, кладя на «прилавок» рядом с гроссбухом Клавдии две чисто выстиранные холщёвые торбочки со скетчамиШверинского Замка. – Накидай вкусняшек!
Она держалась так, будто того вечера на пустыре у мстерских не было и в помине.
– Есть ещё много овощей, и йогурты, – подал реплику Райнер, сооружающий пирамиду из пустых ящиков у дальней стены комнаты для собраний.
– Ну-у... – протянула Николь и наморщила веснушчатый слегка вздёрнутый нос. Затем кивнула. – Пойдёт. Вообще, – подавшись ко мне, она перешла на громкий шёпот, – я за сла-аденькими Николаусами.
Я невольно усмехнулся и отправился исполнять желание.
– А на тебя глаз положили, – вполголоса проговорил Райнер, когда я очутился поблизости, и в шутку погрозил пальцем. – Осторожно!
Николь обрадовалась шоколадным дедáм как маленькая девочка, и мне подумалось, что она ещё очень юна, и насколько бывает обманчива внешность. Сказать к слову, сегодня моя знакомая выглядела весьма скромно, в отместку своей привычке к чрезмерному макияжу и одежде без вкуса. Хотя... о последнем не спорят.
Под самый конец, по традиции, стол был убран из дверного проёма, и в комнату для собраний ворвались жаждущие остатков, до этого прохлаждавшиеся на улице. Возникла пятиминутная давка, в результате которой не осталось ничего хоть сколько-нибудь пригодного в пищу. В этой вакханалии Николь не участвовала, и я решил, что она ушла.
***
– Олли!
Николь вышла из-за угла Фэрзёнунскирхе мне навстречу. Значит, она терпеливо дождалась, когда я, наконец, освобожусь. Остановившись, я поправил рюкзак за плечами.
– Можно тебя попросить о ма-аленьком одолжении?
– Помочь даме донести до дома тяжкую ношу?
Николь удивлённо вскинула тонко выщипанные брови, но только кивнула.
– А почему ты налегке? – поинтересовалась она, когда мы, направляясь к конечной трамвая, шли по тропинке через пустырь.
– Я тоже кое-что прихватил, – ответил я и демонстративно встряхнул брезентовую торбу, болтающуюся за моей спиной.
– Н-да... – Николь хмыкнула. – Скромные же у тебя запросы. Все ваши кучу сумок домой тащат... Разве что твой рюкзак с секретом.
Я пожал плечами. Разумеется, предположение её было верно, только «секрет» имел магическую природу. Об этом ей было не обязательно знать
Остановка была почти пустынна: лишь несколько подростков, околачивающихся под жестяным навесом, хохоча и слушая громкую музыку, да сухонькая женщина преклонных лет, у которой громкие реплики вышеупомянутых тинейджеров вызывали опаску и неприязнь.
– Олли... – начала Николь, но запнулась: подошёл трамвай.
Дорóгой Николь лишь нерешительно поглядывала на меня; похоже, она не знала, с чего начать. Заговорить вновь она решилась, когда, выйдя на Платц дер Фрайхайт, мы зашагали по направлению к Беккер Штрассе.
– Олли, а ведь ты не немец!
– Я англичанин, – ответив, я отчего-то усомнился в собственной правдивости, как это ни глупо.
– О-о! – протянула моя знакомая. – Вот уж не ожидала!..
Снова повисла пауза.
– И где же ты живёшь? – поинтересовалась Николь спустя пару минут. – Наверняка в классном доме? – она махнула рукой в сторону красивых старинных домов, мимо которых лежал наш путь. – А на получку по приколу ходишь. Я слышала, что вы, англичане оригиналы ещё те...
– Где придётся... – скорее, я отвечал собственным мыслям, чем ей.
– Шутишь! – Николь даже приостановилась на миг.
Я вздохнул.
– Я странник, Никки. Перекати-поле. Живу в старых развалинах, что неподалёку отсюда.
Николь скептически хмыкнула.
– Только не вздумай втирать, что ты пеннер! От них несёт за километр. А ты определённо с утра ванну принял. И надушился вдобавок.
Я промолчал. Не было смысла ей доказывать, что я не солгал. Ну, а что до ванны... Вчера я побывал в бассейне. Да, леди Джейн, я снова грешил, применяя чары там, где много маглов. Исключительно, чтобы помыться!
– Вот и моя вилла, – сказала Николь, останавливаясь у калитки в низкой деревянной ограде и забирая у меня сумки. – Спасибо!
Поставив ношу на узкую белую скамейку, мокрую от недавнего дождя, она вскинула голову, и искоса поглядела на меня.
– А всё-таки, ты удивительный, Олли, – промолвила она. – О себе рассказал, а обо мне не спросил. Ни тогда, ни теперь.
– Мне кажется... – я запнулся. – Тебя бы смутил такой вопрос.
– Но ты-то воспринял его нормально!
Николь присела на край скамейки, натянула на колени подол куртки. Опустив голову, кивнула.
– В тот вечер я бы взбесилась, если бы ты принялся меня допрашивать, – тихий голос девушки звучал хрипло. – Но ты не стал. А, проснувшись наутро, я пожалела, что ты...
Николь громко шморгнула.
– Знаешь, Олли, я ужасная, глупая упрямица. Когда-то ушла из дома. Думала, что отомщу этому гаду, моему отчиму, но только усложнила собственную жизнь. Друзья, — таковыми я их считала, — подставили меня... Не-ет, не сдали этому грязному борову. Они... Ах!.. – Николь в сердцах отмахнулась. – Что было, то прошло. Жалеть о прошлом глупо. Да только из-за этого прошлого я всё чаще надеваю маску, в которой ты видел меня тогда, в парке. Только боюсь, что скоро я разучусь эту маску снимать: чтобы ни о чём не вспоминать, и не жалеть.
Николь отвлеклась от созерцания носков собственных кроссовок и подняла взгляд на меня.
– Эта квартира действительно моя собственность, – она ткнула большим пальцем за спину. – Подарок отчима. Гад, думал, что этим можно откупиться...
Она поднялась. И вдруг, вставна цыпочки, обняла меня.
– Олли... – сбивчиво, торопливо зашептала Николь, щекоча ухо тёплым дыханием. – Сегодня приходил Йенс... Он завидует тебе, – сказала она тихо, словно боялась быть услышанной. – Пожалуйста, будь осторожен! Опасайся его. Берегись!
Подхватив сумки, Николь поспешила скрыться в доме, оставив меня в полном недоумении. Да, я знал, что Йенсу я словно кость в горле, но... Говоря по правде, я не был уверен, стоит ли относиться к её словам с надлежащей серьёзностью.
***
... Была промозглая и ветреная декабрьская ночь. Поплотнее закутавшись в старый добрый плащ, я постарался поскорее добраться до моего прибежища.
Вот и старые корпуса за ограждением! Пробравшись между каменных «курганов», бывших когда-то строениями, я очутился у полуразрушенногокирпичного общежития и шмыгнул внутрь. Моё жилище встретило меня холодом и сыростью, беспрепятственно проникавшими сквозь дырявые стены и полуобвалившийся потолок, запахами отсыревшей извести и тишиной. Стукнула рама разбитого окна, задребезжало стекло...
Но что же это?! Или мне послышалось, как зашуршал щебень под чьими-то осторожными шагами? Вспомнились слова Николь.
Я подкрался к дверному проёму и, осторожно выглянув, вгляделся в полумрак коридора. Нет, всё же показалось.
Однако беспокойство, поселившееся в разуме, рождало тревожные мысли. И долго ещё я ворочался на своей ветхой постели, тщетно пытаясь уснуть...