I Purple U

— Что тебе надо?

Я стараюсь звучать максимально строго и убедительно, но мой хриплый спросонья голос меня предает, а взглядом Чонгук испепеляется плохо.

Он торжествующе улыбается, обнажая ровный ряд белоснежных зубов, и едва ли не мурлычет своим ангельским голоском:

— Погулять.

«лять» — хочется добавить в рифму, но я лишь молча сверлю его заторможенным взглядом в ответ.

Парням вообще на месте спокойно не сидится и дня, но обычно гулять с собой они тащат мужскую часть агентства, поэтому я сейчас вдвойне удивлена, почему макнэ примахался именно ко мне.

— Попроси Седжина, — я делаю еще одну попытку закрыть разговор, переворачиваясь и накрываясь с головой одеялом, но этот мелкий засранец не так прост и наивен: он тут же хватает край моего драгоценного укрытия и настойчиво тянет на себя.

— Он ушел с Юнги-хеном.

Так вот из-за кого у меня сейчас проблемы! Жаль, этому я зад надрать не могу: стесняюсь.

Попытка игнорировать младшего терпит крах — Чон окончательно срывает с меня одеяло и с довольным хихиканьем комкает его у себя за спиной.

Меня тут же обдает прохладой, и я, сдавшись, сажусь на кровати и подтягиваю к груди коленки, рефлекторно кутаясь в успевшую сродниться ту самую полосатую рубашку с серьезным сердечком. С того вечера этот предмет гардероба окончательно перекочевал ко мне в качестве пижамной одежды.

— Попроси кого-нибудь из мужчин, Чонгукки. Не думаю, что хорошая идея со мной светиться на улице.

Парень вдруг странно заулыбался и едва склонил на бок голову, внимательно разглядывая сонную взъерошенную меня. Черт разберет, что у младшего вечно творится в голове.

— Ай, нуна-а, никто ничего не подумает! — Наконец выдает он, явно мысленно что-то взвесив, и тут же натыкается на мой подозрительный прищур.

— Это почему же?

— Ты слишком взрослая, — едва успевает договорить он, как тут же проказливо улыбается, упиваясь моей реакцией.

— Чт... ооо?! Да я выгляжу на неполные двадцать!

— Это кто тебе сказал?

Чонгук хитро щурит большие глаза и с легкостью перехватывает летящую в него подушку. Я разъяренно шарю рукой по простыни в поисках нового снаряда, пока парень со смехом вскакивает с постели и отходит на безопасное расстояние.

— Ах ты... Вернись, и я надеру тебе зад нежно — ты даже сможешь выступа-ать! Ой...

Теперь уже мне приходится вжиматься в изголовье кровати, поскольку мою угрозу восприняли слишком... воодушевленно? Чонгук вдруг передумал убегать и резво подскочил обратно, нависая надо мной немалой мышечной массой. Кажется, я начинаю понимать, почему Джин уже опасается младшенького...

Меня вдруг обдало сладким фруктовым ароматом, заставив пораженно замереть на месте. К Гуку я так близко не подходила, и, кажется, до этого еще запах не улавливала.

Или машинально списывала на духи кого-то из женской половины стаффа. Ибо никто бы не подумал, что парень будет пахнуть ТАК. Я бы — точно.

Макнэ пах... опасно сладко. Непривычно. Так не бывает.

— Нуна-а, — вкрадчивости его голоса мог бы позавидовать отъявленный киношный злодей. Я едва сдерживаюсь, чтобы не отозваться виктимно-виноватым «а?», и лишь упрямо смотрю в его хитрые оленьи глазищи.

— Меня трогать нельзя, — тем временем продолжает этот засранец и вновь растягивает губы в лукавой улыбке, — а то зад надерут уже не мне.

Ах ты, мелкий...

— Ну мы же никому об этом не скажем, верно? — Я щурюсь не хуже корейского искусителя. — Кто же тебя выгуливать будет?

Чонгук даже пропустил мимо ушей явный подвох, просияв:

— Так ты идешь?

— Естественно.

Наблюдать радостного макнэ — какое-то особое удовольствие, граничащее с пробуждением материнского инстинкта. Я стараюсь спрятать улыбку, а то меня немедленно развезет от бабочек в желудке.

Чон было подскочил к двери, намереваясь оставить меня собираться, но на пороге вдруг замер и озадаченно обернулся.

— Это я сейчас согласился надрать себе зад?

— Именно.

— Черт.

***

— Раз уж ты меня вытащил, то теперь обязан покормить.

Я иду, зябко кутаясь в светлое худи и нахлобучив на голову кепку нежно-розового «джиновского» цвета. Волосы пришлось наспех собрать в хвост. Отражение в витрине убедило меня, что выгляжу я максимально неприметно. Надеюсь, я не похожа на шифрующуюся девушку айдола.

— Нуна, ты разве не позавтракала?

Доширак — не завтрак.

— Я все еще голодная, — невозмутимо гну свою линию. Еще не до конца проснувшись, я едва перехватила этой местной лапши быстрого приготовления, которая, надо признать, оказалась гораздо вкуснее той, что делают в моей стране. Но этого было недостаточно для долгой прогулки.

— Хорошо, мы зайдем куда-нибудь.

Макнэ рядом щурится от солнца и ветра, разглядывая что-то впереди. Он явно не хочет делать остановки и прерывать прогулку. Мне тоже не хочется, но уже из соображений безопасности.

— Купим хот-доги по дороге, не будем останавливаться.

Мой вариант устроил нас обоих. Вопреки моим опасениям, здесь любопытных глаз и не встречалось. Возможно основная аудитория ребят на учебе. Хотя, возможно, нас спасала одежда и любимая Чонгуком рыбачья панама до самых глаз. Оделся он примерно так же, как и я. Тот же спортивный стиль: излюбленное черное худи, массивные кроссовки, спортивные штаны.

— Я еще в музыкальный магазин хочу, — тем временем роняет макнэ, все высматривая с прищуром что-то впереди. Видимо, те самые приключения на задницу.

А я смотрю на него и невольно любуюсь точеными чертами, вкусной карамельной кожей, этими теплыми черными огромными глазами, и почти не дышу.

Красивый, зараза. Дитя богов — ни больше, ни меньше.

Так, успокойся. Ты — нуна, а он маленький.

Двадцать один годик.

Не маленький.

Чон Чонгук, спасибо, что совершеннолетний.

— О нет, только не говори, что тоже будешь таскать с собой какую-нибудь бандуру, как Юнги!

Макнэ смеется, щуря глаза до искристых полумесяцев.

— Это синтезатор, нуна.

— От этого в дамскую сумочку он не начинает складываться.

Чонгук совсем уж по-детски хихикает, даже голову запрокидывает — а это означает, что он очень доволен и счастлив. Ну или, по крайней мере, нуна опять что-то очень смешное сказала.

А нуна и не против. Нуна залипла.

Ветер выбивает из-под панамы волосы, ерошит их ласково, открывая лоб. Отросшие густые черные локоны лоснятся на солнце, и то и дело норовят попасть в глаза.

Лучше бы был накрашен и стоял в вычурном концертном наряде. Бантаны в домашней одежде — душераздирающее зрелище.

— Будешь так смотреть — люди подумают, что мы парочка.

Черт.

Они когда-нибудь перестанут толкать меня в неловкие ситуации?

— Ты же сказал, я взрослая.

— Я пошутил.

Чон с довольной улыбкой выдерживает мой недоверчивый прищур, и наконец сдвигается с места.

— Давай быстрее, а то на мост не успеем.

— Кто бы говорил. Сам же по магазинам шатаешься.

Я стараюсь поравняться с парнем, пряча сжатые кулаки в карман толстовки. Пришлось надвинуть кепку пониже, спасаясь от ярких солнечных лучей. Приятная погода, в меру прохладная и солнечная — самое время для пеших прогулок по городу.

— Нуна-а, — шкодливый взгляд через массивное плечо, — останешься без хот-дога.

Если бы мой взгляд мог прожигать — кое-кто уже бы подкоптился в нескольких местах.

— Твой зад все-таки должен быть однажды надран.

— Это запрещено: жестокое обращение с артистом.

— Тогда я надеру его по-честному — на тренировке.

Парень хихикает, поглядывая на вышагивающую и гордо задравшую подбородок меня.

— А если я тебя не боюсь?

Я буквально ощущаю на себе этот хитрый пусанский прищур. От сатури сводит пальцы, отчего приходится еще сильнее стискивать их в кулаки. Благо, что это все происходит в кармане, и макнэ не видит, как эти его штучки влияют на меня.

Чем старше Чон, тем сложнее воспринимать его ребенком.

— И не надо.

***

Вопреки моим опасениям, до моста мы все же дошли. В музыкальном магазине на удивление надолго не задержались: судя по всему, Чонгук не нашел то, что ему было нужно, поэтому обход ограничился залипанием на синтезаторы и хихиканьем на мою реакцию от задумчивого «а может, и себе еще один взять?»

— Здесь красиво.

Мы стоим, облокотившись на перила и устремив взгляд на сверкающую гладь воды.

— Мосты вдохновляют, — выдает вдруг младший, с аппетитом откусывая немалый кусок божественной американской еды.

Я с некоторой опаской смотрю на оставшиеся два хот-дога в руках макнэ, не представляя, куда их столько в него поместится за раз. Первый он уже благополучно заточил по дороге к мосту.

— Пахнет свободой? — С сомнением тяну, решив, что Чон не осилит эти хот-доги целиком.

— Мост прокладывает путь к тому месту, в которое тяжело добраться. — Он серьезен, как никогда, сосредоточенно смотрит вперед. — Без него было бы сложнее, может, даже невозможно. А так он делает путь доступным для всех. Соединяет.

— Вот как...

Вот вроде задиристый, балованный хитрый макнэ, а порой вдруг так серьезно такие умные мысли выдает — и куда в них столько граней помещается?

Чонгук будто теряет аппетит и опускает руки на перила, сжимая недоеденный кусок.

— Хочу быть таким мостом.

Его взгляд направлен куда-то вниз, сквозь это наше «сейчас» — в сторону водной ряби.

— Хочу достучаться до сердец людей. Хочу показать им лучший мир. Хочу дать им надежду...

Я стою, пораженно слушаю, смотрю на него, будто вижу впервые, а сердце осязаемо больно сжимается. Ну откуда в этих людях столько доброты и чистого желания созидать?

Да как такие люди существуют?

Я отвожу взгляд и отрешенно опускаю его вниз, наблюдая перед собой самую спокойную и самую опасную стихию.

— Все мы заслуживаем счастья, я думаю. Мы должны постараться быть счастливыми.

Чонгук не отвечает.

Мы в молчании доедали хот-доги, как вдруг на наши плечи обрушились цепкие тяжелые ладони.

— Хэллоу!

Я едва не поперхнулась от такой неожиданности и пораженно уставилась на повисшего между нами Тэхена.

— Что вы здесь делаете? — Беззаботно басит вокалист, явно не подозревая, что шестьдесят с лишним кило живого непосредственного веса — это не так уж и мало.

— Кушаем, — пытаясь прожевать, выдаю очевидную вещь, и тут же сминаю в ладонях опустевший сверток, на глазах у парня комкая его надежду угоститься кусочком. Но Ким не расстраивается и моментально находит еду в руках друга.

— Ты как здесь оказался?

— Хотел пофотографировать.

Кажется, шутки про одну извилину на семерых — не такие уж и шутки. Я киваю подошедшему менеджеру и оглядываюсь по сторонам. Чонгук больше и слова не говорит, приглашающе протягивая надкусанный последний хот-дог, чтобы другу было удобнее. А Тэхен и не мелочится, откусывая едва ли не половину. Он явно не страдает от излишней скромности.

— Хен, что это на тебе?

Тэхен, раскинув руки, отступает на два шага и поворачивается к нам спиной, демонстрируя минималистичный рисунок чьего-то лица на огромной куртке.

— Что это?

— Я нашел в винтажном магазине куртки. Подумал, какие картинки к ним подойдут, и расписал их сам. Это Жан-Мишель Баския.

Мы с Чонгуком одинаково непонимающе хлопаем глазами, но делаем умные лица и киваем. Это выглядит... странно? Хотя, необычно, пожалуй. Я ничего не понимаю в современном искусстве...

Взгляд невольно цепляется за солнечные очки на крашеном темном затылке. Опять.

Вот, пожалуй, шедевр современного искусства: не спадающие с затылка Тэхена очки. Как?

«Как» — парень раскрывать не собирается, и вновь подлетает к нам.

— Чонгукки, сфотографируй меня.

— Куда дальше пойдете?

Я отвлекаюсь от созерцания увлеченных процессом под названием «вигуки» парней и поворачиваюсь к менеджеру Кима. Это видный привлекательный мужчина средних лет с мужественными чертами лица — такому бы в модели или кино.

— По магазинам, может. Чонгук хотел прогуляться.

— К вечеру будет уже не так безопасно, вам не следует задерживаться.

Все-таки ситуация с Паком повлекла за собой определенные ограничения и усиленный контроль. Половина мемберов почти выла, сидя в четырех стенах без возможности просто прогуляться. Без толпы стаффа и своры камер, снимая очередное шоу в перерывах между концертами и репетициями.

Я вновь перевожу взгляд на склонившихся над фотоаппаратом смеющихся парней.

Их жалко ограничивать и запирать в золотой клетке, созданной их же усилиями.

Это так странно и обидно: почти с детства встать на путь артиста, чтобы потом самим же довести себя до полного ограничения свободно передвигаться по собственному ороду. Стране. Планете?

И ведь парни сознательно пошли на это: они хотят этим заниматься. Даже несмотря на такие жертвы. Даже страдая и порой почти воя от нарастающего давления.

Я вижу, как им тяжело, хоть они и находят в себе силы разряжать обстановку, устраивая полнейший хаос вокруг.

Быть может, они это делают не потому, что еще дети? А потому, что стараются тем самым помочь друг другу и отвлечь от всей этой боли?

— Ты сама не устала еще? — Прерывает мои мысли менеджер, и поясняет, видя мое удивление: — От этой работы. Ты же сама толком никуда не выходишь.

— Я в порядке, — пожимаю плечами и понимаю, что даже не лукавлю. Да, у стаффа тоже стресс и нагрузки, но с такой насыщенной жизнью и выходками самих ребят (да и агентства) не успеваешь даже пострадать о том, как все плохо.

Не плохо — интересно.

— А как же личная жизнь? — С усмешкой продолжает он. Я доли секунды молча открыто смотрю ему в глаза, пытаясь понять: ко мне пытаются подкатить или это просто праздный «родственный» интерес.

— Моя личная жизнь, — кивок в сторону шушукающихся парней. — Семь хаотичных штук. Я и так с ними не успеваю, куда уж еще.

Менеджер неопределенно хмыкает, а я тут же отворачиваюсь, пресекая возможные попытки продолжить неприятный разговор.

— Вы уже со всех сторон сфотографировались! — Не выдерживаю я, но вместо ожидаемого «нуна, еще немного», мне прилетает:

— Тебя сфотографировать?

Что?

Пару секунд я стою в замешательстве, переваривая нетипичную реакцию.

А впрочем, почему бы и... да?

Более необычной спонтанная фотосессия становится, когда Чонгук наперебой с Тэхеном начинают советовать мне, как лучше позировать. В какой-то момент я уже грожусь скинуть их с моста, если они не прекратят так откровенно подшучивать надо мной.

— Так, все, закругляемся. Идите спать.

Парни одновременно перестают ржать и озадаченно поднимают головы вверх на палящее солнце.

Я же стою с невозмутимым лицом, еще и грозно скрещиваю руки на груди. Боковым зрением ловлю усмешку менеджера.

— Нуна, — осторожно начинает макнэ, — у тебя часовые пояса сбились, как у Шуги-хена?

— Чонгук, если ты думаешь, что спать в лучшем случае по четыре часа в сутки это нормально, то ты немножко не прав. А еще у вас расписание, так что...

Тэхен тут же сдвигается с места, неторопливо вальяжно подходит ко мне и кладет свою огромную ладонь на мою голову, ероша кепку. От таких манипуляций мои волосы тоже приходят в движение, и я уже протестующие вскрикиваю, перехватывая норовящую соскользнуть с макушки кепку.

— Ты мне прическу испортишь!

Ким наклоняется ближе, выдавая мне в лицо свою коронную широкую улыбку:

— Ничего, кепкой прикроешь. Всегда работает.

И глазами издевательски хлопает. Зараза.

Понарожают этих корейцев, а нам потом мучайся. Вот откуда у них такие глубокие глаза, в которых умещается вся Вселенная? Целиком. И почему она такая красивая?

Я перестаю слышать все вокруг, погружаясь в этот мир, в эту совсем не страшную теплую черноту. Даже игнорирую подошедшего к нам менеджера.

Тэхен улыбается, спрятав руки в карманы, и стоит, наклонившись слишком близко, провоцируя.

— Что ты делаешь? — Цежу сквозь зубы, но взгляд не отвожу. Ким все не бросает попыток победить меня в гляделки, но ожидаемого смущения так и не получает.

— Стараюсь переубедить тебя еще немного погулять.

— Это не так делается.

Чонгук прыскает от смеха, отмахиваясь от уговоров менеджера возвращаться в отель. Им хочется гулять, и я не могу их в этом винить.

— Нуна-а-а-а! — уже в два голоса капризно ноют макнэ, и я не выдерживаю.

— Да что-о-о-о!!!

Тэхен спотыкается о мой взгляд и от удивления закрывает рот. Чонгук на заднем плане смеется своим заразительным детским смехом.

— Да вроде ничего. — Ким хлопает большими честными глазами и наконец отстраняется.

— Нам пора возвращаться, — менеджеру все-таки удается вклиниться. — Иначе придется убегать, как в старые добрые, — кривая усмешка Чонгука, — времена.

— Кажется, я подписалась на вечную беготню с BTS от фанатов...

— А ты что думала? Мир от Таноса будем спасать по выходным? Сасэны — наша главная и основная проблема.

— Скучно, да. — Издевательски поддакивает Тэхен, и мне уже хочется его нежно агрессивно... Что-нибудь сделать.

Ага, псих с пистолетом — это скучно. Та-ак скучно...

Ким улыбается мне лучшей из всех своих улыбок, смешно морща нос, совсем по-звериному, а я стою и плотнее сжимаю скрещенные на груди руки, стараясь все еще выглядеть строго. Получается плохо. Но вроде держусь.

Гляделки вновь молниеносно набирают обороты, парень идет ва-банк, подступая ко мне почти вплотную и деловито склоняясь еще ближе так, что мы едва не сталкиваемся носами. Кажется, эта вязкая чернота напротив еще очень вкусно пахнет и обдает приятным теплом...

В реальность больно со звоном возвращает деликатный кашель менеджера. Чонгук, напротив, старательно делает вид, что вокруг очень интересные чайки.

Я же усердно изображаю томный тяжелый вздох человека, в которого долго и настойчиво тыкали палкой, чтобы привлечь к себе внимание.

— Что тебе от меня надо, Тэхен?

— Погулять?

лять...

***

— Это последний магазин, и мы возвращаемся в отель!

— Да-да, — фальшиво соглашаются парни, уже по уши находясь в очередном магазине. Этот торговый центр бесконечный!

Я чувствую, что мои глаза однажды закатятся и не выкатятся обратно.

— Пожестче будь с ними, — почти шепотом наставляет менеджер и сжимает кулак в воодушевляющем жесте, — пожестче!

Смешной. Будто сам сможет устоять против этих щенячьих глаз.

Мы стараемся держаться на расстоянии, давая парням больше пространства и возможность хоть немного расслабиться, но видимо для этого их надо оставить совсем одних и, желательно, на каком-нибудь острове.

Вокалисты начали разделяться, увлеченно бродя между стеллажами. Мы заметно напряглись, стараясь в две пары глаз уследить за этими детьми хаоса, но миссия начала усложняться.

— Поскорее бы концерт: хоть где-то можно будет свободно передвигаться, — мимо прошел Тэхен, неся в руках найденную темно-зеленую рубашку свободного кроя.

Я с некоторым удивлением наблюдаю за тем, как парень увлеченно просматривает вещи у стеллажа.

— Те несчастные десятки метров сцены? И тебе хватит?

Замечаю, как менеджер отошел от нас, видимо, следя за передвижениями Чонгука, и подхожу ближе к Киму, останавливаясь за ним в полуметре.

— Не хочется выйти ЗА нее? Не душит этот ограниченный островок свободы?

Парень замирает на пару секунд, смотря куда-то сквозь ворох вывешенных толстовок, обдумывает, а после поворачивает ко мне голову, внимательно заглядывая в глаза.

— Это странно, но на этом островке в «несколько десятков метров» я чувствую себя гораздо свободнее, чем просто на улице.

Он разворачивается ко мне корпусом, забывая обо всей этой одежде, которой еще секунду назад был так увлечен.

— Я на сцене — хозяин своей жизни, и могу делать, что хочу. Ты... — парень вдруг усмехается с придыханием, невольно подходя ко мне ближе, — не представляешь, какое это чувство, когда тебя любят и боготворят. Ты просто... у тебя будто крылья появляются, и ты готов взлететь над сценой, над целым стадионом.

От этих слов у него расширяются зрачки и сбивается дыхание. Тэхен явно вспоминает все эти ощущения и едва не задыхается — настолько они яркие и сильные. Меня окатывает его возбуждением, и я едва нахожу в себе силы, чтобы выровнять вмиг охрипший голос и отлепить язык от неба.

— Не хотел улететь прочь? На свободу?

Мы стоим ближе, чем когда-либо за все это время, и смотрим глубоко друг другу в глаза. В эту похожую бездну, жаждущую свободы и целого мира.

— Иногда хочу, — Тэхен произносит это медленно, словно еще думает, но спустя секунду уверенно кивает головой и уже твердо повторяет: — Хочу. Хочу просто идти по улице как обычный человек. Чтобы ко мне тоже относились как к человеку.

Кажется, в этот момент мы напрочь забываем, зачем сюда пришли. Тэхен смотрит мне в глаза взволнованным бегающим взглядом, стараясь найти понимание, хотя бы отклик.

Как же ему тяжело с недопониманием, с его отличием от большинства людей. Каким же чужим и непонятым он себя чувствует все время, раз сейчас так сорвался и готов открыться, впустить в свой мир, буквально вдавить в него руками, только бы увидеть понимание, получить отклик.

И он его получает.

— Я понимаю, что у славы своя цена, и мы правда радуемся тому, чего достигли. Это очень дорого нам стоило. — Он невольно прижимает сжатую в кулаке рубашку к груди. Кажется, если бы его рука была свободна — то положил бы ладонь на сердце. Такой милый.

— И если бы не слава, все было бы иначе, я был бы другим, свободным человеком. Но. — он вдруг горько усмехается, обдавая меня почти физической болью, — я не могу без сцены. Это моя жизнь, и я не умею по-другому.

Не знаю, как я все еще стою на ногах. Несмотря на все то, что произошло с момента нашего знакомства, мы все равно держались на расстоянии, а тут... Тэхен открылся, и меня едва не сшибло с ног этим эмоциональным потоком.

Почему-то захотелось плакать, но огромным усилием я сдержалась и попыталась отвлечь себя звуком собственного голоса:

— А что, если ты ошибаешься?

— Вкусив однажды, не сможешь иначе, — мгновенно отмахивается тот, совершенно уверенный в своих мыслях. — Будет больно, сломает.

Не говори так, пожалуйста...

— Может, и не сломает. Ты сильный.

Его взгляд на мгновение смягчается и становится рассеянным — парень вновь ухнулся в свои мысли, выпав из реальности. А я, не особо подумав ляпнула:

— Зато у тебя есть влияние и средства, чтобы свободно жить.

Тэхен запоздало усмехается и вновь фокусирует на мне взгляд, всего на секунду, пока я все еще стою, прибитая эмоциями к полу.

— С какой стороны посмотреть.

— Ребята, уходим!

Мы синхронно оборачиваемся на взволнованный голос менеджера, который, не пускаясь в лишние объяснения, протягивает нам телефон, на дисплее которого высвечивается фотография Чонгука в холле торгового центра.

— Чт...

— Загрузили двадцать минут назад, скоро сюда прибегут. Уходим.

— Где Чонгук?

Мы напряженно оглядываемся, чувствуя, как обстановка накаляется. Макнэ куда-то исчез, а вместе с ним екнуло и мое сердце.

— Так, вы идите. А я за Чонгуком, — решительно распоряжаюсь я, доставая свой телефон. — Осторожнее там. Я его выведу — и сразу в отель.

Тэхен вдруг усмехается, отложив приглянувшуюся рубашку в сторону.

— Ты будто на войну меня провожаешь.

Я аж возмущенно вскидываю на него глаза, забывая, что собиралась позвонить младшему.

— Дурак, это не смешно!

— А по-моему, самую малость, — улыбка Кима становится шире.

Мы сверлим друг друга взглядами: упрямый против невозмутимого. Сейчас не самое подходящее время для этого, поэтому я уступаю, обрывая контакт и бросая короткое:

— Иди в малину.

...Чтобы спустя озадаченную паузу услышать в ответ:

— Это где?

Я обессиленно закатываю глаза и спешу ретироваться, оставляя Тэхена без ответа с новой ягодной загадкой.

Подступающая подобно тошноте паника так и норовит захватить мою голову, но я пока что ее успешно подавляю.

Чтобы не терять время, я набираю номер макнэ и, плотно прислонив гудящий телефон к уху, ищу его взглядом по огромному залу. Кто бы мог подумать, что здоровый парень под метр восемьдесят может легко затеряться среди тряпок! Писк где-то впереди слева мгновенно настораживает, и я мчусь туда.

Парень запоздало отреагировал на шум и удивленно обернулся в сторону столпившихся девчонок, все как одна вооружившихся телефонами.

Я вижу по напряженной спине, что парень уже во всех красках представил что будет дальше, и подлетаю к нему сзади, осторожно трогая за локоть. Это не спасло: парень все равно испуганно вздрогнул и обернулся, готовый отшатнуться прочь.

— Эй, свои, — шепотом успокаиваю макнэ и тяну парня на себя, — идем отсюда.

— Где Тэхен?

— Уже ушел. С ними все хорошо. Идем, тебя теперь вывести надо.

Он без лишних вопросов следует за мной, натягивая панаму на глаза, будто это вот «в домике» его теперь спасет.

Жаль, в этих чертовых магазинах торговых центров нет черных выходов. Нам повезло, что в магазине было два входа, и мы просто вышли через второй.

Ощущать на себе преследование — самая мерзкая и давящая на психику штука, которую только можно пережить. Мы почти бежали, то и дело оглядываясь, но до лифта дойти так и не смогли. Другая стайка девочек материализовалась недалеко впереди, и мне хватило их задержавшихся всего на пару секунд взглядов, чтобы резко потянуть артиста в сторону.

— Поиграем в боевик.

— Что? Думаешь, они меня знают?

Макнэ слишком любопытен и бодр, и я в очередной раз мысленно удивляюсь их реакции. Это сколько же раз они все это пережили и не поехали головой?

— Не хочется проверять.

Я почти тащу парня за руку, то и дело оглядываясь в страхе, что на него кто-то выпрыгнет и утянет. Пожалуйста, пусть здесь будет выход на лестничную площадку!

Мы завернули в коридор, ведущий, видимо, к туалетам. И хоть сейчас здесь было пусто, мы все равно побежали. Заветная дверь с надписью «служебное помещение», да еще открытая, вызвала у нас облегченный возглас.

Я провернула ручку и буквально затолкала в чернеющий проем Чона, и, еще раз оглянувшись по сторонам, быстро юркнула следом.

Какого черта здесь так темно?!

Чонгук поспешно отодвинулся, давая мне место пройти. Стоило двери закрыться, как позади послышался короткий вскрик и оглушающий грохот. К ногам свалилось что-то пластиковое.

Булькнуло, эхом ухнуло рядом.

Я испуганно замерла, на всякий случай вцепившись в ручку двери.

— Чонгук?

Болезненное шипение в ответ.

Не нашарив выключатель, я включила экран дисплея и повернула его в сторону. Парень стоял рядом, поджав левую ногу и едва ли не прыгая на здоровой от болезненных ощущений.

Я всерьез забеспокоилась.

— Что? Поранился?

Чонгук ответил не сразу, перевел дыхание и осторожно опустил ногу.

— Ударился просто. Пройдет.

— Ты точно в порядке?

— Да.

— Так, ладно, — я рефлекторно зачесываю пятерней назад волосы, отбрасывая со лба мешающие пряди. — Главное, что оторвались.

Запоздало вспоминаю, что у меня в телефоне есть фонарик, включаю теперь его и осматриваюсь.

Под ногами у нас полный хаос: макнэ наткнулся на тележку уборщика со всем добром, которое только можно было собрать. И это все теперь скорбно валялось, где попало. Кое-где из бутылок даже вытекало содержимое. До носа начал доноситься слабый химический запах.

— Идти можешь?

— Дда... — Макнэ звучит не слишком уверенно, и я молча подставляю ему свое плечо, заодно на всякий случай подхватывая его под руку.

Освещая ступени под ногами, мы осторожно спускаемся вниз. Парень ощутимо прихрамывает, но постепенно выпрямляется и ступает уверенней.

Очень хочется ругаться. Только непонятно, на кого.

— Зато погуляли.

— Ага.