II. Явление вестника в Лигурию
II. Явление вестника в Лигурию
Братья возвращались с тренировки, свет полудня обратил их в подобие оживших бронзовых изваяний - блестела лоснящаяся кожа и покрывающий ее линоторакс переливался каждой чешуйкой подобно водной глади, шлемы (которые молодые мужчины несли в руках будто пустые карасы из-под вина) от истомы небрежно ударяли по бедрам - ритмичный металлический перезвон - почти звуки кимвал. Дори - длинные копья, с коими они упражнялись, - глухо погружались древком в песок при каждом шаге.
Приветствовал братьев Кикн игрой на лире - он не бездельничал, нет, а тоже увлечен занятиями, но иного толку. Звали его юноши с собой, порой он соглашался с ними провести время подобно их пристрастиям - в соревновании на меткость и выносливость - стрельбу из лука, метание диска, копий, да хоть и камушков, беге, борьбе и прочем, в дебатах и спорах - касательно истории и политики - не менее жарких, чем разудалые игрища.
Если же не шел он с ними (как сегодня), - не ворчали другие отроки царя Сфенела, владыки Лигурии (что лежала выше и севернее славной Эллады), - ибо по старшинству очередь править до любимца муз дойдет не так скоро, есть еще время нагнать старших в этом умении; кроме того, музыка нравилась братьям - а пели и играли они не так уж приятно, нежели юный царевич.
Да и отец не серчал ни на кого из сыновей и дочерей - всех любил однородно - женщины станут оплотом надежных союзов с соседями, мужчины - защитниками и воинами, продолжат дела отеческие здесь и в краях - близких или далеких. А если кто не захочет выгодного брака, но с нелюбимым супругом, или занятие найдет иное, как Кикн, который склонен к искусству, - так и сие допустимо.
Юноша играл и пел, славил загодя братьев, те ему радостно махали - лесть уж любому приятна, только не в том цель - хотелось ему их порадовать, показать, как отточил мастерство, выучил новые песни и гимны, причудливые мотивы - песен полузабытых и совсем новых - да и только.
- Кто там? Глядите! - воскликнули копьеносцы, когда Кикн закончил их развлекать, а теперь уж все отдыхали от зноя под сенью деревьев и навеса, омылись, вдоволь напились и поели.
- Какой-то муж. Чужеземец, похоже! - сказал средний брат.
- И правда! - Тут старший, лежавший на подушках, приоткрыл глаз и поглядел на пришлого, который так и стоял в отдалении.
"И когда появился?" - задумался Кикн.
- Добротный петас, к слову. А это что, крылья на нем? Вот диво, да? Знатный какой-то пришелец. Где же и у кого я видал такие наряды?
- И экзомис, и гиматий. Багряное, синее, золотое - все - в точности чужеземное, - вторили братья, но не потешались и не дивились - а так, ленно обрисовывали наряд чужеземца. Встречали они выходцев из разных стран куда чаще, нежели юный музыкант, который никогда и не покидал отчего дома.
- А кто пустил его в дворцовые сады? - вопрошал Кикн. Вот это-то и следовало узнать поперед - как стража пропустила чужака, хоть, видно, знатен он и прибыл с каким-то посланием?
- И верно! Устали мы, вот и не заметили. А раз в город пустили, а еще за целых трое ворот нашего дома - так не прозевали стражи и даже ругать их не за что.
А незнакомец стоял и разглядывал сады. Видел он переговаривающихся братьев так же хорошо, как и они его, - только отчего-то не спешил к ним.
- Ждет, думаю, что мы все к нему ринемся. Но недосуг нам с каждым встречным болтать - знатен или из охлосов, красив ли, высок и строен, а может, конопат, приземист и неказист - нам все одно.
- На девицу ты бы побежал поглядеть, братец! - дразнился младший из троицы (но все равно повзрослее Кикна - третий сын Сфенела).
- Я бы подумал! - отвечали и средний, и старший.
- А вот и советник бредет! - предупредил всех музыкант и извлек трагический мотив.
- Ничего хорошего это не сулит. Опять скучное отцовское буле, где нам надо присутствовать... - сетовал средний.
- А мы так устали! - напомнил старший, откидываясь на ложе.
- Зовет вас царь, юноши, - молвил старец строго, оглядев царевичей. Говорил он без раболепия пред ними, как с детьми (но никого из них это не обижало, ведь никто пока и не стал царем). Да и возрастной муж - для каждого - вместо родного деда, - так что строгость ему простительна, как и со стороны парней - мелкие капризы.
- Всех? - уточнил Кикн. Уж не хотелось ему тратить полдня, молчать и сидеть в стороне, внимать речам старцев, пусть и мудрых, но до чего дотошных и скучных! Вот если бы все они там пели - другой разговор!
- Всех без исключения. - Советник поманил их рукой, мол, поживее, без промедления и отговорок. - Вы дела личные закончили, теперь - черед государственных. Не я такие правила выдумал, мальчики.
- А я уже собирался встретить важного посла! - успел выкрикнуть юный царевич, показывая старику легким жестом на гостя.
- Пусть идет! Пусть! - вступились братья, а он их возблагодарил за подобное избавление. Какой-то должок теперь за ним - ладно, уважит их просьбы.
- Что ж, - Советник потрепал бороду, - нельзя оставлять гостей без присмотра, натворят еще чего, и выказывать неуважения - тоже не стоит. Отчего ты, юный царевич, все еще не пригласил гостя, не утолил его потребности с долгой дороги, не показал себя хозяином здешним, а? Этому ли я вас обучал?
- Уже бегу, мудрейший советник! - Дважды повторять не пришлось, с радостью двинулся Кикн к чужестранцу, слушая краем уха, как братья и мудрец уже принялись обсуждать дела политические, еще и до порога зала заседаний не дойдя, - и от этого чуть не зевнул, едва сдержался.
***
Вблизи гость пленил юношу еще более прежнего; видели бы братья его на расстоянии тройки пигонов (или же локтей), тоже бы обомлели: плащ - пожар, под ним наряд - ляпис-лазурь, головной убор с золотом и белыми перьями, а сандалии...
Да, пусть и не девица - но до чего бесподобный молодой мужчина! - рыжеволос, но отнюдь не конопат, кудри так и вьются, глаза ясные и пытливые, а выражение лица мудрое, прямо как у ученого, но без единой морщинки, - молод, умен, ладен - все про него.
Юноша растерялся сперва, хотелось ему смотреть и смотреть на посланника, но взял себя в руки, а пальцами - все еще сжимал лиру - так и прихватил инструмент, торопясь сбежать от советника, пока и его не увели силком на собрание.
Провел Кикн пальцами и промурлыкал приветствие гостю, подмешав к нему и извинения за себя и нерасторопных братьев - вышло недурно и не слишком вычурно; заодно, под конец, пропел он имя свое, назвавшись царевичем младшим, сыном Сфенела, владыки Лигурии (и пояснил - отец занят сейчас важным делом, но после с превеликим удовольствием примет вестника и гостя).
Посланник рассмеялся и сказал прозорливо (на местном наречии, коим владел будто тут и родился) следующее, никак не относящееся ни к юноше, ни к царю и другим царевичам:
- Нравятся тебе мои сандалии, юный друг?
Тот закивал - правда, смотрел неотрывно, но только причина в ином - больше всего глазел Кикн на обувь гостя, чтобы не смущать оного - хотя хотелось разглядеть вестника всего целиком - с кончиков перьев на петасе до тени на песке.
Но признаться в этом и сослаться на учтивость царевич не успел.
Тут же засверкали ступни, пришли в движения крылышки на обуви, закрутился гость на месте в бесподобном танце:
- Называются таларии. - Мужчина замер, и странное видение исчезло вмиг - более не шевелились крылья ни на шляпе, ни на стопах - стоял он на земле твердо (а вот от увиденного у Кикна ноги подкосились).
"И откуда приехал сей муж? Как очутился днесь?" - Только сейчас парень и заметил, что стражи у ворот дремлют, - а те закрыты на засовы.... И неоткуда взяться гостю в таком случае - если только он не перелетел над морем и скалами, на коих и громоздился дворец со всеми садами, фонтанами, статуями, стенами, воротами и строениями.
- Ох, - Кикн потер глаза, не веря им ничуть, - нравятся... Выглядят потешно. - Других мыслей решил не озвучивать, но не покидало ощущение, что чужак читал его подобно нехитрой записи на глиняной табличке.
- Потешность - моя вторая суть! - отвечал незнакомец, а вот представляться не спешил.
Опомнился царевич, голос советника возник в голове о проявлении ксении - правил гостеприимства:
- Так чего же стоим мы среди зноя?! Приглашаю отдохнуть с дороги. Даже потешным порой требуется передышка! И я тоже потешный, так меня кличут братья. Пойдем же, дорогой гость! И поведаешь после - по какому делу явился.
- А споешь ты мне еще и сыграешь? - поинтересовался тот.
- Не исключено! - Но Кикн уже баловался с лирой, радуя гостя трелями и руладами.
***
После еды и питья, вкушения вина (научил лигурийцев приготовлению напитка Дионис; хорошо прижилось в их крае делание сока хмельного из забродившего винограда) и отдыха в лоне прохладной природы - пел и пел Кикн таинственному незнакомцу, играл и играл - на лире, флейте и даже литаврах.
И стыдился парень, что так праздно коротают они день - его сердцевину, в то время как братья, отец и советники томятся в плену друг у друга - в высказываниях, умозаключениях и трудных решениях - пока не наговорятся, не придут к соглашению; к тому же, - все пребывают в объятиях удушливой залы. А кто-то и вовсе, - охлосы - как с пренебрежением звали их братья - трудятся, не разгибая спины, в поле, в земле, на реке и у моря. То и богам - непозволительная роскошь - так веселиться! Сколько у каждого дел и работы! А они тут вдвоем развлекаются!
"Музыка с песней - тоже достойное ремесло", - пытался оправдаться царевич.
Но знал, что жаждал и похвалы, и внимания, - коими не обделил его заморский странник. Пусть не представился и не слова - о цели визита - так и не прозвучало.
Благодарным слушателем оказался гость, Кикну даже показалось, будто знакомы они давно - с самого детства обоих; а когда и мужчина взялся за инструменты - счастье юноши не знало предела - ведь, если братьям всегда находился по силе и прыти достойный соперник (не четвертый сын Сфенела, конечно), то Кикн впервые повстречал того, кто во многом его превосходит в таланте.
Он дергал себя за косичку на затылке, чтоб прийти в чувство, хлопал в ладоши сильнее - почти до боли - чтобы сон этот развеять, но не кончалась сказка. И так бы все оставалось, если бы гость наконец не смолк, окончив пение, и не заговорил обыкновенно:
- Не тревожься, юный царевич, - И улыбнулся, - не стоит метаться, никто ни тебя, ни меня не осудит за такое времяпрепровождение. Ты поди догадался, кто я?
- Ты - бог, не иначе.
- Верно подмечено. Имя - Гермес - мне. Может, меня вы зовете иначе, но это не суть. Но умею не только играть или петь, а еще доставляю послания. Да и творить музыку - тоже работа, не сомневайся!
Парень зарделся румянцем - у богов люди как на ладони.
- Посланник богов! Неужели! - Кикн даже вскочил, боялся - что за дерзость - этот чудесный бог его накажет. Но тот лишь продолжал усмехаться сердечно, беззлобно. - Мы почитаем посланца, собирая из камней - белых и гладких - тебе пирамиды. Каждый, кто мимо такой проходит однажды, - делает вклад - кладет камень.
- Радостно слышать, что в крае далеком от родного Олимпа, чтятся традиции. Мне очень приятно!
- Гермес! И сказал бы так сразу... Прости меня глупого, заболтал тебя и отвлек всякими пустяками... Тогда проведу тебя на совет, - решился юноша, - не станем медлить! Выслушать с превеликим удовольствием захотят тебя самые мудрые в Лигурии! А я отнимаю тут твое драгоценное время...
- Стой, Кикн, дружок, времени у богов прорва, но дело не в этом. Есть, как ты понял, и у меня распорядок, конечно. Только я не к твоему отцу или мудрым старцам явился, а к тебе. И шанс им давал, ты - тому свидетель. Мудрый меня не удостоил вниманием - не так уж и мудр, согласен? Братья твои меня никак не привечали. Только один ты мне оказал прием, так что... К тебе я явился и ни к кому-то еще.
- Ко мне? И чем я прогневал богов?
- Ха-ха! Отчего же сразу прогневал? Ты им понравился, вот и замолвил Аполлон, брат мой, за тебя словечко. А все мы благоволим способным - детям хоть смертных, хоть вечно живущих, т-с-с-с, но последнее - не совсем верно - и бог может встретить конец. Чуть не забыл, мы и любимцев заводим среди чудовищ... Но тут не пугайся. А, вот, гляди, прямо над нами! - теперь Аполлона хорошо видно! Только долго не смотри, а то ослепнешь!
Воззрился Гермес на небо, Кикн - сквозь пальцы - туда же: реяло солнце - свет безжалостно сжигал моря прохладу - никак не сулит это благословения. Но однако разглядел там парень колесницу, четырех коней и фигурку бога - тот ему улыбался, не выпуская поводьев.
Зажмурился царевич, пошли черные пятна перед глазами. Он подумал, что отомкнет очи - и исчезнет все - и посланник богов в крылатых сандалиях, и небесная повозка. Все марь - уснул он в садах - только и всего.
Но ничего не пропало - квадрига и кони - на месте - только уж смотреть больно на бога света и искусства! И вестник богов - по-прежнему подле.
- Итак, понял, что не обманываю? Тут никак не обманешь.
Юноша кивнул.
- И о тебе рассказал Аполлон отцу нашему - Зевсу.
- Зевсу?! - Юноша бессильно рухнул на ложе, с которого все порывался сорваться. И как во все это поверить? - вот Гермес, с которым они битый час, нет, часы баловались, чем-то и Аполлон заинтересован, не иначе - не очень хорошей игрой и отсутствием развития таланта, и вовсе ему бог не выказывал одобрения - все показалось... но Зевс...
- Я не сказал, что замолвил дурное словечко, мой мальчик, - Гермес продолжал улыбаться одними глазами, - то за умения твои и дарования - заслуга. И, как ты видишь, не смотри снова на солнце! - на небе ни облачка, значит, Царь над Всеми Богами тобою, Аполлоном и мною доволен. Знаешь, я тоже боюсь иногда его гнева. Да, врать не стану.
- Но далеко мне, не в обиду, до тебя в игре и пении, а куда уж там до Аполлона! И зевсовой крови в нашем роду - ни капли.
- Сомнение - признак пытливого ума. Но Аполлон - бог добросердечный. Даже когда я родился, - младенцем украл у брата стада и пригнал их домой, - все лишь рассмеялись - ну как же грудное дитя способно умыкнуть стадо у Аполлона и его погонять?! Секрет расскажу, ребенком - не сиделось мне на месте.
Тут уж Кикн расплылся в потехе от шуток таких несуразных, как и все, что с ним сейчас происходило, и сразу сняло как руки мановением тревогу.
- Так вот, слушай дальше, - раз речь про детишек: есть у Аполлона от смертной сынишка - уже не малой, возраста твоего, кажется. Сколько тебе там?
- Пятнадцать.
- Отлично! Вы - одногодки. Но не унаследовал парень вообще никакого пристрастия к искусствам.
- Мне обучить его надобно?
- Если захочешь, но просьба такая - стать ему братом и другом, у него одни смертные сестры, не с кем играть, заниматься, нет равного или превосходящего, чтобы к чему-то стремиться. Он на отца, Аполлона, с лихвою обижен, видим все мы, Олимпийцы, кто видеть, конечно, желает - в этом причину. Иль не всегда каждый младенец умел в воровстве стада.
- Считаешь, мы подружимся?
- Попробовать - не помешает. Ну и с ним проведу такую же беседу, а поведать о царевиче из Лигурии, - Он подмигнул парню, - есть что.
- Хорошо, друг мне нужен, - согласился Кикн. - Кто б отказался от друга? - Ведь братья и сестры - его родные, к тому же, старшие все, относятся к нему, как и поведал Гермес, - будто к младенцу, который если и выкрадет стадо или еще чего совершит - хоть и подвиг великий - так никто не поверит. А ровесник в летах - то - иное.
- Я согласен. Пусть приходит сей юноша к нам. Или мы к нему можем пойти - он живет где-то тут же, в наших владениях?
- А вот тут есть помеха. Он - из Эллады.
- Далеко, - Музыкант вздохнул, - добираться и по морю, и по суше - долго придется.
- То для смертных, но я ведь не просто так предлагаю. Помогу.
- И, чувствую, мне в путешествие придется пуститься? - догадался Кикн.
- Если позволит царь Сфенел, а у тебя есть желание.
Но позыв почти сразу оформился в намерение, и Гермес, и царевич - это знали.
- Тут спрошу, но не думаю, что отец воспротивится воле богов.
- То не воля, а, скорее, напутствие, - поправил бог-вестник, - не всегда все идет так, как хочется, да, даже у нас.
- Как зовут юношу этого? Совсем голова кругом! - и не спросил...
- Фаэтон, сын смертных - Климены и Меропа. Они, стоит добавить, неравнодушны к музыке.
- Фаэтон - красивое имя. Я учил язык Эллады - то значит - сверкающий.
- Верно, но не обманись, он - пока не сверкает. Возможно, тому предстоит лишь случиться рядом с тобою.
- На это и расчет? - План богов касательно судеб полубога Фаэтона и его, царевича Кикна, - проявлялся все четче в разумении юноши.
- Поживем и узнаем. Так что сделаем вот как - я тебе помогу повидаться с племянником при помощи вверенных мне сил и возможностей, а дальше решите - будете ли дружить и все такое. И пока за сим все. Это первая весть. Есть еще вторая, но не стоит мешать все и сразу.
- И когда мы отправимся в путь? Не сейчас же? - Но хотелось царевичу пуститься в дорогу немедля.
- Приду за тобой завтра, в полдень. Дел еще невпроворот! Для отца оставлю послание, - В ладони Гермеса появился посох с крыльями, разумеется, и двумя змеями, - Эту вещицу, Кадуцей, мне подарил в знак примирения Аполлон, - сообщил он.
- А что он делает?
- Всякое, но пока что, - Он взмахнул жезлом и в воздухе, чуть ли не перед носом Кикна, откуда ни возьмись появились птички - синие, красные, золотые - они защебетали, закружились и превратились в еще какой-то предмет - такого царевич никогда не видал.
- Это свиток, вы их еще не изобрели, но очень удобная и незаменимая вещь. Разгадаете секрет - и он ваш. Нет, я вовсе не Прометей, это же не Огонь! В Египте и Азии их уже давно придумали. Не благодари, мой друг!
Хваленое изобретение оказалось до смехоты простым - плотной тканью (или чем-то похожим) натянутой на деревянные искусно выточенные деревянные палочки. Гермес развернул полотно и на нем юноша различил знаки - слова и фразы на лигурийском, которые поясняли владыке Сфенелу в краткой форме все то, о чем только что вестник беседовал с царевичем.
- Вот, передашь отцу. И если он согласен, и ты - тоже, - скажите это свитку. Да, прямо ему и скажите. И я об этом узнаю. Чтоб не лететь мне снова в ваши края, коль не хотите.
- Хорошо.
Четко Кикн понимал, что все это лишь игра - как тут воспротивиться воле богов, если в их с Фаэтоном единении уверены и Гермес, и Аполлон, и сам Зевс?
- Надеюсь, скоро увидимся! Славно провели время, царевич Кикн! Спасибо!
- То мне надобно благодарить...
Но не успел он ни договорить, ни даже моргнуть - вестника и след простыл - будто сдуло ветром, а ничего этого не случилось.
Даже не верилось, что все - явь!
Только вот послание божественной сути лежало на коленях царевича.