III. Другие отроки и дела гермесовы
III. Другие отроки и дела гермесовы
Краем глаза видел Гермес, как направился в чертоги юный царевич Кикн. Краем уха внимал, как поведал царю и отцу о пришествии посланца с Олимпа и его предложении.
Сфенел и сыновья восприняли новость с триумфом и дали младшему в роду благословение - подружиться и побрататься с отпрыском бога - благое начало. Мать царевича тоже, как прознала, его поцеловала. И мудрецы блестящей макушкой - единодушно в порыве - кивали.
Не прошло много времени - крикнул и царь, и юноша свитку, что оба согласны. Отложили заботы, решили закатить пир и принести богам жертву - Зевсу, Аполлону и Гермесу.
"Не лишнее дело! - подумал вестник. - Скажи хоть кому - богу, полубогу иль смертному - не поверят - что и я, Гермес неугомонный, утомился мотаться по миру. И еще предстоит повозиться!"
Дым курений придал ему силы, песни Кикна и его ксения - не оставили беспристрастным. Верил он, что все так и должно, под крики чаек рассек небосвод аляпистой искрой - понесся над Ионическим морем в земли родные - на Пелопоннес, где ему предстояло - не на Олимп вернуться, нет, пока рано.
***
На горе Пелион и в ее лесном окружении жило дикое племя - ни звери, ни люди, нечто среднее - сверху мужчины, жены и дети, но далее - лошадиное завершение. Буйны, спесивы, ревнивы, охотливы к сваре и пьянству - еще хуже сатиров. Благо, смертные твари - а иначе хлопот не оберешься.
Но не кентавры интересовали Гермеса. Средь этой ватаги поселился схожий на них - Хирон - сын низвергнутого Кроноса. Он-то нам и нужен! Отличала его от соседей тяга к созерцанию и мироустройству - как растения произрастают, почему светятся звезды, звери и птицы какие тут и там обитают, как лечить после драк самодуров-собратьев - только буен и груб оставался порою, возвращаясь иль перенимая плохую манеру, - но то - поправимо. Недаром Афина удумала сделать гимнасию - где смертные, боги иль полубоги с чудовищами - вместе станут учиться различным умениям, наукам, искусствам.
Да и недопустимо, чтобы бог-отщепенец (и потомок злого титана) восстал против Зевса, настроив варваров племя сеять раздоры в Элладе, а если и нет у него задней мысли такой - чтоб на Олимп не обижался, ибо озлобленный - волей-неволей придет к вышеописанному сценарию.
Чтоб быстрее прошли переговоры, а Хирон - дал согласие, попросил Гермес у Диониса сосуд с бесконечным вином - отняло это время и ведал посланец, что чудной братец на то не согласится - но зато винодел сам не прочь оказался склонить к себе диких кентавров - в этом цель у хитрого вестника изначальная крылась. Напились дикари и кружили вокруг бога-винодела. А у без того занятого Гермеса состоялся разговор с юным Хироном. И, не сразу, - да когда же такое случится? - сынок Кроноса со всем согласился.
***
Далее решил Гермес заглянуть к Фаэтону. Тот потешил бога нелепой надеждой, приняв его за Аполлона. Застал он мальчишку на пастбище к вечеру, тот гнал коз к дому.
"Да уж, это тебе не царевич Кикн! - До этого близко вестник племянника не видел. - Хорош чем-то и где-то, только чумаз, а еще чувство - будто опять общаюсь с полудиким Хироном! Никакого почтения, одни упреки, бравада. Ну хотя бы не надо вытирать ему сопли!"
Но ни журить, ни воспитывать отрока Аполлона вслух не стал, (говорили же ему - камень без огранки, грубый помол, пока что невежда - и не соврали!) выслушал только претензии с обидами, которые сам бы Зевсу предъявлять не стал ни в век.
- Слова твои передам Аполлону, если увижу...
- Если?! - Фаэтон обозлился. - Ты же бог! Неужто он и тебя избегает?
- Ночью свободен брат мой, а я хочу спать в это время. Днем - даже я не могу подлететь к колеснице, опалит меня - то еще удовольствие - даже для бога! Дело такое - солнце вести - призвание старика Гелиоса или моего брата - им такое безвредно.
- Один уж разок можно и не поспать! - ворчал Фаэтон, держа и качая козленка на руках.
Заскучал с этим юношей Гермес, надоел он ему. Оставалось надеяться, что не зря подбивал Кикна завязать дружбу с таким-то поганцем!
"Будь это мой сын, я б после такой беседы - больше и не взглянул на него! Какой же зануда! Буду верить, не сбежит от Фаэтона, дергая себя за волосы, славный царевич..."
- Дел у меня еще много, на все вопрошания ответов никак не имею - тебе я не пифия. Желает с тобой подружиться юноша по имени Кикн - то наставление Аполлона.
- И больно нужны мне его советы! - горлопанил мальчишка. Хорошо, что явился к Фаэтону Гермес после общения с дикими кентаврами, иначе уже не выдержал бы!
- И Зевса! - Пифос терпения Гермеса уже переполнен - вот-вот изольется, что кончится для развязного наглеца плохо. - Завтра в гости явится твой одногодка, царевич Лигурии по имени Кикн. Уважь его и попробуй стать другом.
- И чем же я славен, если царевич сам ко мне едет? - Фаэтон всучил богу козленка без тени сомнения - на, мол, подержи, а сам занялся маленьким стадом, от скуки туда и сюда их гоняя. - Разве что, в самости я - сын Аполлона?
Но ответ не последовал. Только заблеял козленок. Гермес испарился.
- Вот всегда вы так! - выкрикнул парень, при этом жалея, что вел себя глупо пред богом, что снизошел до него наконец-то, и запамятовал в искрах бравады спросить - сын ли он Аполлону на деле, как мать уверяла или то - лишь блаженной причуда? - А я - дурак! Прости меня, Гермес, вел себя подобно козлу! Хочется мне нового друга!
Уповал он на то, когда гнал дальше коз, где ждали сестры, Мероп и Климена, что слова его последние до посланца богов долетели.
***
Думалось многим - раз Гермес летает - так везде поспевает, но и птицы на это способны, однако и им, и вестнику Олимпа на путь требуется время.
И сейчас (Успеть бы до темноты!), направлялся посланник в Египет, применив все возможные силы - работали крылья таларий, на кадуцее и петасе, задействовал он и те, что скрывались за спиной. Собирался бог просить помощи Нота - южного ветра, чтоб не мешал в путешествии, а еще северного его собрата - Борея, - пусть стал бы попутчиком, - но призадумался и не стал - за все плата взыщется - начал все сам - вот и закончи. Именем Зевса, конечно, приказывать все горазды, но тогда и придется - на каждый жест поминать отца (толку которому от такого немощного сына?).
Так и долетел Гермес сам до земель, простиравшихся за Средиземным морем.
Перво-наперво заскочил к речному богу Нилу, который на воде одноименной обустроил среди камыша чертоги. Тут уж приняли его с почестями, не то что мальчишка аполлонов.
И радовался про себя Гермес, что не стал торговаться с ветром - упускать драгоценное (как говорил Кикн) время, потому что божью дочку, наяду Мемфиду, за коей он и явился, - собирались завтра выдать за соседа, бога египетского - Себека с крокодиловой мордой.
Ничуть не расстроилась юная дева отложению сего сочетания. Отец пожимал плечами, мол, пусть обучится всяким премудростям у Афины - запросит он тогда за дочь иное приданое - соизмеримое с обретенным умением. Или встретит кого из Олимпийцев или смертных - лишь бы не гнушался сельского хозяйства и судоходства, в котором он будущему зятю поможет. С Себеком Нил разберется - как-никак друзья и соседи, а происхождение и почитатели у них разные - так это пустяк, договорятся; к тому же, есть у него еще сыны и дочери, чтобы с потомками Ра обживаться.
- Спасибо, Гермес - мой спаситель! - шепнула нимфа, пока отец не слыхал. - Избавил от участи обрести крокодилицы лик.
- Тут как поглядеть, моя дорогая Мемфида! Учение продлится без малого года четыре.
- Что для бога - примерно полгода. - И это ее ничуть не печалило.
- Дочь тогда забери до рассвета, чтоб не ворчали соседи, что мы ввергли их в пучину обмана без предупреждения перед самою свадьбой.
- Только мне еще надо заглянуть в Мемфис, - ответил Гермес.
- О, так передай привет бедняжке Ио!
- Пренепременно! Отдохнул у тебя, Нил, теперь пойду собираться. И, думаю, не помешает мне проводник - дочка твоя. Так далеко в ваши края еще не забирался.
- Рады всегда твоему визиту! - Речной бог кивнул и повернулся к дочери: - Отправляйся с Гермесом. Только не забудь, набери в сосуд воды родные, чтоб не оставили силы. Даю вам обоим мое благословение! Идите же! Сыны мои переправят вас по воде к граду царя Телегона. А дальше уж - сами разберетесь, как добраться в Элладу - верю, Гермесу сие - не в затруднение.
Мемфида приготовилась быстро, так же скоро с родными простилась. И вот уж стояла подле вестника Олимпа - готовая к путешествию - крутила зеленоватый волос игриво. Братья девы отправились готовить тоторас - серповидную лодку из камыша.
Все сложилось удачно. Не только в проводники хотелось Гермесу нимфу, а чтобы ей соблазнить куда более наглого, чем Фаэтон (по слухам и толкам, еще по гневным выкрикам Геры), сынишку Зевса - Эпафа, которого с матерью, Ио - бывшей гериной жрицей, ныне приютил Телегон - смертный владыка Египта.
***
Гермес задремал немного, до этого глядя, как без гребцов вращаются весла, толкая кораблик по реке, Нилу. Мемфида с братом сидели подле, легким движением руки водой управляя и пустяково о всяком болтая. Ни люди, ни крокодилы, ни боги здешние им на пути не попались. Если и видели что - никак не вмешались. Ночь вошла в царствование, созвездия мерцали, Селена на плот их мельком поглядела - да и только.
- Вот и приплыли, - сообщил молодой речной бог, указав на казавшиеся во мраке синими и голубыми - стены, пальмы, дома, храмы, дворец Телегона.
- Спасибо тебе! - Гермес оживился, теперь уж можно прибегнуть к собственным божественным силам.
Только Мемфида с братом обнялась и разомкнула руки, ее подхватил крылатый бог - и понеслись оба к самой высокой площадке - к дворцу Телегона.
Ксению и тут им выказали достойную, хоть и час стоял поздний, а семейство - Телегон, Ио и Эпаф - уже ко сну отходить собирались.
Царь не тревожился, а Ио - засомневалась.
- Если бы Гера хотела мести, вряд ли об этом бы предупредила, отправив посланца, - успокоил женщину Гермес. - Мы по вопросу другому, волю хочу донести я мудрейшей Афины и могучего Зевса.
- Виды имеет на нашего сына? - не унималась царица, - еще не забыла, как ее обратили в корову, а Гера гнала ее слепнями - прочь из Эллады вплоть до Египта, где богиня Хатхор (для которой законы Олимпа (когда один бог не может отменить деяние и волю другого бога) - ничто) бедняжку пожалела и из телки в человека назад обратила. - Не позволю!
- А причем тут Афина? - вклинился в разговор матери с вестником Эпаф, а сам все поглядывал на нимфу Мемфиду (иного Гермес и не ждал).
- Мудростью хочет сестра поделиться с отроками - сути любой: божественной и смертной - для чего открывает храм знаний - школу, гимнасию. А детям богов - отказываться не пристало.
- Дети богов! Хочу с ними я познакомиться ближе! Матушка, не противься, себя защитить от ревности Геры сумею. Трижды пыталась напасть на меня в землях Египта все еще раздраженная стерва - и ничего не случилось - ее я хитрее, умнее!
- Взрослый уж Эпаф, способен принять решение. - Царь взмахнул кистью. - Распоряжусь пока, чтоб приготовили вам покои, если останетесь на ночь - тут с уговорами, видно, долго придется возиться.
- А мы останемся? - поинтересовалась Мемфида, с восторгом и ужасом одномоментным взирая на смертного охальника, который поносил Геру.
- Думаю, да. Утром доставлю тебя в Афины, юная нимфа, коль Эпаф не согласится. Ничего не поделать.
- Я уж согласен! - выкрикнул с вызовом Эпаф, не слушая причитания матери. - Зевс пусть мне даст патронат и защищает от мстительной супруги! Плата - малая, за страдания мои и матери. С него не убудет. С таким условием отправлюсь учиться - если так надо Афине! Еще пусть бог грома и молний меня зовет в гости на Олимп раз в полнолуние - мне чаще не надо.
Бахвалясь речами такими и гордо выпятив грудь, стоял Эпаф, - желал произвести на всех (и особо на младую нимфу) впечатление.
"Вот это запросы! Я не обидчив, но за гибрис подобный - смертных весьма изощренной жестокостью потчуют боги..." - Гермес содрогнулся от наигранной царственности Эпафа, но не выказал виду - его задача - доставить послания - избрали такого в ученики - вот и развлекайтесь сами! Интересно, как скоро они поругаются с Фаэтоном? - ведь и аполлонову сыну чуть позже озвучит он приглашение к учению.
- То ты попросишь у Бога богов самолично, - осадил юношу вестник.
- Не поздно еще передумать! - Но Ио уж поняла, что не сможет уговорить сына остаться.
- Решено! Еду! Плыву! Лечу - ведь боги летают! - закончил Эпаф. - А теперь и спать пора. Утром жду вас, на заре, - не проспите! - И пошел прочь.
- Побереги неразумное мое дитя, о, Гермес! И прости за дерзость! - взмолилась Ио. - Уговорами тут не поможешь, такой уж он.
- Не станет Гера портить отношения с падчерицей, Афиной, любимицей Зевса. И за ее щитом не грозит ничего Эпафу. Может, выучится уважению и почтению к богам, ровесникам и старшим, остепенится, покуда поживет среди тех, кто его превосходит по талантам и происхождению.
- Слова твои всем силам да в уши! - Поклонилась низко бывшая герина жрица, а ныне Египта царица. - Проведу сама вас в спальни, дорогие гости.
- Что скажешь про этого юношу? - заискивающе спросил Гермес, после как все пожелали друг другу спокойной ночи, а Ио удалилась.
- Кажется, в школе Афины - не заскучаешь, - игриво ответила нимфа.
- Совершенно с тобою согласен. Что же, тихой нам ночи, Мемфида, ибо день предстоит суматошный.
Разошлись вестник и дева каждый по данной им в Мемфисе спальне.
IV. Встреча
- Где запропал? - спросил Мероп, когда Фаэтон ввалился в ойкос. - Поели без тебя.
Сестры сидели в ленном безделье на лавках, мать засуетилась, подкинула щепки в жаровню, подала сыну с простыми яствами блюдо.
- Не случилось ли чего-то дурного? - поинтересовалась Климена.
- Ничего такого, - отвечал юноша, вгрызаясь в хлеб и сыр, - козы все целы, здоровы. И со мною все ладно.
- И что ты тогда делал до позднего вечера? - Мероп упорствовал.
- Явился Гермес - долго проговорили. - Парень всматривался куда-то в дальний угол, замер ненадолго, после стал жевать дальше.
- Мы не ослышались? - Глаза у сестер округлились, отложили они покрывала, плетения, терракотовых зверушек и прочую мелочь. - Ты видел Гермеса?!
- Вот! - Климена хлопнула в ладоши - чуть громче, чем надо, что не понравилось мужу. - Не иначе, - Зазвучали привычные трели, когда речь шла про любимого Феба, - это знак от Аполлона!
А Мероп, который явного восторга не испытывал от таких новостей, недоверчиво воззрился на пасынка:
- Ну и? - сквозь галдеж женский пытался добиться ответа глава семейства.
- Прочил мне в друзья юношу по имени Кикн - ради чего и явился. - Фаэтон пожал плечами и потянулся к сосуду с питьем.
- И все? - Взбудораженные сестры немного утихли.
- Само явление вестника Олимпа - благое знамение! - Мать присела рядом с сыном и обняла его. - Не наш ли Фаэтон подвергал постоянно свое происхождение сомнениям? - с усмешкой пропела она. - Вот и ответ на твое неверие.
- Так и что насчет юноши этого? Кто он, откуда? Почему твоим хочет стать другом? И за этим лишь Гермес появился? Врешь поди! - Мероп не унимался.
- Верить или нет - ваша забота. Про парня - не знаю, - отмахнулся Фаэтон, - царевич какой-то заморский. Может, сын богов... или... Ам, нет разницы, ясное дело. - Он отправил в рот пару оливок, после выплюнул косточки.
Говорить ему не хотелось, явление Гермеса все больше казалось иллюзией - растаявшей в воздухе дымкой. На самом ли деле разговор с богом случился или все это только фантазии (что за много лет укоренились от рассказов и песен как матери, так и Меропа, который сейчас (так некстати) задает уйму излишних вопросов)?
- Царевич?! - Девицы вновь оживились. Теперь окружили его: старшая из сестер, Меропа (названная в честь отца), Гелия, Эгла, Лампетия, Феба, Этерия, Диоксиппа - все алкали подробностей, засыпали вопросами: "Каков из себя Гермес?", "Как он появился?", "А как исчез? Улетел, испарился?", "Поедешь ли ты во дворец?" и все такое прочее.
- Не знаю, сестрицы. - Фаэтон поднялся. - Устал я. На этом закончим. Завтра днем приведет посланник царевича - сами увидите, все у них и спросите - что у Гермеса, что у этого юноши. Спать пойду. Спасибо за трапезу. - Покружил на руках Диоксиппу, самую младшую, поставил на пол и пошел себе в темень - только хлопнул за юношей полог.
Долго еще семья возилась, совещалась - не укрылось все это от слуха Фаэтона: как встретить царевича и что подать к столу, какую принести богам жертву, во что нарядиться девицам и прочая, прочая, прочая. Нагнало это на парня истому, - зевнул он, потянулся и улегся на ложе, вознес Морфею молитву, чтоб не докучал ему ни мечтами, ни вещими снами.
- Завтра и сам все увижу. Если увижу. - И мгновенно заснул, как только сомкнулись веки, а приятная мгла окутала разум.
***
Не смыкал глаз царевич Кикн, точнее, - веки-то закрыты, а вот сон не приходит. Долго думал он: явится ли Гермес в полдень, а если да - как они станут добираться до Эллады? Если полетят - это вселяло в юношу испуг, пойдут на конях, а после морем - так долго. Мог ли посланник богов взять и перенести смертного из одного места в другое? - этого он не ведал и в песнях подробностей не встречал (не так уж часто довелось людям с богами встречаться, еще и вместе странствовать, чтоб живописать каждую деталь).
"Да и переносили ли боги людей вот так - по воздуху? - Он ворочался на покрывалах, глядя в окна, где на сапфировом небе мерцали звезды. - И без вреда для последних..."
С Гермесом все неоднозначно. Тут и не угадаешь! Решил тогда Кикн, раз все одно никак не спится, подумать о чем-то попроще. О ком-то. О Фаэтоне.
Как и о чем говорить с сыном аполлоновым, какие песни исполнить, знает ли тот истории, которые рассказывают в Лигурии, а как встретит его незнакомец, стоит ли взять какие подарки - не оскорбит ли дар слишком скромный или непомерно богатый?
Один вопрос рождал следующий - и так до скончания ночи. Много вариантов ответов и действий обдумал Кикн - составил стратегию, коей учил его с братьями мудрый советник. Еще и припоминал язык торговый, коему учился у старого мудреца, - иначе как же они станут общаться: жестами, музыкой - без понимания слов песен? И толк от такой встречи?
Только под утро, с лучами рассвета, царевич отдался на волю Морфею, - в дремоту погрузясь от изнеможения.
***
Слуг царевич не стал дожидаться, сам собрался. Взял наряд простой, без прикрас и ярких цветов - для путешествия и визита (чтоб не смущать Фаэтона с семьей царским богатством). Оделся - в гиматий, поверх - хламис на пряжке, на ноги - простые и крепкие сандалии.
"Готово!" - Покружился на месте, пару кругов прошелся по опочивальне, выглянул в сад, вновь к вещам и сборам вернулся.
Решил, что перекусить не помешает. Проглотил фрукты (как птичка) и напился водою (иное бы и не полезло в горло).
Думал дальше - что еще понадобится? - но решил прихватить одну лишь лиру. Иначе предстанет перед Гермесом с караваном - насмешит иль прогневает этим бога! - нет, не годится - тащить с собой барахла кучу.
Сел у окна с инструментом, плавно приласкал струны, пытаясь отвлечься - до полдня времени - уйма.
"Чем же занять себя? Не прослыл нетерпеливым, но теперь - куда деть себя не знаю".
Возможно, музыку услыхали обитатели дворца - слуги пришли в покои, затем - братья (как всегда собирающиеся тренироваться, их уклад никогда не менялся), и вот - отец с матерью.
Все желали доброго утра и воодушевляли напутствием. Кикн качал головою, ничего связного не шло из горла - какие-то ахи и вздохи.
Меж этим играл он снова и снова, поглядывая в окна - но на небе ни златой колесницы, ни облаков, ни Гермеса - хоть ясны и прекрасны, но безжизненны и пусты небесные своды - лишь молочная повозка Селены и последние звезды мелькнули - да и те вскоре растворились в сиянии утра.
Суета сует - все в их доме вихрилось, только время остановилось, походило на пустоту неба - вроде есть, но где-то далёко.
И волнение Кикна не покидало - за что бы не хватался.
Сегодня братья его с собою не звали, но извелся юный царевич в томлении - решил к ним присоединиться, чему те несказанно обрадовались. Он играл задорные мотивы, восхвалял того, кто преуспел в соревновании особо, но подбадривал каждого - выиграл он иль потерпел поражение.
Все равно медленно ползло время, на горизонте, над горами краев чужеземных - только появилось Солнце - квадрига Аполлона. Над головами пронесется сияющий шар все еще нескоро.
Отложил тогда лиру Кикн. Принялся с братьями упражняться - ведь все уже переделал - ничего скрасить ожидание не помогало.
Распылили его забавы, метание копий и битвы, стрельба и бег, которые братья перемежали с болтовней, смехом и легкой забавой.
Поднял голову юноша - Солнце в зените! А в саду, как и вчера, стоит вестник в цветных одеждах, сияет и машет рукою в приветствии.
- Ну, ступай! - Толкнули его братья, сами Гермесу низко поклонились. Тот лишь махнул, мол, не утруждайтесь - почитают меня и без вас - куда интересней играть со смертными, прикрывшись чужою личиной - а так - не интересно.
- Ты вернулся! - воскликнул Кикн, подбегая к посланнику Олимпа будто к давнему другу.
- Пришлось потрудиться, чтоб успеть к сроку. Дел возникло так много, а меня одного - совсем мало! Это все, что с собою берешь ты? - Гермес глянул на вещи царевича - лиру в одной руке, хламис - в другой.
- А долга ли наша дорога? Что еще взять надобно? Как мы в Элладу доберемся?
- Доберемся быстро, только сперва тебя испытаем...
- Испытаем?
- Не каждый бог переносит полеты, скажу тебе! - Гермес усмехнулся. - Братец Дионис - тому подтверждение. Я, конечно, в тебе не сомневаюсь, но... Впрочем, хватит болтать - пора бы уже отправляться! - Из воздуха сотворил бог посох со змеями - те сверкали и, как почудилось (или нет) Кикну, даже тихонько шипели. Устремил вестник жезл на пифос с изображением колесницы. Кикн замер, глаза округлились. Кажется, знал он, что сейчас случится!
Все закрутилось и зазвенело, ожило изображение! И перед богом и царевичем возникла колесница и запряженные жеребцы белой масти.
- Забирайся и держись крепче!
Кикн запрыгнул в повозку, положил вещи, за борта уцепился. Гермес устроился подле, взяв вожжи.
- Сперва так поедем, как делают это смертные, - изрек он.
- По дорогам?
- По дорогам. Но не зря я предупредил - держись крепко, мой друг! - Бог хлестнул коней и они понеслись вперед.
- Надо велеть, чтоб открыли ворота! - спохватился царевич.
- А зачем?!
Неслась колесница по двору, но это только пока - как догадался царевич. А что же далее? Испарится повозка вместе с ними и окажется сразу в Элладе?
Мелькнули в стороне братья, средь колоннад отец с матерью и прочие жители двора - только силуэты сумел различить Кикн.
- Вижу, пока еще не выпал из колесницы? - дразнился Гермес.
- Зоркое у тебя зрение! - в самое ухо крикнул ему царевич.
Рассмеялся бог звонко, снова взмахнул кадуцеем - выросли у коней крылья. Кикн ничуть не удивился - ведь и у колесницы они появились!
Чуть не закричал юноша от восторга, глядя, как под ними проносятся дворец с садом, город, кипарисы и пальмы, пляжи и скалы, а вот раскрылась пропасть - бескрайнего синего моря.
- Что же, царевич Кикн, - рассудил Гермес, направляя транспорт на восток, - в небесах ты - для меня - хороший попутчик!
Не нашелся что ответить парень, завороженно глядел на мир с высоты птичьего полета.
***
Уж и Корс, и Сардиния позади остались, - движение колесницы выровнялось, кони не мотали головами, шли по воздуху мерно - будто по новой дороге.
Царевич попривык и даже утомился глядеть на мир (так, как тот видит Гермес постоянно) с широко распахнутыми глазами (и даже ртом).
Бог это заметил, решил поболтать (в этом он мастак): рассказывал про пустынный остров Тринакию, где паслись волы и овцы Гелиоса (они в этот миг пролетали над треугольником суши), после поведал про Сциллу и Харибду - чудовищ, которые ни одному кораблю не дадут проскользнуть по проливу меж морями - Тирренским (омывающим родные земли Кикна) и Ионийским (водами западной части Эллады).
Вечно голодная Харибда - гигантская воронка - показалась Кикну не больше горлышка кувшина, а пещера Сциллы - из которой сочился мрак (вечный и смердящий - как подметил Гермес) - и того меньше.
- И хорошо, что мы летим, а не плывем! - Гермес чуть повернулся к юноше - но того ничуть не заинтересовали (как и не испугали) легендарные чудовища (Отчего же?).
- И хорошо... - повторил Кикн.
- Что-то иное заботит тебя, дружок? Утомился от путешествия? От всяких историй? Ах, нет! Волнуешься в предвкушении встречи с Фаэтоном?
- Еще бы! - выдохнул Кикн, морща лоб, кусая губу и посматривая на бескрайние морские просторы впереди, - оставалось миновать их - и вот она - Эллада!
- А ты не тревожься.
- Как же без этого? Вспоминал весь вечер и всю ночь эллинский язык... торговый, конечно, - да так и боюсь не свяжу трех слов при случае.
- С этим тебе помогу. Не тревожься.
- Останешься ли ты с нами? - Но понимал Кикн, что глуп сей вопрос - куда там посланцу богов отринуть все докуки Небесных чертогов с Подземным царством и служить переводчиком для двух смертных юнцов?! - Извини, не подумал и дурость сморозил.
- Ничего нет дурного в твоем беспокойстве. Отвезу тебя в гости на три дня, сам не останусь - ты понимаешь, - забот и хлопот у меня - выше туч над Олимпом! Но сделаю так, что эллинов поймешь ты, а они - твое слово. Каждое! Молодец, что над этим подумал. - Вестник улыбнулся ласково и шутливо. - И напомнил, ведь всего в голове не удержишь!
- Это уж точно! Не удержишь... Спасибо за помощь, Гермес!
- Пока благодарить рано, - отмахнулся бог и чуть развернул колесницу. - А вот и Эллада!
Разглядел Кикн на горизонте черную суши полоску, тонущую в свете от раскаленного шара, - другой колесницы - бороздящей неба просторы намного выше.
- Аполлон улыбается нам и дает благословение! - сообщил Гермес, смотря на солнце неотрывно (не жмурился, ни слезинки - в ясных глазах).
"Надеюсь, стоит подобных трудов и беспокойства все это".
Гермес закивал, будто услыхал мысли Кикна подобно сказанному вслух. Кони расправили парусом крылья, взмахнула пером и чудная повозка - телом и помыслом все устремилось к волшебному краю - колыбели богов, чудовищ и невообразимых диковин.
***
Никто благодарности за сии труды не воздаст - ни семья, ни другой люд, ни тем более боги. Все неотъемлемо и неотделимо от жизни. Возня на грядках, выпас скота и домашние хлопоты ничуть не умиротворяли Фаэтона. Климену, Меропа и сестриц после работы ждали музыкальные забавы - желанные, позволяющие им на следующий день вставать на заре, продолжать труд муравьиный, тянуть на себе груз - больше собственного веса - снова и снова... А если их обиталище непогода разрушит - так вновь они с песней возьмутся за прежнее!
Тяни и толкай, тяни и пряди, катай и валяй, меси и лепи! И еще разок!
Но, покончив с трудами, не чувствовал юноша облегчения. И не тянуло его на песни, чтоб в них находить утешение. Напоминали они каждый раз об отце, коего и отцом называть язык не ворочался - все Климены причуды! И вроде бы отпустить уже пора, полно терзаться, но никак не давалось это Фаэтону - тащил он упрека с обидой невидимый груз на плечах в гору (что выше, пожалуй, Олимпа).
Вот и ныне: все дела переделал, как должно. Двор подметен, убрана зола, собран и перевязан хворост в охапки, набрана вода, грядки политы (с них собрана зелень), козы на выпасе... А время будто и не сдвинулось с места - лежит мраморной плитою - неподъемной и громоздкой - давит, мешает.
"И все ждут приезда царевича Лигурии! Мать носится, сестры крутятся, даже Мероп - и тот!" - Фаэтон шагал с луга в сторону дома. Еще предстояло отмыться от грязи - нельзя же вот в таком виде привечать важного гостя (еще и в сопровождении Гермеса). Мать и наряд ему праздничный достала (надевал он его далеко не во всякий знаменательный день).
- Одно хорошо, - проворчал Фаэтон, глядя на отражение в реке, - что никто не пошел со мной мыться, оставили хотя бы ненадолго в покое!
Проплывал вдали лебедь - молчаливый, одинокий и печальный (не то что кричащие попусту утки). Фаэтон проводил птицу взором, та на него и не взглянула. Вернулся юноша к купанию, но мысли неслись вслед за белыми перьями, взмывшими в бесцветную высь.
И даже после того, как грязь всю он вывел - с волос и тела, после того, как обсыхал в тени кипарисов (плотных и таких величавых, будто зелёные наконечники копий - казалось, они небо пронзали) и после, как умаслил кожу и переоделся в достойного вида наряд - все так же стоял неподвижно день - будто жук в янтаре.
И ветер замер, и солнце, и каждая травинка, даже утки угомонились. Казалось, каждая тварь, каждый смертный, полубог и бог затаил дыхание.
Не увидел Фаэтон ни Гермеса, ни кого-то иного из богов (Об Аполлоне, управляющем колесницей над его головою, он давненько, как о боге, не думал, считал светило - светилом, не больше.), ни свиту (Ведь так и должно приехать царевичу?), лишь стоял пред ним другой юноша - темноволосый, чуть смуглый - и улыбался - изгибом губ столь знакомым, как у матери, когда с них вот-вот сорвутся стихи. При себе ничего не имел гость - лишь себя самого, одеяния (простые, но чистые, будто не шел по пыльной дороге) и лиру.
"Гость... Ведь выглядит столь чужеземно - будто не место ему здесь! Счел, что нет тут богов... А не из их братии ли он? Кто ж путешествует так - без ничего? Будто возник из ниоткуда... И сколь легко он ступает навстречу!"
Даже перепугался немного Фаэтон, но уже потянулся, подался по направлению к нему, сперва неуклюже, но дальше резвее, в почти танцевальном порыве - будто ноги по привычке несли его к старому-доброму другу.
- Здравствуй! - воскликнул чужеземец - столь привычно слуху - точно один из знакомых местных парнишек. - Звать меня Кикн. А ты Фаэтон - сын аполлонов, значит?
- З-здравствуй, царевич! Да, ты не ошибся. Предупрежден о тебе я. А как же?.. А где же... - Задрал Фаэтон голову, ибо Кикн оказался ростом гораздо выше - чуть ли не на полголовы.
- Тут только я, - опередил его Кикн.
- Значит, все вещи твои, кони и свита остались у нашего дома? А Гермес? - Во все глаза смотрел на гостя Фаэтон, обходя того кругом, точно разыграть его кто-то пытался. Ему до сих пор не верилось, что не пригрезилось в утомлении ночное явление Гермеса и не дрема все это.
- Гермес уже испарился! Доставил меня на колеснице из Лигурии и все! А ты с ним встречался? - Теперь уж царевич принялся изучать со всех сторон Фаэтона, который наконец остановился.
- Встречался. И стоило мне отвернуться, как... Прав ты! Он испарился. Думалось, что все показалось.
- Мне тоже. Но это взаправду! Я - тут.
- И я тоже не сплю?
- Уж не знаю! - Кикн рассмеялся - серебряно и так же легко - как его поступь, любое движение руки или пальцев.
- А лира тебе для чего?
- А для чего их придумали, как считаешь?
- Для развлечения... Но зачем прихватил ты ее с собою?
- А ты-то поешь и играешь? - поинтересовался Кикн.
"И что тут скажешь?! Мол, не люблю музыку - она мне как пытка? Нет!" - Не хотел расстраивать гостя Фаэтон, хотя еще недавно считал - нет ему никакого дела до какого-то там царевича - и тут все переменилось.
- Пою и играю.
- Ничего иного от сына бога искусства и не ожидаешь! Покажешь, что можешь?
- Но вдруг тебе не понравится?
- А ты попробуй! - Кикн протянул лиру Фаэтону.
Пальцы дрогнули в нерешительности на мгновение, но он взял инструмент. Коснулся струн - и по нитям души Фаэтона словно кто-то провел незримой дланью. И запел он, и звучала музыка, и лилось из него то, что так долго держал в себе.
Вспомнил он грустный мотив про лебедя - красивого и величавого, но у которого нет голоса, чтобы перекликаться с сородичам, дать знать о себе иным зверям с птицами и людям, а тем более - богам. И дана ему лишь одна песня - предсмертная.
Сам не ожидал от себя Фаэтон такого. Как закончил, глянул на Кикна - задумчивого и молчаливого.
- Великолепен твой глас, Фаэтон, и как хорошо, что ты не лебедь! - Царевич опять улыбался. - Теперь мой черед, так понимаю? Только не станем грустить дальше, договорились? Хочу, чтобы ты отринул тоску.
- Я и так. Теперь и навеки!
Фаэтон вернул ему лиру, чувствуя, что освободился от ноши, которую нес слишком долго, в молчании; свдинулось все наконец, рухнуло, покатилось с горы, а затем... испарилось. И на том месте, без этого замшелого и холодного валуна сожалений и печалей, казалось бы, вросшего в само естество - теперь распускались цветы, трели птиц зазвучали, все наполнилось красками, теплом и светом.
Музыка Кикна избавила его от этого бремени, подарила радость, желание петь и жить. Не для Аполлона - глухого, незрячего и равнодушного, ни для иных богов, а для себя и того, кто подле.
Фаэтон и не мог бы сказать, в какой миг чужеземная разудалая песнь - родом из далекой Лигурии (он и не ведал, где та находится, - но ведь не рядом?) - сделалась ему столь близка, а он уже вторил Кикну.