Я. Она. Велосипед

Валяюсь на травке на берегу, прямо возле Музейного моста. Перепроверяю, правлю на ноуте оглавления дисс. Все оглавления. Страшно признаться, но она фактически готова. На днях я отдал ее на вычитку и теперь занимаюсь разной ерундой. А скоро она пойдет к первому корректору и тогда – все, обратной дороги нет.

Откуда-то из травы слышу ксилофоническое «Та-да-ам-тáм, та-да-тáм?», - последнее «там» уходит куда-то вверх, словно завершая рингтон вопросом. Это звонит служебный смартфон. Когда нашариваю его среди одуванчиков, легонько стряхиваю ползущую по нему божью коровку.

- Hi Elti. Салют, Эльти.

- Grüß' dich, E-cki, mein Lieb'r. Приветствую, Экки, дорогой. Wie ischn'? Wie laeuft'sch Korrekturlee'ssn? Как оно? Как вычитка?

- Weiß nicht. Will's auch nicht wissen, um ehrlich zu sein. Не знаю. И знать не хочу, если честно.

- O-kee, hab'sch gee-schnallt. Sag', was machschn' jez' gra-ad'? Ладно, просек. Слушай, щас чем занят?

- Nix weiter. Да ничем таким.

- Schwing' dich doch mal rüb'r zur Museumsbruecke. К Музейному подваливай тогда.

- Bin schon da, Dicker. Уже там, чувак.

- A' was! Wolltn' nee' kleinee Tour mach'n, willsch' mit? Да ну! Хотели прокатиться – с нами поехали?

- Geht nicht. Mir wurde mein Cross Bike geklaut. Und mein Rennrad steht neuerdings bei meinen Eltern, wo auch das Downhill rumgammelt. Не выйдет. У меня кросс угнали. А гоночный стоит теперь у родителей, где и даунхилл плющится.

- Isch' net' wahr! Isch' ja echt bee-schiss'n, Mann! Быть не может! Вот дерьмо, чувак.

- Ja, ohne Scheiß'. Да, без базара.

- Was hasch' gee-macht? Hasch' Anzei-gee erstattet? И че сделал? Заявил?

- Ja, online. Bringt eh' nix, weißt du doch. Да, онлайн. Все равно ничего не даст, cам же знаешь.

- Ja, isch' echt blöd, Mann. Warsch' aach scho' bei diess'm Fahrradhaendler an der Wittenberger? Да, хреново, чувак. На Виттенбергер Верфт ходил, в этот веломагазин?

- Ja, hab' mir ein Neues ausgesucht, das hat aber Lieferzeit von bis zu drei Wochen. Naja, blöd gelaufen. Wünsch' euch auf jeden Fall ne' schöne Tour. Haut rein. Да. Новый выбрал, но доставка около трех недель. Ладно, не повезло. Вам хорошо прокатиться. Бывайте.

- Ja, mach 's gutt. Да, покеда.

Да, вот так вот. А вообще – это не в первый раз. Велосипеды, особенно дорогие, у нас угоняют постоянно. Помогают только тяжелые металлические замки на шарнирах, но было уже поздно и мне в ломы было идти за таким в подвал, вот я и оставил кросс во дворе, только тросовым замком его к фонарному столбу прицепил.

Он был застрахован, посмотрим, сколько мне вернут. А вообще, хоть полторы штуки на дороге и не валяются, дело тут не в деньгах, а в принципе. Нет, это был уже не Йети, и на его звонке не было моего признания в любви. Я - однолюб и не повторяюсь. Но мы славно срослись друг с другом, и я много где на нем побывал. Поэтому, когда его у меня угнали, у меня было чувство, словно у меня увели любимое домашнее животное, каких у меня никогда не было, но какие, знаю понаслышке, становятся для людей кем-то вроде члена семьи.

А еще эта потеря кросса напомнила мне, как когда-то у меня стырили Йети, и как я вынужденно расстался с ним. Расстался со своей первой любовью, что несказанно меня загрузило.

***

Ехал я как-то от моих к Анушкиным и проколол сразу оба колеса по дороге. Это было, не доезжая до Рейна, так что мне оставалось еще порядочно.

Пришлось кое-как дотащить Йети до ближайшего вокзала и добираться дальше поездом. Я задолбался, пока тащил его, хоть вначале и мысленно посмеивался. Это ж сколько лет он меня возил, а теперь я пер его. Старенький мой дедушка.

Но пока я добрался до станции, старенький мой дедушка меня в край задолбал, и я с невыразимым облегчением ввалился в велосипедный вагон, где, если не откидывать сиденья, можно ставить велосипеды или детские коляски.

Ставлю Йети на отведенное ему место, а сам присаживаюсь за ним в той части вагона, где справа и слева от прохода стоит одинокий рядок - по два сиденья лицом друг к другу.

Устал, как черт. Слава богу, никто не трындит над ухом, только по ту сторону от прохода, развалившись, положив на сиденья напротив, одну на другую, ноги в кедах, спит непробудным сном чувак, надвинув на лицо бейсболку. С бодуна? Перегаром, вроде, не несет.

Это мне подходит, значит, и я отдохну. И я, в точности копируя его позу, так же разваливаюсь «у себя» и действительно проваливаюсь на несколько минут.

Однако мой сон нагло прерывает парочка каких-то лохов, которые, громко базаря, вваливаются именно в этот вагон, но не проходят дальше. Приоткрыв один глаз, вижу, как они, видимо просканировав, к кому из нас стоит подсаживаться, выбирают не меня, а того, другого чувака.

К моему удивлению, чувак шевелится и убирает ноги, а они, садясь к нему, с русским – вот так я и думал - акцентом спрашивают:

- 'schuldigung, hast du ein Wochenendticket? Können wir mitfahren? Сорян, у тебя есть билет выходного дня? Можно проехать с тобой?

Был такой раньше, что действовал только на региональных, не скоростных поездах по выходным на группу до пяти человек. Спасу тогда не было от этих халявщиков-попрошаек, что терлись на вокзалах в поисках бесплатного проезда с кем-нибудь за компанию.

- Можно, - отвечает он, то есть, она, она, убирая с лица бейсболку.

Твою ж мать, во дает, а. Стараясь не пялиться на нее слишком явно, не могу все же не смотреть в их, ее сторону. А вдруг эти русаки подкатывать к ней начнут. И зачем она им разрешила?

Но они ведут себя смирно, лишь говорят ей, что хотят добраться туда-то, чтобы погулять там-то, и не знает ли она, куда там еще можно пойти. Мол, они слыхали, есть там такое место под названием Dreams (знаю я его, тот еще отстойник).

- Dreams... Dreams... - повторяет она. - Не, ребят, сорри, не знаю, - отвечает устало, но не без доброжелательности.

Они говорят еще, совсем недолго и на следующей станции сходят, поблагодарив ее за проезд и пожелав ей приятного вечера и скорого возвращения домой.

https://youtu.be/nX1VeFBo9AQ

Они сваливают, а я еще некоторое время смотрю на нее с задумчивой улыбкой. Она смотрит на меня в точности так же, а еще в ее взгляде сквозит усталость. За окном мимо нас проносится дорога и еще не начало темнеть.

Она в темно-синей толстовке уан-сайз, на которой красуется крупная надпись белым: «Nirvana», исстиранных, бесформенных джинсах и пресловутых кедах, не накрашена, длинные волосы собраны в хвост. Клянусь, в этом прикиде, не видя ее лица, кто угодно принял бы ее за длинноволосого парня.

- А мне можно? – улыбаясь, спрашиваю вместо приветствия.

- Можно, - говорит она тоже с улыбкой, и я подсаживаюсь к ней.

Мы улыбаемся друг другу почти с нежностью, как старые знакомые. С нашей последней встречи у ее родителей прошло почти два года. Нет, она не сильно изменилась с тех пор, хотя... усталая она очень и какая-то... перебесившаяся, что ли? Повзрослевшая.

На дворе – холодная, промозгло-сырая весна. Замечаю, что у нее с собой дорожная сумка и вопросительно показываю на нее.

Она поясняет:

- В Кёльн ездила.

- Так это не так и далеко.

- Так я из Мюнхена ехала.

- Охренеть. На региональных? На фига?

- У нас в Мюнхене была встреча с ребятами из Федеральной Академии Школьников. Я там шесть лет назад, еще в школе была на летнем семинаре. Мы до сих пор поддерживаем контакт.

Я киваю. Слыхал про эти летние семинары для особо одаренных школьников. Туда можно попасть только по рекомендации учителя. Какая-то элитарная фишка. Ничего она тебе на будущее не дает, потому что мало кто об этой организации знает, даже в ВУЗах. Так, для себя, может быть. Пообщаться с себе подобными.

- В Мюнхене три дня были. По музеям там шастали – Новая, Старая Пинакотека, Дом Ленбаха, все дела, один раз ходили в «Земирамис», Семирамиду, слышал, наверное, знаменитый, хороший такой техно-клубешник.

- Красавчик. А эти – знаешь их, что ли?

- Нет. Так, просто. Отчего не помочь ребятам?

- Ясно. А в Кёльн-то зачем нелегкая понесла? Небось, целый день ехала?

Она устало кивает, потом говорит, таинственно прищурившись:

- Ездила на смотрины к одному знакомому физику – и его маме, - не удержавшись, смеется в голос.

- Че-го?

- Ну, тоже один из ребят. Просто он в Мюнхен не смог приехать, хотя очень хотел. И я на обратной дороге решила его навестить, чтобы он не сильно расстраивался. Боря Келлерман. Помнишь его?

Борю?! Келлермана? Чмыристого очкарика с бархатным голосом? Клубничный ротик...

- Помню, - говорю, скривившись.

- Да ты не думай, он нормальный, просто немного в своем мире обитает. Физики - они, по-моему, все немного такие, того... А сейчас он вообще биоэнергетикой увлекся, поехал по полной... Да ладно, поговорить с ним есть о чем. В общем, он еще учится, содержит себя и маму. Бабла особо нет, все больше репетиторством подрабатывает. Не получилось у него приехать, мне его и стало жалко. Да хорош ржать, э! – она и сама смеется, шлепая меня по руке.

- Оксанка, - я просто трясусь от смеха, качаю головой: - Вот клянусь, в натуре из всех, кого я знаю, тебе одной мог прийти в голову такой бред... чтоб куда-то так переться... пол страны за день объехать... вот честно тебе говорю...

- Ну, подумаешь, не облезла... Но вообще, если честно – я еле живая. Это правда... а тут еще мамаша его... блин... - опять не может удержаться от смеха. – Она меня на фото увидела и решила, что я подойду для ее сыночка. Я как приехала – хоп-па. Тут тебе и стол накрыт, и щи дымятся. Вернее, борщ, а не щи. Причем молдаванский, они сами – оттуда. Но были еще и креветки там всякие, и дела... И вздрогнули тоже за знакомство. И она давай мне там его за столом расхваливать, вот, мол, он такой-растакой и как трудно такому умному, хорошему, красивому парню найти себе подходящую девочку. Ну я и...

- ...ты и свалила оттуда, верно?

- Верно, - улыбаясь, признается она. – Вообще-то, меня ночевать оставляли. Мол, поздно уже, а мне в такую даль еще. Но я маме позвонила. Я ей обещала, что сегодня домой вернусь. Она, как услышит – мне вставила, а ну, мол, срочно домой следующим же поездом выехала, чтоб позавчера была, поняла? Я ведь скоро опять уезжаю, а они меня к себе ждали.

Ай да тетя Аля, не подкачала. Беззвучно смеюсь и готов мысленно расцеловать ее маму.

- Так что я в итоге только часа три с хвостиком у них пробыла. Борька, бедный, меня на вокзал притащил, все твердил, что я все равно не успею на последний поезд. Здесь, на этом сиденье на прощанье сфоткались – и вот я еду уже черт знает, сколько времени. А мои вообще сейчас у родственников, так что мне туда и надо тащиться теперь.

- Значит, Борис тебя не устроил?

- Да ну! Он же... как тебе сказать... словом, ты его видел. Умный он, симпатичный и все дела, но... не подходим мы друг другу.

- А я-то думал, клубничный ротик...

Хохочет в прямом смысле до слез:

– Да это мы там, в академии, в драмкружке сценку разыгрывали... по мотивам стихотворения «Ich steh' auf deinen Erdbeermund» - «Прет от клубничного твоего ротика»...

А-а, блин. А мне этот его клубничный ротик сколько терзаний доставил...

- А у тебя-то как на личном фронте? – спрашивает она меня неожиданно.

- Нормально, - говорю сдержанно.

Зачем спросила? Надо тебе это?

- «Нормально»?

- Да, нормально. Не будем об этом, хорошо? Давай лучше о тебе: как ты сейчас?

- Да я тоже – нормально. Турбулентно. Вот недавно дипломную написала, потом сразу же, через день сдала устный выпускной экзамен. Короче, не спала дней пять. И потом – гопалка. С корабля – на бал.

- Да уж. А что, надолго уезжать собралась?

- Не, не особо. Как твоя учеба?

- Да вот, сейчас реф прохожу. Штацион. Обязательный этап.

- С великом все так же не расстаешься?

- Нет. И он у меня, между прочим, все тот же.

Она смотрит на Йети и улыбается. А он улыбается ей в ответ, вероятно, вспомнив, как катал ее однажды. Думаю, он первый взъелся на меня за то, что я так накосячил тогда, в тот вечер.

Мы еще долго болтаем с ней, славненько так, непринужденно. Разговор идет, бежит сам собой. Я замечаю, как мне ее не хватало, несмотря на все ее заскоки и странности.

Но она все-таки изменилась, и правда - перебесилась, что ли? Меньше в ней угловатости, зато больше уверенности в себе и спокойствия. Она спрашивает, я отвечаю. И она так живо и увлекательно рассказывает – про жизнь в общаге вдали от родителей, про университет, про то, где успела побывать на стажировке, а слушает меня с такой доброжелательностью, что мне хочется в шутку крикнуть ей: «А ну, колись, где Оксанка, и что ты ней сделала?» Следуя моей просьбе, она больше ни разу не возвращается к вопросу о моей личной жизни.

За окном начинает темнеть. Мне не хочется, чтобы этот поезд дошел до места назначения. Я люблю его за то, что он телепает еле-еле, поминутно останавливаясь на какой-то очередной станции в какой-то глуши.

https://youtu.be/2W3u5yXt9Zc

Когда до Анушкиных остается еще станции три-четыре, объявляют ее станцию. Когда она говорит мне об этом, меня что-то очень больно колет, но я не вздрагиваю, лишь смотрю на нее, склонив голову набок. Задумчиво смотрю, нежно.

- Чего? – спрашивает она тихо.

Я чувствую, что она в этот момент, вероятно, ощущает то же, что и я, что бы это, мать его, ни было. Ее лицо отражается в стекле вагона на фоне наступающей темноты за окном.

- Думаю. И как это... мама Бори могла так на тебя запасть, когда ты – Курт Кобейн собственной персоной? Я б тебе ружья в руки не дал.

Она с улыбкой заценивает мой черный юмор и то, что я вообще знаю, кто такой был Курт Кобейн, но опять хлопает меня по руке:

- Эй, не кощунствуй. Другого такого, как Курт Кобейн, уже не будет.

Я несу ей до дверей сумку, тяжеленную, гораздо тяжелее рюкзака, который носил ей однажды. Я с удовольствием понес бы ее дальше, донес бы, куда она скажет, хоть на край света. Но на этот раз Йети меня подставил – да у нас и пожизненно так.

- Хей, иди сюда.

Это я уже не выдерживаю, обнимаю ее, прощаясь. Она меня тоже обнимает.

- Береги себя, ладно? – прошу ее очень тихо.

- Ты тоже, - просит она еще тише.

Затем она выходит, надевает бейсболку и, обернувшись, машет мне на прощанье в закрытые двери, а я – ей. Провожу рукой по лицу, с силой массирую виски, в которых у меня вдруг начинает ломить.

Поезд еще стоит. Она идет по перрону, сгорбившись под тяжестью сумки, а я – за ней, только по вагону. Обгоняю ее, вижу ее лицо. И вижу, как она плачет. Плачет, всхлипывая, не стесняясь никого вокруг. У нее, черт бы ее побрал, по лицу слезы катятся градом просто. Стекают по щекам, по носу, она глотает их, шмыгая носом, а те, что она не может проглотить, тупо капают прямо на землю.

А я уже не иду – я рву к ней, ломлюсь в закрытую дверь, как потерпевший, но если они закрылись сами, автоматически, и поезд отходит, то срабатывает блокировка, и хрен тебе уже с маслом их открыть. Долблюсь в одну дверь за другой - ни фига, бегу дальше, дальше... Твою ж мать, какой длиннющий поезд... Вдруг вижу, что одна еще открыта, потому что какой-то чувак снаружи задержал ее, вставив ногу, чтобы войти. Я сшибаю его с ног, протискиваюсь и пулей лечу к ней, но ее... нет уже. И на перроне нет, и в подземном переходе, и на вокзале. И след простыл.

Еще некоторое время шарюсь по вокзалу, верчу во все стороны башкой, как долбаный псих. Но она смылась, ее не найти нигде. Наверное, на автобусе укатила. Сказала же, что к родственникам ей надо. А где это – я не знаю. У меня в горле ком и подозрительно щиплет в глазах.

И тут я вспоминаю, что Йети так и остался в поезде, а поезд да-а-а-авно ушел уже. Несусь куда-то к администрации вокзала, пытаюсь им втолковать, где остался мой велосипед, в каком поезде. Вообще-то, для них это не проблема. Но когда обшаривают поезд и даже вычисляют вагон, в котором находят мой рюкзак, Йети там уже нет. Какая-то знающая тварь не повелась на его старенький вид и пробитую резину и с ходу вычислила его культовость и истинную ценность.

Уже ночь, когда я наконец добираюсь к Анушкиным предкам. Я мысленно желаю наглому ворюге гореть в аду, предварительно свернув паскудную шею на моем велосипеде.

А ведь он и тебе достался просто так, думаю сам. Wie gewonnen, so zerronnen, звенит у меня в ушах пословица, означающая в переводе что-то вроде: «Как пришло, так и ушло».

Вот так потерял я свою первую любовь.

***

Мне снилось, будто я пропал

А ты так испугалась

Никто и слушать не хотел -

Кого что волновало?

А я со страхом пробудился ото сна

Куда уйду, когда закончится все для меня?

Но спросишь – знай: когда придет мне время уходить -

Забудь ты обо всем том, что успел я натворить

А то, из-за чего уйду, мне помоги оставить позади

Обиды на меня ты не держи

А если будет плохо, обо мне ты вспомни, в памяти храни,

Все остальное вычеркни...

Вычеркни остальное...

перевод

„Leave out all the rest"

© Copyright by Linkin Park

***

https://youtu.be/ArVUXA-y8_o

Прощай, прощай...Увидимся ли снова
Где и когда? - скрестивши мы пути
Забудь иль помни, как сейчас, такого
А я тебя - такую. Всё. Прости

Саундтрек-ретроспектива

Linkin Park – Leave out all the rest

Jewel – Deep Water

James Blunt – You're beautiful

***

Андрюхин словарик к главе 12 Прощай, Йети

вальштацион - «этап на выбор», последний, заключительный этап референдариата, во время которого референдарий сам определяет, где будет проходить его стажировка

дисс - диссертация, научная работа для достижения степени доктора наук

Йети - Yeti, здесь: марка горного велосипеда

Курт Кобейн - покойный солист и лидер американской рок-группы Nirvana, покончивший с собой, застрелившись из ружья

реф - референдариат

штацион – этап, здесь: период прохождения референдариата

Эльти, Мариус Эльтер - коллега Андрея по работе