ГЛАВА 8. Рок-н-ролл Часть 1
1. Интро. Минусовка
Вот наконец-то и мой долгожданный полугодовой отпуск. Первую неделю меня еще немного напрягают имэйлами, но потом, к концу второй все окончательно мирятся с тем, что я теперь недосягаем и придется тянуть проекты без меня. Незаменимых у нас нет. Да год назад я и сам новеньким был.
Экспозе мое профу в общем и целом понравилось, дополнять придется немного. Вообще, чересчур глубоко окунаться в дисс еще до того, как найдешь, где и у кого писать и до того, как проф одобрит экспозе – дело рискованное. Никого не знаю, кто пошел бы на такую авантюру. Но я с какой-то нехарактерной для меня бесшабашностью решил сыграть ва-банк. Никому на работе не говорил, меня сочли бы полным идиотом. А я на тему давно наткнулся, еще вовремя вальштацион, последней части референдариата. Почти с год до того, как вышел на работу, писал, когда только мог, урезая и без того скудные пайки времени, выделяемые мной Анушке. Да, козел, конечно. Но повезло, я толкнул тему одному профессору в нашем универе, потому что когда-то, еще будучи студентом, сдавал у него хаусарбайт и немного знал, что там у него да как. Все вышло супер, я даже не надеялся.
Я заслужил вознаграждение за весь этот год. Так славно вкалывал. Тогда было уже не до дисс. По-моему, очень плавно вписался в наш отдел, с самого начала брался за любую работу, фактически сразу стал оставаться допоздна, не спрашивая, когда мне можно уйти домой. Если сразу и четко втягиваешься в проект, которых у твоего начальника – вагон и маленькая тележка, то есть, они идут нон-стопом, а он с самого начала доверяет тебе ответственность, то вопрос, сколько сидеть, как-то даже не возникает. Да и зачем мне свободное время, личная жизнь? Как удобно прятать отсутствие интереса под личиной хронического трудоголизма. Поняла-таки Анушка сей плачевный факт. Поняла и свалила.
А на работе меня быстренько приметили, как амбициозного, но не сволочного «джуниора», в меру общительного, сносно коммуникабельного, лояльного. Это я себе такую позицию придумал – не показывать, что под всей этой внешней шелухой может еще что-нибудь быть. Поэтому для всех я – тот, кого они видят ежедневно, повернутый на работе. Кто их знает, наверное, многие так живут.
Еще, кажется, считается, что я - не без мозгов. Впрочем, безмозглых к нам и не берут. То есть, берут лишь в самом крайнем случае – если перед их фамилией красуется приставка «von», то есть «фон» и по совместительству папаша их бывал в свое время политиком либо топ-менеджером или хотя бы главным инхауз-консультом какого-нибудь крупного предприятия, банка или страховой компании, числящихся в тридцатке нашего фондового индекса. А поскольку ни такой приставкой, ни такой родней я не обременен, то могу быть уверен, что работаю тут не по блату и не из-за связей моего семейства, кои могли бы обогатить наш и без того уже завидный список клиентуры.
Когда близится день моего временного ухода, мой отдел почти рыдает мне вслед, хотя полгода – это же ничто. Глазом моргнуть не успею. Вот как четко я вработался-то. Не знаю пока, могу ли рассчитывать на продвижение до принсипала. Да у нас на это рассчитывать никто не может. Но я надеюсь, конечно. Я вошел в азарт и буду работать столько, сколько для этого потребуется. Первое у нас обычно после трех лет. Решил, что пока идет, буду двигать. Работа интересная – разнообразней для меня нигде не найти. Бабла мне даже сейчас хватает. Но не в нем одном счастье, особенно, когда оно есть уже.
Короче, молоток я, а поэтому в первые же свои нерабочие выходные иду на концерт своей любимой группы, на который брал билеты больше, чем за полгода вперед. Должны были пойти вместе с Анушкой. Терпеть она мою музыку, конечно, не могла, и всю дорогу радовала бы меня своим постным лицом. Когда «нас с ней» не стало, билет ее я мог загнать, но париться не было ни охоты, ни времени, так что я выложил объявление в нашем интранете, мол, так и сяк, first come first serve.
Теперь иду на концерт с Эльти, Мариусом Эльтером из административного. Его мягкое, с ленцой, произношение, столь нехарактерно для этого языка играющее интонацией, вытягивающее гласные и целые слоги, ласкающее звук «е», особенно в конце слов и не признающее звука «з», меняя его на «с», выдают в нем южанина. Доктор наук он уже, поэтому знает, что мне предстоит. Кроме того, поговаривают, что в апреле в официальном имэйле среди имен произведенных в принсипалы будет и его имя, что это дело, мол, верняк. Несмотря на его тухлую, занудливую специализацию, чувак он вполне веселый. Не знал, что он тоже поклонник «перцев». И главное, у него пока больше времени где-нибудь лазить по субботам, чем у наших горе-акул из эм-энд-эй или из нашего. Да я бы и сам сроду не выбрался, если бы не отпуск.
«Перцы» староваты уже и чувствуется, что нет с ними больше Джона Фрушанте, мага и волшебника, способного извлекать завораживающие звуки из электрогитары и не только из нее одной. Но это меня абсолютно не колышет. Кроссовер их заводит во все времена. Упиваюсь их улетной музыкой, глазею на них, на Фли, голого по пояс и в татухах. Колдуя на своем басе, он мечется по сцене, как фанки-дервиш. По их прыжкам ни ему, ни Кидису абсолютно не дашь ни их полтинника, ни их бесчисленных юношеских нарко-эксцессов.
Многовато новых песен играют, поэтому в течение пары номеров большинство пятнадцатитысячной публики в Конгрессхалле находится в легкой летаргии. А мне кайфово все равно. Наконец все рады до безудержу, когда они играют «Around the world». Все знают слова и не отстают за речитативом Кидиса. Я и Эльти - тоже.
В конце, на последний бис они играют «Scar tissue». Вот он, как обычно, приветственный толчок, когда слышу интро этой песни. Легкая волна накатывает на меня, секунда - туман в башке, провал в животе, но все это быстро проходит, и я получаю свой кайф.
Вдруг в толпе, совсем неподалеку вижу Оксанку. Ну, или девушку, очень похожую на нее. Даже не могу сказать, чем похожую. Волосы до плеч, сверкающие глазки. Ей хорошо, она отрывается, подпевает во всю мочь.
Как же это так? Да, я знаю, то, что я вижу ее именно сейчас, именно здесь и именно во время этой песни - закономерно. Да, наша с ней горе-эпопея нежданно-негаданно восстала из пепла и маячила передо мной все прошедшие месяцы. И все ж-таки – как?
Пролезть сейчас туда, к ней, нереально. Но вот концерт уже кончается, все прут на выход. Тогда я начинаю тискаться, как только могу, меня матерят, но мне плевать. Как же она близко. Еще немного... Вот она меня, кажется, заметила... Узнает или нет?..
– Hi! - задыхаюсь я, скроив радостную физиономию, хотя на самом деле сердце в груди лупит так, что я не знаю толком, радуюсь или нет.
- Hi! - так же радостно, но удивленно отвечает, вернее, кричит мне в ответ она. Не узнает.
Тут только замечаю рядом с ней чувака с вопросительным знаком на лице, пока, в общем-то, доброжелательном. «Ты его знаешь?» - хочет спросить у нее он. Но она уже может не заморачиваться с ответом. Мы с ней оба смеемся, и прежде чем он успевает задать свой вопрос, я кричу ей:
- Sorry, hab gedacht, du wärst jemand anders! Сорян, я тебя кое-с кем спутал.
- Kanntscht' die? Ты с ней знаком? - это Эльти меня потерял.
Но я в ответ только машу головой, спутал, мол. Он мне еще что-то пинает, мол, сдали «перцы», без Джона – не то. Даже Scar Tissue не вдолбил, как мог бы. Дотошный какой.
Каким бы приколистом ни был, Эльти – типичный представитель своей нации и нашей с ним профессии. По-хорошему я бы начал с ним дискуссию, доказал ему, что это все – туфта, что «перцы» хороши в любую погоду и в любом составе. Что только что я оттянулся по полной. Да так оно, собственно, и было. Только внутри меня все клокочет. Мне надо на воздух, срочно. Поэтому пока мы с ним выплываем из Конгрессхалле в потоке остальных пятнадцати тысяч, я просто говорю ему, что все равно было зашибись.
- Na, stimmt eigentlich! Да вообще-то – правда, - соглашается он.
После концерта мы забили стрелку с другими коллегами. Встречаемся в Lemon Peel в привокзальном квартале. Здесь ставят смешанные треки, подчастую наши с ди-джеем вкусы совпадают, то есть, мне не мешает его музон. Сегодня идет афтер-шоу Party, посвященная концерту «перцев», но я как-то мало обращаю на это внимания.
Сначала - ожидаемые подколы со стороны других по поводу того, что вот, мол, как я пишу дисс - тема отпуска, особенно чужого - всегда больная.
- Чего, в натуре укладываешься по времени? – не верят мне.
Некоторые из них сами уже защитились, как Эльти. А на докторскую у большинства уходит два года. Просто у меня наработки были глубокие, поясняю.
- Ну ты Streber, отличник, - они - презрительно-шутливо мне.
Да блин, никогда им не был.
– Хочешь сказать, у тебя и диспутацион уже подготовлен, а? – толкают меня под бок. – А че, ты по ходу и не паришься сильно?
Парюсь, конечно, куда ж без этого. Даром, что писал столько и в теме своей шарю. Писать одно, а доклад перед комиссией – совсем другое. Я не в курсе, какую форму доклада мои корректоры вообще предпочитают, там, больше ля-ля или крутую презентацию. Надо будет разузнать у ребят, которые у них защищались. Так что - да, мандражирую чуть-чуть. Но перед этими пи...доболами я в этом все равно не сознаюсь. А до защиты еще дожить надо.
И пацаны дают мне советы по поводу доклада:
- Главное – уверенность в себе. А за тобой не заржавеет. У тебя диспутацион сколько будет? А? Полчаса-сорок минут? Ну так ты им для разогрева ящик эля шотландского поставь – и в тему, и заодно лед сломаешь. Или чтоб долго не париться, сразу пузырь скотча. Попрет, увидишь сам.
- Шотландское бухло? А че, какая у него вообще тема? - спрашивает кто-то, кто еще не в курсе, а я говорю. Вернее, начинаю говорить. – Какая? – пока я все еще говорю. - Да ну на... В каком обдолбе такое приснится... Экки, ты - точно не такой какой-то...
Благодарю их за ценные советы и лестную характеристику, и мы дальше пьем и общаемся, стараясь переорать музыку. Разговоры и про концерт, и о работе, и о местной политике, вернее, тотальным ее рулением Паулиной Шварц, нашей теткой-обер-бургомистром из черно-христианских демократов-консерваторов. Ну, кто себе купил какую тачку или снял какую телку, кто переехал на новую квартиру – короче, треп.
В итоге Эльти выходит на воздух, а я иду с ним. Когда он закуривает, то мне не предлагает, зная, что я – спортсмен, не курю и все дела. И удивлен, когда я прошу у него сигарету. Смотрит пристально и молча, как я затягиваюсь, наверное, соображает что-то. Но спрашивать меня он ни о чем не будет, не настолько мы с ним кореша.
Вокруг нас все гудит похлеще, чем внутри бара. Лемон Пил – нормальное заведение, но находится оно на Регентенштрассе, еще наиболее приличной из злачных улиц, где один притон прилеплен к другому. Хотя на Регентенштрассе многие из них снаружи смотрятся вполне модерново, некоторые - даже шикарно. Тут все современно и с подсветкой далеко уже не одного только красного цвета. В нашу сторону особо не суются зазывать, благо бар – почти у самого вокзала, а не зажат между «этаблиссментами».
Давно я не курил. Непривычно. Сказать по правде, курю во второй раз в жизни. Я все еще взбудоражен. Мысль о том, что она каким-то образом могла появиться здесь, в этом городе, выбила меня из колеи. Этот город абсолютно не вяжется с ней, вернее, с воспоминаниями о ней, накрывшими меня, сорвавшими с места, сбившими с ног и поглотившими, подобно цунами.
Мы расходимся. Все уже основательно накидались. Я обещаю не пропадать, пока буду в отпуске, заглядывать в офис, пользоваться нашей библиотекой, если мне еще понадобится что-то. Эльти на прощание говорит про концерт и вечер:
- War 'nee rundee Sachee. Hau' rein. Было зашибись. Будь здоров.
Добираюсь домой пешком, потому что метро уже не ходит, а на такси неохота как-то. Уже поздно, вернее, скоро утро, но я еще некоторое время лежу на кровати, купаясь в синем рекламном свете. В голове все вертится в забавном калейдоскопе. Калейдоскоп показывает мне то тот, то иной узор, складывая его из разных цветов. И все же в серединке этих причудливых мандал виднеется одна и та же сердцевинка, одна и та же мысль, один и тот же вопрос: «Это была не она. А где она? Где ты, а?»
Мои полупьяные размышления абсолютно ни к чему меня не приводят, и в конце концов я засыпаю. Вопреки моим ожиданиям, в этот остаток ночи мне не снится ни она, ни один из немногих моих снов о ней, тех, из того репертуара. Которые знаю наперечет.
2. Куплет первый. Акустический
https://youtu.be/kRClGr-WGt4
Не отгреб я тогда ни от Длинного, ни от его шоблы. Да не особо перед ними и трясся. Дело даже не в какой-то там моей храбрости. Просто скоро стало ясно, что Длинный вовсе не хотел, чтобы узнали, как отгреб он. По поводу фонаря, поставленного ему мной, он шифровался, да и я тоже держал язык за зубами. Мы и раньше не пересекались, а теперь и подавно избегали друг друга. А трепаться про нее он перестал. Совсем.
Я не видел ее целую зиму, хмурую, мокрую и недоброжелательную. Снег в наших краях выпадает редко, зато дождя жди хоть на Новый Год, хоть летом.
Тогда, после той ночи у ее дома, я словно прожил целую жизнь. Все вокруг меня как-то потускнело, померкло, изменило свой смысл. То, что я набил Динному рыло, было лишь каким-то незначительным действием, но главная работа происходила, и как мне тогда казалось, произошла уже внутри меня.
Оказывается, во мне давно теплился огонек некоего чувства, назовем его просто «чувство к Оксанке». Тогда я не умел ни понимать, ни описать то чувство, но научился уже распознавать, что только она, Оксанка, могла его во мне вызывать. За все те наши встречи с ней словно какая-то связь успела установиться между нами. Был ли я рад встрече с ней, вызывала ли она во мне своим появлением досаду или жалость, или же просто будоражила - тот оттенок, тот окрас моим эмоциям была способна придать лишь она одна. И лишь она одна была способна вызвать во мне то желание - страстное, глубокое, нежное.
Я не говорю уже о том немногом, что успел вкусить от нее: какие-то слова, взгляды и прикосновения, один лишь поцелуй – вот скромная коллекция, набравшаяся в моей копилочке. И я холил эту копилочку, хранил эти скудные сокровища за неимением большего. Не знал, что способен сам с собой наедине угрюмо гладить спинку стула, думая о ней. Сам от себя не ожидал. Не думал и что каждая вылазка на Йети в любое из тех мест, где встречал ее, способна вызвать во мне тоску. Ведь сама Оксанка не появлялась больше в наших краях. От этого мне было грустно.
Ее образ мутнел и расплывался, превращаясь в нечто искаженное и мифическое, возможно, приукрашенное. Я простил ей то, что она была с Длинным и так тупо, не послушав меня, дала себя использовать. Я сочувствовал ей, не задумываясь, а просто потому, что это была она. Я скучал, я тосковал по ней, не зная, как мне ее увидеть. Вот он, ее дом во тьме, где-то там, в самом пустынном краю, в каком мне приходилось доселе бывать. Дорогу туда я запомнил и мог приехать в любой момент, но что потом?
Не знал я и как смотреть на ее отсутствие. Ей было стыдно? Не было возможности приехать? Или просто незачем, не к кому уже было приезжать?
Со своими унылыми размышлениями я ушел в себя, нигде не тусил. Так шли декабрь и январь, уже вовсю шла подготовка к абитур, аби, пришедшаяся мне в жилу при всех моих душевных переживаниях. Почти все время вне школы я занимался, изредка прерываясь на базовые тренировки.
Краем уха я слышал, что Настюха и Деня встречали Новый Год где-то в каком-то захолустье, где новогодними петардами чуть не раздолбали чей-то дом. Я так погрузился в свой депресняк, что мне и в голову не пришло сложить в уме дважды два и допереть, что этим домом мог быть ее дом, и что, напросись я с ними, мне вряд бы ли отказали и взяли бы с собой.
Итак, совсем недавно, в конце февраля я написал аби - в нашей федеральной земле его пишут не в мае. Я еще не знал результатов, но уже определился по поводу того, в какой ВУЗ и на какой факультет буду подавать. То, что я вообще собрался получать высшее, среди русаков того времени было исключением, по крайней мере, в нашем захолустье. Учился я не хорошо и не плохо, не проявляя никаких особых наклонностей в какую-либо определенную сторону. А значит, с выбором профессии определиться было несложно. Отец пожал плечами, мать же обрадовалась и заверила, что они будут меня поддерживать по мере возможностей. Это означало, что я должен буду сидеть на их шее лет до двадцати шести, бест кейс. А поскольку особо мощными шеями мои не обладали, вдобавок возьму кредит на обучение.
Санек надо мной откровенно ржал и говорил, что, мол, все мы, гимназисты на всю голову больные. Оно надо – в школе впахивать, в универе впахивать. Пока дождешься первой зарплаты. Он сам уже полтора года получал профессиональное, учась в банке на клерка. Тогда банки еще меньше борзели и не требовали аби для поступления к ним в обучение. Среди местных банковские служащие и без высшего разъезжали на нехилых тачках и нередко ухитрялись годам к двадцати семи уже приобрести хорошую недвижимость. Со смехом он клялся, что, когда буду безуспешно искать работу после окончания, поселит меня «у себя» и будет кормить, сколько потребуется, как настоящий дружбан.
Но как я ни был ему благодарен за эту поистине согревающую дружескую заботу, у меня все же на будущее были свои, несколько иные планы. Подрабатывать во время учебы, содержать себя и при этом учиться так, чтобы планы свои осуществить – нереально для меня. А на стипендию, которую здесь выплачивали по социальному достатку родителей, я претендовать не мог, не так плохо мои и жили.
Я, кажется, уже говорил о том, что между аби и началом учебы в универе была фаза усиленного зарабатывания бабла на машину да тренировок на триатлон. И вот Йети вновь возил меня повсюду, куда я только ни мотался. За городом на Лане стоял небольшой заводик фирмы Керт & Мартин, производителей переключателей для счетчиков. Им постоянно нужны были люди, вернее, дешевая рабсила. Именно там местным школьникам предоставлялась уникальная возможность познания всех прелестей работы посменно уже в нежном юном возрасте. Главное, чтоб восемнадцать уже исполнилось. Там вкалывали, то есть, подрабатывали и Санек, и даже Ленка - бабки нужны были всем. Туда устроился и я. По несколько дней в неделю я был выходной, но и их тоже старался даром не терять, торжественно заступив на место отца и постригая газоны на Лан-променаде у тех, у кого когда-то стриг их он.
По влажности и сырости наши края могут посоревноваться, разве что, только с пресловутым местечком перед пресловутым дворцом в пресловутой туманной островной стране, так что трава здесь везде торчит круглый год, даже под Новый год. Подрабатывал я и у Фридрихов, тех самых, чей сын когда-то отдал мне Йети. Иногда, очень редко, он приезжал к ним. Прикалывался, что, мол, ни за что в жизни не ожидал бы от этого проволочного осла (так, а не «стальным конем», тут велосипед называют), что он так долго протянет, и вот, мол, как раньше делали. У меня уже был новенький даунхилл, но я был с ним согласен. Все как-то замерло в режиме ожидания.
И вот - сырая, хмурая, холодная весна. Сегодня пятница, но я – после второй смены, которая на Керт & Мартин кончается в десять, поэтому хочу одного – домой и спать. Мать попросила меня заскочить к тете Фриде, Настюхиной матери, и закинуть ей ключи от офиса «райзебюро» - русского турагенства, в котором работает уже много лет. Когда-то ей удалось получить профессию туристического агента, она туда и устроилась. Тетю Фриду, как родственницу, пусть и плохо перевариваемую, пристроила туда пуцать, то есть, убирать, с чем тетя Фрида, по материным словам, справлялась хорошо. Мне до смерти не хотелось туда переться, давать лишний крюк, и я мысленно костылял матушку за ее обыкновенную оторванность от (моей) жизни.
Поселились Войновские за грундшуле, далеко от общаги не ушли. Надо, твою ж мать, через мост, потом под вокзалом, потом в гору. Нет, не поеду, решал я по пути, пусть мать сама выкручивается. Пусть Тоха задницу поднимет, на машине завезет. Пусть кто-нибудь. Отвалите от меня все. Но предки на все выходные уехали к кому-то в гости, на какую-то свадьбу, что ли. И Тохи нет, по выходным он вместе с джазз-бэндом, в котором теперь играет, либо репетирует, либо выступает. Так что топи, придурок. Ты - крайний.
3. Припев. Завязка в рифму
За мостом не особо и холодно. Давненько я там не был. Проехав через тоннельчик, подъезжаю к общаге, проезжаю мимо. Там давно уже ловить нечего. Вон - та самая терраса, в такое время и по такой погоде там никто не тусуется. Напротив общаги вгрызшееся в гору, построенное на возвышении над улицей розовое здание грундшуле. Та стена, что ближе к улице, вся заросла плющом, от которого в холодную пору видны только уродливые, узловатые ростки без листьев. Словно гигантская волосина опутала школу.
Если бы мне надо было туда, на школьный двор, то пришлось бы немного подняться, обогнуть это здание сзади и нырнуть через проходик, почти незаметный с улицы. Только чего мне там ловить? Меня сейчас тупо все бесит, я хочу поскорее попасть к Войновским, а от них - домой.
Но когда я откуда-то – наверное, с этого внутреннего школьного двора? - слышу вопрос, произнесенный Настюхиным голосом, громко, со смехом: - Ксюх, ты ваще сколько раз на права сдавала? - меня кидает из режима разряженного аккумулятора в режим повышенной, мать ее, готовности. А когда я слышу в ответ голос: - Четыре, - у меня внутри все застывает, потом я с бешено колотящимся сердцем припарковываю Йети и через каких-нибудь секунд двадцать оказываюсь на школьном дворе.
Захожу туда в замедленном действии под бешеный стук крови в висках. Моментально в небольшой группе людей взглядом нахожу ее и вновь слышу ее голос, размеренный, нарочито серьезный, с проблесками юморка:
В то прекрасное утро, когда ели блестели,
Когда дождь сомневался – идти, не идти,
Когда нервы мои ничего не хотели,
Ни на что не смотрели и быть не могли,
Когда день воображаемыми петухами
Деревенскими был провозглашен,
После завтрака утром они мне сказали:
«Езжай-ка ты, дочка, дерзай фаэтон.»
Четырехцилиндровый он – пусть, и, конечно,
Отнюдь не какой-нибудь там бэ-эм-вэ,
Но зовут его «Гольф», для езды он отменно
Годится, в то утро годился «вполне»...
Настюха:
- Ксюх, ну вот кого такое колышет, а? Нам бы ченьть про любовь...
- Да, у меня там и такое есть:
Его голос и все, что тогда говорил мне
По телефону, не объяснишь.
Я зову его мышкой. Свет такую не видел
Сентиментально-блатную мышь.
Но, пожалуй, довольно. Джульетта, Джульетта,
Лучше б глаз не сводила с баранки руля.
Знай, в Шекспировских облаках витая где-то,
Стать самоубийцею все же нельзя.»
- Ксюх, хорош нудеть, давай уже, че у тя там в конце, а?
- Ла-а-адно:
«Вот поедем-помчимся» - помчались, помчались:
Спускаю сцепленье, убираю ручник,
И наш миленький Гольф – он, прикольная тачка,
Как Феррари, взлетает, пусть хоть и на миг.
Но отец реагировал все же достойно:
«Для первого раза уже нормалек
Что же, дочь, на сегодня, пожалуй, довольно».
Тут слева по борту вдруг вижу пенек.
- Так, слышь, сил моих больше нет, финала хочу!!!
- Будет тебе финал:
Снова в голову лезут какие-то мысли,
Там, про телефон и иная байда.
Видишь, злобные белки пенек охмыряют?
До чего же, дитя, он похож на тебя.
Но метафорам всем моим и сравненьям
Как-то грубо и резко настали кранты,
Когда облака моего вдохновенья
Крик дичайший пронзил: «Тормози, тормози!»
Вижу дерева ствол и, кусты приминая,
На педаль тормозную нажала тотчас,
То есть, в общем-то, думая, что тормозная,
Девчонка, увы, надавила на газ.
- Фу, ты че, гонишь? Или в натуре? Ксюх, вот когда уже тебя водить научат, а... - (Настюха опять).
- Ну, вообще – да, было такое. Газ с тормозом спутала. Но -:
Взрыва не было, не было и столкновенья,
Мы завязли в грязи земляного вала,
Но меня все же мучило это виденье,
Будто пень – это папа, а хмырь – это я.
Ну и что было дальше? Да важно ли это!
Лишь осталось мораль мне вам провозгласить:
Если можно, придерживайтесь велосипеда.
Жизнь и так коротка, куда ж там водить?..»
Все грохнули. Одобрили ли стихотворение или, наоборот, прикалывались над ней - было непонятно.
Как раз в конце при словах о велосипеде ее взгляд будто случайно упал на меня, подошедшего близко, почти вплотную. Рисковать быть неузнанным в потемках этой полуслепой горе-поэтессой или вообще что-либо прояривать я на этот раз не собирался. В висках стучать перестало, меня лишь немного и вполне приятно лихорадило.
Как круто, что наконец прошла зима. Как круто, что можно тусоваться на улице. Как круто, что я вообще живу на свете, на котором живет она.
Теперь она смотрит на меня в упор. На губах у нее блуждает едва заметная улыбка. Или мне кажется? Тут темно, только под навесом, которым крыт переход из школы к спортзалу, горит одинокий фонарь. Настюха, Настюхин новый хахаль, Деня, Ленка и еще с полдюжины человек сидят прямо на столах для настольного тенниса и бухают, кажется, обмывают права, полученные кем-то. Кроме выпивки и закусок там даже торт. Жму чьи-то руки, постоянно возвращаясь глазами к ней.
У нее немного отросли волосы, теперь они заплетены в две тоненькие косички. Девочка. В одном ухе на креоле болтается золотой крестик, изначально явно предназначавшийся для ношения на шее. Ногти покрасила в черный, на большом пальце – кольцо. Девочка-рокер. Как же, помню. Взгляд серьезный, немного печальный, несмотря на сумбурный фарс только что прочтенного стихотворения.
- Так ты получила права, нет? - это Деня или еще кто-то из парней докапывается.
- Получила, получила, - угрюмо так, с ленцой. - Задрали.
- А когда их обмывать будем?
- Никогда. Отвали.
Она откалывается от ржущей массы, которой, впрочем, нет особого дела ни до нее, ни до меня – вот только одна Ленка, мать ее, из серии «не продырявь мне башку взглядом внимательных глаз» - и отходит куда-то в сторону.
4. Куплет второй. Электро. О сердечном
Даже не стараясь придуряться, что, типа, не к ней я приехал, а «так, в общем», сразу иду за ней. Вижу у нее в пальцах маленький, тусклый огонек зажигалки. Закуривает.
- Халё, - говорю.
- Привет.
Сейчас время сказать что-нибудь такое. Умное. Или остроумное. Но я не знаю, как начать. Только смотрю на нее некоторое время, находя и в этом какой-то свой кайф – исследовать ее темные глаза при тусклом свете сигареты. Обнаруживать в них какие-то новые, еще не увиденные мной пятна и оттенки.
Да и что говорить? Как рука? Долго заживала? Как сама? Долго парилась, наверное. Ты куришь? Тебе не идет. Где ты была? Я видел, где ты живешь. Я хотел приехать, но не знал, с какого перепугу приезжать. Где ты сейчас? Тебе неприятно, что я рядом с тобой? А мне хочется с тобой поговорить, послушать твой голос. Я скучал по тебе. Я скучаю по тебе.
- Не знал, что ты пишешь стихи.
- Да, пытаюсь.
Она явно ждет какой-то реакции, оценки. Но ее не последует от меня. Стихами я не интересуюсь и в них не разбираюсь. Мне исключительно нравилось слушать, как она их читала и немножечко было прикольно и распирала гордость, что моя девочка так умеет - какие-никакие, довольно глючные, а стихи, все-таки. Моя девочка.
Но надо же о чем-то говорить. Не могу же я так, с налета, утащить ее с собой.
Она опережает меня:
- Будешь? - предлагает пачку Кэмел и зажигалку.
Взгляд насмешливый. Провоцирует, хочет увидеть мою реакцию. Я ж спортсмен. Молча беру и закуриваю, глядя ей в лицо, ловлю ее пристальный взгляд. Так я делаю? Или не так? Кажется, затягиваться надо? Крепкие, сука. Моя первая сигарета. Как их вообще курят? Вот дрянь. Лажанусь сейчас, закашляюсь.
Глупо как-то, по-детски все. Она корчит из себя отрывную телку, а я пытаюсь не облажаться перед ней, не ударить в грязь лицом. Как поединок у нас с ней, что ли. Отстойно как, надо направить все в другое русло.
- Тебя давно видно не было у нас.
Она пожимает плечами, отводит глаза. Вдруг в ней словно что-то просыпается. Она поднимает на меня глаза и спрашивает:
- А зачем сюда приезжать? Слушать, что все болтают.
Искренне, прямолинейно. Неплохо для начала.
- Они потом скоро перестали. Длинный заткнулся, - спешу успокоить ее я.
Это я его заткнул. Но я скромный, и об этом никто никогда не узнает. А благодарить меня не надо.
Она пожимает плечами:
- Да мне-то что. Я здесь не живу, меня не колышет.
Да, помню, видел. Не колышет.
- Оксан?
- Че?
- А этот, из стихотворения... который по телефону...
Смеется:
- Так. Один хороший парень. Из местных. Нравилась ему.
- А он - тебе?
- А он мне – нет.
А про то, как мы с тобой целовались, вообще, что ли, не вспоминала? Про меня? Ладно, спрошу про тебя еще:
- Так ты на Остзее была?
- Да. Круто там, знаешь, хоть и холодно осенью, но все равно круто. Море – оно везде море. Мой крестный – папа служил с ним – он там с семьей своей живет. Не в самом Кениге, неподалеку. Прикинь, Димка, брат мой, на дочку его запал. Первая любовь, - смеется.
Вспоминаю ее брата, каким видел его сто лет назад в общаге. Большой, неизмеримо жирный мальчишка, веселый и компанейский. Ему даже погоняло дали: «Пухлый». Хочу спросить, похудел ли он, но как-то неудобно.
Вижу шаловливый огонечек в ее глазах:
- А сын его запал на меня.
Вопросительно поднимаю брови вверх.
- Ну, я тогда-то еще, типа, с Ромкой была. По крайней мере, так полагала, уезжая, - усмехается невесело. - Сразу обломала того, мол, парень у меня. Но... - она мнется. Зачем она мне все это рассказывает? - В общем... пошли мы с ним как-то вечером гулять на пустырь.
Тихонько втягиваю воздух. Ай да Оксанка, неужели Длинному рога наставить успела? Давай, не щади меня...
- Ну, он меня там на руках пытался носить, хотя сам был тощий, как оглобля. Потом целовались с ним в каких-то лопухах. Холодина была, жесть.
Почему-то мне кажется, что эта чума меня сейчас подначивает. Специально - то ли хвалится, то ли провоцирует. Ей удается. Но я терплю, держу е...ало на замке и слушаю дальше.
- Да, целовались. Мне даже хорошо с ним было. Завела его по самое не хочу. Сучка еще та, конечно... Но я ему сразу сказала, что это – просто так, поприкалываться. Что ничего не будет. Что я просто так не трахаюсь. Уеду ведь. Да и парень еще есть, типа.
Выдерживает паузу, во время которой у меня внутри однозначно что-нибудь лопнет. Ну не томи, коза. Колись давай, дала или не дала?
Мой немой вопрос явно материализовывается, потому что она говорит:
- Ну и не было ничего такого, естественно. Но еще пару деньков мы с ним за ручку подержались, пока я не уехала. Он с гордостью везде со мной появлялся. Повторял, что теперь попал под каблук. На прощанье мне говорил, что сдохнет без меня вот так, на расстоянии. Вагоны собирался разгружать, чтоб сюда приехать, повидаться. Дорого же. Потом написал мне, что, мол, никогда не забудет нашу с ним ночь. Забавно. Какую там ночь.
- Неужели не было ничего?
- Не было, говорю же.
Эта девушка меня заикой сделает. Вот точно говорю, без пи...ды. Аж жарко стало. И ладони зачесались. Ну, Длинный, один – один, а? Я-то думал, она всю зиму напролет слезки лила, типа, сердце ей разбили и всякая там байда. Е...ало Длинному разбил. Нет, не жалею, конечно, но все-таки.
Да-а-а, море, говоришь, любишь? А чего ж его не любить-то, раз такое дело? Нет, теперь про наш поцелуй точно спрашивать не буду. Напоминать даже не буду. Нужны мне твои подколы... Но как же ты меня все-таки заводишь. Вот, казалось бы, башку тебе готов отвинтить за шляние с кем попало - не со мной! Но – какая же ты все-таки желанная, хандец... Девочка моя...
- Слушай, ты, по-моему, не сильно убивалась по Длинному, а?
Не хочу подкалывать, скорее, подтверждения хочу.
- Конечно, нет. Хочешь знать, что было на самом деле? - вдруг спрашивает она.
Не знаю. Давай. Киваю молча.
- Мы были у него на хате. Я знала, что это у нас должно было произойти в тот вечер. Короче, он попытался, а я... - ей явно неприятно говорить, но она продолжает: - ...дала ему. Позволила. Потому что думала, он мой парень, сама хотела с ним быть и все такое. Я думала, со своим парнем - это нормально. Какая наивность. И мне хотелось, чтобы это было у меня. Как у всех. Но... было... никак. К тому же, он не смог ничего довести до конца. По крайней мере, я ничего не ощутила.
Не знаю, что сказать. Чувствую и облегчение, что Длинный действительно не оказался ее принцем, не разбил ей сердце, жестоко кинув ее. Но и жаль ее, ведь у нее все это было так хреново. Да и отрезвление от ее провокационных откровений чувствую. И еще мне не хочется вдаваться больше в подробности их неудавшегося перепиха. Спасибо, понял. До сюда, а дальше не надо. Но ей хочется выговориться.
- Утром мы почти не разговаривали. Когда вся его толпа свалила из дома его предков, он отвез меня домой и даже не удосужился сказать мне, что я уволена. Потом мы уехали в Кениг. А здесь понеслось. Это я потом узнала...
- Оксан... он - что... у тебя – что, до него... -
- Ты и это хочешь знать? Нет, не первый. А что? - голос ее звучит строго и категорично. Вызывающе.
Не хочу. Не хочу знать. Лох, что спросил.
- У меня с год был парень, старше меня на четыре года. Нормальный парень. Но не срослось, и мы расстались. Потом я долго была одна, потом появился Ромка.
Надо же, как. Успела. Ну и хер с ним... с ними, думаю. Что было – то прошло. Только зачем так было расстраиваться из-за Длинного, стены крушить.
Она словно читает мои мысли и - так презрительно, гордо:
- Я не считаю, что он меня опозорил. Обесчестил. Нет. Сейчас не Средние Века. Тогда, в Уил меня взбесило то, что он меня так кинул перед всеми. Использовал, мразь, чтобы потом всем быстренько доложиться, что теперь и он потрахался. Я не бл...дь, я – современный человек. И – нет, я не сплю, с кем попало. Но если встречаешься с человеком, если у вас отношения и между вами все нормально, то почему не может быть секса? Если оба взрослые люди? А он – просто ничтожество. Ты понимаешь, что в переводе с русского означает «ничтожество»? - зло, жестко спрашивает она у меня. Я киваю. Она продолжает: - Отсталый придурок, тупой, как пробка. С ним даже поговорить было не о чем. И все его знакомые по двойным стандартам живут. Да ладно, чего теперь. Ты же меня и предупреждал.
Помнит.
- Так зачем ты с ним вообще замутила?
Потупляет глаза, потом вдруг насмешливо вскидывает их на меня и спрашивает вызывающе:
- Ты думаешь, одним только пацанам трудно, когда ничего нет? А он меня сначала еще так добивался и все такое. Ухаживал. Все одна да одна и... - она с натугой подчеркивает, глядя мне прямо в глаза, сейчас пронзит, но в голосе оттенок смешинки: - ...никому не нужная, а тут вдруг столько внимания. Моему самолюбию льстило. Это я теперь поняла.
Так, ладно. Никому, значит. Не нужна, значит. А как же... Ах, чтоб тебя...
- Слышь, забудь о нем, он этого не стоит.
Смотрит на меня почти с благодарностью и кивает: - Уже забыла, - потом, немного погодя:
- Как у тебя с Наташкой-то?
- Разбежались. Давно, осенью еще. В тот самый вечер, – с надеждой вглядываюсь в ее глаза. Я целовал тебя так, что ты... Ты, мать твою, таяла в моих руках, будто это было единственное место на Земле, где тебе следовало быть. Скажи, могут твои гребаные лопухи в Кенигсберге сравниться с тем, что было между нами?
Мы с ней сидим рядышком на какой-то жердочке. Наконец избавился от сигареты, она свою докурила уже давно. Смотрю на нее сбоку, всматриваюсь в ее лицо. Она то поднимает на меня глаза, то опускает. Если учесть, что она способна на протяжении целого разговора ни разу не посмотреть в глаза, это уже своего рода прогресс.
Нас вдруг отрезвляют нетрезвым предложением:
- Ксюх, ты там чего! Идем бухать, а то штрафной заработаешь!
- Пошли? - спрашивает она.
Неохота, если честно. Мы так славно здесь расселись. И у меня внутри так тепло, хоть я и не пил. Заколебала Настюха – не догоняет, коза, или специально все запороть мне хочет?
- Попробуешь мой торт.
Ладно, как отказаться от такого предложения, если за все эти годы она ни разу меня ничем не угостила? Даже не пыталась угощать. Вот я и соглашаюсь. Ковыляю за ней к теннисным столикам. Кое-кто там уже реально хороший. Настюха поставила музыку и танцует под нее со своим. Деня, шатаясь, пытается вытащить Ленку, но та только отмахивается. Тогда он хватает за руку Оксанку:
- Оксана, давай! Пошли! Ohne Gummi! Без резинки.
Она растерянно его отпихивает, качает головой. Даже не говорит ничего в ответ, нормально это, типа. Просто мальчик нажрался.
Тогда он машет на нее рукой, усаживается и принимается ковырять вилкой еще не нарезанный торт. Свинья. Мудило. Братец хренов. Да и эта дурочка тоже хороша – позволяет так с собой обращаться. Ох-хо-хо-о-о, вот горе ты мое, ну и шобла у тебя. Как бы тебя до ума довести?
- Че, вкусно? - тыкаю Деню.
- Ага. Зае...ись. Печет она так же, как и... - готов уже заржать он.
- Деня, ты, бля, базар выруби, в ушах звенит, - говорю ему вполголоса, тыкая уже посильней.
Он, видимо, в жопу пьян, потому что реагирует тупо-недоуменно, но отпор давать пока не лезет - я, типа, родственничек. Да и пи...дануть могу нормально, он знает. Поэтому он пока определяется, стоит ли оно того.
Ситуацию невольно спасает Настюха своим возмущенным возгласом:
- Деня, ты че, ушлепок совсем? Это же для всех. Ксюха для меня испекла.
Ага, она на права сдала, значит. Ну, держитесь теперь, автолюбители.
- Слышь, Оксан... - трогаю ее за рукав, говорю тихонько: - ...пошли отсюда, а...
Ты нужна мне. Сегодня. Сейчас. И в общем.
Сосредоточенное молчание. Она напряглась.
– Поехали ко мне... э-э-э, к нам.
Все еще молчание.
- Поговорим, а? Просто так. Позависаем. Можешь у нас заночевать, в Тохиной комнате. К Настюхе родоки из Казахстана приехали. А у нас свободно.
Про Ленку молчу, отчаянно надеясь на чудо, на что-нибудь такое подобное и в ее семействе.
Неожиданно, неслыханно, недосягаемо, уму непостижимо она говорит:
- О'кей.
Праздник. Сегодня гребаный праздник. Она что - только что сказала «да»? Она едет, едет со мной, ко мне, и я остаюсь с ней наедине этой ночью? Или у меня за все эти длинные, долгие, долбаные месяцы-годы от суки-тоски по ней окончательно поехала крыша, и я просто глючу?
Но она не шутит. Из своей летаргии просыпается Ленка:
- Ксюш? Ты куда?
- У них заночую.
У них – это значит у меня. Поняла? Со мной.
- У Настюхи сегодня все равно тесно. У вас – тоже.
- Ладно, - (но испытующий Ленкин взгляд еще некоторое время сверлит меня). - Ich komm' dich morgen früh abholen. In Ordnung? Я заберу тебя завтра утром. Ладно?
- Ладно.
Давай, давай. Если я отпущу. Если завтра она вообще захочет от меня уезжать. Тоже мне, гувернантка нашлась. Не от того охранять надо было.
https://youtu.be/v1hgiDLNC94
Саундтрек-ретроспектива
Звери – Дело не в этом
Red Hot Chili Peppers - Cabron
Green Day – Give me novacaine
Кино – Место для шага вперед
***
Андрюхин словарик к Главе 8 Рок-н-ролл, часть 1
абитур, аби - здесь: заключительный экзамен в гимназии, сдача которого является обязательным для допуска к учебе в ВУЗе
афтер ворк - «после работы», совместное времяпровождение частного характера в нерабочее время среди коллег по работе
Бад Карлсхайм - Bad Carlsheim, вымышленный город, в европейской стране, в которой происходит действие, место жительства родителей Андрея
вальштацион - последний, заключительный этап референдариата, во время которого референдарий сам определяет свое место стажировки
Вольфецен - Wolfezaehn', «волчьи зубы», вымышленное название плоскогорья
Джон Фрушанте - бывший соло-гитарист рок-группы Red Hot Chili Peppers
джуниор - junior, здесь: новичок, молодой специалист, недавно поступивший на работу
диспутацион - устный коллоквиум по защите диссертации перед диссертационной комиссией
дисс - диссертация, научная работа для достижения степени доктора наук
интро - здесь: вступление в песне
инхауз-консульт - юрист компании
Йети - Yeti, здесь: марка горного велосипеда
Керт & Мартин - вымышленное название компании в г. Бад Карлсхайм
Кидис, Антоха Кидис - Энтони Кидис, солист и лидер рок-группы Red Hot Chili Peppers
Конгрессхалле - Kongresshalle, «конгресс-зал», вымышленное название концертного зала в городе - месте проживании Андрея
кросс-байк - вид велосипеда
кроссовер - направление в современной музыке, в которой происходит смешение нескольких стилей, например, рок, поп и хип-хоп, здесь: стиль, в частности представляемый рок-группой Red Hot Chili Peppers
Кэмел - Camel, марка сигарет
Лан - река, протекающая через г. Бад Карлсхайм
Лемон Пил - Lemon Peel, «лимонная корка», вымышленное название бара в городе-месте проживании Андрея
лонгдринк - алкогольный коктейль большого объема
Майль - вымышленное название торгово-развлекательной пешеходной зоны («молла») в городе-месте проживания Андрея
манги - манга, японские комиксы
метамфетамин - психостимулирующее наркотическое вещество
МТБ - MTB, mountain bike, горный велосипед
Остзее - Ostsee, Балтийское море
партнер - здесь: компаньон, совладелец и старший работник крупной юридической фирмы
принсипал - здесь: продвинувшийся по должности специалист в компании
пуцать - здесь: работать уборщиком/уборщицей, убирать от «putzen»
райзебюро - Reisebuero, турагенство
Регентенштрассе - «улица Регента», вымышленной название улицы в городе - месте проживания Андрея
русак, русачка - здесь: русскоязычный/-ая переселенец/переселенка с постсоветского пространства, преимущественно из России, Казахстана, а также других республик бывшего СССР
твенти-фор-севен - twenty-four-seven, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю
фанки-бит - здесь: ритмическое, зажигательное исполнение
халё - hallo, привет
хаусарбайт - «домашняя работа», здесь: курсовая работа на определенных факультетах университета
экспозе - здесь: краткое изложение содержания диссертационной работы
Эльти, Мариус Эльтер - коллега Андрея по работе
эм-энд-эй - M&A, mergers and acquisitions, слияния и реструктуризации компаний, здесь: отдел, специализирующийся на оказании услуг в сфере M&A
эм-энд-эй-щик - специалист, работающий в сфере M&A
first come first serve - указание в оферте, означающее, что предмет оферты достанется первому, кто заявит о принятии предложения в оферте