Сувениры

Сидящий напротив Колин погрязал под метрами красного атласа. Эву абсолютно не заботило, что она разложила свой шлейф на бедного шотландца. Отрезанный от своего телефона он очень страдал, но страх помять ткань был сильнее его: с Кэрри шутки плохи. Я розовым облаком расплылась по велюровому сидению. Пальто Эда от тепла салона стало излучать тёплый аромат цветочного мёда, который проникал в каждую клеточку моего тела. Укутавшись в чёрную шерсть ещё плотнее, я рассматривала нарядные улицы города, пробегающие огнями по моему лицу.

«Завтра Рождество, - подумала я, прислоняясь виском к стеклу. – Все разъедутся по домам, семьям и друзьям. Я смогу разъехаться только безвольной тряпкой по дивану. Даже город толком не посмотрела...»

Не то чтобы я как-то по-особенному отмечала католическое Рождество, и отмечала его вообще, но всеобщий дух праздника, которым был пропитан Лондон, невольно напоминал о том, что ты останешься совсем один, без семейного тепла и заботы, ужина и подарков. Всех тех атрибутов, которые вызывают циничные насмешки на протяжении года, заставляют морщить нос и закатывать глаза от недовольства рождественскими клише и «заговором проклятых капиталистов, которые хотят нажиться на наивных покупателях». Но стоит только наступить этому волшебному времени года, и вот ты уже поливаешь утку клюквенным соусом, радуясь, что провёл какие-то жалкие три часа в очереди к упаковщику подарков.

Автомобиль притормозил у исторического здания, залитого вспышками фотокамер. Колин выбрался первый и подал руку Эве, которая, управляя метрами ткани, одним метким движением швырнула свой подол прямо мне в лицо. Я не успела отпрянуть и получила атласную «пощёчину» от кутюр. «Отлично».

Я была слишком увлечена сбором собственного платья по сидению, чтобы заметить руку, протянутую для того, чтобы помочь мне выйти из машины. Свет прожекторов бил в глаза, я практически ничего не видела. Я мысленно готовилась к прыжку в бассейн из вспышек фотокамер. Одним быстрым, но бережным рывком меня поставили на ноги. Пальто осталось в салоне, каблуки утонули в толстом ворсе ковровой дорожки. Оливер вложил в мою свободную руку крошечный блестящий клатч. «Сегодня у Золушки американский принц».

Взяв Оли под руку, я позволила ему проводить себя дальше, туда, где на фоне стены из красных цветов, Эва и Колин уже утопали в лучах таблоидной славы. Мы чуть потеснили их, останавливаясь на обозначенном крестиком месте. Где-то на уровне рёбер меня начинал пробирать холод, прямо под рукой американца, который обнимал меня за талию. Тело непроизвольно сжалось. Даже его близость не спасала меня: я уже чувствовала, что холодный нос начинал мерцать красным, как аварийная лампочка.

- Поправь мою бабочку, - Оливер быстро шепнул мне на ухо. – И расслабься.

Я повернула голову и почти коснулась его носа своим. Могу поспорить, что те, кто успел уловить этот момент, в голове успели просчитать, на какие острова они полетят на гонорар от этой съёмки. Пальцы уже плохо слушались, костяшки и колени под лёгкой тканью горели. Я аккуратно расправила и без того идеально сложенный носовой платок в нагрудном кармашке пиджака Оливера, замерла на секунду, давая запечатлеть этот «абсолютно случайный, почти интимный момент» паре десятков объективов. Про себя ухмыльнулась, отмечая, что всё: начиная от света, заканчивая чувствами – было искусственным. Софиты, которые, казалось бы, должны были расплавить всё в миг, просто слепили. Глаза, в которых должна была тонуть, не трогали ни единого мускула на лице. Весь вечер был живым воплощением «светит, но не греет».

Я, широко улыбаясь, потянулась к бабочке, которая на незримые доли миллиметра съехала со своего обозначенного в протоколе места. Улыбка с моего лица упала и разбилась в глазах Оливера, как сосулька с крыши – мгновенно и вдребезги. Как в замедленной съёмке из-за его плеча я наблюдала, как на ковровую дорожку ступили идеально блестящие туфли, затем показалась рука с чёрным кольцом, которая захлопнула начищенную дверцу Роллс-Ройса и одёрнула двубортный пиджак от «Берлути», который, без сомнения, был сшит на заказ и наверняка только утром прилетел чартерным рейсом из Парижа. Второй рукой он привычным движением поправил аккуратно уложенные волосы. Я больше не чувствовала холода.

- У тебя совсем ледяные руки, - Оли зажал в своих ладонях мои пальцы. – Пойдём скорее внутрь.

Я мягко кивнула, снова переключая своё внимание на американца. Используя платье как прикрытие своему неприкрытому любопытству, склонившись, я наблюдала за Эдом, усердно поправляя воздушную юбку. Британец не стал долго задерживаться у фотопанели и быстро прошагал мимо словно нас не существовало вовсе. Я резко выпрямилась и взяла американца под руку. «Вот так, да? Ну и ладно», - подобрав сопли от холодного воздуха и подол платья, я последовала за Оли.

Внутри всё было густо украшено цветами, таким количеством живых цветов, что невольно начинал искать у себя где-нибудь жальце: не в пчёлку ли ты, часом, превратился?

- В Африке дети голодают, а у них тут живые цветы посреди зимы - я провела рукой по лепесткам, которые длинной цепочкой обвивали перила белой мраморной лестницы, уходившей в зал приёма.

- Ты что-то сказала? – отвлечённо спросил Оли.

- Нет-нет...

Оливер не слышал моего ответа, потому что уже разговаривал с какой-то, без сомнений, почтенной семейной парой – Кен и Барби, 20 лет спустя. Я стояла рядом и сдержанно улыбалась. Улыбалась чуть шире, когда мои новые знакомые рассказывали какую-то «абсолютно очаровательную и забавную историю». Улыбалась сочувственно, когда леди в бриллиантах делилась очередным «проявлением великодушия и сострадания, на какое только способна женщина в этом жестоком мире».

«А теперь, взявшись за руки, мы побежим в страну ноготочков и обезжиренного йогурта», - подумала я, согласно кивая в сотый раз. После этого вечера я с уверенностью могла сказать, что умею улыбаться всеми известными миру способами.

- Ты устала? – вопрос Оли, наконец-то, за столь долгое время, адресованный мне, застал меня врасплох – я успела перейти в режим «улыбайся и не отсвечивай» на клеточном уровне.

- Немного... Эти туфли просто убивают меня, - я даже не заметила, как стала переминаться с ноги на ногу.

- Как я Вас понимаю, - женщина положила свои тонкие паучьи пальцы на моё запястье. – На последних четырёх приёмах ног не чувствовала, - она махнула рукой с браслетами в воздухе. – За что только тысяча фунтов? Непонятно...

«Тысяча. За пару. Тысяча фунтов за одну пару туфель, которые, скорее всего, она больше не достанет из шкафа. Тысяча, - я продолжала кивать, пытаясь переварить эту мысль. - Богатые тоже плачут. Теперь по-британски».

Оливер проводил меня в зал, прямо к столику, где уже сидела Эва и Мишель с Эшли. «Всё не так уж и плохо, просто ничего не ешь», - я окинула взглядом стол, который рисковал надломиться под весом вилок, которые стройными рядами угрожающе поблескивали начищенными зубцами. «Где же мой добрый фей, Барни Томпсон, когда он так нужен?» - перед глазами живо встали сцены из «Красотки».

Потянулись скучные минуты, в которые я успела во всех подробностях рассмотреть зал, тонувший в цветах и полумраке. Зона сцены периодически зажигалась, чтобы дать слово кому-то из организаторов. Поднимались бокалы. Я провожала «игристое» грустным взглядом, когда вышколенные официанты проносили его мимо на подносах. Пить было категорически запрещено Оливером, который следил за этим строго. Есть я не стала: от вида дорогущих деликатесов, размером с маковое зёрнышко, мутило. Колин, Оли и Мишель постоянно куда-то уходили. С Эшли долго светскую беседу вести тоже не получалось: либо подходил кто-то из знакомых, либо возвращался Мишель. Мешать их редким мирным минутам не хотелось. Эва, слава богу, была полностью поглощена своим телефоном: подперев голову, освещённая экраном в полумраке, она больше была похожа на скучающего тинэйджера. Иногда блондинка улыбалась очередному сообщению и не казалась таким уж ужасным человеком. Наверное.

Я нашла себе довольно глупое занятие: резко выдохнув через нос, я пыталась погасить пламя свечи. Главной задачей, конечно, было не подпалить своей спирографией декор на столе. Глядя на довольную физиономию норвежки с телефоном и милые перешёптывания Мишеля и Эшли сквозь большой букет в центре стола, создавалось впечатление, что я на свидании в оранжерее. Только свидание у всех вокруг, а я – злой сторож с ружьём в кустах.

- Я, пожалуй, пойду...

- Но вечер только начался! – с детской непосредственностью запротестовала Эш. – Я не успела тебя со всеми познакомить.

- Я правда очень устала...Всё ещё чувствую себя не очень... Спасибо, - я постаралась вложить всю благодарность в одно слово, но качать туфелькой под столом от скуки не было больше сил.

- Да, конечно, я понимаю... Знаешь что? Я провожу тебя, - глаза актрисы зажглись азартом. – Как раз по пути кого-нибудь перехватим, - она на ходу одним глотком осушила бокал с шампанским и кинула тканевую салфетку на стол.

«Не уйду я сегодня домой, нет».

Идти было сложно, потому что, во-первых, ноги увязали в коврах, во-вторых, были сжаты до такого состояния, что сёстры Золушки, наверное, чувствовали себя в её туфле как в галоше по сравнению с моими ощущениями. Таким образом лицо приобретало жалкий и измученный вид абсолютно естественным способом.

- Грейс! Грейс, дорогая! – актриса окликнула девушку в элегантном тёмно-красном брючном костюме.

Высокая стройная шатенка с бокалом вина сдержанно улыбнулась.

- Эшли! С твоим графиком, не ожидала тебя здесь встретить.

В плохом освещении зала было трудно понять: рассматривала ли она нас как мартышек в цирке или просто не обладала хорошим зрением.

- Как же давно мы не виделись! – Эшли расцеловала её в обе щеки. – Кто бы говорил, у самой ведь ни минутки свободного времени: дом-работа-дом.

- Иногда работа дома, - рассмеявшись, добавила она. – Познакомьтесь, это мой муж и по совместительству глава издания «N'outtakes» – Эндрю Оксли. А это...

- Я в курсе, дорогая, - он мягко прервал супругу. - Приятно познакомиться, наслышан-наслышан, - мужчина с красными от усталости глазами за квадратными очками поочерёдно пожал нам руки. – Надеюсь, нам удастся организовать интервью, - мистер Оксли прищурился, словно всё ещё плохо видел меня. – Ваш менеджмент проявляет завидное упорство и не желает с нами сотрудничать. Даже несмотря на кое-какие связи...

По спине как будто пробежал холодок, я даже перестала улыбаться. Мужчина с каким-то хищным интересом подался вперёд и никак не отпускал мою руку.

- О, да! – вмешалась Эшли. – Знаю я ваши уловки на интервью! Всё пытаетесь выведать что-нибудь погорячее...

- И правда, Эндрю, мы пришли сюда отдохнуть, - одёрнула мужа Грейс. – Отложим все дела хотя бы до завтра.

Мистер Оксли, наконец, отпустил мою руку. Я судорожно вдохнула и поёрзала в платье, чтобы отлепить его от взмокшей спины.

Неожиданно для всех свет в зале совсем погас, прокатился лёгкий гул изумлённой публики. Грейс и Эшли всё ещё что-то обсуждали, стараясь сгладить неловкость рукопожатия. Единственным источником света для меня была одинокая зелёная табличка аварийного выхода. Оставалось только верить в этот зелёный огонёк, как свет неимоверного будущего спасения, если муж Грейс решит напасть на меня с диктофоном из темноты. С характерным тяжёлым и густым щелчком над небольшой импровизированной сценой зажглись софиты, которые вернули мне возможность видеть хотя бы силуэты собеседников. Заиграла музыка. Я словила себя на мысли, что прокручивала текст знакомой песни в голове и была готова к звучанию знакомого голоса исполнителя.

Я запнулась на середине строчки. Решив, что мне это только показалось, я обернулась. Они светили ярко в тот вечер, полусидя на высоких барных стульях, словно только что вышли из лучших женских снов. Возможно, впервые за всё время я пожалела, что в моём клатче лежала пудра и помада, а не телефон. Я не могла навсегда оставить себе это воспоминание: глаза подводят, память – не вечна. Темнота сыграла мне на руку: я могла следить за Эдом не боясь быть пойманной.

В этом свете он весь был похож на кадр из фильма: ни единого изъяна, словно мечта наяву. Была ли я действительно знакома с ним таким: взрослее своих лет, с глубиной в глазах, со спокойствием в жестах и движениях. Имела ли я, грубая и неотёсанная как просёлочный гравий, находиться с ним в одном зале? Меня атаковали сразу все чувства на свете. Я была похожа на стакан с водой, в который неожиданно окунули несколько кистей с акварелью. Я находилась в том прекрасном моменте, когда краски тонкой дымкой расходятся узором в прозрачном жидком стекле. У тебя есть всего мгновение волшебства перед тем, как они все смешаются в одну грязную субстанцию. Наравне с окутавшей меня светлой грустью, вдруг взявшейся из ниоткуда, как никогда остро я почувствовала, что мне здесь не место. Без обиды или злости. Простая данность: во что бы я ни была одета, сколько бы умных книжек ни прочитала, как много бы денег не зарабатывала. Я навсегда была для них «по ту сторону»: радиоприёмника, экрана, красного бархатного шнура заграждения. «Наверное, так и должно быть. Не все бывают счастливы, не все получают то, чего хотят и заслуживают. И между нами будет широкая красная линия, за которой навсегда останусь я и мои чувства».

Я нехотя поддалась, когда Эшли потянула меня за локоть, призывая вернуться к разговору. Едва ли я слышала, о чём они говорили. Перед моими глазами стояло лицо Эда, которое я как будто пыталась запомнить до последних мелочей, словно я больше никогда его не увижу, словно от этого зависела моя жизнь. Я периодически прикрывала глаза, чтобы убедиться, что ничего не пропустила: так было проще сконцентрироваться.

- С тобой всё хорошо?

Эшли была так близко, что, казалось, сейчас заденет меня своим курносым носиком. Я кивнула:

- Просто устала. Тренировки отнимают много сил.

- Тренировки... Да, - она поджала губы.

Я знала, что она знает. Она знала, что я знаю. Мы обе предпочли закрыть глаза на откровенное враньё.

-Кстати! Эшли, хотел расспросить тебя об акции, которую ты организовала... - муж Грейс как будто чувствовал, куда сыпать соль и заливать текилу.

- Извините, что не останусь послушать эту прекрасную историю, я правда валюсь с ног. Надеюсь, вы извините меня, - немного резко я прервала мистера Оксли.

- Я провожу...

- Спасибо, - я развернула Эш за плечи к себе. – Я буду в полном порядке.

«Ты уверена?» - читалось в её глазах.

«Абсолютно».

Я снова бежала. Фигурально выражаясь, конечно. На приёмах не принято бегать, но я отчаянно хотела уйти, спрятаться, поэтому буквально летела навстречу зелёному огоньку в темноте. Запах цветов въелся в кожу и волосы, от него становилось душно, невозможно вздохнуть. Мне казалось – стоит только уйти оттуда, и я смогу скинуть эту верёвку, которая туго стянула меня в районе груди.

- Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста... - я уже не в первый раз перевернула клатч в надежде, что всё-таки из-за темноты я не вижу ключ от номера, а не потому, что его там не было. – Чёрт...

Я раздражённо щёлкнула застёжкой в тот момент, когда тяжёлые высокие двери под зелёным огоньком распахнулись, и меня ослепил яркий свет. Я непроизвольно зажмурилась и на полном ходу довольно ощутимо задела кого-то плечом. Столкновение было достаточно сильным, чтобы развернуть меня на 180 градусов и заставить выпустить клатч из рук.

Я замерла. Выбившаяся прядка волос на щеке приподнималась в такт с моим тяжёлым дыханием. Глаза постепенно привыкли к свету. В нём пылинки танцевали вокруг Эда причудливый танец. Я сжалась как пружина.

- Это твоё, - он протянул мне клатч.

Наши взгляды встретились и как будто зацепились друг за друга. При других обстоятельствах я бы потупила глаза в пол и не смела их поднять. Но этот раз отличался. Мне казалось, что это был единственный способ поговорить с ним. Если бы только взгляд его зелёных глаз не сквозил таким холодом и спокойствием, граничащим с безразличием.

- Ты сегодня ещё неуклюжее, чем обычно. Будь осторожнее.

Эдвард вложил в мои одеревеневшие руки сумку и не стал больше задерживаться. Со мной осталось лишь послевкусие его парфюма после того, как он прошёл мимо. Я продолжала пялиться на пустое место, где только что стоял британец. Осознание, что он действительно, возможно, впервые за всё время, сделал так, как я ему сказала, медленно разливалось по мне той самой грязной акварельной водой.

- Ну, что ж, - хмыкнула я. – Принц вернул Золушке туфельку. Теперь Золушка может пойти нахер .

***

Я нерешительно высунула нос за дверь, чем вызвала недоумение человека, который придерживал её. Я совсем не ожидала, что улица будет пустой и «хрустящей»: после ароматного, душного зала лёгкий морозный воздух пощипывал нос.

- Вот так-то лучше, - я агрессивно сняла туфли и ступила на красную ковровую дорожку босыми ногами.

Осевший ледяной вуалью туман таял под моими горячими шагами. Я, наконец, скинула невидимые верёвки, глубоко вздохнула и подняла голову к ночному небу. Облачко изо рта потянулось к Рождественским огонькам в убранстве улицы.

- Мисс!

Я удивлённо обернулась.

- Мисс, Вы забыли пальто! – ко мне спешил мужчина, который придерживал до этого дверь.

Через его руку было перекинуто чёрное шерстяное пальто с леопардовой подкладкой. Я хмыкнула и позволила мужчине поухаживать за собой. Не знаю, от чего, но меня стал разбирать смех.

- Merci mille fois!

Я распласталась в глубоком реверансе, после чего вприпрыжку отправилась к старому-доброму минивену и Гарри. Роскошные машины, как кареты в сказке, были арендованы лишь «до». «После» пришлось трястись в привычной «тыкве».

- Кажется, у кого-то отличное настроение, - Гарри открыл передо мной дверцу.

- Лучше не бывает!

Внутри как будто щёлкнули тумблером: хотелось веселиться, танцевать и петь, гулять всю ночь напролёт и выдыхать в прозрачный воздух пары пряного глинтвейна.

- Ну-ка, - я перегнулась через заднее сидение, чтобы достать из багажника спортивную сумку. – Отлично, то, что надо, - я выудила из неё пару красных «конверсов». – Гарри, - я пыхтела из-под пола, пытаясь дотянуться до шнурков сквозь розовые слои юбки. – Я должна увидеть город.

Водитель кивнул мне в зеркало заднего вида.

Наверняка я выглядела, как городская сумасшедшая в вечернем платье, кедах и пальто с чужого плеча, пока завороженно рассматривала ангелов из рождественских огней над головой. Я всегда хотела стать невидимой, хоть на какое-то время, хоть на чуть-чуть, чтобы просто так сунуть свой любопытный нос в мир вокруг и остаться незамеченной. Хоть в тот вечер желание моё не исполнилось – это не помешало мне сотворить задуманное: пройтись по узким улочкам, заглянуть в украшенные окошки пабов, словно в игрушечные домики, зависнуть на добрых полчаса у огромной витрины магазина с инсталляциями. Нужно было толком рассмотреть все детали, волшебство таилось в мелочах. «Денни бы понравилось».

Я отвлеклась от движущихся фигурок за стеклом и посмотрела на своё отражение. Давно я не видела себя такой беззаботной и лёгкой, с блестящими глазами и румянцем на щеках. Я улыбнулась ещё шире, потому что вдруг осознала: что бы ни было там, впереди, оно обязательно будет хорошим.

В спящем предпраздничном Лондоне я всё-таки нашла глинтвейн. Мне даже удалось прогуляться с ним вдоль Темзы. Под пристальным наблюдением Гарри, конечно. Я задержалась напротив колеса обозрения. Я не думала ни о чём, просто смотрела, как меняются цвета иллюминации, потягивала горячий ароматный напиток из бумажного стаканчика, прятала замерзающие кончики пальцев в рукавах пальто и старалась быть «здесь и сейчас». Ни одна секунда не повторится, не значит, что следующая будет хуже предыдущей. Просто их нужно было прочувствовать все до последней, пропустить сквозь себя и словить за хвост ускользающую красоту момента. Впервые за долгое время я поняла, что, наконец, нашла свой баланс.

- Можем ехать? – голос Гарри вывел меня из транса сменяющихся цветов.

- Что мы ещё не посмотрели? – бодро прикончив глинтвейн спросила я.

Водитель начал рассказывать о маршруте, который он проложил, чтобы охватить как можно больше интересных мест, но я почти ничего не слышала. Идя к машине, я ещё раз обернулась на Лондонский глаз.

«Несмотря ни на что, просто продолжай светить».

***

Растаявшие кристаллики тумана сбегали по стеклу. Огни ночного города калейдоскопом рассыпались на ходу по моему лицу. В тепле машины пальцы медленно оттаивали и начинали гореть. Мысли вяло текли в моей уставшей голове, обгоняя друг друга, как капельки, соревнуясь, кто скорее сложит связный линейный сюжет размышлений до того, как я усну. Взгляд медленно терял фокус. «Я лишь на секундочку закрою глаза, медленно моргну...»

Проснулась я уже за городом: Гарри открыл дверцу, чтобы выйти из машины, и меня «растолкал» холодный поток воздуха. Я осоловело потянулась и нехотя поплелась в пустой и тёмный дом. «Вот бы меня сейчас, как в детстве, занесли внутрь и положили на кроватку, - я не потрудилась ни включить свет, ни открыть глаза. – Лягу прямо так, даже раздеваться не буду», - я упала лицом вниз на кровать в своей комнате. Я устала на уровне атомов, каждой частичкой своего тела.

- Нет, нужно умыться и переодеться, - я подняла голову от покрывала. – И перестать разговаривать сама с собой.

Я с грустью посмотрела на платье, которое бережно уложила на стул: скорее всего, это был первый и последний раз, когда оно выходило в свет. Мне стало даже как-то обидно за платье – его должна была показать миру кто-то вроде Эшли, чтобы получить заслуженную порцию внимания и восхищения для себя и своей создательницы.

Неожиданно я услышала странный шум. В доме никого не было и быть не могло, территория охранялась, я была единственная, кто собирался вернуться сюда после приёма. Я отложила зубную щётку и пасту, выключила воду и прислушалась. Шум повторился, что-то как будто упало. Сердце застучало в ушах так громко, что мне казалось, его слышно во всём доме. Я осторожно вернулась в комнату и быстро натянула спортивные штаны, доставшиеся мне от Колина, погасила свет и сделала то, что делать было нельзя: пошла навстречу шуму.

Я старалась издавать как можно меньше звуков и дышать как можно тише. Встав на четвереньки, я высунула нос на лестницу: внизу по-прежнему было темно, но чья-то фигура беспорядочно металась из стороны в сторону, натыкаясь на мебель. После очередного неудачного па послышалась отборная ругань.

«Да что б тебя!..», - я включила свет и ураганом слетела на первый этаж.

- Э-э-эй!

Щурясь от яркого освещения, Эд попятился назад, наткнулся на стол, опрокинул вазу с фруктами.

- Какого чёрта ты делаешь? – теперь из стороны в сторону качало не только британца, но и столешницу, в которую он вцепился. – Я же собирался спать! А ну-ка! Вырубай свет... - Эдвард сыпал непереводимыми оборотами речи с прикрытыми глазами и наполовину снятым пиджаком.

«Где ж он успел так нажраться?» - я не могла поверить, что рафинированный мальчик из высшего общества «накидался» на благотворительном вечере, как в последний раз. Я обречённо вздохнула, но делать было нечего. Я завязала высокий хвост и приготовилась укладывать Эда спать.

- А где эта... Да не трогай ты меня!.. – британец вырывался и пытался меня отпихнуть, что с его координацией выходило не очень.

- Кто «эта»? – я, наконец, ухватилась немного выше локтя и не намерена была отпускать, второй рукой откинула пиджак в сторону.

- Ну, эта, ру-у-усская, - шлёпнув меня последним словом словно мокрой половой тряпкой, парень хмыкнул и усмехнулся. – Мне сказали, что она поехала сюда.

Мы оба плюхнулись на диван.

- «Эта» русская здесь, - я скинула его руку со своего плеча.

- Да? – с удивлением спросил Эд, повернул ко мне голову и вопросительно поднял брови. – И где же она? Что-то я её не вижу.

Мысленно я взяла себя крупным планом, как в «Офисе». Мне даже нечего было ответить на эти пьяные бредни.

- Проспись, - я закинула его страусиные ноги на диван и выключила свет.

Почти дойдя до конца лестницы, я обернулась. Эд устраивался на подушках, беспокойно ворочаясь. «Я слишком добра к нему», - подумала я, возвращаясь вниз с одеялом. За какие-то две минуты, что меня не было, парень, кажется, успел уснуть. В тусклом свете, который едва доносился из коридора второго этажа, лицо британца приобрело детскую непосредственность. Я наклонилась и осторожно подоткнула одеяло. Эдвард не открывая глаз на удивление крепко перехватил моё запястье.

- Хочешь расскажу тебе что-то?.. – сквозь сон промурлыкал он. – Но только тебе, больше никому не говори, особенно «этой»...

Я поборола желание заорать нечеловеческим голосом и избить его подушкой.

- Слушай... - я попыталась уйти.

- Обещаешь? – всё ещё не открывая глаз, парень настойчиво потянул меня на себя.

Брови снова нахмурились, между ними пролегли морщинки. Я опустилась на ковёр перед диваном. От британца пахло как будто медовухой.

- Валяй.

- А её тут нет?

- Ты издеваешься?..

- Ладно... - Эд как будто пробовал слова на вкус. – Но только это большой секрет, никому, помнишь?

- Мг.

«Соглашайся со всем, иначе сна не видать».

- Ты же её видела, да?

- Да.

- Вот она же... - парень крутил мысли в своей пьяной голове слишком усердно, рот не поспевал за ним. – Грубая, да? Злая, вечно недовольная, хмурая, не улыбнётся лишний раз, сарказм её этот дурацкий, неуклюжая и колючая... Да?

- Да.

- Но, знаешь что?

- Понятия не имею, - без энтузиазма ответила я.

- Я не хочу, чтобы рядом с ней был кто-то другой, дотрагивался, брал за руку, целовал, делал комплименты, кому бы она улыбалась. Она должна улыбаться только мне... Я не могу перестать думать о ней. Засыпаешь – она, просыпаешься – опять она. И так постоянно... Я так её люблю...

Эд уснул.

Теперь можно было брать крупным планом: в темноте, британец посапывал, всё ещё сжимая моё запястье, я сидела у дивана, с квадратными глазами, в ожидании будильника, который вернёт меня в реальность. Не в сказке же мы, в самом деле?..