Эгоистичность, самолюбие и магия.

Текли день за днём недели. Миллисент не замечала их за учёбой, но понимала, что не может ничего... Причиной сему было то, что Милли даже представить себе не могла то, как нужно колдовать. Она пробовала сотни раз, но у неё ничего не выходило. Постоянное чувство, что за ней кто-то наблюдает, тоже не давало покоя. Единственное время, когда она могла расслабиться, были «ночные уроки», как она их в шутку прозывала. О них никто не знал, кроме неё и её учителя, а также преподавателей, которые изредка тихо наблюдали за сим процессом. Они не могли понять, почему она тайно тренируется, а на уроках фехтования самолюбиво сидит на лавке, говоря, что даме такое не нужно. Каждую ночь юная госпожа тихо спускалась в зал, клала на пол книгу, гладила её обложку и исполняла «танец фанданго», после чего отрабатывала приёмы.

Но вот наступил очередной день. Уже с месяц Женевьева жалуется, что к молодой госпоже приходит много писем, которые некуда деть... Леди Де-Роуз вот, наконец, решила их прочесть. Всего их было двадцать восемь, из которых только три были от одного и того же настырного юноши. Так как она не была ни с кем помолвлена, то каждый, кто мог знать о её недурной внешности, характере и богатстве, в особенности, желал её к себе в жёны. Но замужество леди Миллисент не интересовало. Причина, по которой сей факт приведён: из двадцати шести писем, считая те, что от «нахала», только пять были от женщин. Во всех была просьба о том, чтобы леди пришла на чашечку чая, кофе, а иногда даже вина, посетив их комнаты. Беда была не только в нежелании госпожи являться туда, но и в том, что в академии было негласное правило, что никто не должен покидать своих башен ради иных. Милли, конечно, сей факт был безразличен, а потому она сходила по башням...

Почти везде было скушно, но одно место взбудоражило её чувства. Это была башня времени. Её туда пригласила старая знакомая на чай. Это было вечернее время. Она уже уходила к себе, как в холле заметила какого-то старика. Он был не слишком стар, но и не молод, сухая кожа была вся в складках, но это смотрелось очень мило. Он был одет в простую сине-чёрную одежду и плащ. Перед ним стоял стол и стул. Он сидел напротив перед шахматной доской, но какой-то чрезвычайно странной. На ней стояло несколько странного цвета классических фигур. Это были высокие кони, короли и королевы, ферзи и прочие. Их было мало, и они были зелёными, жёлтыми, красными и синими. В самом центре стояло три необычных фигурки. Это были чёрная и белая пешки и фиолетовый король. Старик, выглядящий задумчивым секунду назад, переключил своё внимание на Милли. Она стояла немного поодаль в оцепенении и наблюдала за доской.

– Леди, не желаете ли присесть? – скромно поинтересовался незнакомец.

– Если позволите. – и она присела напротив.

– Вы умеете играть?

– Боюсь, что нет.

– Из каких вы земель, леди? Можно узнать?

– Конечно. Я с восточных земель Эриды.

– Вот как... А я слышал тамошние детишки прекрасно играют в шахматы. Я имею ввиду обычные, конечно.

– Знаю. Но я, как не пыталась, не могу запомнить как кто ходит, а посему не знаю как играть. – немного подумав, она добавила. – Это ваша партия? С кем вы играли, сэр?

– О... Нет. Боюсь, что вы ошиблись. Я понятия не имею, как можно играть цветными шахматами. Их тут просто оставили. Как вы думаете, мисс, как в них играть?

– Честно говоря, я тоже такие впервые вижу, но думаю, что это более сложная версия обычных шахмат.

– А хотите со мной сыграть?

– Я же говорила, что не умею, сер.

– Ну, вот я вас и научу.

– Хорошо.

Он смёл с доски предыдущую партию и наклонился, что бы что-то достать из ящика под столом.

– Это же ваша партия была, разве нет?

– А вы догадливы. – он усмехнулся и раскрыл ящик с кучей разноцветных фигур. – Тогда сыграем в эти. Не беспокойтесь, я сейчас всё объясню. – он начал доставать и медленно ставить на доску фигуры. – Как вы думаете, что это за игра такая – шахматы?

– Это древняя стратегическая и политическая игра.

– Хех, как по учебнику. Да, с одной стороны вы правы. Но знаете, мисс, в жизни не бывает только белых или чёрных сторон: люди разные.

– Конечно, сер, я прекрасно осведомлена.

– Что ж, тогда вы должны меня понять. Именно этот вид шахмат придумали в моей стране. Он очень сложный по сравнению с обычными, но куда реалистичнее и интересней. В нём есть четыре стороны. – он указал на углы поля. – И есть четыре цвета, как четыре королевства, если угодно, ваше благородие. В каждом цвете по пять фигур – Король, Королева или Ладья, Ферзь, Слон и Конь. Слон, Король, Королева и Ферзь стоят на четырёх угловых клетках, а Конь – на угловой перед ними. У вас две команды и у меня две. – он указал на красных и зелёных противолежащих группы, а потом на синих и жёлтых. – Мы можем управлять обеими. В центре, – он указал на четыре клетки в самом центре поля. – находятся фиолетовые – Король, Королева, Ферзь и Конь. Они, как наёмники, служат и дают очко только тому, кто управлял ими последний ход...

– Что вы хотите этим сказать? Что мы оба можем ими управлять?

– Совершенно верно.

– А что касается остального поля? Клеток не так много осталось...

– Верно. Почти всё оставшееся место займут чёрные и белые, где белые стоят на чёрных клетках, а чёрные на белых. Тут только пешки.

– А где же будет пустое место?

– Восемь клеток вокруг фиолетовых. Не достаточно?

– Сер, у вас необычная доска, что вы скрываете?

– Всё-таки заметила? Ну, молодец.

Он взялся за бортики и послышался треск. Через секунду поле стало на три клетки с каждой стороны шире.

– Ого! – изумилась леди Де-Роуз. – А как это?

– Удивлена, значит. – он посмеялся. – На эту территорию могут ходить только «королевства», а остальные фигуры только на тех шестидесяти четырех клетках... Какими будешь: белыми или чёрными? – на его лице показалась самодовольная улыбочка.

– Белыми. – она ответила так, потому что знала, что белые всегда ходят первыми, да и с чёрными леди бы потерялась.

– Вот как... – он казался расстроенным. – Я тоже люблю белыми играть.

– Оу... Ну ежели желаете, можем поменяться?

– Нет-нет, всё хорошо... – он помахал руками. – Тогда, я расскажу, как именно ходят фигуры. Это король, – он указал на высокую фигуру с крестиком на «шапке» – Он – самая важная фигура королевства, и ходит только «по кругу», то есть на одну клетку с каждой стороны. А это, – он указал на другую невысокую фигуру с «короной» или чем-то похожим на крепость. – Королева или Ладья, классическим языком. Она ходит только прямо или по диагонали на любое количество клеток.

– Ясно – король слаб, но королева может его защитить...

– Верно... А это, – он указал на маленькую фигуру с пикообразной «шапкой». – Слон или, так называемая, «личная гвардия», можно просто «гвардия». Она ходит по диагонали только на клетки того типа, на котором была на старте. И, наконец, моя любимая, – он указал на «голову лошади». – Конь! Он ходит буквой «Г», как принято говорить. То есть, на любую клетку того цвета, на которой появился, только в любую сторону и направо или налево.

– Поняла... Личный скакун и охрана... Это всё?

– А... Ну, ещё есть пешки, – он показал на белых и чёрных маленьких одинаковых фигур. – Они могут ходить только по диагонали, на те клетки, на которых изначально появились. Вроде бы всё... Начинаем?

– Постойте. – остановила его леди; старик обратился в слух. – Вы забыли про фигуру, которая мне более всего интересна. Ферзь, если не ошибаюсь. – Миллисент указала на среднюю фигуру с квадратным верхом. – Я слышала, что это «рыцарь» Его Величества, но некоторые говорят, что это «странник» или «шут»... Что же верно?

– Хм... Верно... Ферзь – одна из самых странных фигур. Она ходит во все стороны на любые клетки. Называют его и правда по-разному, но факт остаётся фактом – это «наблюдатель».

– Наблюдатель?

– Верно. Ферзь – это сторонний наблюдатель. Зритель, которому не выделили места в зрительном зале, а потому он вышел прямо на сцену.

– Ясно... – нахмурившись качнула головой леди.

– Почему это твоя любимая фигура? – он поставил своего зелёного ферзя в угол.

– Меня с ним часто ассоциируют... – размыто ответила она и симметрично поступила.

– Вот как? А почему? – ещё ход.

– Я никогда не смогла бы стать антагонистом или протагонистом, тем более... Я никогда не и задерживаюсь долго в памяти других людей, но наблюдаю, подталкивая этих самых «героев историй». – повторила леди ход.

– И почему же ты не хочешь стать одним из них? – ход.

– Я слишком слаба, – повтор.

– Да? – он улыбнулся. – А не хочешь стать сильнее?

– Я, как ферзь – тихая и незаметная фигура, которую замечают лишь в самом конце, когда сильней её уже никого нет.

– Ясно. Ты умна, – он взглянул на поле расчётливым взором и сказал. – Ты делала точную копию каждого третьего моего хода, а остальные два повторяла за их предшественниками... Ты бы смогла победить с такой тактикой, если бы у меня не было опыта. А теперь... – он поднял своего ферзя. – Шах и Мат. – он убил сразу двух Королей Милли. – Ты была права – ферзя замечают только в конце, когда уже ничего нельзя сделать...

– Я рада. – Милли выдохнула.

– Но всё же... – он начал убирать фигуры в коробку. – Если ты действительно хочешь быть тем, о ком говоришь, то должна стать сильнее.

– Я знаю, сер.

– Хорошая партия, – он улыбнулся, закрыл коробку и исчез вместе со столом, стульями, доской и фигурами.

К подолу юбки мисс Фан подкатилась фиолетовая фигура ферзя – та, что её победила, последняя фиолетовая фигура.

Тем же вечером, после скромного ужина, леди Де-Роуз узнала от Петры, что она и весь класс пойдёт на речку Бойлен, которая протекает недалеко от посёлка на севере. Это была пятница, поэтому в этом не было ничего необычного. Миллисент также позвали, особенно после предыдущей контрольной по фехтованию, где она подсказывала всем названия различных приёмов. Но юная госпожа и в этот раз отказалась, сославшись на плохое самочувствие. Петра не стала ничего говорить и уехала в карете с Милодией.

Когда кукушка в столовой пробила девять часов, синяя тень выскользнула из-за угла третьей комнаты и направилась к тренировочному залу. Тут, как обычно, стоял лёгкий сумрак, а в воздухе витали стайки пыли. Леди проделала обыденную операцию. К счастью, именно в этот вечер никто из учителей не пришёл понаблюдать за «ночной беглянкой», даже более того: учителя устали от сей рутины и забросили её окончательно. И, пожалуй, сделали они сие зря. Миллисент не положила на пол книги, как делала обычно, и не погладила лазурной обложки. Вместо этого, она присела на паркет и положила руки на книгу, и прошептала слова: «Велки а вечьны живол Лесс як жекл моцны Дэл Ван Прикл... Мэзи хорами а лесси, жэками а морэм муже прит краловстви слунечно асвету.» Она посмотрела в зеркало, и оно засветилось белым светом. Миллисент отодвинулась, потому что над книгой свет начал струиться бурными потоками, превращаясь в объёмное изображение. Скоро оно стало ростом с человека. Милли поднялась и поклонилась «голограмме», которая была чуть выше её ростом.

–Учитель. – тихо сказала она, выпрямляясь.

– Милли. – он сказал это тихим медленным слогом. – Давно мы с тобой так хорошо не говорили...

– Верно, учитель. Я уж думала, что совсем пароль позабыла.

– Так значит, ты так и не выучила этот язык?

– Боюсь, что нет. Но я обязательно это наверстаю... – чуть подумав, она спросила. – Так что же может значить эта фраза, что является паролем?

– Это моя цитата и часть древней легенды о моей стране.

– Вы можете рассказать перевод, дорогой учитель?

– Конечно. Он таков: великой и вечной жизни Лессе, как сказал мудрый Дель Ван Приквел. Где горы и леса, реки и моря, там стоит Королевство Солнечного Света.

– Ясно...

– Ты выглядишь печальной, что-то случилось?

– Учитель! – неожиданно она сказала это в полный голос. – Я... – она перешла на шёпот. – Я хочу стать сильнее.

– Что, прости? Я не расслышал.

– Учитель, мне нужно стать сильнее.

– Для чего же?

Милли, молча, протянула ему фиолетового ферзя.

– Откуда это у тебя?! – казалось, что он очень удивлён.

– Я играла в шахматы с каким-то достопочтенным господином в башне времени. Мы с ним немного поговорили, так что он пришёл к выводу, что мне нужно стать сильнее... Я думаю, мне нужно научиться пользоваться магией.

– Что? А ты разве не умеешь?

– Отнюдь. Я даже не понимаю, как это...

– А я думал, что магия слишком лёгкая для тебя, поэтому ты с мечём на перевес воюешь... Хорошо, я научу, как и обещал в самом начале.

– Отлично...

– Но прежде, – он прервал её. – Ты должна кое-что сделать.

– Что, учитель?

–Можешь спокойно забросить всякие тренировки с мечём – ничего не изменится за эти пару дней, пока ты будешь занята. Ты должна написать, – он выдержал паузу. – рапсодию.

– Рап-Что? – не поняла она.

– РаПсодию.

– РаСподию? Ну, попробую...

– Да-нет же! РаПсодию.

– А что это вообще такое?

– Ты не знаешь?

– Нет.

– Вот и узнай. Напиши рапсодию такой, какой ты могла бы описать какую-нибудь легенду или жизнь. Опиши её так, чтобы это было искренне.

– Поняла... Но как это поможет?

– Считай, что это тест. До встречи, моя дорогая.

– Д-До встречи.

И белый силуэт снова втянулся в зеркальную гладь, не оставляя и следа.

На следующий день Милли металась из стороны в сторону, не зная у кого спросить, что же такое эта «рапсодия» такое. Но вот наступил урок истории. Сейчас они разбирали каждую страну, что входила в Королевство Солнечного Света. Это была очень интересная тема, да и юная госпожа её бы послушала, если бы мысленно не старалась найти ответ на свой вопрос. И это её необъяснимое волнение заметил мистер Иль-Берт:

– Леди Миллисент, что-то случилось?

– Н-Нет. – вышла она из оцепенения. – А что-то не так?

– Нет, всё хорошо. Просто вы уже с двадцать минуточек смотрите в одну точку, а я просил всех посмотреть на доску. Вы о чём-то задумались?

– Да, учитель. Мне сейчас очень тяжело думать о чём-либо кроме этого... Я могу выйти из класса, если мешаю.

– Вовсе нет. В этом нет ничего такого. Я учитель: задайте мне вопрос, который вас волнует.

– Но-о-о...

– Задавайте-задавайте.

– Хорошо. Меня волнует такой вопрос: что такое рапсодия и как её написать?

– Что? Хах, это необычно. Что ж, сначала отвечу на первый вопрос. Рапсодия – это музыкальное произведение, рассказывающее какую-то легенду о любви или приключениях. Чаще всего пишут историю о своей жизни. Если вы хотите, это ответ и на второй вопрос. Вы можете написать что-то такое, но сомневаюсь, что у госпожи это получится... Я хотел сказать, что написать действительно хорошую рапсодию очень тяжело! А для чего вам это вообще надо, леди?

– Я... Я не могу вам ответить на сей вопрос, учитель.

– Ну, ничего. Если я ответил на ваш вопрос, тогда слушайте урок, госпожа.

Он отвернулся к доске и начал писать названия стран. Миллисент вычеркнула в голове ещё одно дело из списка. Теперь она могла начать писать эту странную легенду. Но о чём она должна быть?

Весь день она спокойно искала тему для песни, но это было тяжелее, чем она думала. Скоро наступил вечер, и после совместного ужина с девочками, она и Петра вернулись в комнату, чтобы сделать домашнюю работу. Петра быстро расправилась с заданием, задула свечку и хотела уже ложиться спать, как заметила, что Миллисент что-то пишет, потом комкает лист, расправляет его, рвёт и лишь потом выбрасывает.

– Что это ты делаешь?.. – спросила она, подойдя ближе.

– А – это? Ну... Помнишь я на истории спрашивала про рапсодию?

– Да.

– Вот её я и пишу.

– Зачем, Милли?

– Мне нужно.

– Получается не очень, как я вижу...

– Совершенно верно.

– Ты не умеешь писать или не знаешь, какой ритм нужен? Может, рифма плоха? Ибо только такие проблемы и встречаются...

– Нет. У меня всё куда сложнее. Я не знаю о чём писать. Не знаю никакой легенды... Я должна написать о себе или что-то в этом роде, но в голову ничего не приходит. На уме только школы, ступени, ватин и облака – ничего более.

– Тогда вообще зачем тебе это надо?

– Ладно уж, расскажу... Мой учитель сказал, что без этого я не стану сильнее. Мне нужно написать это, понимаешь, Петра?

– Да, теперь всё ясно. Но как ты можешь написать то, не зная о чём?

– Он сказал раскрыть истинные чувства... Написать это так, чтобы было ясно всем, как будто эта история случилась прямо у них на глазах...

– Да, это и впрямь тяжело... Но... ты не против, если я тебя немного отвлеку?

– Эх, всё равно нечего терять... Рассказывай.

– В общем, ты слыхала о принце из Лирша?

– Каком ещё принце?

– Не знаешь?! Это красивый, милый, добрый и честный человек, являющийся сыном короля государства Лирш. – быстро и восторженно заговорила Петра. – Оно находится на востоке, на границе с Эридой, Эстой и Лессой. Существует слух, что давным-давно, когда Его Высочество был маленьким, была война. На ней то ли погибла, то ли потерялась единственная принцесса Лессы. И вот этот принц приедет в академию, надеясь её найти. Он обойдёт все башни и все города континента, даже сёла, в попытке её найти. Он ещё сказал, что она всё-таки вряд ли жива, так как нашли много тел во время войны, особенно детей... Поэтому именно у нашей академии есть шанс переманить принца и стать будущей королевой Лирша! Ты представляешь, какой это шанс!?

Но Миллисент давно её не слушала – у неё появилась гениальная мысль для рапсодии:

– Петра! Ты гений!

– Ш-Што? – она оторопела от такой неожиданности.

– Ты гений, говорю! Я придумала, о чём написать рапсодию!

– П-Правда!?

– Да! Спасибо тебе огромное, правда.

– Всегда пожалуйста, дорогая подруга.

Они обнялись, ещё немного поговорили о слухах и легли спать.

На следующее утро, ещё до начала уроков, то есть около девяти часов, Миллисент обошла все кабинеты и спросила разрешения на непосещение в течение двух дней уроков. Сначала ей не дали позволения, ибо она не была слишком уж активна на уроках, а порой казалось, что она вообще не в классе... Но Милли не сконфузилась, а, напротив, показала свои знания истории полным и чётким ответом, объяснила всю теоретическую часть предыдущих уроков и последующих, с запасом на неделю, далее пришла в кабинет практики, где её даже слушать не стали, а сразу отпустили! Теперь у неё было два дня на поиск информации в библиотеке и ещё с недели две во время занятий.

Библиотеки были в каждой из башен, но их могли посетить только учащиеся в них и учителя. Беда была в том, что библиотека башни серости находилась за старой дверью в холле на первом этаже. Но основная проблема – ей можно было пользоваться только на уроках под присмотром учителя и только со второго года. К счастью, в школе была общая библиотека с общими знаниями, которые мог получить каждый. Но тут, как и с посещением иных башен, было негласное правило, что туда лучше не приходить. Дело в том, что она располагалась под крышей центрального здания, прямо над экзаменационными кабинетами. Туда вела лишь одна шаткая лестница, в зале был лишь сумрачный свет, а выходить с книгами было воспрещено. Более того, за этим строго следила «Барщина», как прозывали библиотекаршу. Она не только не выпускала, да ещё и не впускала почти никого. По какому признаку избирались сии люди – было не ясно. Барщина была маленькой сухенькой старушкой с седыми, собранными в пучок волосами, в клетчатом платьице, и с очень незавидной для юных леди фигурой. У неё были бледные тонкие, поджатые губы, острый подбородок и взгляд за очками, по совместительству. Она была чуть сгорбившаяся, никогда не вставала со стула и из-за стола и что-то читала. Прямо перед её столом для чего-то стоял стул, на который никто никогда не осмелится бы сесть. Её имя никого не интересовало, как, впрочем, и сама библиотека – «бвшенные» были лучше.

Миллисент, разумеется, понимала, что кто-то да ходит в заветный храм науки, но это её сейчас волновало меньше, чем Барщина. Чтобы её никто не засёк, она накинула на себя серо-буро-малиновый плащ на лестнице из башни серости. На всякий случай, она надела парик из чёрных коротких волос и бурое платье с серыми манжетами и воротником. Конечно, книгу свою она тоже взяла, как и тетради для конспектов. Через минуту она уже стояла у двери к лестнице, а ещё через минуту поднялась по ней. Сказать, что это было тяжело, значит, ничего не сказать: лестница разваливать по камушку, по каждой пылинке, в воздухе стоял смрад. Если бы леди Де-Роуз могла управлять магией воздуха, то сделала бы её чище, а если бы землёй – починила бы лестницу. Но как так вышло, что из всех стихий ей досталась именно эта бесполезная серость, которой фиг поймешь, как пользоваться!? Милли этого не знала, а потому просто отворила закоптелую ручку двери.

Перед ней предстала огромная комната со множеством книг, как и полагалось библиотеке. Они стояли на покосившихся полках, некоторые из которых и вовсе обвалились. Покатые стены крыши были обиты охристыми досками, но те настолько почернели со временем, что начали напоминать смоляные балки. На полу же был чистый и белёсый паркет, видимо из дуба. Перед рядами книжных полок стояло пять столов с давно потухшими свечами на подставках. Правда, за самым крайним из них сидело четыре человека, кои перелистывали какие-то огромные тома, а за центральным, обложившись журналами и газетами, сидел тот самый «очкарик». Прямо около двери стоял стол, за коим и сидела заветная старушка. Миллисент мягко шагнула в комнату, закрыв за собой дверь. Бабуля посмотрела на неё мимо рамки очков и усмехнулась:

– Чаво вам-с, барышня? – она оглядела её со всех сторон. – Вы, небос, заблудилися ненароком?

– Нет, достопочтенная дама, я пришла в сию библиотеку. – юная госпожа была очень терпелива к людям, что имели большую мудрость, чем она.

– Ясненько мне, ясненько. А вы не боитеся, шо я вас щас не пущю? – глаза старушки скосились в прищур.

– Это было бы крайне прискорбно.

– Штож, штож... Ладьненько, може идти, толико ни напорташь мне туть!

Миллисент немного нагнула голову, что бы было что-то похожее то ли на кивок, то ли на поклон. Она прошла сразу к полкам. Люди, кои сидели на стульях, были, видимо, удивлены, что леди Де-Роуз так легко прошла мимо Барщины. Но они не стали её как-либо окрикивать... Миллисент же в ближайшие три часа и не планировала уходить, собрав коллекцию книг по истории и политике, но, сама того не заметив, задержалась на все пять. Её живот вот-вот начал бы петь любовные серенады, если бы его госпожа не встала из-за стола быстрым рывком. В зале кроме неё и Барщины более никого не было. Леди начала быстро убирать книги, как случился невероятный конфуз – живот леди проурчал на всю библиотеку! Если бы мисс Фан не была дворянкой, то в этом, разумеется, не было бы ничего эдакого, но сейчас это выглядело, должно быть, просто смехотворно. К счастью, в зале никого не было, чтобы её засмеять, поэтому она выпрямилась, успокоилась и продолжила убирать книги. Но скоро леди поняла, что убирает их не на ту полку! Ей бы пришлось всё перекладывать, если бы не тихий старческий голос:

– Деточка, ты кушонькать хошь?

– М-м... – Милли положила книги на стол.

– Ну, не стесняшься, кроме нас тут никого нема-е.

– Д-Да... Мне очень стыдно, извините. Я побеспокоила тишину читального зала.

– Да ничего, ничего, лучше сходь поишь чаго-нибудь.

– Мне далеко, достопочтенная дама, очень далеко идти.

– Ну дак сдись поишь.

– П-Простите?

– Походь сюда.

Милли подошла к Барщине.

– Ти знашь, скок мни лит? – она взглядом попросила её сесть на стул напротив. – Ну, да подумашь пока... Вот у мня еисть туташки коробчёнка с пирожнами да чаёк, бушь?

– Благодарю... – Миллисент пожала плечами, не зная, как быть. – Я не могу предположить вашего возраста.

– Такс... Мне больше-с ста лить! Много, знаю, да ни шо не сдилашь! А тепирь вторе – снимай дран-пюшон, еишь нормально!

Милли послушно сняла капюшон.

– Батюшки! – всплеснула руками дама.

– Что-то не так? – не поняла реакции Милли, откусывая кусочек пирожного.

– Так ты ж прям-с как моя подружайка со школи!

– Простите?

– Та похожа ты на знакому мою стару. Ну, кушай, кушай. Вкусно?

– Очень.

– А вы-с не многословны.

– Насколько мне известно, обычно вы тоже, благочестивая дама...

Далее сей любезный разговор шёл долго. Ведь никто не смел побеспокоить ту пыльную библиотеку... Милли очень понравилась Барщина, вот только её настоящего имени она так и не узнала. Ей было известно, что старушку никто, даже из тех, кто вообще знал про её существование, не любил. Но, пожалуй, это была одна из единственных людей, кого Миллисент вообще могла честно называть «достопочтенной дамой».

Эти два дня госпожа проводила в библиотеке, порой даже засыпая около полуночи. Она никогда не видела, чтобы Барщина на неё ругалась, но частенько замечала, как она это делала с другими. На Миллисент всё чаще падали любопытные взгляды. А она всё чаще страшилась говорить с кем-либо. Но были и хорошие минуты в сём времяпровождении: старушка никогда не выгоняла Милли, помогала с материалом, который та не понимала, чаёвничала и обедала вместе с ней, всегда утром говорила: «Ну-с, пришлась, таки», а вечером бормотала: «Ежели завтренько не прибегнёжь – не пущу польше-с». Как можно понять, Милли была крайне приятна её компания... Перед сном в комнате юную госпожу поджидала Петра и сразу задавала гору вопросов, на которые юная госпожа не имела права отвечать, но пообещала, что может отвести с собой в библиотеку, когда вернётся к учёбе. Подруга никогда сильно не спорила с нею, вот и сейчас лишь промолчала.

Когда время «выходных» Миллисент подошло к концу, у леди Де-Роуз собралась толстая тетрадь со множеством вкладышей и с десятком закладок. Петра извечно крутилась перед ней, но когда открывала серенькие старички, глаза подруги тут же закатывались! Она быстро захлопывала обложку, но, с надеждой, возвращалась к ней через минуток десять. Причиной сему был страшный подчерк мисс Фан – на обычной бумаге с обычными чернилами слова напоминали текст призыва какой-то нежити вперемешку с пошлыми именами каких-либо пьяниц! Но Петра никогда не говорила свои мысли вслух... Увы и ах, но за сие время написания конспектов, госпожа так и не продвинулась в создании самой рапсодии. Она, конечно, могла бы ограничиться музыкой, но сомнение говорило, что в башне вряд ли будет фортепиано, на коем, как и все достопочтенные дворяне, она, разумеется, умела играть. Поэтому леди выбрала песенный вариант, но так ничего и не сочинила. Она не знала, что именно ей надобно писать из всей этой легенды. Поэтому Миллисент спокойно вышла на учёбу и каждый день, вместе с Петрой, ходила в библиотеку, разговаривала с Барщиной и старалась что-либо написать.

Прошло около недели. Была прекрасная погода. Была прекрасная ночь. Было прекрасное небо и луна среди тысячи звёзд. Миллисент стояла у окна в своей баше и смотрела на луну. Было полнолуние, раскидывающее море холодного света на все холмы и ручьи. Этот свет струился везде, делая и без того прохладную ночь ещё холоднее. Но леди Де-Роуз это вовсе не волновало. Она никогда не смогла бы спокойно спать при таком небе. Широко раскрыв окно, она стояла, немного прогнувшись вперёд. Её волосы смешивались с холодным осенним воздухом, а голубые глаза в свете звёзд почему-то казались белыми. Поначалу она смотрела только на луга и леса, чужие башни с тусклыми огнями свечей и лучин... Но потом леди не смогла оторвать очей от светила. Лик Луны был чист и прекрасен, холоден, но не безжизнен. Казалось, будто луна просто спала, ожидая время, чтобы вновь стать солнцем и согревать весь люд... Поначалу, Миллисент стояла со своей тетрадью и медленно перелистывала страницы. Но потом её взгляд остановился на слове «подлунный». Она резко подняла голову и более не опускала страницы. Быть может, она бы так всю ночь и простояла, но сейчас в её голову пришёл беспощадный поток стихов, мешающих не просто думать, а даже элементарно смотреть на белый лик луны... Поэтому она и не собиралась медлить, а царапала, при этом самом подлунном свете, свои бордовые каракули.

Прошла ещё одна бесконечная неделя. За сие время Милли мало спала и постоянно искала фортепиано. Никто из тех, кто был в башне, ни то, что не умели, они даже в глаза этого великого изобретения не видали. Мистер Иль-Берт, заметив такое плохое состояние леди Де-Роуз, забеспокоился, вслед за ним потянулись и прочие персоны, о коих мы уже наслышаны... Ни один человек из башни, кроме нашей леди, не внимал, почему же и для чего ей надобно заиметь в школе подобного рода инструмент. К счастью, у учителя истории на квартире был старый рояль, кой, не без труда, принесли в зал для практики. На эту новость пришёл поглядеть сам директор, который покачал головой и сообщил, что во многих башнях есть музыкальные инструменты и что, если уж пианино тут, то и занятия по игре на нём теперь будут проводиться еженедельно. Эта новость испугала большую часть люда башни, в особенности крестьян, коих было подавляющие число. Но при этом основная часть дворянства была искренно счастлива, как и Милли, должно сказать. Пожалуй, именно у последней сие стало заметно на следующий же день.

Пробежала ещё пара торопливых деньков. Была глухая ночь. Тень мисс Фан быстро мелькала по коридорам. Скоро она вновь завернула за угол и очутилась в сумрачном свете практического класса. Как и ранее, Милли скинула плащ и погладила зеркало обложки. Сейчас учителя пристально наблюдали за её действом, ведь волновались за здоровье юной госпожи в последние недели. Они были немного удивлены, когда девушка поставила книгу на подставку для нот на рояле. Перед ними вновь заиграл великолепный «танец фанданго», только ещё краше, чем в первый раз. Но сейчас Милли не выпрямилась после активных телодвижений, а быстро села на скамью. Она прерывисто и глубоко дышала. Из книги послышался спокойный голос:

– Ты в порядке, дорогая моя?

– Хэх-хэх... Д-Да, учитель. Было довольно непривычно вновь исполнять «танец фанданго». Хэх... Он воистину сложен, если не тренироваться каждый день...

– Да. Я хотел, что бы ты это поняла... Но твой танец всё также прекрасен, а движения стали намного плавнее и быстрее... Так ты готова уже показать твою главную тренировку?

– Д-да... Дайте мне секунду, учитель. Мне надобно отдышаться.

– Конечно, можешь не торопиться.

Через три минуты девушка села на кушетку. Свет луны немного осветил черты её лица и белое платье. Через мгновенье руки леди уже скользили по клавишам, нежно нажимая на каждую. Мелодия была очень медленной, затем немного ускорилась, но не более. Она проиграла её с секунд десять, а затем начала тоже самое сначала, только теперь она запела... Её голос, как и сама игра были не самыми лучшими, но довольно неплохими. Этого было бы, разумеется, недостаточно, чтобы сделать очень уж хорошую рапсодию, но музыка и песня были так едины, и так прекрасны поодиночке, когда леди делала небольшие паузы, что, казалось, музыка проходит тебя насквозь. Песня была на не совсем понятном языке, но почему-то скрытый зритель отчётливо видел картины, о которых пела юная госпожа. Эти картины были озарены тем же светом, что тихо бежал по белому платью исполнительницы. Куплеты были тихими, с мелодичной музыкой и не совсем складными стихами, а на припевах темп лишь самую малость увеличивался, а у правой руки добавлялось больше нот. Песня казалась искренно печальной, пронизанной каким-то одиночеством и чем-то похожим на скуку... Но она всё равно была так прекрасна, что когда закончилась, никто не мог оторвать взора ни от белой ткани, ни от леди, что только что играла эту «подлунную рапсодию». Голос из книги подождал немного, а затем сказал:

– Это прекрасная рапсодия, Милли.

– Благодарю, учитель. Я действительно старалась, даже этот язык выучила.

– Верно-верно, я понял. Это действительно прекрасная музыка... Но я кое-чего не понял: легенда, которую ты пела, была легендой о принце и принцессе Лирша и Лессы?

– Да, учитель.

– Но почему ты выбрала именно её?

– Я совсем не знала о чём надобно писать, а посему, услышав слух, решила сделать такую легенду.

– Что ж, это был правильный выбор, моя дорогая. – он сделал паузу. – Хорошо, я буду тебя теперь обучать серьёзнее. Поэтому... – он замолчал.

В этот момент из зеркала книги полился тёмно-фиолетовый дым, скрывающий весь рояль и половину комнаты.

– Дорогая моя, прочитай заклинание.

По губам мисс Фан пронеслись таинственные слова и из книги выплыл полупрозрачный силуэт Ван-Приквела:

– А теперь, возьми меня за руку и представь, что из твоих пальцев вытекает кровь и идёт ко мне.

– Да, учитель.

Она послушно выполнила оба указания, хоть последнее и с трудом... Милли закрыла глаза на тот миг, но, когда открыла, она увидела перед собой целого, цветного и почти материального Деля.

– У-Учитель... Это... Как?

– Не волнуйся по сему пустяку. Пойдём.

Мужчина лет сорока, с лёгкой сединой на русых волосах, в серо-зелёном костюме и бежевой рубашке взял свою ученицу тёмно-коричневой кожаной перчаткой за руку. Он сверкнул золотистыми глазами и вошёл в зеркало книги. За ним последовала и юная госпожа.

Это было абсолютно пустое белое пространство. Леди стояла совсем одна и непонимающе оглядывалась.

– Учитель. Простите, но где мы?

– О! Дорогая моя, мы в моей книге. – из пустоты появился учитель в цилиндре под цвет перчаток и ботинок с красной ленточкой; он подкинул шляпу и, опустив себе на голову, сказал. – Совсем забыл про неё. Извиняю-с.

– Н-Ничего. – Милли была удивлена.

– Итак, дорогая моя, ты хочешь стать сильнее. Но кто тебе дал эту прекрасную историю, легенду и, что не менее важно, шахматного ферзя? – Он действовал в пространстве очень странно...

– Ферзя мне дал старик из башни времени, историю преподаёт мистер Иль-Берт, а легенду я нашла в книгах из общей библиотеки, с коими мне помогла старушка с прозвищем «Барщина»... Полагаю, вы с кем-то из них знакомы?..

– Конечно-с! – он всплеснул руками. – Я совершенно со всеми ними знаком! Они были моими дорогими друзьями... Могу представить, как они были удивлены, увидев тебя. – он широко улыбнулся, сидя в позе лотоса вверх ногами в воздухе.

– Эм... М-Могу ли я узнать, что это за место?
– Я же уже сказал: это моя книга, которую ты всегда носишь с собой.

– Простите, учитель, а как она всё же называется?..

– Никак.

– Хм!? Ну, полагаю, и ладно?..

– Дорогая моя, тебе всё ещё нужны тренировки с мечём. Можешь ими заниматься у себя в комнате, в книге. Для этого проделай туже операцию, что сегодня, поняла. – неожиданно серьёзно проговорил учитель.

– Но, позвольте, мне не хватит никакой крови каждый день вас вызывать.

– Деточка, это только формулировка такая... Я на самом деле – это маана.

– Маана!? Но я же не умею колдовать...

– Ну, теперь умеешь. Правда, сложно это колдовством эдаким прозывать... Кстати, у тебя же скоро осенние каникулы, разве нет?

– Верно, они ровно с две недели.

– О, так прекрасно – поучишься.

– Верно-верно... – всё ещё с сомнением проговорила леди.

Следующим утром Милли с трудом встала с кровати и в класс пришла с крупным опозданием, но её никто не упрекнул. Она просидела все уроки, как обычно, но после пустой траты времени на уроке магии Эрис сказала, что сейчас будет музыкальное занятие! Она и её брат вышли из класса, оставляя девочек отдышаться. Милли уже давно не носила своей практической формы. Сейчас на ней было рапсово-жёлтое платье с припухлыми рукавами и воротничком. Сверху этого было умбровое клише от самой застёжки, от терракотового жилета, на груди и до пола. Она тихо сидела на лавке уже два часа и крутила выбившийся локон из пучка на затылке. На самом деле, эта её простая одежда, которую надевать надо было минуток десять, была куда приятнее, чем графская, например, потому что на рукавах не было сильного «солнца», да и шнуроваться, затягивая корсеты, было не нужно... Хотя выглядела Миллисент немного нищенски в сём одеянии, от «девчачьих» рассуждений её прервал мужской голос. Это был тот самый человек, что стоял у стойки, и был тем самым «чистым тихоней». Да-да, это был тот человек у регистратуры! Но сейчас он выглядел иначе, чем тогда... Его светлые растрёпанные волосы были вычесаны и вымыты, лицо выражало строгость, но доброту и снисходительность. Карие сонные глаза были неизменны, как и одежда, сшитая теми же руками, что и ранее. Только одно отличие было явным – он воистину был аристократом, а не только желал сим казаться. Клетчатый жилет из синих, голубых и лиловых ромбов был самым тёмным из всей одежды, ведь свободные серенькие брюки и рубашка цвета тёмно-зелёного чая с широкими рукавами после локтя, без всяких манжеток были довольно светлыми... У него был унылый взор. Казалось, что это вовсе не тот человек, что стоял у регистратуры и говорил: «Да-с... С-Сейчас...» и «Вашество!..». Милли подумала, что у него может быть та редкая болезнь, что прозывают раздвоением личности, но эти сомнения мгновенно развеялись, как только «до омерзения чистый тихоня» увидел леди Де-Роуз:

– Хм. Вашество, почему-то я не удивлён, что буду работать учителем музыки именно у вас. – он выразительно выгнул бровь.

– ?! – эта оскорбительная манера речи заставила леди проснуться и вскочить с лавки. – Кто знает, может, это вы у меня поучитесь, учитель. – последнее слово леди сказала с излишней пренебрежительностью.

– Ну, как возжелаете. – он отмахнулся от леди и достал маленький синий портфельчик. – Моё имя не важно: вы и так скоро его забудете, а потому просто можно – «учитель». Сразу начнём с урока. Так как у нас лишь одно фортепиано, то я по очереди выслушаю вашу лучшую игру на инструменте и решу кому нужно больше заниматься, а кому это совсем не надобно. – на последних словах он сощурил и без того узкие глаза, посмотрев на Милли.

Пошли по алфавиту. Сначала Эридит, затем Петра, Кэтрин, Джулия, Милодия и Милли последняя. Как-то так совпало, что в «Роуз» ни первая, ни вторая буквы не идут ранее прочих! Она смерилась с сим и села на лавку. Эридит горделиво опустилась на софу. Она, как истинный пианист, плавно взмахнула руками и понесла пальцы по клавишам... Мелодия была не очень интересная и, порой, даже скучная, но девушка играла мастерски, не задевая, ни единой лишней ноты, поддерживая верную скорость и яркость нажатий. Если бы музыка, кою она так прекрасно играла, была более интересной, то никто не смог бы сравнится с подобной пианисткой.

– Ну, ничего удивительного, Вашество. Вы же всё-таки артист.

Далее была Петра. Она играла неумело, медленно, часто задевала иные клавиши, фальшивила и делала прочие ошибки... Но учитель сказал, что потренировавшись, может выйти хорошо. Кэтрин сразу призналась, что не умеет играть, а вот Джулия даже неплохо сыграла пол-аккорда, но после эдакой медленной мазурки было сложно не уснуть... Милодия играла крайне скушную песню, очень медленно, с опаской, но не допуская ошибок.

Настала очередь Милли. Госпожа тщетно упиралась. Она не знала, как и быть. Играла леди нормально, но если бы прозвучала «подлунная рапсодия», то ходить на уроки музыки бы не пришлось... Мисс Фан встала перед глупым, но тяжёлым выбором. Она опустилась на кушетку и, быстро взмахнув кистями, понесла их по клавишам. Она играла медленно и задумчиво: её глаза не бегали по белым плиткам, а смотрели устало вдаль, словно пытаясь нащупать эту ускользающую мелодию. Её голова начала прощупывать каждую песенку или гимн, которую знала как играть только Милли. Всё быстрее и быстрее она плыла по рекам музыки, стараясь найти не слишком вычурную, но и не очень уж простую мелодию. Вслед за её мыслями неслись и пальцы, пробирая тяжёлыми и однотонными нажатиями каждую ноту. Прошла тяжёлая минута, но леди так и не смогла найти правильную музыку. Её пальцы оторвались от клавиш и повисли над роялем. Девушка оторвала очи от созерцания собственных мыслей и опустила руки:

– И-извините, я не знаю, что сыграть... Быть может, мои мысли были напрасны и я просто не знаю никакой более духовной музыки.

Леди встала из-за инструмента и села на лавку рядом с Петрой. Почему-то в кабинете стояло безмолвие, никто не ронял и слова, будто это могло разрушить целый свет.

– Вашество, прошу-с простить, но что это только что была за великолепная музыка? – учитель не отрывал возмущённо-удивлённого взгляда от госпожи.

– Какая ещё музыка? Господин-учитель, я не понимаю, о чём вы толкуете.

– Вы сели за рояль, обыденно взмахнули кистями, и понеслась прекрасная музыка... Она была немного неумелой, но истинно великолепной. Что это за мелодия, Вашество?

Девушка ничего не ответила, но поняла, что совершила крупную ошибку, ведь её пальцы просто по привычке сыграли «подлунную рапсодию». Она не могла понять, почему даже этому человеку могла понравиться её музыка.

Эти её мысли начали одолевать голову и во время позднего обеда в столовой... Девочки пошли вместе с ней и, сдвинув два столика, что-то бурно обсуждали. Милли же пила зелёный чай с бисквитами, как и обычно.

– Хэй, Милли! – встрепенула её Эридит.

– Что? – госпожа обратилась в слух.

– Так что же это за музыка была такая? Учитель только нам двоим дозволил не посещать уроки музыки...

– Это было моё «домашнее задание». Увы, я по случайности его исполнила.

– Но это было истинно красиво. Ху-Ху-Ху. – поддержала Милодия.

– Верно-верно, конечно! – поддакнула Кэтрин.

– Милли, я видела прекрасные и грустные картины, когда ты её играла. Что это было? – поинтересовалась Петра.

– Это была моя «Подлунная рапсодия»... Не полная, разумеется.

– Рапсодия?! – недопоняли все.

– Верно: маленькая рапсодия.

– Я, как артист, хочу услышать её полностью и в самом наилучшем исполнении! – заявила Эридит, откинув прядь волос.

– Я не могу.

– Что это значит?! – немного оскорбилась Эридит. – Что это такое может быть: «Не могу»?! Ты же сама говорила, что можешь всё, просто тебе не нужно никому ничего доказывать... Если ты не можешь одна, тогда мы тебе поможем!

– Что?

– Я сказала, что мы тебе поможем! Ты дашь мне ноты, и я буду играть на рояле. Кэтрин умеет хорошо играть на гуслях. Милодия и Джулия неплохо поют, а Петра... Ну, я не знаю, что умеет Петра.

– Я умею немного играть на скрипке... – подумав, ответила та.

– Вот и замечательно! Я, Петра и Кэтрин будем играть музыку, Милодия петь песню, Джулия подпевать, а ты танцевать. Ты же умеешь танцевать? На уроках практики с мечем, ты мало чего показывала, но, казалось, что ты очень умелая в этом деле... Ты же сможешь?

– Полагаю, да. Но зачем вам всё это?

– Это весело! – сказали все.

С тех пор каждый вечер они репетировали, придумывая новые аккорды на гуслях и узнавая все возможности скрипки... Прошла долгая зима и двое каникул. К концу подходила и третья четверть, заставляя всё вновь цвести и пахнуть. Но луна, как и прежде, холодно смотрела в окна башни серости каждую ночь. Девочки наизусть знали прекрасную «Подлунную рапсодию» и хорошо дружили... Казалось бы, приключения уже окончены и Милли пора бы стать сильнее. Но это было бы слишком скучно, ведь так? С мыслями об этом, на очередной урок истории пришёл мистер Иль-Берт и объявил, что в Веронике на сих каникулах будет проводиться конкурс рапсодий. На него каждый год из академии выбирают башню, а там уже класс. Из класса выходит один человек и участвует в эдаком мероприятии. Оно общегосударственное, а потому участнику дают крупный приз. Для участия в этом году выбрали их класс. Но мисс Фан прекрасно понимала, что это не так! Она знала, что уже несколько репетиций подряд за ними наблюдали учителя, хоть леди и не придавала этому большого значения, ведь на них она ничего не делала, кроме как сидела на лавке...

– Сэр, а кто именно из нашего класса поедет? – поинтересовалась Джулия.

– Все. – в этот миг девочки ахнули; затем учитель добавил. – Кроме леди Иль-Роуз.

– Что?! – все девочки, кроме мисс Фан, изумились.

– Почему едем только мы? – возмутилась Эридит.

– Потому что вы очень талантливы: играете на музыкальных инструментах и поёте, а госпожа ничего не делает. – он грустно опустил глазки.

– Но это ведь её..! – Эридит прервали.

– Вы правы, учитель. Я совершенно непригодна к сему деянию, а вот мои дорогие друзья замечательно готовы к подобного рода мероприятию. Полагаю, это верный выбор. – быстро вставила Милли.

– Эм, что ж, тогда... – удивился учитель.

– Милли написала эту рапсодию! – единовременно выдохнули девочки.

Юная госпожа поставила перед носом книгу, делая вид, что читает, но никто в сие не поверил...

– Леди, вы тоже едете, понимаете? – учитель ехидно сверкнул глазами.

– Полагаю, что так. – и она отвернулась, не желая никого видеть.

Через два дня Женевьева передала леди Де-Роуз письмо от отца. Вообще письма, которые присылал лично её отец, были очень необычными... Они были написаны на тонкой, красноватой бумаге, напоминающей ткань, а печать была при этом белой, как снег. На ней была изображена роза, на фоне сердца. Батюшка Милли, когда та спрашивала, что это значит, говорил, что это очень старая печать, которой больше ни у кого нет. Это сердце означало союз между вывшими близкими странами, а роза – часть, которую в нём занимала Эста. Милли не знала, почему граф так боялся писать письма с этой печатью, но никогда не спрашивала этого у него. В письме, которое ей передали сейчас, было сказано, что он с матушкой приедет в Веронику как можно скорее, дабы услышать рапсодию их дочери. Также он передал крупную сумму, на которую девушки смогли бы приехать в Веронику в хороших каретах и снять несколько номеров в отличной недорогой гостинице. Милли была немного озадачена тем, что приедет её отец, но не расстроена, ведь скоро их ожидало чудесное приключение. Приключение в подлунный мир.