Эгоистичность, самолюбие и магия.

Перед леди Миллисент на маленьком столике в поезде, как и везде – с собой, лежала очень толстая книга. У неё были чуть пожелтевшие странички и нежно-голубая обложка, украшенная объёмными узорами из белого золота. На передней стороне, в центре, расположилось овальной формы зеркало, которое не показывало отражений...

Одна из служанок с русыми волосами и зелёными глазами – Алексия, украдкой глянула на эту странную книгу без названия. Милли заметила это и только сейчас вспомнила, что за всё время так и не познакомилась со слугами, а это был неплохой повод.
– Она тебя интересует? – в лоб спросила леди.
– Нет-нет, госпожа, что вы... – вскинулась служанка.
– Ну, не ври, как-тебя-там...
– Я – Алексия, госпожа.
– А я – Женевьева, ваше превосходительство. – вторила вторая.
– Угх, я всё равно не запомню. Да и зачем мне запоминать имена каких-то служанок?..
– ... – промолчали, потупившись, девушки. – Извините, госпожа.
– Да ничего. – отмахнулась леди. – Вы хоть знаете, кто я на самом деле? – Милли уставилась на них с нескрываемым презрением.
– Разумеется, госпожа. Вы – молодая графиня Де-Роуз и будущая наследница Эсты.
– Так не забывайте об этом! – и она вновь отвернулась к окну.
Через минуту Алексия вновь не выдержала:
– Госпожа, позволите?..
– Ну? – не поворачиваясь скосила глаза Миллисент.
– Я всё-таки хочу узнать, что же это за книга.
– М? А... Ну я могу рассказать, но только приближённым. – заговорчески улыбнулась леди.
– Госпожа...
– Если хотите ими стать – так и скажите. Но это очень важное звание... Вы должны будете всё хранить в секрете, поняли? – и она посмотрела на них уничижительным взглядом.
– Да, госпожа. Желаем, госпожа. Просим, с уважением, пожалуйста, госпожа... – хором ответили те.
– Ух... Ну хорошо. – у Милли потух взор, зрачки расширились, и она к ним повернулась. – Можете и дальше на людях звать меня госпожой, но в личной беседе, прошу – «Милли».
– Д-да. – даже заикнулись от удивления слуги.
– На самом деле, я действительно не хочу туда ехать, но мне жутко стыдно вас вот так при всех будет принижать, а потому уж простите, но говорить «грубости» мне придётся, так что привыкайте! – она хмыкнула, а затем посмотрела на русую слугу. – Алексия, ты же будешь «внешней», да? То есть... бегать за покупками, отправлять письма и всё такое, так?
– Совершенно верно, г-госпожа.
– А ты, значит, Женевьева – «приближенная». Будешь говорить расписание, убирать в покоях и всё такое, прочее?
– Да, так и есть.
– Ну, вот и хорошо... Да, точно. – вскинулась Милли. – Эта книга – одна из множества книг Деля Ван-Приквела.
– Деля Ван-Приквела?! Быть не может! – взвизгнули от удивления слуги.
– Ага, значит вы слышали о величайшем помощнике страны Лесса, писателе и одном из самых величайших магов «серости»! Хорошо... Я прочла все его книги, но эта была со мной ещё с детства, хоть её у меня сначала и отняли... Эта – не обычная по сравнению с иными книгами, у неё есть множество информации, которую можно узнать обычно только в высших учебных заведениях по магии, да и то не всегда. Сейчас я раздумывала над одним удивительным фактом – при рождении в человеке есть «две ячейки»: одна из них – будущая душа, которая рождается из духа, занимающего вторую ячейку. Но и духи бывают разные... Они лишь порождают душу, то есть они как бы энергия поддерживающая душу, а душа – тело. Духи долго не живут – обычно 200-300 лет, если повезёт, и бывает их десять видов: девять– по стихиям, а десятая – пустая. Пустых конечно больше, ведь они глупы и поселяются во все только что рождённые тела, а вот «стихийные» умнее – они выбирают хозяев, дают им свою силу в обмен на эмоции и прочее. Но и это может наскучить, а потому люди умирают, когда дух умирает или ему становится не интересно жить... – она не успела закончить свой увлекательный рассказ.
Это случилось из-за того, что к ним на место, что располагалось рядом с леди Де-Роуз, присел некий человек. Он сильно запыхался, с него текли реки пота, а потому сначала он даже не заметил поражённые лица прислуги и их госпожи. Когда же он наконец заметил свой дерзкий поступок, то подскочил, выпрямился и благочестиво поклонился:
– Прошу простить, леди. Мой поступок был весьма пренебрежителен, а потому я даже не смею надеяться на ваше прощение. – он поднял нахальный и шутливый взгляд, когда Милли наконец успокоилась.
Он вызывающе и смешно оглядывал леди, а та в свою очередь пыталась понять наряд нового гостя... Перед нею стоял коричневолосый мужчина лет сорока, немного посидевший и плохо выбритый. У него были игривые зелёные глаза и, сочетавшийся с ними, простой болотный костюм, такого же цвета низенький цилиндр на голове. В костюме было много лишних деталей коричневого цвета, даже охристая рубашка была украшена атласными лентами. Миллисент закончила свой осмотр и сказала, вновь отвернувшись к окну:
– Это ваше место?
– Д-да. – немного пренебрежительно сказал он и присел; наступила тишина.
– Леди! – наконец не выдержал он. – Я-
– Да как ты смеешь нарушать мою тишину и спокойствие?! – не поворачиваясь огрызнулась Миллисент.
– Но... Леди, простите. Я помешал вашему разговору со слугами, полагаю, а потому должен в полной мере извиниться... – он помолчал чуток, а затем продолжил. – Меня зовут Аликом Иль-Бертом. А вас как? – он улыбнулся и немного пригнулся, дабы увидеть лицо Миллисент, но сие не помогло; на молчание Иль-Берт не расстроился. – А я вот увидел вашу книгу... Интересная? – молчание продолжалось. – Ну, а я вот еду в «Академию 10-ти стихий», а вы?
– Что? – на этот раз Миллисент круто развернулась и поражённо на него уставилась; сер Алик лишь самодовольно улыбнулся. – Как такой, как ты смог купить прямую дорогу до академии?
– Что?... – видимо он был поражён таким заявлением. – Хах, леди. Я удивлён, что вас интересует лишь этот факт... Полагаю вы туда же направляетесь?
– Хм! А какая тебе разница? – и её лицо искривила гримаса отвращения.
– Ну, быть может, мы ещё там пересечёмся... – таинственно добавил Иль-Берт.
– Ясно... Да, я туда направляюсь.
– А имя ваше как?
– Ты не достоин его слышать. – строго прервала мужчину Миллисент.
– Как это?! Мы же одного сословия – маркизы, я того же ранга... Али денюшек на другой вагон не хватило?
– Миллисент Де-Роуз Фан Ван Герхард. – самодовольно ответила она и вновь отвернулась к окну, растворяя свои слова в тишине.
– Де-Роуз? Ха-ха, не шути так! Наверняка ты Иль-Роуз... Стой! Что?! Ты госпожа Фан?! – внезапно придвинулся ближе мужчина.
– Хм? – заинтересовавшись, она вновь повернулась. – Наконец ты признал меня госпожой, человечишка.
– Стойте, нет! Вы та самая Де-Фан, та самая?! Да, вы очень похожи!..
– Чего?! Какая ещё Де-Фан?!.
Но в эту секунду поезд подъехал к станции, и странный человек первым скрылся в дверях. Они приехали.
Это была станция «Верони́ка» в городке Верóника. Тут жило не так много народу, но город был весьма популярен среди приключенцев и средних сословий, а потому бедняков было столько же, сколько дворян в уезде. Сразу у выхода из поезда от вагонов низших дворян и до наивысших сословий ждали кареты. У баронов были простые крытые повозки с кучерами, слугой и двумя-тремя конями, которые нетерпеливо ждали хозяев. Маркизов ожидали же именно кареты – изящные, но вместе с тем простые, с четырьмя-пятью лошадями, такими же изящными, как и двое кучеров. У них могло быть и несколько слуг и охрана, но не многочисленная. Герцогов ждали огромные расфуфыренные кареты с пятью-шестью, а иногда и семью лошадьми, несколькими кучерами, слугами, дворецким и хорошей стражей. Графов же встречали сразу две кареты, в одной из которых – простой, запряжённой двумя лошадьми, размещали слуг, дворецкого и стража, а в элегантной, простой, но вместе с тем красивой – самих графов и ещё нескольких стражей. Запрягалась такая карета восьмью, а при необходимости и большим количеством лошадей. Король, парламент и их семьи редко куда ездили в поездах, но всё-таки свой вагон у них был, только всегда пустой...

Миллисент подождала пока Алекса выйдет из вагона и проследовала за ней. Женевьева вышла последней, а потому именно ей было необходимо идти с багажом. Граф выслал дочери одну из самых лучших карет среднего дворянства, но даже так она не обращала не неё никакого внимания – её взгляд притягивала улица. Тут и там кирпич, освещённый солнцем, перебегали торопливые рабочие и дети, посланные за хлебом, вальяжно расхаживали дворяне. Красновато-охристые крыши были также затоплены тёплыми лучами света, не давая место тени. Кое-где, по улицам, были расставлены мусорные баки, вылитые из грубого металла, скамейки, выточенные из старых досок и наспех покрашенные в красный, деревья и клумбы, которые освежали всё это красно-молочное пространство. Не дав госпоже насладится видом, Женевьева её запихнула, как бы случайно, в карету.
Как оказалось, это просто ближайшая станция, со стороны графства Де-Роуз, к академии, а до самого замка ещё надобно доехать... Набравшись терпения и сложив руки на коленях, Милли устремила свой взгляд вдаль, дабы через окно разглядеть шумную жизнь города Вероника. Через несколько часов, выехав из-за холма, стало видно башни и стены замка. Это было огромное строение из пепельно-серого кирпича. Оно состояло из десяти башен, девять из которых имели разноцветные крыши, разную форму и высоту, а расположены были вокруг десятой, которая, по сути, была самой простой – с темно-серой крышей, почти в цвет стен, и без окон, с огромными воротами. У каждой из девяти башен были какие-либо пристройки. Самой высокой была башня с болотной крышей, у которой было множество дополнительных башенок и многоэтажных пристроек вне основной территории. Она вся заросла мхом, лишайником и лозой, от чего сразу было понятно, что это башня стихии земли. Вторая по высоте башня была с красной крышей и тремя маленькими отростками в этаж. Кое-где вместо кирпичей из камня был металл, а где-то стены были идеально гладкими, как будто их кто-то расплавил – на то и башня стихии огня. Примерно на одной высоте были башни воздуха и воды. У первой была светло-серо-голубая крыша и простое строение с невероятно огромным количеством окон и дверей на подвесные мосты, не имеющие конца, а лишь испаряющиеся в пространстве. А у второй была голубая крыша с двумя дополнительными этажами под землёй. Из некоторых окон водопадом лилась чистейшая вода. Следом за ними по высоте расположились одинаковые башни с белой и чёрной крышами и хрупким стеклянным мостом между ними. Это были башни стихий света и тьмы в четыре этажа. Но каких-либо «необычностей», кроме моста, в них не было. Далее – башня четырёхстихийника, крыша которой была разделена на четыре части, в цвет крыш башен стихий огня, воды, земли и воздуха. У неё были и черты всех этих башен понемногу, но главную особенность составляло внутреннее разделение башни на четыре части. Предпоследней по высоте башней была у стихии серости в три этажа с маленькой одноэтажной пристройкой, крыша которой была бело-алюминиевого цвета. Самой маленькой была двухэтажная башня с лилово-фиолетовой крышей и огромным затхлым подвалом, напоминающим лабиринт – у стихии времени. Перед замком была огромная площадь, на которой грудилось великое множество карет разного класса, тележек и повозок, разношёрстных коней.
Скоро карета «притворной маркизы» подъехала к колонне, которая выстроилась недалеко от площади, дабы подвезти своих господ прямо ко входу в замок. Миллисент заметила, что карета приостановилась, а потому она рывком отодвинула шторы и выглянула в окно. Перед ними было ещё шесть карет, трое из которых являлись обычными телегами с натянутой тканью. Миллисент вернулась назад и сплела руки в крест. Так она просидела минуты две, а её лицо с каждой секундой выражало всё большее неудовольствие. Она ещё раз выглянула, но очередь не сдвинулась ни на миллиметр. Она вновь вернулась на место и на всю карету прокомментировала:
– Ха! Что за сброд! Эти жалкие «повозочники»! (Повозочники – люди делающие обычную телегу похожей на баронскую повозку или подобие кареты.) Да как они смеют меня задерживать?! Я не намерена терять тут своё драгоценное время! –
Сказав это, она широко распахнула дверцу кареты и спрыгнула прямо па дорогу. В этот же миг под её ногами разлетелось облачко пыли и осело, а крик служанок пронёсся мимо слуха их госпожи. Приподняв подол и выпрямившись, Милли понеслась по обочине дороги с такой скоростью, с коей не могла сравниться ни одна даже самая резвая девчушка, одетая также, как леди Де-Роуз. За ней пытались следовать Женевьева и Алексия, но они спотыкались на каждом камне, не в силах даже приблизится к скорости госпожи. Через минуту псевдо-маркиза уже стояла на каменной площади, где некий человек здоровался с каждым приезжим и вальяжно провожал их в холл академии.
Милли без всяких раздумий шагнула к нему:
– Да как вы смеете?! Так задерживать меня ради своих «здравствуйте, пройдёмте...»?! Вы что, решили тратить драгоценное время приезжих господ?!
– Госпожа... – он не повёл и бровью, а лишь медленно поклонился. – Я рад вас...
– Да как вы смеете?! Я же только что вам сказала!-
– Госпожа, я всё понимаю, но нам нужно поздороваться с каждым, тем более я не удивлюсь, если вы барыня или маркиза, а у нас тут и герцогини бывают, а потому-
– Да как вы?! – но её прервали.
– Госпожа, простите нас! – разом разорвали порочный круг запыхавшиеся служанки. – Госпожа, мы договорились с кучером. Он сам принесёт ваши вещи, а мы пока можем проследовать в холл и не волноваться о карете. – и они разом поклонились.
– Ну вот... Всё уладилось... Пройдёмте я вас про- – но его вновь оборвала леди.
– Заткнись, без тебя обойдёмся! – она это сказала, как выплюнула и, круто развернувшись, скрылась в проходе холла.

Перешагнув через порог огромных, грубо вытесанных дубовых дверей, госпожа и её слуги попали в огромное тускло освещённое помещение. Внутри оно казалось больше, чем снаружи. По всему потолку было вывешено много медных люстр, а на лакированном еловом полу лежал огромный тёмно-зелёный ковёр. По всему залу расставили много мягких кресел, обитых бордовой льняной тканью и кофейных столиков с вазочками, в которых красовались простые, но сладкие сахарные конфеты. На всё помещение было всего шесть дверей, самая крупная из которых, несомненно, была входной. Три узеньких двери в ряд стояли в левой стене от входа, чуть крупнее – на противоположной, и вторая по величине была напротив входной двери. Перед последней располагалась высокая сцена из того же камня, что и стены, а метр от них отделяли узкие, но частые каменные балки. Повсюду крутилось столько же народу, сколько и снаружи, от чего должна была бы быть жуткая духота, но маги ветра, по всей видимости, очень хорошо справляются со своей работой.

Милли заметила одну обыденную вещь – по залу ходило много людей разных сословий, но, наверное, только 40% из них – поступающие. Даже так – возраст у них был различен, от чего все общались или не общались, только со своими сверстниками и «со-ранговцами». Заметив сие госпожа Де-Роуз вновь потеряла всякий интерес к этому месту и людям, находящимся тут. Но вот её взгляд упал на тёмную фигуру какой-то дамы в плаще, за которой стояла её слуга. Милли подошла чуть ближе, дабы лучше разглядеть незнакомку. Она была чуть пониже леди Фан, в длинном лазурно-синем плаще с капюшоном, от чего её лица не было видно. Под плащом было скрыто пышное изумрудное платье, вышитое золотистыми шёлковыми нитками, с широким декольте и вычурными рукавами с ватином. Русые волосы аккуратно лежали на плечах, не сильно оттеняя чуть загоревшую кожу. Слуга же была одета ещё скромнее, чем слуги леди Де-Роуз: тугой пучок на затылке прикрывала шляпка с тонкими и короткими полями, а единственным украшением простого фисташкового платья была небольшая нашивка на левой части груди, на которой была изображена одинокая синица. Леди Де-Роуз не знала куда именно ей нужно было двигаться, у кого можно спросить местоположение экзаменационного класса, а потому она решила спросить сие у единственного человека, выделяющегося из этого общества, хотя незнакомка и выглядела низко-ранговой дворянкой.
– Здравствуйте, леди. – весьма учтиво поздоровалась Милли. – Не могли бы вы мне помочь?
– !? – девочка повернулась к графине, но на её лице читалась отстранённость. – Д-да?
– Не подскажите ли, где можно зарегистрироваться на экзамен? – обратилась к ней леди Миллисент, хотя и заметила, что девушка очень взволнованна.
– А...
В этот момент юная госпожа всё же вышла из себя. Она выпрямилась, убрала всякую учтивость со своего изящного личика, от чего в её глазах заиграла надменность:
– Жалкая простолюдинка, я к вам обращаюсь.
– Что? – казалось, что девушка вышла из ступора, но служанка за её плечом резко вскинулась и опустила голову настолько низко, что её остренький подбородок резко впивался в грудь.
– Я спросила, весьма учтиво, к вашему сведению, о том, не знаете ли вы места регистрации к экзамену. – с максимальной выдержкой и расстановкой, стараясь не вцепится в горло бедняжке, произнесла юная госпожа.
– Ох, да... Прошу простить... Моё сердце в последнее время сильно волнуется о всяком... Благочестивая дама, благодарю, что вывели меня из этого прискорбного оцепенения, сама бы я не справилась... – и она мягко поклонилась. – Регистрационный стол расположен вон там. – и она мягко указала на тумбу, стоящую в отдалении. – Знаете, я правда благодарна вам за сие действо...
Но она не договорила фразу, ведь безо всяких прощаний, юная госпожа пошла к растрёпанному джентльмену в красно-фиолетовой робе. Девушка в плаще настолько растерялась столь высокомерным отношением, что последние её нотки волнения развеялись, как прах над морем...

Она пыталась окликать Милли, называя всякими уважительными именами, по типу: госпожа, благочестивая дама, мисс, прекрасная леди, девушка и прочее, но ничего из этого не помогало, а потому незнакомка окончательно сдалась.
Леди Де-Роуз же подошла к регистратуре, до сих пор думая обо всей беспомощной дерзости этой барыни. Человек, что стоял у стойки, был тем самым «чистым тихоней». Это был тот тип людей, которых Миллисент терпеть не могла – так её воспитали в графстве. Это были средние люди, желавшие казаться какими-либо дворянами, хотя бы низших сословий, и, дабы подтвердить своё желание, они всегда наряжались в вычурную одежду, которую тщетно выкрашивали их жёны. Они вечно прилизывали чёлку, дабы казаться «истинным аристократом»... Милли взглянула на незнакомца с нескрываемым отвращением, а тот лишь тихо, как и положено его классу, поклонился:
– Здравствуйте-с, госпожа. Могу ли я-с для вас что либо сделать-с?
– Разумеется. – уничижительно сверкнув глазами, она продолжила. – Мне необходимо пройти экзамен в эту академию.
– Верно-с-верно-с... Вашество заполняли-с анкету, господа-родители-с?
– Мда... – она отвернулась, не в силах и дальше смотреть на его запотевшее лицо. – Проверьте фамилию Роуз.
– Р-Роуз? В-Вашество... Я...
– Что-то не так? – в её глазах начинало читаться убийственное желание кого-то задушить.
– Да-с... С-Сейчас... – через секунду он снова поднял своё ещё более вспотевшее лицо, но, казалось, теперь более спокойное. – Госпожа, вы-с Иль-Роуз, полагаю-с?
– Ну и? – она снова послала ему убийственную ауру.
– Вы-с в списке есть-с. Госпожа-с, прошу, поставьте тут-с свою подпись. – и он ткнул в криво начерченную табличку, рядом с изящно выведенным именем Милли.
Она быстро поставила подпись и, как полагается, как мы уже заметили, не попрощавшись, скрылась в толпе.

Леди села в одно из кресел, недалеко от всех этих людей. Они говорили о том, о сём, а она старалась успокоиться. Но ей это не удалось из-за прихода каких-то людей. Это были разодетые «детишки», хотя, по сути, многие из них были всего на год-два младше Милли... На лице девушки показалась неприязнь, ведь трое из четверых были не более чем баронами. И вот четвёртая как раз сие и заметила:
– Хэй ты! – Милли не обратила на это выпад никакого внимания.
Причина – это была никто иная, как герцогиня, да не просто там какая-то, а знаменитая актриса – двадцатипятилетняя Эридит Гер-Винд Ван Оливер. Она стала актрисой в семнадцать, когда окончила «Академию бронзовых сапог», чьи выпускники всегда становились звёздами театра. Эридит была невысокой, с красновато-тёмными волосами, кругленьким лицом, большими глазами и, что называют, в целом смазливым личиком. На всех рисунках в газетах, как и в реале, у неё были неизменные подкрученные локоны, ниспадающие до плеч, и бордово-красные платья с бесконечными оборками или батистовыми вставками. Вот и сейчас она щеголяла в излишне вычурном платье и свысока глядела на графиню, сама того не осознавая.
Милли прекрасно понимала, что ей необходимо притворятся маркизой, а потому решила не отвечать ни на какие её выпады. Вот только кое-чего она не могла стерпеть:
– Хм... Немая что ли, али глухая... Вот не примут её, и уйдёт на все четыре стороны... Позабавятся же её немощные родители. Небось она даже стихией не управляет... И зачем «пустышки» вообще есть на этом свете... – её голос дрогнул и сорвался, ведь, медленно разворачиваясь, с кресла поднялась Милли.
– Ничтожество, – унизила её одним только словом и взглядом сверху вниз юная госпожа. – если говоришь о чём-то столь дерзком, то не смей обобщать в моём присутствии всех безстихийных. Если бы не они, тебя бы и на свете не было. – она сощурилась и отошла в другой конец зала, заставляя леди Гер-Винд глубоко раскаиваться о сказанном в порыве самодовольства.

Через минуту на середину зала вышел регистратор и объявил, что за каждой из трёх дверей, что находились слева, были экзаменационные залы, и что раз все уже на месте, то можно начинать первый письменный тест. Он сказал, что все от 13 и до 18 лет идут в первую аудиторию, во вторую 19-25, а в третью все прочие. Милли оставила служанкам сумочку, ведь их было запрещено проносить, но, как ни отговаривали её слуги, книгу свою она так и не оставила.
Тестовая комната была обычной – пять рядов длинных деревянных столов и лавок, на которых лежали желтоватые бумажки и перья с чернилами, два высоких окна и чёрная доска. Когда все расселись, в класс зашёл высокий человек в обычной дворянской одежде, прочитал все имена беглым взглядом, поглядывая на каждого из новичков. Затем он написал на доске время начала экзамена, предупредил, что вопросы у всех разные, и что бы все вели себя тихо. Милли быстро ухватила перо, но чернила поменяли цвет от чёрного к бордово-красному, этот оттенок напоминал кровь. Она быстро отдёрнула руку и с испугом взглянула на куратора. Он ухватил её взгляд и вывел на доске мелким шрифтом: «Не волнуйтесь, если цвет чернил изменится – это часть экзамена». Тогда девушка успокоилась и достала перо из «Бордо».

Первые вопросы были лёгкими, по типу: ваш любимый зверь, любимое имя, есть ли жених/невеста, любимый цвет, любимое место для размышлений, предпочтительный жанр книг и прочее-прочее-прочее... На двадцатом вопросе началось тяжелее: если вы остались одни дома, то вы бы...; если бы за поворотом улицы вас ждала бы кара, и вы бы об этом знали, то вы бы...; если бы вы в один миг познали бы цель своего рождения, вы бы... Леди Де-Роуз заметила, что когда другие доходили до этих вопросов их лица искажались страхом и непониманием, а потому она смерилась с глупостью своего окружения и продолжила спонтанно отвечать на вопросы. К сороковому нужно было лишь обвести верный ответ, хотя и вопросы тоже были не из лёгких: вода для льда – это как молоко для...; какой из городов лишний – Барш, Хэльв, Мирион или Варкл; какое имя лишние - Алина, Эрбия, Курзис, Энинойя или Жасмин... Последние десять вопросов многие даже не выдержали, ведь каждый из них был связан с каким-либо ремеслом или умением. Милли долго на всё отвечала, так что, когда в классе осталось последних двенадцать человек, и экзаменатор объявил, что тест окончен, она сдала работу и вышла, наконец, выдохнув с облегчением.

Но зал изменился почти до неузнаваемости. Зелёный ковёр и регистрационный стол убрали, а тихоня скрылся за дверью справа от входа. На месте зелёного ковра расстелили длинный красный, с множеством золотистых узоров, а вместо кофейных столиков и кресел стояло три длинных еловых стола и множество стульев, хаотично разбросанных по комнате. Обстановка царила полумрачная – казалось, только 10% всех поступающих написали хотя бы все вопросы. Многие не могли больше сидеть и плакались на коленях родителей или слуг, которые тщетно их успокаивали. Миллисент без всякой левой мысли села на третий стул от края самого ближнего к ней стола. Только тогда она заметила, что входные двери крепко заперты. Оглядевшись, она не увидела ни своих слуг, ни знакомых лиц, а потому открыла драгоценную книгу и принялась за чтение ранее невиданных страниц. Она могла бы так просидеть все два часа отдыха, если бы к ней не присоединились Алексия и Женевьева:
– Госпожа. – одновременно поклонились они. – Мы узнали, что сейчас обеденное время. Нам дозволено принести вам еды.
– А также, – продолжила с ноткой хитрости Алексия. – мы слышали, что многие не справились с этим простым, как говорят другие слуги, по сравнению со следующим, экзаменом. Ну вы, госпожа куда умнее этих низкорослых дворян, верно? – и она лучезарно улыбнулась.
– Всё бы так... – и Милли устремила взгляд вдаль, отвернувшись.
Слуги стояли как бы в оцепенении. Они начали беспокоиться, не расстроена ли их госпожа.
– Г-Госпожа... Вы в порядке? – раскаялась в секунду Алексия
– Разумеется. – не поворачиваясь, ответила леди Де-Роуз. – Вы скоро уже подадите обед или как?
Она сказала это довольно резко, на что некоторые из окружения обратили внимание, а потому слуги незамедлительно выполнили приказание и принесли небольшой чемоданчик. Раскрыв его, можно было обнаружить несколько бережно завёрнутых кухаркой в полотенца тарелок со всякого рода начинками бутербродов, рулетиков, несколько пирожных и трюфелей, шоколадок и даже земляничное пралине с шоколадной поливкой. Причиной изобилия шоколада служило древнее знание кухарки, о том, что леди Миллисент просто обожает его, хотя причин сему она не знает. А даже когда женщина спросила у юной госпожи, нравится ли ей сладость шоколада, то мисс Фан на это ответила отрицанием. Она и сама не знала ничего о своей тяге к этой коричневой сладости. Она, конечно, любила и фрукты, и ириски, и мармеладки, пудинги и печеньки, но особую привязанность она имела всё-таки к шоколаду. Милли приступила к еде, но, заметив, что слуги лишь смотрят на неё, спросила:
– А вы? – на что слуги лишь переглянулись.
– Нам не положено, госпожа. – обратилась Женевьева.
– Значит теперь положено. Я не слон, что бы столько съесть.
Она пододвинула одну из нетронутых тарелок с бутербродами к слугам:
– Ешьте быстрее, а то обветрится. И это не обсуждается – это приказ.
Поражению общества не было предела, но, создавалось ощущение, что Милли его и вовсе не замечала, словно витала в своей собственной вселенной, делая лишь то, что ей хочется. Ну, отчасти это было правильно...

Покончив с обедом, слуги всё убрали и выпили чаю. К тому моменту на леди Де-Роуз уже никто не обращал внимания, а просто обедал или что-либо читал. Вскоре на центр зала вновь вышел слуга и объявил:
– Дамы и господа поступающие-с, прошу минуту вашего-с внимания. Всё это время экзаменаторы-с проверяли ваши-с тестовые ответы и склонялись к тому или иному мнению-с. Но оно может измениться в зависимости от того-с, как вы пройдёте следующий практический экзамен. Вы-с будете находиться в тех же классах, что и раньше, но сдавать иные работы-с. По окончанию-с своей очереди, экзаменатор вынесет-с вердикт – поступили вы-с или нет. Удачи всем-с присутствующим. – он поклонился и вновь скрылся в дверях.

Все присутствующие начали нервно ерзать, не желая идти в экзаменационные залы. Те, кто в большей степени оплошали, и подавно позабыли о всяческих дальнейших экзаменах. Царила пугающая атмосфера. Но неожиданно, на один из столов, лишь стряхнув высокие лиловые каблуки, вступила дочь какой-то гувернантки. Это была невысокая девушка с серым оттенком кожи и множеством родинок, большими зелёными глазами. Её русые волосы были плохо уложены в короткий хвостик, а потому ниспадали до самых плеч. Одета она была в скромное бурое платье, которое было явно мало, с несколькими аккуратно пришитыми лоскуточками лилового и голубого цвета. На руках были потёртые голубые перчатки на один палец. Если бы не эти потёртости и малый размер платья, но Миллисент могла бы подумать, что она какая-то бедноватая графия или маркиза, в крайнем случае.
– Хэй! – громко крикнула она, от чего все обратились в слух. – Многоуважаемые! Конечно, вы меня не знаете, но сейчас узнаете. Моё имя – Кэтрин Моль Кристиан. Я, конечно, и половины из вас не знаю, но, конечно, узнаю. Я как и вы, конечно, поступающая. И, конечно, хочу поступить. Но что это будет за экзамен, если, конечно, в нём буду участвовать только я? Вы же не допустите, что какая-то крестьянка поступила в академию магии, а вы нет? Так, конечно?
В народе послышались шёпотки. Многие не понимали такого поведения жалкой крестьянки. Но Милли-то знала, что главная задача слуг – помогать своим хозяевам, а потому понимала, что нужно делать. Она резко встала, нарочито громко, что бы стул как следует скрипнул, и демонстративно медленно развернулась, покосившись на Кэтрин, осмотрела зрителей:
– Хм! – юная госпожа резко откинула прядь волос. – Будто я позволю какой-то крестьянке обойти меня. Эта бесчестная слуга ещё увидит разницу между грязной прислугой и высшим светом этого королевства.
В полнейшей тишине она, громко и медленно стуча каблуками, не сказав более ничего, направилась к самой дальней двери, хотя и прекрасно знала, что это не её класс. Через мгновенье казалось, что это была более не та комната, что секунду назад... Все оживились, повыскакивали и, криво косясь на леди Моль, поспешили в классы, более не обращая ни малейшего внимания на леди Де-Роуз. Кэтрин спрыгнула со стола и быстро напялила туфли. Она посмотрела на третью дверь и увидела, что неизвестная ей до этого Миллисент, быстро развернувшись, шагнула к первой двери.

Леди Де-Роуз вошла в свой класс не последняя, но и далеко не первая, а потому, как и многие другие дети, присоединилась к толпе. И сему была понятная причина – комната уже не была похожа на прежнюю. Всё тот же пол, стены и окна, но ни доски, ни парт более не было, вместо них, прямо напротив двери, была единственная площадка идеально круглой формы, окружённая скамейками, напоминающими арену. Стена, на которой и была доска, теперь была перекрыта высокими тумбами. За ними сидело три человека, но было явно, что одного не хватало. В центре сидел сухонький старик с седыми волосами и бородкой, и ястребиными глазами. Слева от него была пухленькая женщина лет тридцати с кучерявыми красными волосами, и худенькая леди, которая явно хотела поспать. Последнее место справа занял сорокалетний мужчина с растрёпанной причёской и большими, но уставшими глазами – он закрывал двери за всеми вошедшими в класс. Миллисент заняла одно единственное оставшееся место на первом ряду около «угла». Только теперь она заметила, что перед тумбами экзаменаторов стояла ещё одна чуть поодаль. Она была в самом центре арены, а на ней стоял стеклянный шар, напоминавший те, на коих «колдуют» крестьяне, желающие выдать это за настоящую магию.
Когда гомон в комнате прекратился, заседатель провозгласил:
– Итак. Добро пожаловать на заключительную часть экзамена. Её суть проста – нам, как экзаменаторам предоставляют написанные вами тесты, а мы, на основе них, задаём вам некоторый ряд вопросов, или нет, в некоторых случаях. Далее вы кладёте руки на стеклянный шар, а мы выносим вердикт, о том поступили вы али нет. Далее вы выходите из зала и ожидаете окончания экзаменов. Начинаем по списку... Хм... Кто у нас тут? Абе...
Далее он начал вызывать детей по списку. Те послушно выходили на центр, становились за тумбу и отвечали на вопросы. Некоторые были такими же, как и на письменном экзамене, а иные были уж очень странными. У одного мальчика, который прямо трясся со страху, спросили: «У тебя матерь не болеет?». Он отвел, что болеет, а экзаменатор спросил: «А ты болеешь?», на что мальчик ответил, что у него тоже хвора. Экзаменатор хлопнул в ладоши и попросил его положить руки на шар. Стекло засияло слабым чёрным светом, и судья вынес приговор – зачислен. Суть этого обстоятельства не была ясна никому из присутствующих – даже другим экзаменаторам.

Скоро настала очередь Милли. Она немного подготовилась – прокрутила в голове все ответы на все вопросы, какие только смогла вспомнить. Придя за тумбу, она высоко подняла голову и посмотрела прямо в глаза старику, хоть и не специально. Но их уже было поздно отводить, а потому она медленно моргнула и продолжила в них смотреть. Экзаменатор справа усмехнулся, а главный отвёл взор на тесты. У него вверх поползла одна седая бровь, затем он перелистнул страничку, и поднялась вторая. Он медленно перевёл взор на самолюбивую леди, стоящую перед ним, изрядно посмеялся внутренне, а внешне лишь скромно кашлянул. Он отложит бумагу, сложил руки на тумбе и сказал:
– Можете опустить кисти на шар.
Милли хоть и удивилась, но не растерялась. Не снимая перчаток, она опустила руки, и в тот же момент шар засверкал ярким светом, ослепившим, по началу, даже людей с последних мест. Этот свет был глухого серого цвета, даже противно было на него смотреть – он напоминал пыль, что струится тут и там, в давно заброшенных родом людским помещениях. Когда учителя увидели яркость – они ахнули, а когда увидели цвет – они опустили глаза пониже. Только главный судья не отвернулся. Он надел очки с одной ножкой и пригляделся к самому шару. Там по краю ободка сияло множество огоньков, напоминающих стеклярусы на платьях каких-нибудь герцогинь. Он убрал очки, сказал, что руки можно уже убрать, достал какой-то лист, со множеством записей и продекламировал:
– Вы зачислены в первый класс серости. Цвет магии – серый, яркость – максимальная. До свиданья.
И Милли вышла за двери. Только снаружи она узнала, что яркость – это удача человека, а цвет – суть его души.

Леди обратила внимание на зал. Он вновь изменился почти до неузнаваемости – люстры горели ярким пламенем разного цвета, под потолком начинались прекрасные гобелены, изображающие стихии, на полу не было более ковров, как и столов со стульями. По залу ходило немного народу, но даже так казалось, что комната огромна и наполнена бесчисленным количеством люда. Она заметила, что в помещении не так много наблюдателей, а потому позволила себе грустно вздохнуть, так что ей даже стало легче. Она подняла глаза и увидела своих слуг, стоящих поодаль. Они, как и некоторые другие приближенные, обступили плотным кругом какую-то особу. Миллисент приблизилась к ним и, как лисица, тихо глянула сквозь щели. На полу сидела прекрасная девушка с лилово-голубыми глазами, блондинистыми волосами и чуть смуглой кожей. На ней было очень простое платье коричнево-красного цвета с несколькими рюшами – она даже не дворянка. Но её красота была просто великолепной, настолько, что даже пугливый кот, что сидел рядом с ней, смотрел во все свои изумрудные глаза на её карамельное лицо. Мисс Фан сначала её не узнала, но увидев её лицо в тени сразу поняла кто она – «ведьма света», как её все зовут в северных землях, а на самом деле просто очень красивая крестьянка владеющая серостью. Её имя было – Милодия. Это было последнее, что только могла вспомнить юная госпожа Де-Роуз о красавице. Поняв ситуацию, Милли круто развернулась и ушла так же тихо, как и пришла.

Только сейчас она заметила, что зал наполнился великим множеством народа, который, по всей видимости, только-только окончил последний экзамен. Милли с величайшим скептицизмом смотрела на рыдающих дам, юношей, пускающих свою «скупую слезу» только для чистой показухи, матерей унывающих за своих детей, словно результат был непредсказуем. А плакали, да причитали, в основе своей, только крестьяне. А если и дворяне проваливали вступительный, то с величайшей гордостью самое большее, что только могли сделать, так просто повесить голову или уткнуться носом в какую-либо чтиву. Госпожа бы тоже, не без приятности, перелистнула страничку-иную своей книженции, вот только не случай.

В этот момент полёта её мысли, над залом пронеслась торжественная музыка, заглушающая трепетное биение сердца и шум. Леди Де-Роуз терпеть не могла громкие звуки, а потому, с неприязнью, взглянула на сцену, стараясь ничего лишнего не сделать. Там уже собралось немало народу. Это были уже знакомые люди из комиссии, экзаменаторы, тихоня из регистратуры и несколько неизвестных. Среди них был и статный мужчина, что стоял в самом центре трибуны. Это был обычный дворянин, лет сорока, в строгой одежде, растрёпанный, какой-то помятый что ли. Точнее, может быть, так только казалось, ведь из всего костюма перекошен был только болотный платочек в левом кармашке пиджака на груди. Сей джентльмен – директор школы уже не первый год, но из-за его внешнего вида может показаться, что он бедный барон на похоронах у какой-то троюродной тётушки по маминой линии, если считать от её сестры... Ну, в общем, на мисс Фан ни он, никто иной из его окружения, не произвёл ни малейшего впечатления. Но вот этот человек, на ком только и смог остановиться на секунду её взор, подошёл ближе к тумбе с каким-то странным предметом и сказал:

– Прошу всех минуточку внимания. – его голос оказался очень мягким и приятным, зал затих. – Я хотел бы попросить всех, кому сообщили о не сдаче вступительного экзамена, выйти из зала. Мне искренне жаль, что вам не повезло, но, если хотите, конечно, можете попробовать в следующем году... – он сделал полуминутную паузу, но из зала вышло только несколько человек. – Я убедительно прошу этих людей выйти. – никакой реакции. – Я же не хочу, что бы наши дорогие гости случайно сгорели... – он мягко улыбнулся, но многих зрителей до костей пробрал ужас; из зала вышло больше половины народа; двери громко хлопнули. – Итак. Теперь, когда все свои... – казалось, что свечи зажглись ярче, а все краски вышли из сумрака. – Мы можем начинать.

Далее у директора была обыденная речь, напичканная тоннами поздравлений. Он говорил об очень и очень многом, приводил какие-то цитаты из гриммуаров, раздавал благодарности и прочее. Но под конец своей речи он объявил, что завтра же ученики заселятся в новые комнаты, а послезавтра начнётся обучение. Но самой абсурдной новостью было то, что хоть история и один из самых важных уроков, но на всю школу учитель лишь один, и что он преподает у всех классов без исключений. Он передал ему слово. И каково же было удивление Милли, когда она увидела у тумбы того человека из поезда. Да, это был тот самый Алик в костюме со множеством лишних украшений коричневого цвета. Госпожа, конечно, не выронила ни звука, но с интересом наблюдала за его речью:

– Дамы и господа, я рад вас приветствовать в главном зале академии, как и наш многоуважаемый директор. Я искренне рад, что в этом году у нас столько талантливых студентов. Надеюсь, мы повеселимся. – он хохотнут, потом откашлялся, поняв, что шутка неудачная, и продолжил. – Сейчас, глядя на ваши молодые лица, я вижу... – он остановил на чём-то взгляд и, не мигая, смотрел в эту единственную точку. Казалось, что прошло много времени, хотя, по существу, не было и полминуты, когда он продолжил.

– Госпожа! – как бы опомнившись, воскликнул он. – Госпожа! – он вновь повторил.

Народ начал шевелится, оглядываться, пытаясь найти ту самую благочестивую леди. Ведь, судя по шепоткам, этот сударь ещё никого и никогда не называл своим господином или госпожой, хотя и слушок ходит, что теми людьми, коими были его господа, являлись лишь исконно добрые и честные люди, вроде как даже семья эдакая, королевская...

– Госпожа, как я рад! Вы прошли сей весьма и весьма утомительный экзамен. Должно быть, он вас огорчил своей простотой, верно? – он говорил восторженно, с придыханием, смотря в ту же точку.

Леди Де-Роуз, разумеется, понимала, что он говорил о ней. Но, дабы более не выделяться, она также, как и прочие, крутилась по сторонам, обнадёживаясь тем, что Алик не запомнил никакой части её имени, кроме как «Фан», разумеется. Она и надеялась, что никому более ничего неизвестно, а потому лишь отчаянно крутилась, как и все леди, шептала что-то, что только в голову взбредёт, и отходила всё дальше от сцены, ближе к входным дверям. Но скоро мистер Иль-Берт понял, что та старается его не замечать, а потому успокоился и, извинившись, договорил скучную речь.

После этого всем учащимся, в общем плане, объяснили, куда и во сколько нужно завтра приходить для заселения. Тут не было никаких странных пунктов, а потому Милли со спокойной душой вышла одна из первых из зала и, найдя своих слуг, выехала в небольшую гостиницу, что стояла при дороге в 300-400 метрах от академии. Там она сняла небольшую захудалую комнату и отослала слуг в холл. На следующий день, в семь утра, она уже была готова к началу учебного года.