Цезарь
Никто не мог опередить Цезаря, когда дело доходило до решения задач. Казалось, в процессе поиска участвует весь его организм — от кончиков пальцев ног до последнего рыжего волоска. Как будто нейронов в мозге недостаточно, и он мобилизует каждую клетку тела, чтобы разгадать ребус.
Цезарь родился вундеркиндом — как и все в этой странной группе. Но он был больше, чем просто одарённый ребёнок. Он явился в мир, поразив окружающих своим пронзительно рыжим цветом. Рыжий, как сотня лисят, и такой же прыгучий, любопытный, неугомонный.
Те, кто проводили с юным гением много времени, невольно вспоминали средневековые предрассудки, когда рыжие попадали под подозрение в связях с нечистой силой. Согласно популярной в те времена теории, Люцифер лично метил своих будущих сотрудников. Конечно, существуют и другие гипотезы происхождения рыжих — но ни одна из них не внушает особого оптимизма.
Одна теория гласит, что рыжий ген — наследие неандертальцев, с которыми наши праотцы в Европе не постеснялись смешаться. А неандертальцы, как известно, были агрессивны и, по некоторым данным, практиковали лёгкий каннибализм. Кто-то даже утверждает, что в поведении рыжих можно уловить нечто первобытное.
По другой, чуть более утешительной уфологической версии, рыжие — это потомки пришельцев. А кем же ещё? Но как ни крути, рыжий напор — то ли от нечистой силы, то ли от каннибалов, то ли от иноземных захватчиков. А может, от всех сразу.
Со временем, энергия Цезаря сублимировалась в страсть к механике. Он разбирал любые игрушки, механизмы, устройства — до последнего винтика. Особенно его интересовали работающие системы: часы, пылесосы, велосипеды, кофемолки. Он не останавливался, пока не понимал, как это устроено.
Но самым большим потрясением для него стала попытка разобраться, как летает муха.
Он с изумлением обнаружил, что даже разобрав это хитрое насекомое на части, не приблизился к пониманию принципа полёта. Крылья — да, очевидно. Но где блок управления? Где батарейка? Где антенна?
Маленький Цезарь бросился изучать биологию. Он читал о клетках, органах, о загадочном мозге — но всё равно не находил ответа на главный вопрос: кто отдаёт команду мозгу? И кто отдаёт команду тому, кто отдаёт команду?
А ещё он никак не мог принять Великую Теорию Эволюции. Как муха могла методом проб и ошибок развить столь совершенный летательный аппарат? Как жабры случайно мутировали в лёгкие, и первая счастливая рыбка выбралась на берег? Нет, не одна — сразу парочка. Иначе как бы они передали потомкам столь удачное приобретение?
Цезарь не спорил. Он просто не понимал. Но не терял надежды. Он верил, что когда-нибудь разберётся — в полёте мухи, в происхождении рыжих, в командах, которые никто не отдаёт, но все исполняют.
Цезарь недолго размышлял над выбором специальности. Медицина казалась логичным продолжением его интереса к биологии — возможно, через неё он приблизится к разгадке своих детских вопросов. Так он стал студентом-медиком.
Первые годы обучения дались ему легко. Основы биохимии, физиологии и анатомии он давно изучил самостоятельно, и на лекциях нередко поправлял преподавателей, чем вызывал у них явное раздражение.
На третьем курсе каждый студент должен был представить свою первую научную работу. Цезарь, разумеется, выбрал любимую тему. Он вовремя сдал её профессору генетики — Сноу.
Однажды, сидя в студенческой столовой и одновременно пережёвывая жёсткий шницель и перелистывая свежий номер Nature, к нему подлетел взволнованный приятель:
— Цезарь! Тебя всюду ищут, а ты тут блаженствуешь, совмещая приятное с полезным!
Цезарь хотел уточнить, что именно считается приятным, а что — полезным, но приятель не дал ему вставить ни слова:
— Немедленно к Сноу! Он тебя давно ждёт!
Когда Цезарь вошёл в кабинет, профессор молча указал на стул. Затем раскрыл толстую папку. Цезарь сразу узнал свою работу. Сноу громко и выразительно зачитал заголовок:
— «Происхождение видов».
— Где-то я уже слышал это название, — произнёс он с мрачной иронией.
Цезарь утвердительно кивнул, как бы признавая иронию.
— Вы выбрали самую известную, подтверждённую бесчисленным количеством фактов теорию — и осмелились её критиковать! — Сноу говорил тихо, но с трудом сдерживал эмоции.
— В своём введении вы утверждаете, что теория эволюции не удовлетворяет одному из ключевых критериев науки — способности делать предсказания. Она, по-вашему, объясняет прошлое, но не способна вычислить ни одного будущего шага. Следовательно, она ненаучна.
Цезарь застыл. Сноу продолжал, уже слегка повышая голос:
— Далее вы пишете, что переход из одного вида в другой происходит не постепенно, а массово — у тысяч, а то и миллионов особей одновременно. Не в результате естественного отбора, а по приказу некой команды. Вы предполагаете, что эта команда запускается одним представителем вида под влиянием внешнего фактора и затем распространяется, как молния, среди остальных.
Он сделал паузу, затем продолжил:
— Вы даже приводите аналогию из квантовой механики. Переход на дискретный уровень, индуцированный, как в лазере: когда все молекулы накачаны энергией, один случайный фотон запускает лавинное извержение. Вот так, по-вашему, появляется новый вид. И вы дали этому явлению имя. Отклик.
Сноу дважды смачно повторил:
— Отклик... Отклик! — и громко рассмеялся.
— А вы понимаете, что ваша теория означает с точки зрения генетики? — неожиданно резко спросил он.
— Конечно, понимаю, — начал Цезарь.
Сноу перебил:
— Это означает, что в геноме рыбы заранее заложены все будущие формы — амфибия, динозавр, человек. И ваш «Отклик» просто раскрывает заранее приготовленную структуру. Вуаля — и лягушка стала принцессой!
Цезарь радостно кивнул:
— Да, профессор Сноу! Я так рад, что вы меня поняли!
— А откуда, по-вашему, взялся этот универсальный геном? Отвергая эволюционную модель, вы скатываетесь в антинаучные позиции! Вы что, не понимаете этого? — Сноу говорил уже с оттенком снисходительного раздражения, как будто удивляясь собственному терпению.
— Почему же? — спокойно ответил Цезарь. — Никто не упрекает физиков за то, что они исходят из существования фундаментальных законов, происхождение которых пока неизвестно. И никто не заставляет их принимать единственную точку зрения, что законы природы — это продукт естественного отбора вселенных. Хотя и такая гипотеза существует.
Cноу замолчал. Он смотрел на Цезаря с выражением, в котором смешались раздражение, интерес и нечто похожее на тревогу.
Сноу окинул студента удивлённым и жёстким взглядом — таким, каким, возможно, Великий Инквизитор Торквемада смотрел на еретика, упорствующего в своих заблуждениях. Затем он аккуратно поправил очки, всё время сползающие на кончик носа, и после выразительной паузы продолжил зачитывать саморазоблачающие цитаты из работы Цезаря:
— «А затем приводится дурацкий пример крокодила, у которого есть ген, связанный с речью — хотя, как известно, крокодилы не особенно разговорчивы. И вы используете это как аргумент, что ген, необходимый для речи, не мог возникнуть в результате эволюции».
Сноу продолжал рыться в папке. Найдя следующий фрагмент, он оживился:
— «А вот ещё пассаж. Господин Цезарь, вы утверждаете, что у мухи-дрозофилы гены расположены на хромосоме в том же порядке, в каком расположены соответствующие структуры тела — от головы к хвосту. И то же самое наблюдается у людей и других организмов. По вашему мнению, это противоречит идее, что органы развились случайным отбором».
Он поднял глаза, но не дал Цезарю вставить ни слова.
— «А затем вы вновь возвращаетесь к теме глаза и рассказываете про мышиный ген Pax6, который внедряли в клетки дрозофилы. И что же? Он вызывает формирование дополнительных глаз — не мышиных, а мухообразных. То есть, абсолютно разные глаза запускаются одним и тем же геном».
Цезарь сидел неподвижно, не понимая, почему Сноу с такой иронией смакует приведённые факты. Возможно, он допустил логическую ошибку, которую ему сейчас растолкуют.
Но Сноу продолжал:
— «А вот вы цитируете работу испанской группы под руководством Фернандо Касареса. Они внедрили мышиный ген CsС в геном рыбы-зебры. И что же? Ген активировал работу Hoxd13 в кончиках плавников, и те начали превращаться в примитивные лапы. То есть, по вашей интерпретации, у рыб уже заранее заложен механизм превращения в сухопутных существ — ещё до того, как эволюция сделала этот шаг».
Он снова углубился в папку, пока не наткнулся на особенно забавный, по его мнению, фрагмент. Трясясь от смеха, он начал тыкать в него пальцем:
— «Вот здесь вы приводите примеры организмов, обладающих признаками, которые им абсолютно бесполезны. Первый — медуза Tripedalia cystophora из Австралии. У неё 24 глаза. 16 — обычные фоторецепторы, а 8 — с хрусталиком, как у высших животных. Но у медузы нет мозга. Эти глаза ей не нужны, и, следовательно, не могли развиться эволюционно».
Сноу откинулся в кресле, с усмешкой произнёс:
— Вы что, не слышали, что бывают случайности? Подумаешь, нашли у медузы глаза без мозга!
И громко расхохотался.
Цезарь, абсолютно рефлекторно, пробормотал:
— Глаза без мозга я видел не только у медуз...
Это была ошибка.
Сноу вскочил, стукнул кулаком по столу и закричал:
— Я не позволю какому-то студенту издеваться надо мной! Вон отсюда!
Благодаря блестящим оценкам, Цезарь отделался выговором. Но двери к престижным специализациям были для него закрыты.
Когда пришло время выбирать направление, он сделал почти единственный и не слишком популярный выбор. Почти один из всего курса, он пошёл в область, где можно было сочетать страсть к биологическим загадкам с любовью к разборке механизмов — живых и мёртвых.
Он выбрал патологоанатомию.
И в своём деле Цезарю не было равных. Он работал в самой престижной больнице страны, где его считали гением патологоанатомии — человеком, способным не просто вскрыть тело, но и вскрыть суть. Его отчёты читали как детективы, а коллеги тайком копировали его схемы, чтобы хоть немного приблизиться к его уровню.
Но всё рухнуло в один вечер, когда разразился дикий скандал.
Главный врач больницы, человек с лицом, как у бронзового бюста, и характером, как у бронетанка, решил лично навестить Цезаря по какому-то срочному делу. Без предупреждения он вошёл в рабочее помещение патологоанатома. Цезаря на месте не оказалось, и главный врач, недовольно фыркнув, решил подождать.
Но тут его внимание привлёк странный шум. Он исходил от стола, на котором лежал покойник. Врач подошёл ближе — и его ноги подкосились.
Покойник... размахивал рукой. Причём вполне уверенно. Он сжимал и разжимал кулак, хмурился, подмигивал, и даже шевелил губами, как будто собирался что-то сказать. Врач, не веря глазам, начал отступать, но было уже поздно — через секунду он рухнул в обморок, как мешок с гипотензией.
Когда Цезарь наконец вошёл в комнату, он застал весьма живописную сцену: покойник продолжал демонстрировать мимику, а визитёр лежал на полу, с выражением философского ужаса на лице.
Цезарь, конечно, воспринял бы всё иначе, если бы успел объяснить, что к телу был подключён экспериментальный нейроуправляющий механизм, разработанный им для изучения остаточной активности нервной системы. Он даже дал устройству имя — Мимикатор-3000. Но объяснять было уже некому: скандал разгорелся мгновенно.
Цезаря уволили. Без церемоний. Без благодарностей. Без понимания.
А через несколько дней за ним, как и за остальными героями, пришли люди. Те самые — вежливые, настойчивые, с лицами, как у банковских сейфов. И забрали его в ту самую комнату.
Комнату, где всё начиналось. Или, возможно, всё должно было закончиться.