Любовь как средство выживания

Поиски затянулись до конца моего урока. Софья Михайловна вынуждена была следить за визитёрками, она совершенно справедливо им не доверяла. Причина появления обеих девиц выяснилась, когда пришёл Антон. Олеська познакомила его с Маринкой, которая сразу же начала флиртовать. А Олеська закатила глаза в донельзя фальшивом испуге и затараторила, что они очень сильно опаздывают, принялась просить Антона их подвезти.

Антон стал отнекиваться, Олеська настаивала, Маринка строила глазки, а Софья Михайловна позвонила Вадиму, упрекнула его за отсутствие заботы о жене — Олесенька вынуждена упрашивать родственников отвезти её по делам, мог бы супруге и на такси дать или сам бы благоверную возил.

Олеська перепугалась до синюшной бледности, взвигнула, что у неё всё в порядке и что сейчас она будет дома. Из квартиры Софьи Михайловны Олеська рванула со всех ног, забыв о Маринке.

Софья Михайловна проговорила с удивлением:

— Бить он её, что ли, начал?

— Она готовить хорошо умеет, — сказала я. — Найти работу поварихи в дешёвом кафе, снять комнату, выплачивать кредит и продвигаться по линии общепита до собственных фастфудни, квартиры и машины не так сложно, если перестать жевать сопли, включить мозги и начать действовать.

— Что вы сразу о побоях и разводе? — возмутилась Маринка. И повернулась ко мне. — Олеся, в отличие от тебя, эгоистки и карьеристки, знает, что значит любить и быть хорошей женой! Она не хочет огорчать своего мужа, и это нормально! Женщине не обязательно стремиться ещё куда-то, кроме дома. Есть такие, кому для счастья достаточно любви мужа!

Софья Михайловна фыркнула и сказала:

— Я прекрасно понимаю, что не всем быть бизнес-леди, учёными или артистками и что стать домохозяйкой — это вполне уважаемое и достойное дело. Но думать-то при этом надо головой, а не кастрюлей! Домохозяйка находится в крайне опасном и уязвимом положении, поэтому надо обеспечивать себе страховки. Тем более что любовь кратковременна и мимолётна, гормоны сегодня играли, завтра перестали, поэтому если не муж жену разлюбит и бросит, то жена к нему остынет. И что тогда домохозяйке делать? Жить с опротивившим мужчиной через тошноту и отвращение? А если муж ошалеет от осознания зависимого положения жены и начнёт над ней издеваться? Как такую проблему домохозяйке решать? Особенно в стране, где нет законов о защите от семейного насилия и от преследования, зато очень легко уклониться от раздела имущества и алиментов.

— А что касается счастья, — добавила я, — то почитай о токсичном супружестве и о признаках жертвы семейного насилия.

— Я не собираюсь загаживать себя измышлениями неудачниц! — возмутилась Марина. — Счастливые женщины такого не напишут!

Из книг она в руках держала только букварь и любовные романы, за что сполна расплачивалась во времена своей связи с автомойщиком. Не бывает в жизни принцев, сошедшихся с нищенками, это делают только мерзавцы, желающие за гроши купить рабыню, и не превращаются говнюки в рыцарей, а лишь прибавляют говнистости.

И, похоже, даже после того, как автомойщик Маринку выкинул, она не поумнела. Где уж ей набраться мозгов, глядя на семейное «счастье» Олеськи. Но меня проблемы Маринки ни в малейшей степени не касаются.

— Антон, — сказала я, — ты отвёз бы даму по её делам, город ей показал, в кино сводил.

Антон хотел возмутиться, но Софья Михайловна повторила то же самое приказным тоном, и во имя надежд на квартиру он подчинился. Когда за ним и Маринкой захлопнулась дверь, я сказала довольно:

— Ну всё, парень, теперь ты ко мне и близко не подойдёшь. И никакой закон о запретительном приказе не нужен.

— Понимаю, почему вы не хотите никаких контактов с родственниками, — хмыкнула Софья Михайловна. — Мои — гуано самое настоящее, но на этом компосте хотя бы какой-то полезный урожай произрастает. А приехать в город специально для того, чтобы отбивать жениха сестры... Это даже для моей дрянной родни запредельно.

— Я же отказала Антону, так что он мне не жених.

— Но он ничего никому об этом не сказал, — ответила Софья Михайловна. — Я тоже никому ничего не говорила, это сам Антон должен сделать. Или вы. Так что для Олеси и прочих членов нашего клана Антон вам если и не жених, то очень активно добивается этого статуса. Поэтому Марина приехала именно отбивать жениха сестры. И сделала это при помощи или даже с подачи Олеси. — Софья Михайловна брезгливо поморщилась. — Даже захотелось предупредить Вадима и его родителей о том, какая Олеся подлая дрянь.

— А предупредите, — сказала я. — К вам-то она регулярно ходит. И даже чужих людей без вашего разрешения таскать начала. Это может стать опасным.

— Ох, а ведь так и есть! — воскликнула Софья Михайловна. — Ну сейчас эта паскудница у меня получит!

— У вас теперь железное основание запретить Вадиму и Олеське приходить, и при этом не поссориться с их родителями, которые платят за продукты, — сообразила я. — Всем известно, что муж и жена — одна сатана. Так пусть теперь родители Вадима присылают вам продукты через службу доставки супермаркета.

— Правильно! — обрадовалась Софья Михайловна. И сказала: — Лилечка, не сочтите за труд, пока я звоню, сделайте нам обоим чай.

Я кивнула и пошла на кухню.

Встреча с сестрой активизировала все отвратительные воспоминания, мне даже пришлось прилечь, благо диванчик в кухне длинный и с жёстким лежаком. К счастью, обошлось без приступа. Но Софья Михайловна всё равно испугалась, едва скорую не вызвала.

Пережитый негатив надо было куда-то выплеснуть, и мы с Софьей Михайловной пошли в тир, где тренировался Илья. Он рассказывал, что пистолет отлично лечит любой стресс. А нам как раз и нужно экстра-средство.

Протекция Ильи помогла, нас пустили пострелять. Но симпатии мы не вызвали. На меня и на Софью Михайловну посмотрели с сомнением. Тренер — крепкий, среднерослый, лет сорока пяти — сказал:

— Настоящий пистолет силы требует. Это не для деликатных скрипичных и пианинных ручек. Особенно если стрелять только одной рукой, без упора на вторую.

Софья Михайлова презрительно фыркнула, а я пояснила:

— Игра на скрипке — это ежедневно по шесть часов толкать кончиками пальцев двадцать восемь килограмм. Такова суммарная сила натяжения струн акустической взрослой скрипки, играть на которой начинают лет с одиннадцати-двенадцати. У тонкой струны тяжесть самая маленькая, у толстой наибольшая, но в общем они заставляют тянуть именно двадцать восемь килограмм. У детских вариантов тяж поменьше, но тоже ощутимый. Не знаю, бывают ли детские электроскрипки, а у взрослой натяжение струн тридцать кило. У фортепиано сила нажатия на клавишу от пятидесяти до восьмидесяти грамм. Клавиш всего восемьдесят восемь. Умножать умеете? А играть надо те же шесть часов.

Тренер посмотрел на наши руки недоверчиво, развернул ко мне свою ладонь, подставил её вертикально.

— Надавите, мадам.

Я полусогнула кисть так, словно собиралась взять яблоко, и ударила кончиками пальцев по его ладони — не сильно, но так, чтобы прочувствовал возможности.

Тренер изумлённо охнул.

— Ничего себе, музыкальные ручки!

— Вот так и живём, — хмыкнула я. — Хотя, конечно, руки беречь надо. Слишком много очень тонких быстрых движений приходится делать.

Тренер кивнул понимающе. И напросился на репетицию. Зачем ему это, я не знала, но человек он полезный, поэтому пригласила его на реп-базу.

— Только это очень скучно, — предупредила я. — И не всегда приятно для ушей.

— Догадываюсь, — сказал он. — Однако это будет очень ценный опыт.

Что в нём ценного, я спрашивать не стала. Это проблемы тренера. А мне надо учиться стрелять. Кто знает, что в жизни пригодится?

* * *

Наш с Танюшкой клип обрёл успех, и потому не только я поимела из-за такой рекламы прирост продаж прослушиваний, но и она получила приглашение на гала-концерт в Штутгарте — очень удачно и выгодно для неё потребовалась замена. Если Танюшка успешно там выступит, то будут и другие приглашения, а значит она пробудет в Европе до начала работы в Ковент-Гарден, да ещё и заработает неплохо, гораздо лучше, чем на всех предыдущих гастролях.

А перед отъездом Танюшка согласилась дать интервью очень хорошему международному журналу об искусстве. И даже устроила в это интервью меня.

В отличие от всех моих прежних контактов со СМИ этот был полезен, и я приехала в Москву, пришла в отдельный кабинет в ресторане, где мы и побеседовали с журналистом, который, к моему удивлению, оказался образованным, культурным, вежливым и действительно разбирался в том, о чём писал. Надо же, и среди СМИ попадаются нормальные люди. Говорили мы по-английски, ни мне, ни Танюшке не нужны всякие издержки перевода и связанные с ним проблемы. А так всё зафиксировано на камеру на языке первой публикации интервью.

Беседа завершилась, мы с Танюшкой попозировали для снимков, и журналист с оператором ушли.

А мы с Танюшкой решили отметить удачный этап в наших карьерах, заказав здешнее фирменное блюдо. Его все хвалили, и хотя цена была высокой для наших доходов, иногда можно и даже нужно позволить себе маленькое приятное безумство.

Но предаться удовольствию не получилось — Танюшке позвонила её подруга, попросила срочно приехать.

— Да что случилось?! — ответила ей Танюшка. — Говори по порядку, и словами, а не междометиями.

Она выслушала подругу, проговорила «Я не знаю, что тут можно сделать» и убрала телефон. А мне сказала:

— Сейчас идёт оперный конкурс. И хотя по факту это больше телешоу для рекламы оперы как таковой, чем собственно конкурс, но для провинциалов и начинающих столичных вокалистов это отличный шанс привлечь к себе внимание хороших театров, потому что вещание идёт на весь мир, и шоу смотрят театральные агенты Европы и Америки. Устроители, чтобы придать шоу значимость, даже пригласили известного европейского оперного критика и весьма авторитетного продюсера из Штатов. Ты представляешь, какие это возможности?!

— А то! — кивнула я.

— Подруга у меня меццо, поэтому сопрано ей не конкуренты, вот она и свела приятельство с певицей из провинции. Очень талантливая девушка, подруга говорит, что голос сказочный. И опыт есть, даме уже под тридцать, у неё заодно и поучиться можно. Так эта дура — сопрано, не моя подруга! — собралась уходить из шоу, потому что в театре Задрищенска, из которого она приехала, заболела их вторая солистка, какая-то кривоголосая отстойница, и теперь некому петь, спектакль срывается.

— А при чём тут конкурсантка? — не поняла я. — Это менеджер по кадрам должен отрывать задницу от стула и бежать в консерваторию, если такая в их городишке есть, или ехать в ту соседнюю область, что покрупнее, и искать толковых студенток выпускного курса, которым нужна практика. Даже козе понятно, что никаким другим способом хорошую певицу в провинциальное убожество не заполучить, и что они все, отучившись и отстажировавшись, уедут в театры получше. А если у конкурсантки неустойка корячится, то новый наниматель заплатит её без проблем. Перекупка контракта — стандартная практика.

— Ну так объясни это Жанке! — вспылила Танюшка. — Это та самая конкурсантка-сопрано. Она твердит, что не может подвести людей.

— И сколько эти люди платят ей за спасение их бизнеса? Это компенсирует возможности, упущенные из-за ухода с телешоу?

Танюшка брезгливо покривила губы:

— А сколько у нас солистам по госставке платят? Гроши ничтожные! А неофициальная доплата наличными если и есть, то тоже копеечная. О возможностях Задрищенска даже говорить смешно.

— Так там ещё и контракта нет, стандартный найм совкового типа? — поразилась я. — Пусть Жанка пошлёт им заявление об увольнении. Или просто пошлёт их в задницу вместе с трудовой книжкой. Приличноголосая певица на таком шоу по-любому заключит контракт с европейским или американским театром, и российская трудовая ей как собаке тригонометрия.

— Кристя, это моя подруга, Жанке точно так и сказала. А та талдычит, что если она так поступит, то с ней никто не будет иметь дело!

— Дура что ли? — всё больше удивлялась я. — Для любой сферы деятельности в порядке вещей, когда хороший работник при первой же возможности посылает подальше плохое заведение. Потому и контракты для каждого специалиста особые, и суммы неустоек оговариваются. А если ничего этого нет, то наниматель сам виноват, так ему и надо. Хороший специалист — товар штучный, за него с конкурентами бороться нужно, наилучшие условия предоставлять, иначе вмиг наниматели пощедрее переманят, а ты останешься с отстоем на задворках бизнеса. Когда Екатерина Вторая возмутилась, что фельдмаршалам за год платит меньше, чем певица Габриели потребовала у неё за три месяца выступлений, то Габриэли ответила: «Пусть ваши фельдмаршалы вам и поют». Екатерина тут же втянула язык в задницу и заплатила всю требуемую сумму, да ещё и с подарками для компенсации. Вольтер и Бетховен, независимо друг от друга, сказали: «Королей и князей на свете немало, а я один!». И короли с князьями этот факт не оспаривали. Больше того, Генрих Восьмой сказал принцу, возмущённому тем, что его послал Гольбейн: «Десять лордов я могу сделать из десяти крестьян, но даже сотня лордов не заменит одного Гольбейна». Бенвенуто Челлини и Тициану короли жалование платили и подарков дарили больше, чем всем придворным, и принимали с почестями, равными монаршим, дабы те к другим королям не ушли.

— Вот именно! — горячо воскликнула Танюшка. — И если этой эгоистке Жанке на себя наплевать, так о родителях подумала бы! С хорошего контракта она сможет присылать им деньги. И на старость родителям копила бы. В Испании обслуживание пенсионеров — хорошо налаженный бизнес, не зря туда старики даже из Штатов и Канады едут, хотя Мексика с тем же сервисом ближе. А дети? Какое образование и какие перспективы у них будут в Задрищенске? Но Жанка всё равно не понимает. Кристя уже не знает, как ей это объяснить.

— А не надо ничего объяснять, — сказала я. — Жанка всё равно никогда ничего не поймёт. Это тип людей такой, тупиковый. Сами нормально жить не способны и другим жизни стараются испоганить. Поэтому посоветуй Кристе не тратить время и нервы. Естественный отбор не ошибается никогда.

— Ты уверена? Кристя говорит, у Жанки роскошный голос. Уникальный по красоте, оргазм для слуха.

— Но достался-то дуре, — ответила я. — И дурость её неизлечима. У меня родня такая же. Как и их соседи. Завод, при котором посёлок выстроен, по полгода работникам зарплату не выдавал, а они, вместо того, чтобы через суд добиться его продажи с молотка за долги и получить свои деньги, продолжали работать бесплатно, как рабы. Завод дерьмовый, абсолютно нерентабельный и неконкурентоспособный, на грани разорения пребывает с тех пор, как содержавший его СССР издох, но эта куча кирпича и железок чего-то да стоит как вторсырьё. А четыре и даже три года назад земля, на которой завод расположен, тоже могла неплохо продаться — под загородный авторынок, который хотел построить какой-то бизнесмен из райцентра, например. Поэтому долги по зарплате и расходы на суд покрыть было можно, и даже компенсацию морального вреда получить. Пусть и небольшую, однако в посёлке и тысяча рублей — это ощутимые деньги. Только о суде и речи не было! Работники завода, от дворника до конторских, перебивались урожаем с огородов, подработками в райцентре и в области по выходным, но даже просто уволиться и полностью работать в городах им и в голову не приходило. Наоборот, держались за завод как невесть какую ценность, боялись, что он закроется, и тогда они пропадут.

— Как будто с заводом они процветали! — полувозмущённо-полуудивлённо воскликнула Танюшка. — Наоборот, он хуже любого врага!

— Так о том и речь, — ответила я. — Добровольное рабство и страсть к пострадальчеству вместо стремления к комфорту и процветанию. Некоторые, особо тупиковые, вообще заявляли, что не могут предать родной завод, который их деды-прадеды строили. И если их спросить, что деды-прадеды на этом строительстве, кроме болезней, заработали, и напомнить, что это завод всех предал, задерживая зарплату, и что у дирекции завода дети не в поселковых школах учатся, а в частных английских, жёны живут на испанских и португальских виллах, присматривая за мужниными отелями, то у тупиковостей приступ агрессивной истерики начинался, они о клевете и предательстве вопили. Трудов по переезду и поиску новой работы и особо тупиковые, и просто тупиковые боялись до смерти. Зато когда на месте кварталов, в которых живёт дед, какие-то бизнесмены хотели сделать загородный центр отдыха, давали каждому жильцу — именно жильцу дома, а не домовладельцу! — по однокомнатной квартире-новостройке в городе, так дед куда как ретиво организовал демонстрацию протеста, дабы из родового гнезда не выгнали, не превратили то, что предки своим горбом создавали, в пристанище блуда и мотовства. И все соседи весьма трудолюбиво и усердно в ней участвовали. Разумеется, бизнесмены тут же сбежали от психопатов к нормальным людям, и все выгоды достались другим. Причём речь не только о квартирах в городе, но и о работе для тех, кто оставался в посёлке: продавать на кухню центра овощи, мясо, соленья-варенья и выпечку, работать уборщицами, прачками, садовниками, электриками и тому подобными специалистами. Я говорила деду — если тебе хочется быть деревенским огородником, продай квартиру и купи дачу в пригороде, с канализацией, магистральным газом и прочей цивилизованностью, там участки дешевеют, потому что старики дачами заниматься не могут, а молодым они неинтересны. Зато квартиры, наоборот, дорожают. Поэтому у тебя ещё и деньги на электрополивалку и семена качеством выше среднего останутся, а уход за землёй размером больше шести соток ты один всё равно не потянешь. И дом для одного или для двоих, если он всё же бабку себе найдёт, нужен небольшой, спальня плюс гостиная, совмещённая с кухней, будет идеальным вариантом.

— Ещё как идеально! — согласилась Танюшка.

— Это ты понимаешь. И я понимаю. И все нормальные люди понимают. И даже в нашем поганом посёлке имеются два квартала, где домики хоть и крохотные, немногим больше стандартных дач, но со всеми удобствами и огородиком, их для руководства завода как ведомственное жильё когда-то строили, а после избавления от советского режима в частную собственность выкупили. Цена четыре года назад была как у пригодной дачи, поэтому из посёлка, если он так нужен, уезжать было необязательно. Но дед вызверился, что я не дорожу родовым гнездом, который мой прапрадед своими руками строил, и готова променять его на чужие стены казённой безликой выделки. Но как я ни спрашивала, дед так и не объяснил, что такого дорогого в сарае с сортиром-ямой во дворе и баней раз в неделю, интернета и телефона нет, в отопительный сезон надо ежедневно выгребать из печи и таскать на свалку золу. Да ещё и привоз газовых баллонов постоянно задерживают, надо готовить на примусе, как дикарям! О мультиварках, когда они в тех краях появились, дед и слышать не хотел. К тому же свет то и дело отключается, поэтому всё равно пришлось бы примус использовать. И за водой в любое время года надо по-дикарски переться с канистрами к оставшемуся от древних времён колодцу, потому что водопровод тоже постоянно отключается. И при всей этой мерзости ещё и сам дом — полуразвалина из-за отсутствия денег на ремонт. И до автобусной остановки идти далеко. — Я махнула рукой. — Тогда, четыре года назад, у деда был шанс изменить жизнь к лучшему. Но он от него отказался, причём попутно лишил такой возможности дочь и сына. А сейчас посёлок и тем более их квартал так деградировали, что дом продать и за половину стоимости комнаты в общаге невозможно, не то что за отдельную однушку на каждого. Одну из трёх поселковых школ со следующего полугодия закрывают, потому что детей не хватает, люди бегут из этой помойки куда только могут. А дед и ему подобные талдычат о преданности родной земле и фамильному крову, которая непременно окупится. Это тупик, Танюшка. Вечный тупик, который сам жить не хочет и другим не даёт. И если такой тупиковости достался талант, она тупиковостью быть не перестала.

— Ужас какой! — охнула Танюшка. — Мои родители сразу же, как училище испортилось, продали машину и повезли меня в Москву, сказали, если там не возьмут, поедем в Нижний Новгород, в Казань или в Самару, у них училища пока что сильные. На Вагановку я тогда рассчитывать не могла, но на МГХУ — вполне. А когда меня туда приняли, то родители тут же сами стали в Подмосковье перебираться, понимали, что наш город обречён, и потому квартиру в нём надо продавать тогда, когда за неё хоть сколько-то приличную сумму можно взять. Родители говорили, что даже если меня отчислят из училища, я всё равно получу подготовку для хорошего университета, поэтому в карьерных высотах ничего не потеряю. Первое время им трудно было, но ничего, пробились. Тем более что я в училищном интернате жила, всё родителям не так обременительно. У них теперь приличная квартира и у каждого машина. Пусть и эконом-класса, однако это полная свобода передвижения в любое время суток, никакой зависимости от общественного транспорта. Ну и уровень комфорта Подмосковья не сравнить с нашим бывшим городом. А я начинаю оправдывать сделанные в меня вложения и возвращать родителям свой дочерний долг. Они, конечно, никогда ничего не потребуют, но надо быть человеком! Родители столько для меня сделали, теперь моё время для них постараться. Ну и для себя, разумеется. Я обязательно стану пусть и не самой дорогой танцовщицей мира, но в первую десятку имею шанс пробиться. И ни крупицы от него не упущу!

Я постаралась не выдать опалившей меня боли — и была она не физической, а душевной. Когда меня из-за костылей не взяли в музыкальный интернат Таралинска, то какой-то бизнесмен, имени которого я так и не узнала, прислал моей матери с курьерской службой денег на дорогу в Москву. И этой суммы хватало не только на самолёт, но и на двухнедельное проживание в хостеле — вполне достаточно, чтобы и ребёнка устроить в интернат, и себя на работу, пусть даже эта работа будет не в самой Москве, а в Подмосковье. Ведь где работа, там и квартира, и кремы с масками, и красивая одежда: при наличии мозга можно выглядеть королевой фей даже с грошовыми китайскими тряпками, а «дешёвый крем» не всегда значит «плохой», как и «дорогой» не всегда синоним «хорошему». Мать быстро привела бы себя и свою жизнь в порядок — дед запрещал ей привлекательно одеваться и ухаживать за собой, не позволял ходить на свидания, но вдали от него она стала бы сама себе хозяйкой, и потому легко смогла бы наряжаться и заводить романы, а значит и мужа найти. Да и истерить от недотраха перестала бы. Однако мать, едва получив деньги, тут же закупила на всю сумму макарон и крупы, чтобы можно было «дотянуть до тех времён, когда у завода наладятся дела, и он даст нам зарплату».

Я узнала обо всём этом только через пять месяцев и случайно, от медсестры, когда мать, напуганная угрозами врача обратиться в соцслужбу, привезла меня в Таралинск на повторное лечение. Когда я потребовала от матери объяснений, она назвала меня предательницей и эгоисткой, которая хочет опозорить перед соседями собственную семью, убежав из родного дома в приют.

Но к чёрту! С родственничками меня больше ничего не связывает, а потому нечего этих мразей и вспоминать. Настоящим надо жить и делать себе хорошее будущее. Тем более что подвернулся очень полезный для этого шанс.

— А Кристя хорошо поёт? — спросила я Танюшку.

— Очень. Совершенно роскошное и очень сильное меццо. И это сейчас! А когда голосовые связки полностью дозреют, вообще богиня будет. А что?

— Скрипка во многом аналогична человеческом голосу, — проговорила я. — И как раз по диапазону приходится на меццо и сопрано. Если Кристя так хороша, как ты говоришь, то мы с ней можем сделать шикарный вокализ, который взорвёт интернет. Если выложить по окончании трансляции шоу или во время его — вдруг места куплены и Кристю выкинут из конкурса — то представляешь, какая это реклама нам обеим? Кристя контрактную сумму вдвое увеличит! Ну и я продажи себе подниму.

— И плевать на результаты конкурса, если он скатится в подкуп, — ответила Танюшка. — Я сейчас Кристе позвоню, пусть бросает эту Жанку-тупиковщину и бежит сюда. Ты не против?

— Нет, я же сама предложила. Скинь ей ссылку на мою страницу, пусть по дороге оценит уровень музицирования.

— Заодно и мясной рулет на троих поделим, — сказала Танюшка. — Для двоих и по деньгам накладно, и по желудку. Пришлось бы домой брать недоеденное. А разогретое будет так себе. Такое только сразу надо есть. Потому троим как раз впору. Хотя тоже многовато и дороговато. О, может, и Ника пригласить? Под вокализ тоже лучше крутой клип сделать. Или ты... — она не договорила.

— Зови. Он не дурак, и понимает, что гормоны не должны мешать бизнесу. Ник нормально принял отказ. И сам сказал, что надеется на продолжение деловых отношений.

— Отлично! — обрадовалась Танюшка и принялась за переговоры.

* * *

Вокализ для Кристи я решила написать сама. Небольшие пробы в композиторстве у меня и раньше были, а теперь надо браться за это всерьёз. И работа увлекательная, и играть можно будет то, что идеально мне подходит, и, если случится травма рук, я смогу прокормиться, делая музыку и аранжировки для компьютерных игр. Вторая профессия всегда нужна, а поскольку с продаваемыми науками типа химии и математики у меня само по себе неважно, да ещё и поселковая школа высоким уровнем подготовки похвастаться никак не могла, способностей к рисованию и дизайну тоже нет, мне остаётся только композиторство.

И надо успеть всё до конкурса и экзамена на грант. Первый тур отбора на конкурс первого декабря, а отбор на грант стартует с пятого. А сегодня уже девятнадцатое ноября.

Да ещё Андрей Леонидович, тот тренер Ильи, к которому мы с Софьей Михайловной ходили пострелять для снятия стресса, настоял, что мне необходимо учиться самообороне.

— Такие, как ты, — сказал он, — должны ездить в лимузинах с охраной. Слишком много красоты и магии, чтобы безнаказанно ходить среди серости.

В каком месте он у меня красоту обнаружил, я не спрашивала. Музыка сильно меняет восприятие, заставляет видеть фантазии, а не реальность. Но с магией согласилась. Она должна быть. Или переквалифицируйся в бухгалтера. Тоже вполне творческая и очень интересная профессия, потому что легальное сокращение налоговых выплат и ловля сотрудников, ворующих деньги фирмы, требует превосходного и изобретательного ума. Стать полноценным бухгалтером способен далеко не каждый.

Другое дело, что никого среди соседей моя персона не интересует, и из музыки они знают только рэп и хип-хоп, а если коллеги решат по рукам куском арматуры ударить, то никакая самозащита не поможет.

Но сами занятия заинтриговали. Это была ещё одна новая грань мира. Точнее, не то, чтобы вот прям новая, в училище по сцендвижению карате дают, а вот то, как всё это возможно реализовать инвалиду, да ещё так, чтобы не подвергать риску пальцы и руки, было чрезвычайно увлекательно и ново.

Оказалось, что именно карате как борьба, имеющая свои правила и нормы, мне не нужна вообще. Если нападут, то бить будут не по правилам и не по нормам, а по голове и печени. Причём одного удара будет достаточно, чтобы превратить в труп или лишить сознания здорового мужика, не то что меня. А с моими руками и ногами и так всё понятно. Без костылей я от сквозняка падаю.

Андрей Леонидович учил меня бить на поражение.

— Отбиваться лихими приёмами от отморозков могут только герои кино, — говорил он. — А в реальности можно только или убежать, или всех перестрелять. Ну хотя бы башку самому ретивому из них проломить, а от остальных удрать. Поэтому не исключено, что вам придётся убить, чтобы спасти себя. Так что откладывайте деньги на адвоката, который добьётся для вас условного срока по этому подонковскому закону о превышении допустимой самообороны. И приучайте себя к мысли, что дерьмо не жалко, а потому нечего о тех, кто напал на вас, переживать. Своя жизнь ценнее всего в мире.

Я прорычала:

— Вот уж из-за чего не собираюсь переживать, так это из-за смерти того, кто хотел меня покалечить или убить.

— Отличный настрой! — одобрил Андрей Леонидович. — А теперь ещё немного прикладной механики и анатомии.

Механика была важной частью обучения — равновесие человеческое тело сохраняло и теряло по тем же законам, что и все остальные материальные объекты. А значит надо было соображать, что станет рычагом и как использовать себе во благо силу инерции. Зачем нужна анатомия, понятно: даже у двухметрового перекаченного амбала височная кость не твёрже моей, подколенные и прочие связки не крепче и от удара по нервному узлу ему так же больно, как и всем — даже адреналин эту боль не перекроет.

Разумеется, чтобы научиться реальной самозащите, нужны многие месяцы тренировок. Я не испытывала иллюзий, будто на третий день занятий на что-то гожусь, но хотя бы знать, что моё положение не безнадёжно, было приятно.

Ситуацию портил только Илья. С какого-то мозговыверта он решил, что должен постоянно меня защищать. От этого за километр смердело паранойей, ведь никакой опасности не было. А ещё мне не нравилось, что наши отношения из равноправных и партнёрских переходят в деструктив. Кто защищаем, тот всегда презираем. Сказки о настоящих мужчинах, наслаждающихся ролью защитника и обожающих своих дамочек за их слабость, беспомощность, хрупкость и уязвимость годятся только для битых жён, для любовниц женатиков, надеющихся на развод, для перезрелых девственниц и прочей обиженной на голову публики, а в реальной жизни любая слабость, беспомощность, хрупкость и уязвимость вызывает интерес только у тех, кто наслаждается, издеваясь над другим человеком, и хочет гарантий, что не получит за свои действия в морду и что жертва не убежит, вынудив на труды по поиску новой. Любой и каждый человек хочет получать от жизни удовольствие, а не проблемы, и потому тащить на себе никчёмную сдыхоть никому не надо. А кто из дамочек в это не верит, пусть себя спросят — они хотят содержать, опекать, защищать и утешать мужчину-хлюпика вместо того, чтобы развлекаться с сильным, самостоятельным, активным и независимым партнёром, который их ничем не обременяет? Или ещё проще вопрос: если у мужчины есть инстинкт защищать слабого, то почему в школе мальчишки никогда не защищают слабых девочек и мальчиков, а наоборот, всегда всячески их гнобят, пользуются тем, что от слабых не получат полновесный отпор и хорошую сдачу?

Я не обратила бы внимания на перемены в Илье, точнее, заметила бы их слишком поздно, если бы не общение с Андреем Леонидовичем. Есть разница между «Тебе трудно ходить, я принесу воды» и «На тренировку лучше брать воду с собой, чтобы не отвлекаться на её поиски» или между «Ты не знаешь города, я тебя отвезу» и «Узнавать новый для себя город надо с информации о службах такси, ставить на телефон приложение лучшей из них и, будучи даже в лёгком подпитии или в проблемное время суток, надо обязательно вызывать машину». В первом случае тычут носом в ущербность и норовят вызвать чувство зависимости, а во втором просто предоставляют информацию к размышлению, одинаково подходящую для всех, вне зависимости от их пола, возраста и состояния здоровья.

Надо уметь отличать заботу от подавления и разрушения личности. Если бы Илья действительно хотел мне помочь, стремился позаботиться обо мне как о партнёре, а не самоутвердиться за мой счёт, превращая меня в полностью зависимую тряпку, о которую можно сколько угодно безнаказанно вытирать ноги, он на тренировке молча принёс бы мне воды, и после тренировки спросил, не нужно ли подвести меня домой. Вот это были бы и помощь, и забота. А тут только любование крутым собой на фоне ничтожной, облагодетельствованной владельцем подстилки. И дело не в том, что я инвалид, а он здоров, и будто бы у меня из-за этого повышенная обидчивость. Здесь просто здравый смысл: когда мужчина тем или иным способом говорит женщине, что ей необходимо сильное плечо, опора и защита, поскольку сама она хрупкая, слабая и уязвимая, то речь идёт только о том, что один человек хочет превратить другого в зависимое от него ничтожество, желает полюбоваться блистательным собой на фоне убожества, потешить своё Эго болью другого. И физическое, социальное или материальное состояние их обоих не имеет никакого значения.

Илья увидел, что я успешно осваиваюсь на территории, где он считал себя царём и богом, это его уязвило, и он поспешил втоптать меня в грязь, прикрываясь заботой. Возможно, Илья прятал истину не только от меня, но и от себя. Однако она всё равно вскоре выбралась бы наружу во всём своём безобразии и уничтожила меня.

Так что снова полный облом с долговременными отношениями. В одноразовых из человека хотя бы не успевает вылезти его гниль. Вот только одноразовость неудобна и малоудовлетворительна. Это как гамбургер и гуляш. Конечно, глупо и вредно для здоровья голодать, отказываясь от гамбургеров, но есть только их, не стремясь к здоровому питанию, не менее глупо и вредно.

При этом несоизмеримо вреднее есть отравленную пищу в виде токсичных отношений.

Я закончила отработку контратаки, в которой использовался костыль — и правый, и левый, по ситуации. Андрей Леонидович одобрительно кивнул.

— У вас хорошая моторная одарённость. Но странно, что нет никакого опыта драки.

— В том, что касается драк, — сказала я, — поселковые дети умнее городских. Сами соображают, что костыль — это железная палка. И хотя толпой они меня легко и быстро запинают, но стать тем первым и единственным, кому я проломлю этой самой палкой голову, не хотел никто. Поэтому меня всего лишь дразнили, не пытаясь избить. А чтобы не кидали в меня камни и палки, я очень старалась ходить там, где есть взрослые свидетели. Рюкзак попытались забрать один раз. И не у меня из рук. Просто взяли и побежали, хотели, чтобы я стала догонять и пытаться вернуть. Я сразу же пошла к директору и пожаловалась на грабёж — похищение чужого имущества открытым способом, но без насилия, которое превратило бы этот поступок в разбой. Директриса обалдела почти до шока, когда узрела семиклассницу, которая знает о статьях уголовного кодекса. Больше мои вещи не трогали никогда.

— А директриса не прессовала? — заинтересовался Андрей Леонидович. — Учителя очень не любят, когда школьники знают законы.

— Пробовала, — фыркнула я. — Но когда услышала, что знать законы — это не преступление, а обязанность гражданина, и что гражданские права и обязанности начинаются с рождения, то замолкла навсегда. Во всяком случае, в отношении меня.

Андрей Леонидович с удивлением качнул головой. Я улыбнулась:

— В хореографическом училище говорили, что можно считать Землю плоской и не разбираться, чем Микеланджело отличается от Мандельштама, но знать свои права и тонкости контрактных деталей — вопрос выживания. Хотя, конечно, по мере сил тамошние преподаватели старались, чтобы мы не выглядели идиотами, разевая рот на темы, не связанные с балетом и контрактами.

— Неожиданно, — ответил Андрей Леонидович. — Не ждал от искусства такой практичности.

— Нас учили отвечать на фразу «Художник должен быть голодным» или «Истинное искусство делается не для денег» советом поискать в интернете, сколько зарабатывали в год Сальвадор Дали, Лучано Паваротти и Рудольф Нуреев — этих деятелей искусства знают все.

Андрей Леонидович засмеялся.

— У меня сын на футбол ходит, там такая же политика. Но возвышенные сферы удивили.

— Есть хотят одинаково все, — хмыкнула я. — Но искусство продаётся намного хуже спорта. Поэтому опасность остаться голодным гораздо выше. Или работать за такие гроши, что от голода недалеко. А значит и мастерство оттачивать надо больше, и хватку иметь крепче, и предусмотрительности проявлять обильнее.

Андрей Леонидович посмотрел на меня задумчиво.

— Полагаете, что не нужно мешать дочери стать художником?

— Сложно сказать. Я не знаток живописи. Но человек должен упрекать за неудачи себя, а не других. Поэтому всегда лучше сказать «А ведь я тебя предупреждал», чем оправдываться за возможности, якобы упущенные по вашей вине. Тем более если возможности действительно были. Но это не отменяет желательности иметь дополнительный заработок. Хотя бы в виде инвестирования гонораров.

Андрей Леонидович кивнул.

— Тогда надо поменять дочке студию. Чтобы не только рисовать как следует учили, но и объясняли все возможные риски и способы их избежать.

— И чтобы там готовили к дизайну компьютерных игр и мультфильмов, — добавила я. — И заработок, и квалификация не потеряется, а значит можно писать по выходным картины, продвигать их к продаже. К тому же дизайнеры часто работают по удалёнке, а из-за разницы по времени между Тверью и Токио или Сан-Франциско рабочая смена начинается вечером, поэтому утро с его естественным ярким светом остаётся для карьеры живописца.

— Вот что значит стареть! — ответил Андрей Леонидович. — Я об игрушках и мультиках не думал, а ведь это товар ходовой, работников на его изготовление много надо. Не станет дочь художником, так продолжит наслаждаться своим любимым рисованием, имея на нём заработок.

На этом болтовня закончилась и началось дело. Андрей Леонидович показал мне набор упражнений из цигуна, которые могли помочь позвоночнику и ногам, посоветовал делать их в качестве утренней зарядки. Поскольку рисунок движений не противоречил тому, что показывал инструктор лечебной гимнастики, я решила попробовать. Китайский вариант был мягче и больше подходил моему типу моторики.

Я доучила упражнения, сходила в душ. Теперь осталось объясниться с Ильёй.

Ненавижу объяснения! Я не умею их делать. Опыт моей жизни состоит исключительно из скандалов. Я читала книги о ведении переговоров и построении отношений, но примеры в них были очень далеки от того, с чем и с кем мне приходилось жить. Я вынуждена была спешно учиться уничтожать противника, чтобы не уничтожили меня.

Впрочем, чтобы сказать «Всё кончено», много объяснений не нужно. Я вызвала такси и, когда пришло сообщение от шофёра, достала электрошокер, пристегнула его к руке и вышла из женской душевой.

Илья ждал меня в коридоре. Я пошла к выходу, он поспешил за мной. У машины я сказала:

— Был уговор — если не сложится, расходимся без претензий. С твоим отношением ко мне как к неполноценной никаких отношений сложиться и не могло. Всё кончено.

Илья хотел что-то сказать, но я села в машину и захлопнула дверь. Лезть за мной Илья не стал. Возможно, впечатлился электрошокером, возможно, просто умел хорошо соображать — не просто так стал начбезом.

— Едем, — сказала я таксисту.

Меня ждал вокализ. И жизнь только что подкинула для него отличную тему — освобождение от грядущей беды.

* * *

Кристя, хорошенькая голубоглазая блондинка двадцати двух лет, подлила мне чаю из полезных для голоса трав — не знаю, что там намешано, но вкус и запах восхитительны.

Мы сидели у неё на кухне. Нужны были совместные репетиции, и вчера родители Кристи пригласили меня пожить у них несколько дней. Кроме удобства это был и полезный опыт: я второй раз в жизни видела настоящую семью — равноправную, партнёрскую, с одинаковой для всех нагрузкой бытом, с вежливостью и теплотой в отношениях. А первой и на долгое время единственной нормальной семьёй которую я видела, семья Танюшки. Хотя нет. Была ещё одна, в посёлке, та самая, о которой я говорила с Софьей Михайловной.

Итого три нормальных семьи. Что ещё раз убеждает — я была права, порвав с Ильёй. Единственный минус, у него всё же не хватило ума разойтись без претензий, а потому путь на реп-базу был заказан. Другая была не столь удобна, и я задумалась о возвращении в Москву. Или хотя бы о переселении в один из городов поблизости. На продажах прослушиваний я зарабатывала не то чтобы много, но на комнату и педагога хватит. И на еду, разумеется, как и на лечение. Поэтому отправной точкой будет реп-база. Пока мы с Кристей по вечерам репетируем в классе близлежащей муниципальной школы. Там преподаёт её мама, кабинет закреплён за ней, так что проблем не возникает. Утром я занимаюсь в их квартире — соседей никого дома нет, поэтому можно спокойно играть. Осталось найти преподавателя. Онлайн-уроки не прекращались, но их мало.

Впрочем, Тверь недалеко, и я могу один раз в неделю или даже два ездить на занятия с Софьей Михайловной и Андреем Леонидовичем.

А ещё надо как-то устраиваться с личной жизнью. От физиологии никуда не денешься, после музыки нужен секс. И для вдохновения нужен.

— Но как искать правильные и, по возможности, долговременные отношения, понятия не имею, — сказала я Кристе.

— Этого никто не знает, — ответила она. — Мне всё больше кажется, что это лотерея. И я в ней раз за разом проигрываю. Жанна — красавица и талант, я очень её люблю, я даже готова признать своими её детей, но связываться с ней всё равно как смертный приговор самой себе выносить. Глупость ничем не лучше алкоголизма или наркомании. Любовь пройдёт, а жизнь останется. И как деструктив, так и упущенные возможности её не украсят.

— Постой, — озадачилась я, — так Жанна из той же команды, что и ты?

— Да. А то, что замужем побывала, да ещё так рано двумя детьми обзавелась... Не каждый сразу осознаёт свои истинные предпочтения, зато многие от них в брак и детей прячутся. К тому же дрянное воспитание, с этой идеей, что после двадцати пяти ты старуха и неликвид, а твоя ценность определяется только наличием мужа и детей. И не спрашивай меня, почему Жанна не поумнела после развода и как вообще можно, с её-то голосом, до сих пор не поселиться там, где наши предпочтения не считаются ненормальными. Я-то ладно, родителям едва хватает денег кормить меня тут, где уж посылать их на прожиток в таких дорогих городах как Мюнхен или Париж. Оперные школы там превосходные и бесплатные, но еда и квартира офигенных денег требуют. А в Италии и Англии ещё и образование платное! Так что надо было учиться в Москве. Но Жанна-то давно профи!

— Издержки образования? — предположила я. — Оказывается, полно случаев, когда работать учат, а думать — нет. У меня знакомый как раз забирает дочь из такой ИЗО-студии в полноценную.

— Не знаю, — хмуро буркнула Кристя. И тут же добавила решительно: — И знать о таком не хочу! Есть вещи поважнее. Если появился шанс, я его не упущу. И ради себя, и ради родителей. Не только одним Анне Нетребко и Чечилии Бартоли получать по пятьдесят тысяч евро за спектакль, если не больше, и самим выбирать режиссёров, театры и роли. А Жанна... Что ж, не получилось счастья в любви, надо извлечь максимум пользы из разлуки. Раньше мне не хватило бы актёрских сил на арию Леоноры из «Фаворитки» Доницетти. Но теперь — вполне. И это будет бомба! Леонора — одна из труднейших партий не только вокально, но и актёрски. «Фаворитку» редко ставят, потому что мало кто тянет Леонору. А я её вытяну. Теперь — вытяну. И стану сенсацией!

— Любовь действительно помогает? — спросила я. — Она должна быть или можно без неё?

Кристя пожала плечами.

— Любовь просто приходит. Сама. Гормоны и всё такое. Ты слишком зажата и настороженна, поэтому твоим гормонам не развернуться. Если начнёшь немного больше доверять миру, любовь появится.

— С доверием у меня сложно, — согласилась я. Ещё бы не быть сложно! Доверчивые в моих условиях не выживали.

А Кристя сказала:

— Есть упражнение на развитие доверия. Ты падаешь спиной вперёд, а партнёр по упражнению тебя ловит.

— Я читала о таком упражнении. Но я к нему не готова. Мне надо больше времени, чтобы понаблюдать за миром и убедиться в том, что в нём немало хороших людей. До отъезда из посёлка я видела только троих. После встретила ещё шестерых. — Это были Ольга Ивановна, Мария Петровна и Артём, а встретила я Танюшку, её родителей, Софью Михайловну и родителей Кристи. — И двое в кандидатах на это звание.

Речь шла о самой Кристе и Андрее Леонидовиче, но уточнять я не стала. Кристя кивнула.

— Понимаю.

А я задумалась о зажатости и доверии. Возможно, именно в них причина того, что я плохо взаимодействую с другими в дуэтах, трио, квартетах и тому подобном. И это вредит карьере, причём очень сильно. Невозможно хорошо зарабатывать, будучи только сетевым исполнителем. А даже самый известный и уникальный солист-скрипач не избежит дуэтов со столь же известным пианистом или альтистом. А струнное трио скрипка-альт-виолончель? Скрипка и саксофон, скрипка и огромная куча всего разного... Да и с оркестром надо солировать гармонично.

Так что любовь, возможно, и ничего не значащая, а потому реально не нужная мне глупость, но доверие и умение быть частью команды для меня жизненно необходимы.

Стало быть, надо учиться доверию.

— Пошли попробуем упражнение, — сказала я Кристе. — Если ты не против. Это нужно для клипа. Пока не сработаемся в один организм, вокализ не зазвучит так, чтобы всех порвать.

Она посмотрела на меня с удивлением, но мгновение спустя кивнула.

— Ты права. Надо побыстрее сработаться.