Любовь как средство выживания

Я послушала выбранную Кристей арию и решила переработать вокализ. Мажорный характер оставлю, это для вокализов редкость, они в подавляющем большинстве минорны, а потому мажорный лад прибавит нам очков оригинальностью. А музыкальный рисунок и вокальную нагрузку надо усложнить вдвое. Решили всех порвать, так надо, чтобы и клочков ни от кого не осталось!

Кристя была только «за», отыскала арии, на уровень сложности которых я могла бы ориентироваться. Я набросала костяк, слегка приправила его джазовыми мотивами — это очень высоко ценится, джаз даже оперные певцы не все тянут. Вечером порепетируем, и я дополирую вокализ до рабочего состояния.

Но это после. А пока надо разобрать звукоизолированную камеру, увязать в тючок и довезти до Кристиной квартиры. Барахла у меня мало, всего одна сумка и рюкзак, но вот камера... Перевезти её, тягая на себе, довольно сложно. Я плюнула на расходы, нашла на форуме города страницу с рекламой такси и позвонила в ту, где было больше лайков. Может, они и сами себе их накрутили, но искать реальные отзывы было некогда. И всё же это официальное предприятие, а значит судебного иска хоть сколько-то, но боятся. Кристя приехала в Тверь со мной — не только помочь разобрать и увязать камеру, но и дорожную компанию составить. Девушке слишком опасно в одиночку мотаться с мужчиной по безлюдным местам. Не факт, что у водителя спермотоксикоз начнётся, но лучше не провоцировать. Я не красавица, но слабость и беззащитность провоцирует на насилие сильнее любого порно. И я не уверена, что от электрошокера будет много пользы там, где нельзя поймать такси или доковылять до полиции.

А две девчонки с электрошокерами — это уже кое-что.

Комнату я пересдала двум студентам. Хозяйка не возражала, поскольку они собирались снимать её и на следующий семестр, а может и дольше, потому не было риска что загадят жильё.

Всё шло прекрасно, пока не припёрся Илья. Откуда он узнал, что я уезжаю из города, осталось неизвестным, но это и не важно. Главное, что он претензии начал предъявлять и попытался устроить сцену в стиле «Ты уже другого нашла, гадина?».

— Ну вот откуда у вас у всех идея, будто вы уникальные, незаменимые и единственные в мире?! — разозлилась я. — Добро пожаловать в реальный мир: незаменимых людей не бывает. Больше того — заменить вас всех легко. Читай классику: «Думаешь, мы плачем? Нет! Других берём».

Цитата из стихотворения Есенина была сильно окультурена, но, судя по перекосившейся морде Ильи, подействовала куда как лучше первоисточника.

— Ты пожалеешь... — прошипел он.

Я достала телефон, выбрала в контактах Андрея Леонидовича. И спросила, что делать, если угрожает Илья.

Физиономия Ильи стала просто шедевром! А я сказала:

— У меня ещё и фанаты есть. Их не обрадует, что ко мне цепляется маньяк.

— Ты не посмеешь! — зло зашипел Илья.

— Не посмею что? — изобразила я удивление. — И чем тебя так удивила простая констатация того факта, что фанатам не нравится, когда к предмету их симпатий цепляются маньяки?

После этого Илья отвалил. Кристя сказала хмуро:

— Он ничего не сделает?

— Не думаю, — сказала я. — Всё же какой-то умишко у него есть. Просто ситуация для его картины мира нетипичная: одно дело, когда парня бросает красавица, и совсем другое — когда это делает калека. Но утешится Илья быстро, девок на него вешается достаточно. Хотя законы, по которым из-за такого визита нельзя вызвать полицию, чтобы обнаглевший хрен получил штраф и запретительный приказ, омерзительны и античеловечны. Я-то за себя постоять могу, да и ситуация не критичная, но если у девушки чуть меньше характера или если у парня немного больше неадевата, будет беда. И страшнее всего то, что таких законов не хотят добиваться сами женщины, считают нормой, когда к ним относятся как к безвольному и бесправному имуществу. Или пассивно ждут, когда халява в виде хороших законов сама свалится им на головы.

— К счастью, мы тут ненадолго, — сказала Кристя. — Таня уже в Европе, я начала получать предложения от зарубежных театров, а тебе только до лета дотерпеть.

Я кивнула и поковыляла к машине. Что я всё-таки делаю неправильно, если постоянно натыкаюсь на мудаков? Надо менять жизненные стратегии, но о позитивных приёмах я ничего не знаю. Точнее, знаю, но книжная мудрость никак у меня не состыкуется с реальностью. Возможно, потому, что я никогда в жизни не видела нормальных долговременных любовных отношений. Всё же книги рассчитаны на тех, кто знает основное и нуждается в уточнении сопутствующих деталей.

Мы с Кристей устроились на заднем сидении. Я откинулась на спинку, закрыла глаза и задумалась о том, как сублимировать постмузыкальную энергию. Не всё же в секс её перегонять, наверняка есть и другие способы.

Мне отчаянно нужен был совет кого-то взрослого и опытного, но всё, что я находила в мемуарах и интервью, не подходило категорически. Что вполне естественно, потому что большинство мемуаров писались в ханжеские времена, а современных интервьюеров такие вещи не интересуют. Или этот вопрос управления постмузыкальной энергией мемуаристы не считали достойным объяснения, привыкли считать само собой разумеющейся мелочью жизни, чем-то вроде таблицы умножения, потому что усвоили приёмы сбрасывания нервного возбуждения на самом раннем этапе обучения. Но у меня-то нормальной учёбы не было! Потому и набиваю шишки на элементарщине, изобретаю велосипед.

Я очнулась от своих мыслей из-за ощущения, что мы едем не туда, куда надо. Зачем машина поворачивала? Я огляделась. Из окон автобуса я таких пейзажей не видела! Пусть ездила всего один раз, обычно была электричка, но и одной поездки хватило, чтобы запомнить. Я достала электрошокер. И сообразила, что применять его в машине не особо разумно — врежемся. Или водитель не вырубится, а газанёт. Но ведь у меня есть костыль! Им можно зафиксировать руль. А разряд дать по той ноге, под которой газ. Правда, есть ещё какое-то ручное управление, но не будем о сложном. Если руль зафиксировать, разряд можно вломить и в ухо. Пока я держу руль, Кристя выключит зажигание.

Я взяла телефон, проверила, с какой стороны у машины педаль газа. Оказалось, что всегда справа. Я прикинула, как приложить водилу разрядом по правой ноге — её-то точно парализует на несколько минут. К сожалению, я сама сижу справа, до водилы далеко.

Надеюсь, Кристя не подведёт. В любом случае, выбора нет. Я убрала свой электрошокер, набрала в блокноте на телефоне «Нас везут не туда! Держи наготове шокер и, если что, бей в правую ногу, там газ», показала Кристе.

Она посмотрела на меня испуганно, но едва заметно кивнула и достала шокер. Я воткнула костыль в рулевое колесо, прижала наконечник к углублению приборной доски.

— Куда едем?! — зарычала я.

Водила глянул на меня заполошно в зеркало заднего вида, на Кристю, которая уже упёрла ему слева в шею электрошокер. Но сказал спокойно:

— Дорожный ремонт и объезд. Навигатор смотрите, прежде чем в такси лезть.

Кристя неуверенно глянула на меня. Я сказала:

— Положи шокер себе на колени и проверь.

Кристя отстранилась от водителя и, не отпуская шокер, другой рукой достала телефон, проверила.

— Да, — сказала она. — Объезд по этой дороге.

Я убрала костыль.

— Извини, шеф. С меня премия за нервы. Но сам понимаешь, девушки должны быть настороже.

Водила, к моему удивлению, захохотал.

— Таких девушек только на разборки с бандюгами брать!

— Если ты не заметил, я инвалид. Какие с костылями разборки?

— Но сама идея протеста не вызвала, — веселился он.

Я посмотрела на него внимательнее. Таксист был не молод: лет пятьдесят пять, а может и шестьдесят. Черты лица правильные, но какие-то непримечательные. Таксист сказал одобрительно:

— А ты смелая. И соображаешь хорошо, хотя опыта ноль.

— Побудь инвалидом детства, — фыркнула я, — да ещё девочкой, тоже будешь быстро соображать. Хотя для города моего опыта не хватает, ты прав.

— С костылём ты ловко, — одобрил он. — А вот с шокерами ужасно. Вас за километр было видно, с таким тайным доставанием. Зато руки у тебя крепкие. Люди редко думают, каково это — таскать себя на палках. Но тебе это плюс. Даст эффект неожиданности.

— Хотелось бы надеяться. В идеале вообще в проблемы не попадать.

— Давно из деревни? — спросил таксист.

— Полтора месяца. Или немного больше. А почему ты нас не успокоил, если видел, как мы шокеры достаём?

— Я хотел, но ты с костылём меня опередила.

— А кем ты был до того, как стать таксистом? — заинтересовалась я.

— Был и остаюсь профессиональным неудачником. Другие тут не работают.

Я кивнула. Не хочет говорить — его право. Но то, что он работал кем-то вроде полицейского или безопасника, понятно и так.

— У вас вакансий нет? — поинтересовалась я без особой надежды. Таксист — не лучшая работа, и вряд ли привлечёт Артёма. К тому же своей машины у него не имеется, он везде ездил на полицейской, благо в посёлке никто не проверял, куда и как участковый гоняет казённый автотранспорт.

— Всякие вакансии есть. Людей нет. Ведь у нас безработица, то есть невозможно найти желающих работать.

Я рассмеялась, узнав цитату.

— Люблю этого автора, — сказала я. — А этот афоризм особенно. Но у вас берут на работу деревенских?

— Нет. Ни деревню, ни узбеков. А местные хотят только начальниками быть. Хотя... Наше начальство так припёрло, что готовы брать и понаприехов.

— У вашего предприятия есть сайт?

— Конечно. Но не знаю, есть ли там список вакансий. Контактная форма точно есть, можно задавать вопросы. Ты себе подработку ищешь или родственникам?

— Дяде. — По факту Артём мне был дядей больше, чем тот хам, который доводился сыном моему деду и братом матери. Пусть даже мы почти не общались, но Артём помог мне так, как дядя или отец. Теперь моя очередь.

Таксист дал мне визитку фирмы. Я по телефону посмотрела сайт, а затем по мессенджеру отправила Артёму его адрес.

Работа не фонтан, — писала я, — на фирме явно огромная текучка кадров, но это город в часе с небольшим от Москвы и по комфорту ощутимо лучше Таралинска. А значит, для начала неплохо, после найдёте работу получше или вообще в Москву переберётесь. И я сниму для вас квартиру рядом с муниципальной школой поприличнее, приедете в готовое жильё, только договор останется подписать. — Я подумала и приписала номер Андрея Леонидовича. — Позвоните ему. Он искал охранников для спортивного центра.

Я отправила письмо и предупредила Андрея Леонидовича. Через пять минут позвонил Артём.

— Я сам хотел тебе сказать, что увольняюсь и уезжаю из посёлка. Поэтому Марию Петровну надо вывезти до того, как уеду я. Сашка сбежал из дома, уехал не то в Таралинск, не то в город покрупнее, теперь твой дед и дядя в ярости.

Сашка — мой кузен, наследник родового дома, будущий глава семьи и всё такое. Ленивый балованный говнюк двадцати одного года от роду, по хозяйству палец о палец не хотел ударить, ни на одной из поселковых работ не мог удержаться, поступить в университет после школы нашего посёлка и думать было нечего, на самоподготовку кузену тем более ни ума, ни трудолюбия не хватало, в профлицей в райцентре ездить не хотел, в общаге при нём жить тоже. Даже когда в армии служил, не сумел овладеть никакой профессией, хотя возможностей там для этого хватало. Илья, например, тоже из бедной семьи, да ещё родители пьющие. Шансов избавиться от армии не было никаких. Но Илья ещё в восьмом классе понял, что и из неё при старании можно извлечь пользу. В школе налегал на военную историю и физику, в итоге попал в роту связи при штабе, там же добился зачисления на курсы английского, где преподавали не как в муниципальной школе, когда стараются, чтобы язык не выучили, а по-настоящему, чтобы знаний усвоилось как можно больше. Все остальные условия службы тоже были значительно лучше обычных — ни дедовщины, ни плохой еды, ни холодных казарм и прочего. Штаб есть штаб. Чему Илья ещё там научился, он не уточнял, но после дембеля его вместе с приятелем-тверчанином приняли на бесплатное обучение в школу частной охраны — с условием, что два года после они отработают на фирме, которой школа принадлежала. Что стипендию, что зарплату при этом платили очень даже неплохую. Заодно Илья и город поменял, уехал от родителей-алконавтов подальше. И Илья не один такой. Хватало тех, кто приходил из армии хорошими автомеханиками по дорогим иномаркам, высококлассными электриками, сантехниками, кафельщиками и прочими нужными специалистами — генералам и полковникам рабочие руки для их дач и машин всегда требуются, поэтому умная голытьба может раздобыть себе неплохой козырь для гражданской жизни. Но Сашка к умным не относился. Зато на каждом углу хвастался, что не откосил, а отслужил, был уверен, что весь мир ему за это должен. И бесился, что никто не спешил оценить это событие хотя бы на плевок. На мгновение мне даже стало интересно, на что, не имея никакого профессионального образования, Сашка рассчитывает. Но это были его проблемы. А Артём говорил:

— Зубравины перебираются в Москву, хвастаются этим на каждом углу, тычут остальных в то, что те сгниют в дохлом посёлке. В первую очередь достаётся твоей родне. А что Марунины из-за такого разогрева вытворят, и предположить нельзя. Пока я здесь и не получил отставку, твои родичи будут сидеть тише, чем мышь под метлой, но что после будет? Мы с Натальей устроили бы Марию Петровну в Таралинске, но ты же знаешь — она не может долго находится в городе. Жить тем более не сможет. Так что срочно сними ей в твоих краях дачу, которая не хуже её здешнего дома: с канализацией, с магистральным газом, с электроотоплением. Не обязательно с последующим выкупом, такую Мария Петровна сама найдёт, а пока надо домик в приличной деревне. Деньги на аренду и хорошую фирму-перевозчика, чтобы пианино и кое-какое барахло переправить, у Марии Петровны есть, но нужен тот, кто найдёт жильё. И, по возможности, учеников.

— Сколько времени у меня есть? — спросила я.

— Две недели, — сказал Артём и отключился от связи.

Я открыла на телефоне сайт с объявлениями об аренде недвижимости и стала выяснять, где в Подмосковье есть недорогие, но хоть сколько-то комфортные дачи или деревенские дома. Разумеется, сайт даёт только первоначальную информацию, а смотреть всё надо самой, но я хотя бы узнала, где искать, отзывы о риэлторских фирмах почитала, в ценах начала ориентироваться.

И, наверное, в целях экономии средств, нам с Марией Петровной лучше жить вместе. И комнаты в доме нужны попросторнее — надо место, где звукоизолированную камеру поставить. А если жить вдвоём, то я могу фортепианную игру отрабатывать дома. На реп-базе пианино обычно хреновое. Но без фортепиано нельзя, скрипачу надо сохранять исполнительский тонус — не концертного уровня, понятное дело, однако приличный. Так что на реп-базу буду ездить только для игры на скрипке, на то время, пока у Марии Петровны уроки.

Я думаю, что в подмосковном посёлке будет много детишек, которых надо готовить к поступлению в музыкальную школу. В принципе, туда можно поступать и с нуля, но подготовленные дети получают лучших преподавателей, поскольку таких учащихся быстрее и легче дотянуть до успеха на конкурсах. А победа на конкурсе — это повышение финансирования школы. И для учащегося бонус при поступлении в музучилище. И тем более сценический опыт нужен при борьбе за грант. Да и вообще... Я заметила, что чем ближе к столице, тем чаще родители озабочены образованием детей, стараются дать им любой шанс пробиться, даже самый мизерный.

В экс-моём посёлке клуб закрылся за ненадобностью год назад, здание стоит запертое. Посельчане тут же поразбивали в нём стёкла, стали по ночам растаскивать крышу и доски с пола. Но у Марии Петровны было два домашних ученика. Я советовала ей пробовать обучение онлайн, но она пока не решалась. Хотя мои уроки всегда смотрела с интересом.

Но это всё ерунда. Главное, как между репетициями, которые ни в коем случае нельзя сокращать ни на минуту, найти время для поисков домика, и хватит ли у меня сил на такие разъезды. Приступ мог лишить меня возможности музицировать на несколько дней. А это очень серьёзный урон исполнительскому уровню.

* * *

Ник оглядел школьный класс, затем меня и Кристю.

— От меня вы что хотите? — сказал он. — Я оператор, а не режиссёр и не сценарист. Если хотите клип, то объясните, что там должно быть.

— Без разницы, что именно, — ответила я. — Ни для инструменталистики, ни для вокала картинка не нужна. Музыку слушают, а не смотрят. Потому-то у карманных плееров такая всеобщая популярность, а для оперы в порядке вещей, что юную красавицу играет пятидесятилетняя певица весом в центнер. Тут важен только голос. Это в кино главное картинка, потому бездарную, но смазливую юницу с длинными ногами и тонкой талией может озвучить старуха, умеющая играть. Сделай нам картинку, которая смогла бы быть обложкой диска. Или пошла бы на разворот в журнал по искусству, вздумай он сделать статью о нас гвоздём номера.

— Понял, — кивнул Ник. — Делайте хороший макияж, наряжайтесь, и сниму вас так, что все фотомодели обрыдаются от зависти. — Он посмотрел на меня и сказал: — Тебе обязательно делать грим-натюрель?

— А какую красоту мне демонстрировать? — удивилась я. — И зачем? Достаточно слегка подрисовать глаза, чтобы их не «съела» камера и припудрить кожу, чтобы не бликовала.

Ник задумчиво поглаживал подбородок.

— Когда ты играешь, у тебя ведьмински горят глаза. Невероятное зрелище! Это круче, чем все романтически-сексуальные красотки со скрипками. Может, есть и другие, но я на записях концертов видел только таких, что могли бы бросить скрипку и стать моделью. Ты совсем другое дело. Это колдовство, ведьмовость. И это гораздо больше красоты. К сожалению, я ещё слишком мало умею, чтобы это снять. Если вы не торопитесь с роликом, дайте мне два дня, я уломаю одного нашего препода на вас посмотреть. Он тот ещё вредина и жадина, но если загорится на интересный материал, то и бесплатно снимет. Или хотя бы проведёт дополнительный урок со мной.

— Я подожду, — быстро сказала Кристя. — Из шоу меня пока не вышибли, так что минимум неделя у нас есть.

— А есть риск, что вышибут? — забеспокоилась я.

— Начался финал. Пока всё честно, но нам уже намекнули, что победитель назначен, а потому пора заключать контракты. Хотя какое-то время ещё получится помелькать на экране.

— С Леонорой ты успеваешь выйти?

— Да, — довольно улыбнулась Кристя. — Как раз через три дня с ней и пойду. После наверняка вылечу. Максимум на следующем выходе, это ещё три дня. Но то, что я обречена на вылет, не важно. Главное — Леонору успею показать. Это мой самый сильный козырь. Тем более что педагоги на репетициях пока работают с нами по-настоящему. И педагоги такого уровня, что не пробейся я на шоу, даже и мечтать было бы нечего к ним попасть. Это всё ещё реклама оперного искусства, поэтому устроители стараются продемонстрировать лучшее. Конечно, занятий я получу очень мало, но даже с ними у меня прорыв ощутимый.

— А как Кристю выгонят, надо сразу выложить клип, — сказала я Нику. — Зрители будут возмущены её изгнанием, и реклама на этой волне пройдёт успешнее.

Ник кивнул.

— Понял. Сделаем. Даже если не уломаю препода, то дотяну нужное впечатление через спецэффекты. Это я уже умею. И в любом случае это будет операторская бомба, — улыбнулся он довольно.

Мне нравится, что Ник так хочет себя показать. Это гарантия, что хорошая картинка у нас будет. Всё же реклама должна привлекать внимание по всем возможным параметрам.

Но это после. А на ближайшие дни надо решить вопрос с деревенским домом и с записями, которые я буду продавать после выхода клипа — их необходимо подготовить заранее, и это должно быть что-то очень и очень впечталяющее.

* * *

Вся неделя до премьеры клипа прошла в беготне. Но дом с двумя спальнями и большой кухней-гостиной я сняла миленький, удобный и, как это ни удивительно, в Москве. И даже не совсем на окраине. Я и представить не могла, что в таком мегаполисе могут быть кварталы, в которых деревенского больше, чем в провинциальном посёлке. Тишина, чистый воздух, покой и неподвижность. Даже лес рядом был. При этом имелись канализация, магистральный газ и даже центральное отопление, как в городских квартирах. Почему при наличии таких плюшек этот район не скупили под элитные особняки, оставалось загадкой. Но тут даже арендовать дома не особо хотели, не то что покупать, поэтому сумма полугодовой аренды оказалась вполне доступной. А овощи можно покупать с соседских огородов, чистые и натуральные, яйца и птицу тоже продавали домашние, молочку и красное мясо каждый день привозили фермеры из близлежащих деревень, поэтому в супермаркеты с говнопитанием ходить не надо. Что касается кофе, чая, кленового сахара, риса, муки, овсяной крупы и тому подобных вещей, то Мария Петровна всё равно их всю свою жизнь только через знакомых покупала, которые привозили настоящий качественный товар, а не фальсификат и не фигню из магазинов для бомжей. Ей и в Москве хороших неофициальных торговцев подсказали. Кое-что можно было брать в международных интернет-магазинах.

Так что новой деревенькой Мария Петровна была довольна, даже задумалась о выкупе дома, но сначала решила пожить оговоренные полгода, проверить и распробовать что к чему.

Ученики, как дети, так и взрослые, тоже нашлись практически сразу. Больше того, увидев, как новой жиличке привезли пианино, соседи тут же позвали директора местного Клуба Культурного Досуга, и Марию Петровну пригласили на работу.

Зарплата была крошечной, но ещё будучи в прежнем посёлке Мария Петровна брала учеников не для денег, а чтобы не превращаться в пенсионерку. «Частный музыкальный педагог» — это всё же статус и значимость. Ведь пенсионеры, как и инвалиды, не нужны никому и вызывают только раздражение. Так что стать официальным преподавателем музыки Мария Петровна была очень рада.

Своё пианино она удачно продала в области, а по приезду на следующий же день купила по объявлению другое, вполне достойное, от приличной германской фирмы и шестидесяти двух лет от роду.

Ник спросил удивлённо:

— Это так важно, что оно старое?

— Инструмент должен созреть, — сказала я. — Что-то такое происходит с деталями, они как-то друг к другу притираются, и после пятидесяти лет звук становится намного красивее. Причём с каждым годом красота увеличивается. Поэтому и цены на старые инструменты как на новую иномарку премиум-модели, а то и как на целый автопарк. И заметь, возраст больше пятидесяти — это ещё не то. Вот больше ста пятидесяти — это уже по-настоящему. Ну и фирма роль играет. ГДР-овская выделка — это, конечно, не совко-высер, но и не Западная Германия. Просто достойно. Но не хорошо. Как и Чехословакия, не путать с Чехией.

— А какое пианино было у Марии Петровны?

— Как раз Чехословакия. В качестве Мария Петровна не проиграла, как и дороже не заплатила.

Ник кивнул, принимая информацию к сведению.

А дальше были съёмки видеоряда, запись аудио, монтаж, репетиции, уроки и, наконец, премьера. Клип, как и в первый раз, мы озаглавили и сделали для него выходные данные на английском, немецком, французском и, с подачи Кристи, ещё и на итальянском — потенциальные работодатели должны знать, на каких языках, кроме родного, она может петь. По-настоящему петь, практически без акцента.

Что ж, мы не прогадали. И хорошо, что я заготовила новые записи. Продажи прослушиваний действительно резко возросли, поскольку клип за сутки вышел в топ-список. Мы оказались на одном уровне со смешными котятами и трусиками поп-звёзд.

Что для академического вокализа, пусть и хорошо приправленного джазом, было делом невероятным.

В комментариях к ролику, конечно же, начался срач, но было его не так много, всё же отсутствие понятного для любителей гадить языка отваживало их основную часть. Хотя это всё мелочи жизни. Важнее, что Кристя проявила характер и ничего не подписала до премьеры, как её ни пугали, что это единственный шанс. А теперь расклад стал другим. Расценки ощутимо прибавились, как и количество соискателей: из трёх стало семеро. И театры были из первой десятки мира.

— Я подпишу контракт только на шесть месяцев, — довольно улыбаясь, говорила Кристя. — Через полгода выступлений всё изменится ещё больше.

Я кивнула. Она была права. Если даже у меня появилось бесплатное пользование реп-базой просто за позволение дирекции написать у себя в аккаунте, что у них репетирует Лилия Марунина, несложно представить, сколько выбила из ситуации дипломированная, имеющая ТВ-раскрутку певица.

Когда истекли вторые сутки после премьеры, я выложила новый, тот самый заранее заготовленный альбом из семи произведений, который записала за ту суматошную неделю подготовки. Анонсировала я его одновременно с премьерой клипа, так что удалось подогреть ожидания и даже собрать ощутимую сумму на предварительных продажах.

Из конкурса, как и ожидалось, меня выперли ещё с первого отборочного тура, потому что «это не для профессионалов». Документы у всех принимались онлайн, там не разбирались кто есть кто, а едва начался отбор, и комиссия воочию столкнулась с потенциальными конкурсантами, я вылетела со свистом, непрослушанная. До экзамена на грант меня вообще не допустили, спохватились, что недокомплект документов — нет диплома музыкальной школы. Ну и хрен с ними со всеми. Я и в сети неплохо стала зарабатывать. Летом поеду поступать сама, теперь мне денег на проезд и проживание во время экзаменов вполне хватит. А дальше добьюсь стипендии на прожиток или какой-нибудь грант для инвалидов добуду. Даже накопления от инвалидской пенсии трогать не надо. Просто буду перекладывать пенсионную выплату на электронный счёт в отдельный кошелёк, пусть деньги копятся и дальше — всегда хорошо иметь запас на чёрный день. Конечно, суммы ничтожные, но по крупице за год будет набегать хоть что-то ощутимое. Глядишь, к окончанию учёбы будут деньги на полугодовую аренду жилья.

А может, и не буду поступать в Академию. Смысл? Если продажи уже идут прилично, проще оплачивать частные уроки и выступать в сети — онлайн-концерты давно не новость. Но чтобы хорошо защищённые от пиратов онлайн-кинотеатры стали со мной работать, надо жить там, где студии, снимающие артиста, защищают концертный материал не менее тщательно, чем транслирующий сайт. А потому надо поднакопить нужную по закону сумму и получить разрешение на проживание в Испании без права на трудовую деятельность. Сайт, на котором я продаю записи и планирую выступать с онлайн-концертами, зарегистрирован в США, поэтому испанский закон о запрете работать на её территории я не нарушаю. Огромное количество программистов так живут — находятся в Испании, а работают на фирмы в Германии, Японии, Южной Корее, США. Я их всех не хуже, тоже могу работать по удалёнке. Ведь если продолжать сетевое исполнительство, то устраиваться в испанские театры нет смысла. Только жильё надо снимать у границы с Францией, чтобы легко было ездить туда на запись или трансляцию музыки. Шенгенская виза у меня есть, так что проблем не возникает. Хотя тут надо законодательство проверить, разъезды могут и не понадобиться, я же не испанской фирме запись буду продавать и не через испанский сайт будут онлайн-концерты, так что это не бизнес в Испании. А если записи и дальше станут хорошо покупать, можно накопить на покупку британского вида на жительство, который через пять лет станет гражданством. Но в любом случае с чисто технической стороны удобнее торговать записями и устраивать онлайн-концерты, живя в Западной Европе или в Северной Америке, а не в России. И единственно визово доступным вариантом является Испания. К тому же там не только формально есть, но и действуют все те законы о защите личности и собственности, включая интеллектуальную, которые мне нужны. Плюс тёплый климат, ничем не ограниченный выбор продуктов питания, проверенных эко-контролем, и евро-медицина. Да и с абортом, если вдруг контрацепция даст сбой, проблем не будет. Детей я хочу, но лет через пятнадцать-двадцать, когда у меня будут на них средства, а карьера стабилизируется и перестанет требовать столько внимания.

Я обдумывала это так и эдак, при помощи онлайн-переводчиков пыталась изучать испанские визовые законы, однако задача оказалась трудной, надо было консультироваться с миграционным адвокатом, а мошенников среди них легион. Но ничего, пробьюсь. Мне не привыкать делать невозможное возможным.

А ещё у меня появились фанаты. Я даже растерялась, когда на следующий день после премьеры альбома увидела, что у входа в реп-базу меня караулят семь человек. Стало страшно, как тогда, в супермаркете. Но испуг вышибло изумлением из-за того, что им приспичило стоять на морозе. Я на такое не пошла бы даже ради воскресших Паганини и Нуреева. Восторг от крутого исполнения восторгом, но здоровье дороже. Странные люди, очень странные! Хорошо ещё, что фанаты вели себя нормально, не пытались меня хватать и тянуть, поэтому я окончательно успокоилась.

Фанаты тем временем совали мне фотографии и маркеры с ручками для автографов. В первое мгновение это польстило, была мысль: «Я становлюсь настоящей звездой!». Сразу же появился вихрь ликования и восторгания собой, стало очень приятно — надеюсь, основы актёрской подготовки помогли, и по лицу ничего не было заметно. Но насладиться ощущениями не получилось, озадачила проблема автографа: как его, чёрт возьми, дают?!

Спасибо зарубежным телесериалам, я вспомнила, что нельзя для автографа расписываться как для документов.

— Так, — сказала я. — Стоп. Сейчас придумаю автограф.

— А вы первый раз даёте автограф? — удивился фанат.

— Скрипка не особо популярна, — ответила я и зажала коленями костыль правой руки, а рукой взяла маркер и поводила над фото, не зная, что написать. Фанатка сказала:

— Так вы настоящий инвалид? Это не рекламная фишка?

Феерия! А то не было видно, как я иду. И как в соцсети, так и на видеохостинге выложена моя биография, где упоминается и травма, и то, как полиция не стала слушать, что меня с лестницы столкнули, заявила, будто мне померещилось. Но написано всё это на английском, немецком и французском, а это серьёзное препятствие для некоторых.

— Инвалид с детства, — буркнула я и нарисовала в нижнем правом углу фотографии букву L, скрипичный ключ, M и обвела всё это рамочкой-сердечком. Знаю, пошловато, но я не дизайнер, ничего лучше в голову не пришло. Для начала и так сгодится, а после или придумаю что-то получше, или закажу дизайнеру.

Я раздала автографы и вошла в здание. А вечером у входа стояли те же фанаты и ещё пятеро новых.

А вот это мне совсем не нравится. Ещё не хватало, чтобы они за мной попёрлись к метро и тем более к дому — если кто-то достаточно безумен для ожидания на морозе, то и преследовать могут.

Один из рокеров, увидев, как я, едва открыв дверь, влетела обратно, засмеялся.

— Машину покупай! — посоветовал он. И добавил с ядовитой насмешкой: — Звезда!

Я вызвала такси, настояла, чтобы стёкла были обязательно затемнённые. На машину я не только не заработала, у меня и водительских прав-то нет, я думала получать их после того, как в Академию Музыки поступлю — говорили, что с российских прав в Европе и в Штатах надо переучиваться. Правда, поселковые знатоки — тот ещё источник, но брать кредит на авто имеет смысл только там, где живёшь постоянно. Однако реальность внесла в ситуацию свои коррективы и требует срочно решать вопрос с транспортом. На такси я разорюсь.

Проехала я только пять кварталов, от фанатов подальше. После пересела на метро. Ну её нафиг, бесплатную реп-базу. Сейчас найду другую, где меня никто не знает.

А едва я вернулась домой и начала подогревать ужин, как позвонила Ольга Ивановна:

— Я же говорила, что когда ты влюбишься, твоя игра зазвучит по-настоящему, — сказала она довольно.

— Я ни в кого не влюбилась. Некогда было.

— Вот как... — проговорила Ольга Ивановна. У меня было ощущение, что она растерялась. А Ольга Ивановна сказала: — Это было очень сильно. Твой новый альбом. И вокализ. Он прекрасен. Надеюсь, все права ты оставила себе?

— Да, у Кристи разрешение петь его только один раз в клипе. Всё нотариально заверено, переведено присяжными переводчиками на четыре языка, снабжено апостилями.

— Молодец, — мурлыкающе сказала Ольга Ивановна. — И клип удачный. Для музыки визуализация не нужна, но в качестве рекламы получилось хорошо. И я сейчас пришлю тебе контракт для солиста-инструменталиста, какие у нас заключают. Там всё подробно, и время репетиций, и репертуар, и внерабочие обращения, и выступления. Изучай, сравнивай, сделай перевод для ваших юристов, пусть под местные законы и реалии ориентируют. Может, ещё чего для защиты добавят. Тебе наверняка скоро понадобится. И деньги бери только вперёд!

— Деньги только вперёд — это само собой, — ответила я. — Лучше на моих мелких гонорарах, чем бесплатно отпахать за кидалово. Тут даже через суд фиг заставишь неплательщика вернуть деньги. О компенсации тем более речи нет.

— Умница. — Судя по голосу Ольга Ивановна улыбалась. Но она тут же добавила сурово: — Теперь ты публичный человек, а потому всегда исходи из того, что людям известно о тебе всё до последней мелочи: с кем трахаешься, что ешь, какое у тебя бельё и как часто ты ходишь в туалет. Всё будет вытащено на всеобщее обозрение — и изнасилование, и твои родственники. А когда это приестся или станет мало, блоггеры и журналисты начнут провоцировать тебя на слёзы или агрессию, чтобы после представлять как психопатку и наслаждаться вниманием, которое они поимеют на этом. И такая срань не прекратится никогда. Свободы у тебя не будет ни на секунду. Тут можно или прятаться и подстраиваться, дрожать от страха перед разоблачениями и поношениями, или уйти навсегда в тень, стать рядовой обывательницей, о которой скоро забудут навсегда, или наплевать на всё и на всех, переть вперёд буром, не обращая внимания ни на кого и ни на что. Это трудно. Даже очень трудно. Но подстройка всегда проигрышна, а об обывателях вспоминают в самый неподходящий для них момент.

Это я всё знала и сама, о чём Ольге Ивановне и сказала. Та фыркнула:

— Ты это в теории знаешь. А сейчас начнётся практика. Поэтому заранее настраивайся на то, что тебе всё по барабану, и потому пусть все оглохнут и отвалятся от грохота! В начале такое будет даваться нелегко, но после пойдёт легче и легче.

— Это и без публичности так, — хмуро сказала я. — Или всё по барабану, пробиваешь своё, как считаешь нужным, и пусть все оглохнут и отвалятся, или мир тебя уничтожит.

— За исключением тех, кто хочет барабанить с тобой и в твоём ритме, — добавила Ольга Ивановна. — И таких будет немало. Поэтому ты должна влюбиться. Срочно! Иначе так и останешься полуфабрикатом.

Она оборвала связь, а я выругалась. Что со мной не так? И что такое любовь?

* * *

Софья Михайловна не возражала, что сорванные уроки надо отработать, и сама предложила разбирать на них скрипичную сонату Баха Соль-минор.

— Продать вы это не продадите, — сказала она, — но в рекламных целях все шесть произведений для скрипки соло исполнить надо. Это знак того, что вы профессионал, что с вами могут иметь дело другие профессионалы. Это будет как пропуск в мир большой музыки. Даже если вы сетевой исполнитель.

Я не спорила. Ей лучше знать. Бах так Бах.

А ещё я записалась на курсы актёрского мастерства, готовящие слушателей к поступлению в ГИТИС и во ВГИК. Дорого, конечно, но того навыка, что оставался с училища, для исполнения произведений Хандошкина катастрофически не хватает. Софья Михайловна говорит, что я играю как робот. Поэтому пока отложу Хандошкина в сторонку. И в этот момент мне понравилась идея погонять Баха. Технику на нём наращивать самое то. Он настолько заковыристый, что актёрства от него никто и не ждёт, игру бы как таковую вытянули.

Хотя я послушала бы это с хорошим актёрским вложением. Музыка красивая и выразительная. К сожалению, те, кто мог играть это и как актёры, записей почти не оставили. Во всяком случае, их не найти с моими деньгами и в Москве — тут нужны лондонские магазины антикварной записи или аукционы на зарубежных интернет-барахолках.

На этот раз мы с Софьей Михайловной занимались спокойно, никто не мешал. И только когда уже пили чай и обсуждали мой вокализ, пришла Ирина — та самая родственница Софьи Михайловны, которая книгу написала и от которой я узнала о подлостях издателей.

Ирина опять была в истерике. В пиратской библиотеке, куда утащили её роман, он получал от читателей оценки-единицы и ругательные комментарии.

Я не поняла, что тут истерить. Ну облажалась, со всеми бывает. Делай вывод из ошибок, в которые тебя носом ткнули, и работай дальше. Обидно, конечно, но не настолько, чтобы из-за этого расстраиваться. Лучше порадуйся, что в ошибки именно ткнули, а не прошли молча мимо, лишив тебя шанса на самокоррекцию и рост, а значит и на успешные продажи новой книги.

Дальше выяснилось, книгу хвалили и ругали в соотношении пятьдесят на пятьдесят. Я опять не поняла, а в чём проблема-то? Нормальная вкусовщина. Наоборот, в книге есть энергия, если она смогла привлечь внимание и нецелевой аудитории. Энергией гордись, на нецелевую аудиторию не обращай внимания, поскольку глупо спрашивать мнение коровы о мясе, а тигра о сене.

Я промолчала, конечно, не моё всё это дело, а Софья Михайловна стесняться не стала, объясняя родственнице, какая она дура. Ирина закатила очередную истерику.

— Так нельзя! — надрывалась она. — Если что-то не нравится, то просто молча иди мимо. Но нельзя говорить автору, что он пишет плохо, нельзя ставить плохие оценки, это сразу лишает автора вдохновения и желания творить!

Софья Михайловна презрительно фыркнула:

— Свободу слова никто не отменял. Как и свободу не слушать сказанное. А ты — такой же человек, как и все, поэтому изготовленный тобой продукт потребитель имеет право критиковать точно так же, как любой другой. В плане потребительских оценок книга ничем не отличается от штанов, песни, фильма или колбасы. Поэтому, даже если твоя книга получит Международную Букеровскую премию и Нобелевскую одновременно, да ещё главную литературную премию своей страны в придачу, то всё равно будет немалое число людей, которым она не понравится, и они с полным на то правом и основанием будут называть её дрянью и ставить ей единицы.

Ирина хотела возмутиться, но Софья Михайловна пресекла глупую затею на корню, сказав:

— Если автор из-за негативных отзывов и оценок вместо того, чтобы зарядиться желанием всех порвать и доказать свою гениальность, теряет желание творить, если автора вдохновляют одни только похвалы и облизывания, то он творит дерьмо, потому что ни в нём, ни в его произведениях нет силы, которая пробивает и нагибает мир, а без этой силы нет и искусства. Творец — это тот, кто из дряни делает шедевр и создаёт мир из пустоты. Не можешь такого — искусство не для тебя. — Она хмуро посмотрела на Ирину и добавила: — Не веришь мне, почитай, как ругали Сальвадора Дали, Фредди Меркьюри, Владимира Набокова, Бориса Виана, Энтони Бёрджесса, и как они клали на всё и на всех с прибором, продолжая делать то, что считали нужным.

Ирина посмотрела на Софью Михайловну оторопело и шокированно. Таких слов и такой лексики от пожилой дамы она никак не ожидала. А после Ирина неведомо зачем уставилась на меня и спросила:

— Вы согласны с моей бабушкой?

— Работа артиста требует пробивать и брать стадион на сто тысяч человек. А нервические сдыхоти, не способные довести такую аудиторию до катарсиса и после него успокоить её экстаз, да ещё улетающие в аут из-за антифанов и хейтеров, профнепригоды.

— Кто такие хейтеры? — заинтересовалась Софья Михайловна.

— Любители ненавидеть, — сказала я. — Ищут на кого излить злость и желчь. Цепляются к животным, разбрасывая на улицах отравленный корм, пугают детей, беременных, изрыгают ругательства в адрес всего подряд и всех подряд. Нередко фиксируются на каком-то одном объекте, потому что это позволяет собираться в стаю и получать больше желаемых зарядов злобы и ненависти.

— Ну и смысл обращать внимание на скот из стаи? — удивилась Софья Михайловна.

Ирина взвилась как укушенная:

— Но низкие рейтинги и плохие отзывы отпугивают читателей!

— На рейтинги ориентируются только идиоты, а их очень мало, — сказала Софья Михайловна. — Большинство людей знает, что рейтинги и отзывы почти всегда накрученные или купленные, а потому ориентируется на советы друзей и на тематические подборки тех книголюбов, с которыми совпадают вкусы. А что друзья, что книголюбы всегда скажут «Не смотри на отзывы и рейтинги, книга хорошая». Или говорят «Не ведись на накрутку, книга — дерьмо». Ну или читатели следуют за отзывами только тех рецензентов, чьё мнение уже совпало с их, причём неоднократно.

Ирина ответила недовольным взглядом, обиженная и разочарованная, что её не утешают. И сказала с претензией:

— Книгу скачивают, читают онлайн, но всё молча! За месяц с неделей, что книга в библиотеке, прочтений три тысячи, скачиваний семьсот. Но всего лишь два отзыва! Неужели так трудно сказать хотя бы «Спасибо!»?

Софья Михайловна спросила с насмешкой:

— А кто ты им такая, чтобы благодарить за книгу? Ты подруга, которая её дала почитать? Или ты неравнодушная книголюбка, которая в соцсети посоветовала эту книгу в ответ на вопрос «Хочу почитать о том-то»? Ты — никто.

— Я эту книгу написала! — склочно возмущалась Ирина.

— И её читают, — спокойно ответила Софья Михайловна. — Твой труд не остался невостребованным. Это единственное, на что ты можешь рассчитывать. Потребителя интересует только товар и те потребители, с которым можно разделить удовольствие от его использования, а на производителя всем плевать, он может поиметь от своей работы лишь объёмы потребления, и это — аксиома творчества. Не можешь её принять — ты не годишься в творцы, потому что из-за своей безмозглости ничего не понимаешь в людях. А хочешь внимания к себе — учись продавать себя как участницу телешоу. Заодно и книгу прорекламируешь.

Ирина надулась, как жаба, прихватившая осу вместо бабочки, а я загордилась собой, потому сразу решила оценивать себя только по продажам записей, и не смотреть, что о моей игре пишут — если вообще хоть что-то пишут о ней, а не о костылях и скандалах. Конечно, хочется внимания и к себе, а не только продаж, но, как верно сказала Софья Михайловна, для этого нужно какое-то публичное действо. И поскольку до концертов мне как до Луны, надо радоваться тем достижениям, какие есть. Я же не Ирина, чтобы насрать на реальные победы и рыдать из-за невозможного.

Ирина ещё чем-то возмущалась, но я не слушала. Мне было важнее придумать, как повысить продажи, если нет денег на рекламу. И где брать вдохновение, потому что без ответных эмоций трудно. Я глянула на Ирину и задумалась, а где брали вдохновение и эмоциональный заряд писатели в те времена, когда не было не только интернета, но и издательств, на адрес которых поклонники могли бы писать письма.

Загадка оказалась интересной. И если бы не Ирина с её пустопорожними истериками, я ни за что не догадалась бы, что решение проблемы есть, причём найдено уже давно. Я решила срочно поискать этот момент в биографиях писателей и статьях литературоведов.

— Лиля! — грянуло у меня над ухом.

Я с удивлением посмотрела на Ирину. А она сказала:

— Вы ведь отслеживаете, что о вас пишут!

— И не думаю. Мне такой ерундой страдать некогда, я работаю.

— Как?! — оторопела Ирина.

— Шесть часов репетиция плюс уроки музыки, актёрского мастерства, испанского языка, запись музыки, обработка записи, готовка, уборка, покупка продуктов, разъезды, во время которых надо или испанским заниматься, или художественную книжку почитать, чтобы совсем не отупеть. Я едва успеваю раз в неделю смотреть те новости, в которых речь идёт об изменениях в нужных мне сферах законодательства. Но самое главное, что я не стодолларовая купюра, чтобы всем нравиться, а потому не собираюсь опускаться на уровень разменной монеты и собирать о себе сплетни. Тот, кто интересуется моим мнением, обратится лично ко мне, а мнение тех, кто не интересуется моим к ним отношением, не интересно мне.

Ирина замерла с раскрытым ртом и выпученными глазами, а Софья Михайловна расхохоталась.

Ирина зло сверкнула глазами и процедила:

— Если бы вы интересовались мнением людей о вас, то знали бы, что вас считают фейком. Выдумкой, мистификацией. Все уверены, что успешные студенты-дипломники академического и эстрадно-джазового училища наняли инвалидку из приюта, чтобы изображала из себя внезапно появившегося скрипичного таланта. А чтобы привлечь внимание к своей затее, студенты подрядили инвалидку спровоцировать скандал в ночном клубе. И сделали клипы с начинающими балериной и певицей, которые всё равно в Европу и в Штаты сваливали, так что им пофиг было, что случится, когда фальсификат раскроется.

Я от услышанного малость прифигела, но ответила, лишь бы что-то сказать так, чтобы не выглядеть деревенской лохушкой:

— Ну и зачем мне убивать время и силы на сбор и анализ сплетен, когда всегда найдётся кто-то достаточно не брезгливый и не думающий, чтобы бесплатно покопаться в мусоре?

— Хамка! — завизжала Ирина, а Софья Михайловна злорадно расхохоталась и показала мне оттопыренный большой палец.

Ирина в очередной раз залилась слезами и соплями, но на этот раз не стала обременять ими пожилую даму, а убежала решать свои проблемы где-то в другом месте.

Софья Михайловна посмотрела на меня с интересом и спросила:

— Как вы намерены решать эту проблему?

— А никакой проблемы нет, — ответила я. — Сейчас практически о каждом известном писателе ходят сплетни, что на самом деле вместо него книги пишет команда студентов с журфака. Но продажи этих книг не падают. Читателям плевать, как и откуда берутся те тексты, которые нужным образом чешут им лимбическую систему, иначе говоря, дают нужные эмоции, фантазии и переживания. То же самое с музыкальными записями — всем плевать на музыканта, нужна только музыка. Даже реклама бесплатная: немало людей, а среди них и педагоги тех самых училищ, и сделавшие карьеру выпускники, и сами студенты захотят послушать, что там наиграли приписываемые их заведениям фальсификаторы. Все эти профи ни за что не стали бы слушать поселковую любительщину, но из-за таких сплетен у меня появляется вполне реальный шанс записать миленький дуэт или даже квартет. Для успешной карьеры жизненно необходимо умение работать в команде. А с хорошими командами в реп-залах, на которые у меня хватает денег, острый дефицит.

Софья Михайловна одобрительно кивнула.

— Идея неплохая, но для полноценного эффекта ситуацию необходимо простимулировать.

— Это как? — насторожилась я.

— Публичное выступление. Вам нужен ещё один экстаз в супермаркете.

Меня передёрнуло.

— Нет! — отрезала я. — Такого приключения мне и в единичном экземпляре хватило. К тому же это нечестно и по отношению к посетителям магазина, потому что они не подписывались на катарсис. Это в театр или концерторий за ним идут. А в магазине просто слушают музычку с телефона как фон. Хотя сами магазины в торговых залах по громкой связи обычно хит-парад гоняют, поэтому принудительное слушание музыки и без меня есть.

— Вы правы. И толку от супермаркета мало. Вам нужен зал. Настоящий.

Софья Михайловна встала из-за стола, начала делать новый чай.

— В Питере у меня есть ученик. Директор ночного клуба. Клуб с претензией, для интеллектуалов и любителей искусства, можно выходить с классикой. Начинающие исполнители очень и очень стараются туда попасть. Публика снобская, зловредная, гнусная, но из-за их верещания никто не усомнится ни в вашей подлинности, ни в дарованиях, ни в перспективности.

— А ваш ученик согласится выпустить на сцену поселковую самоучку? — скептично спросила я. — Не побоится лишиться клиентов?

— Питер большой. О клубе в городе знают гораздо меньше, чем его директор известности хочет. А тут шанс сыграть на желании других ценителей искусства уязвить первых и ткнуть их носом в то, что они ригидные, зашоренные, снобствующие засранцы, не видящие новых талантов. Скандал привлечёт к клубу внимание, а значит и новых клиентов. Заодно и вам перепадёт изрядная толика рекламы, за которую, к тому же вы не будете платить. Наоборот, заплатят вам. И поскольку вы всё равно планируете учиться не в России и делать карьеру, с академической средой не связанную, то вам скандал не повредит.

— Я не говорила, что не хочу академической карьеры! — возмутилась я. — Иначе зачем мне Академия Музыки?

Софья Михайловна фыркнула:

— В Академиях готовят не только академистов. Но вам в любом случае об академической карьере надо забыть. Для академистки вы слишком многое берёте в музыке. И вы слишком индивидуальны. Это не академический стиль и не академическая сфера. Возможно, вы будете играть и с академическими исполнителями, но только после того, как продадите собственный золотой альбом.

Я пожала плечами. Мне и правда всегда хотелось разнообразия. И меня до звериного рычания бесило всё это «Надо только так, потому что так надо». В конце концов, и Паганини, и Моцарт, и Бах, и Мендельсон, и Брамс писали не академичность, а попсу своего времени и плевать хотели на каноны и правила. Потому их и помнят до сих пор, да ещё и зачисляют в академическую музыку. Так что я не понимаю, с какой стати должна себя в музыке ограничивать. Я ничем не хуже всех вышеперечисленных деятелей.

— А потому не всё ли равно, как ко мне отнесутся академисты? — спросила я Софью Михайловну. — Записи покупают не они. Как мой успех среди академистов может повлиять на продаваемость нынешнего и будущего альбома?

— Вы хотите команду для записи мендельсоновского Скрипичного концерта Ми минор?

— А кто не хочет? — хмыкнула я. — У меня она даже с компьютером вместо оркестра есть. Дрянь жуткая, я тогда играла отстойно. Но всё равно сделала, потому что произведение вкусное.

— Пара-тройка побед в этом клубе, и за вашей карьерой начнут следить руководители хороших оркестров.

Я сцепила зубы, настраиваясь на уничтожение врага, и кивнула. А Софья Михайловна спросила:

— Какое произведение вы выбираете?

— Ну... — задумалась я. — На Хандошкина мне пока что не хватит актёрского мастерства. На Бахе ещё конь не валялся, с Паганини, если честно, то же самое... Да и многое из этого я ещё в посёлке записала и выложила, рекламу на этом пока не сделаешь, нужен качественный рывок в игре, чтобы всё выглядело так, будто другой человек играет... Барток прикольный, но тоже не отработан. Да и для неприрученной публики это не подойдёт, такую сонату в середину концерта ставить надо... А обязательно именно академ играть?

— Увы, — криво усмехнулась Софья Михайловна. — Ваш джаз, фолк, хип-хоп и рок чудесны, но не для тамошнего заснобившегося гуано. Хотите вырастить на этом компосте парочку саксофонистов и ударника, с которыми сыграете ту очаровательную вариацию, партитуру которой наши на сайте Нью-Орлеана, дайте этим высокомериям хороший академ. И они приманят к вам толковых джазистов.

Я кивнула. Софье Михайловне лучше знать. Я подумала ещё и сказала:

— Изаи, первая соната! Она идеальна для овладения залом! Первая часть, Grave, вкрадчивая, обволакивающая, она ненавязчиво, как туман, проникает, околдовывает, подчиняет. А в концовке интригует, раззадоривает, заманивает ко второй части. И Fugato лупит напрямую по лимбической системе во все её самые приятные места. Третья часть, Allegretto poco scherzoso, очень размышляющая, стимулирует фантазмы и грёзы. А Finale, con brio это прямо пик страсти, чистое наслаждение, огонь. Оргазм, если хотите. И идеальный разогрев под любое дальнейшее действо. Очень хороший способ как заставить купить все остальные сонаты, так и запомнить исполнителя и даже автора.

— Необычная трактовка, — заинтересованно посмотрела на меня Софья Михайловна. — Для альбома это хорошо, но вы понимаете, что в клубе вам не дадут исполнить всю сонату?

— Мне хватит и первой части. И на бис вторую. А дальше пусть маются, ожидая нового выступления, покупают тот альбом, который есть.

— Настрой и стратегия достойные, — кивнула Софья Михайловна, — но и исполнение надо до него дотянуть. — Она немного подумала и решила: — Поживёте у меня. Доведём до альбомного состояния Изаи, и попутно начнём работать Баха. И джазовый альбом готовить. Ваш микс-альбом, где по одному произведению представлены пять разных жанров, стал хорошей заявкой на то, что будет пять чистых альбомов.

— Спасибо, — просияла я. Вот удача так удача! Софья Михайловна сама предложила готовить меня к альбомам! Я схватила телефон: — Только позвоню бабушке, что останусь у вас.

— Вы же говорили, что у вас нет родственников, с которыми у вас хорошие отношения, — удивилась Софья Михайловна.

— А это и не родственница. Просто близкий человек.

Софья Михайловна понимающе кивнула. Я отправила сообщение Марии Петровне, а Софья Михайловна сразу же после этого сказала идти в музыкальную комнату и показывать сонату.

Я довольно улыбнулась. У меня наметился реальный шанс пробиться. И есть отличный педагог!

* * *

Я замариновала мясо для готовки в микроволновке — отличный рецепт, получается стопроцентный эффект приготовленного на огне шашлыка! — и повезла тем охранникам, которые спасли меня после игры в супермаркете.

Раньше, конечно, надо было, но всё упиралось в деньги. А сейчас немного свободных появилось, можно и ответный подарок сделать.

К моему изумлению, меня не только не послали, но и обрадовались. Ещё удивительнее было, что все охранники купили по прослушиванию моего альбома. Кто-то притащил камеру моментальных фото — надо же, они ещё есть! — и я со всеми сфотографировалась, подписала фотографии.

А ещё я узнала, что разрешение на проживание в Италии обойдётся вполовину дешевле, чем испанское, которое стоило ого-го сколько. К тому же итальянское разрешение давалось тем, кто открывал в этой стране бизнес, который мог быть сугубо индивидуальным, без нанимаемых рабочих и связанный с творчеством.

Но всё равно было очень дорого. Охранник возмущался, что ещё полтора года назад такой переезд обходился в сорок тысяч евро максимум, то теперь на это требовалось шестьдесят тысяч минимум. Иначе говоря, пока он накопил нужную сумму, цена увеличилась почти вдвое.

— В Великобритании вид на жительство стоит пятьдесят тысяч фунтов, — сказала я. — Плюс тысяч пятнадцать сопутствующих расходов.

— Плюс расходы на бизнес, потому что на работу таких, как мы не возьмут, — буркнул охранник, высокий крепкий брюнет тридцати пяти лет.

— В Великобритании гражданство через шесть лет, — ответила я. — А в Италии?

— Через десять, — хмуро сказал охранник. — Зато вся Европа твоя. Если бы не англичане, ломанувшиеся в Италию после Брексита, и не швейцарцы с норвегами, исландцами и всеми этими мелкобалканскими государствами, не входящими в Евросоюз, жители которых лезут в ЕС через Италию, цены на ВНЖ не выросли бы.

— Да фиг с ним с Брекситом! — отмахнулась я. — Всё равно у британцев безвиз на Европу и Америку, а бизнес первые пять-шесть лет столько внимания требует, что не до путешествий. Но в Великобритании с религиозом столкнуться можно, только если специально его искать. И это очень ценное и полезное для жизни условие. А вот Италия им похвастаться не может.

— А вот и нет! — ответил охранник. — Абсолютно светская страна. Во всех смыслах. Верующих хватает, но они понимают, что свою религию надо держать при себе и за порогом церкви рот о ней не разевать. Даже религиозные праздники, которых много, проводятся как светские городские вечеринки. Народ там повеселиться любит. Так что не путай Италию с Ватиканом.

Я не поверила. Взяла телефон, поискала информацию в сети. Оказалось, что в Италии есть всё, что нужно девушке для счастья: контрацепция, аборт по желанию, секуляризм в детсадах, школах и университетах, обезболивание вагинальных родов и кесарево по требованию роженицы, защита от домогательств, семейного насилия и дискриминации по гендерному признаку. И дамы в Италии отнюдь не пассивки, жертвы и поскулистки, а патриархальные правила и традиции им нафиг не нужны, так что подруг можно найти много и быстро. Если язык выучить, разумеется. Защита авторских прав не хуже американской или общеевропейской. Медицина достойная, если из Восточной Европы туда оперироваться едут. И гражданское партнёрство для однополых пар есть. Не брак, но хоть что-то. Мне это не нужно, однако наличие законодательной регистрации однополых союзов является одним из основных признаков здравомыслия и человечности страны и общества. Единственный минус Италии по сравнению с Испанией и прочими странами Европы — очень трудно получить развод, прямо как в средневековье. Но итальянцы обоего пола ещё с середины восьмидесятых прошлого века ездят за быстрым разводом в Нидерланды, поэтому никто не требует поменять законодательство.

Да и зачем вообще жениться? Брак необходим только нищете, которая прилепились к богатым и хочет урвать побольше чужих денег при разводе. Ну ещё брак нужен, когда один из пары получил работу за границей, а второй партнёр не может получить собственную визу или не имеет безвиза, и требуется такая законодательная уловка как «воссоединение семьи». Во всех остальных случаях у брака ценность и значимость нулевая. Или даже имеет отрицательное значение, потому что если у пары не сложилось или надоели друг другу, то сожителям и тем более лав-френдам можно разбежаться без хлопот и проблем, тогда как супруги вынуждены тратить время и деньги на бракоразводный процесс. К тому же бумажка со штампиком, брачным свидетельством именуемая, ни в малейшей степени не гарантирует ни продолжительных чувств, ни верности, ни отсутствия насилия, ни равного участия в бытовых хлопотах и заботе о детях, ни желания партнёров обзаводиться этими самыми детьми, ни даже совместного проживания супругов или того, что кто-то из пары не промотает совместный бюджет на алкоголь, наркотики, адюльтеры и азартные игры. Брак вообще ничего не гарантирует, потому что даже при законодательно равном разделе имущества хороший адвокат твоей половины может оставить тебя без гроша — и это касается как для тех, кто имущество имеет, так и тех, кто надеется его получить. И тем более не счесть случаев, когда официальный супруг и отец брачных детей получает исполнительный лист на алименты для байстрюка, или любовница отсуживает в пользу прижитого от женатика ребёнка часть супружеской жилплощади, а то и сам муж дарит ей и ребёнку часть семейного жилья. И чужая тётка получает возможность эту долю кому угодно продать, хоть бомжам, хоть бандитам, кому угодно сдать её в аренду, либо сама там живёт и при жене мужа трахает, её детям и ей пакостит, а жена должна экономить на себе и своих детях, чтобы выкупить эту долю обратно. Или свежеиспечённая вдова и брачные дети делят наследство с ордой нагулянных супругом и отцом родственников. Для закона-то все дети равны в имущественных правах. Но куда как чаще вдова и брачные дети получают в наследство долги по банковским кредитам, тогда как для любовниц и байстрюков муж купил ничем не обременённые квартиры, машины и бизнесы. Бойфренды и сожители хотя бы свои долги и своих байстрюков с любовницами на тебя не повесят, а на твои деньги, жильё, машину и прочее имущество никаких прав не имеют.

Но это всё вещи малозначимые для моей жизни. А вот отсутствие денег на переезд важность имеет первостепенную. Замкнутый круг получается: чтобы заработать много денег на записях, мне надо жить в Европе или в Америке, но чтобы попасть в Европу или в Америку, надо заработать много денег.

В Европу можно попасть, поступив в германскую Академию Музыки, но жить на грошовую стипендию я не хочу. Хватит с меня нищеты! Ведь учиться надо по семь-восемь часов, причём не тому, что я в ближайшее время собираюсь продать, как учу сейчас, а программному материалу, который никто нигде не купит. И где брать деньги на лекарства, хорошую еду, нормальную квартиру?

Вот дерьмо!

Я попрощалась с охранниками и поехала к Трём Вокзалам. По дороге в Тверь опять думала, как сделать рекламу, если нет денег на соответствующее агентство. В сети миллионы музыкальных записей и клипов, и пробиться в этой толпе невероятно тяжело. Не будет рекламы — не будет продаж. А реклама очень дорого стоит. Опять замкнутый круг.

Мне нужен спонсор. Но чем за его помощь придётся платить? Общения с Пашкой мне хватило по самые уши.

Я плюнула на эти вопросы. Проблемы надо решать по мере поступления. Сейчас важно подготовить сонаты Изаи и записать альбом. Попутно отработать Баха и тоже записать. Дальше надо работать над альбомами джаза, хип-хопа, фолка и рока.

Я немного подумала и поставила на телефон учебник итальянского. Почему бы не начать учить этот язык? А испанский подождёт. Я кивнула своим мыслям и занялась изучением правил чтения.

* * *

Бывшего ученика Софьи Михайловны и нынешнего директора клуба «Гимейн» звали Фёдор Беркутов. А клуб и правда с сильной претензией: Луи-Габриэль Гимейн — очень хороший, но малоизвестный в наши дни композитор восемнадцатого века.

И Беркутов не суеверен — Гимейна убили, дело было представлено как самоубийство, но на теле имелось четырнадцать ножевых ран. Или название призвано щекотать нервы посетителей.

Скорее, второе, потому что Беркутов одет во всё чёрное, волосы и бороду подкрашивает до неестественной черноты, и то, и другое причёсывает в стиле фэнтезийного жреца или городского шамана из ужастиков — понтов вагон, как говорили в посёлке.

И довольно странно выбрать такой образ, будучи руководителем академического клуба, а не продавцом эзотерического магазина или фортменом поющей мистику рок-группы. Неудивительно, что клиентов у клуба намного меньше, чем должно быть по спросу на академ на рынке.

Беркутов, до сих пор сидевший так, чтобы его лицо на экране компьютера Софьи Михайловны было видно вполоброта — он якобы жуть как занят, и потому говорит с нами, не отрываясь от своей мега-важной работы — повернулся и посмотрел на меня.

Ощущение было, как если бы он ударил меня под дых. Я реально задохнулась от обрушившейся на меня энергии. А мгновением спустя стало горячо между ног, потому что Беркутов стал трахать меня взглядом, и сопротивляться не было сил, моя энергия или что это было, оказалась и на сотую долю не так велика, как у него.

Не знаю, что было бы дальше — Беркутов меня просто раздавил, превратил в тряпку, в кусок пластилина — но в голове заколотилась мысль: «Как он это делает! Я тоже так хочу! Мои клипы будут продаваться как пирожки!». Я начала анализировать ощущения, пытаясь повторить выброс Беркутова. И услышала:

— Я беру её на постоянную работу. Один десятиминутный выход в неделю. Сто евро гонорар.

Я посмотрела на Беркутова. Он выглядел усталым. Неудивительно, что он не стал артистом — нет сил на постоянный пробой. Одну девицу заставить течь, чтобы дала, Беркутов может. Да и девица должна быть безмозглой и бесхребетной. Ну ещё уборщицу напугать способен. Да и то не каждую.

— Полчаса, — сказала я. — Скрипичная соната или произведение для скрипки с сопровождением занимает в большинстве своём минут двадцать-тридцать. И триста евро. За выход «на бис» ещё сто. Выход не больше десяти минут. И все чаевые — мои. И это всё на дебют под одноразовый договор. Дальнейшие расценки и срок договора будут по результатам дебюта. И самое главное — вы не только ко мне с домогательствами не лезете, но и другим не позволяете.

Беркутов посмотрел на меня изучающе и сказал:

— Играй. Посмотрим, тянешь ли на эти полчаса.

Я взяла скрипку, стала играть ту самую сонату Изаи, которую наметила для покорения клуба. Я сыграла до середины её первую часть, когда Беркутов рявкнул:

— Стоп! Это халтура.

Я положила скрипку. Смешно было рассчитывать на иной результат. До концертного уровня мне ещё учиться и учиться.

А Беркутов сказал:

— Ты и вполовину не даёшь в слушателя того, что можешь. Играешь как полузомби. Какого чёрта ты всё закрываешь в себе?

Я вздохнула. Не он первый говорит, что я недоигрываю. Ольга Ивановна думает так же. А Илья говорил, что моя музыка закрыта от слушателя, что я создаю привлекательный мир, но не позволяю слушателям войти в него и насладиться им.

И хуже всего, что я сама прекрасно вижу, как слаба и неуклюжа моя игра. Но как это исправить, не знаю.

— У вас есть идеи по улучшению? — спросила я. — Только не предлагайте мне влюбиться! Я это уже два месяца слышу. Но советчики забыли объяснить небольшую деталь: как найти того, в кого можно влюбиться? Я одних козлов отыскиваю. От простого траха без имён и обязательств пользы в сто раз больше, чем от так называемых «серьёзных отношений»!

Беркутов хмыкнул и сказал:

— Любовь к мужчине или женщине — ничто по сравнению с любовью к жизни, к стремлению чувствовать её вкус. А ты жизнь не любишь.

— Вот не надо мне объяснять, чего я люблю, а чего нет! — мгновенно взбесилась я. — Вы не представляете, как надо хотеть жить, чтобы выжить там, где выжила я!

Беркутов озадаченно похлопал глазами. И сказал так, словно совершил мировое открытие и теперь пытается растолковать его дебилке:

— Хотеть жить и любить жизнь не одно и тоже. Пока не научишься наслаждаться жизнью и ценить как можно больше её удовольствий, ничего в жизни не добьёшься.

Я захлопала глазами не менее озадаченно. А Беркутов сказал:

— Учись наслаждаться жизнью, кайфовать от неё, брать удовольствия и стремиться к ним. Для чего тебе гонорары? На что ты их хочешь тратить? Или просто на деньгах сидеть? Это тоже кайф, немалое число людей так наслаждаются, но ты должна именно удовольствие от этого получать. Или ещё от чего, что дают хорошие заработки. Чего ты хочешь?

Я промолчала. Но Беркутов настаивал:

— Что ты хочешь делать с деньгами?

— Не ваше дело! — разозлилась я.

— Это моё дело, потому что ты — потенциально клиентоносный материал. Но хорошим материалом ты не станешь до тех пор, пока не полюбишь жизнь. А влюбишься при этом в мужика или нет, дело десятое. В жизнь влюбись! Это главное. Без любви к жизни и её удовольствиям нет искусства. И вообще ничего нет.

Я ответила мрачным взглядом. И не потому что обиделась на «материал». Он для меня тоже всего лишь средство, так что всё на равных. Беркутов не понимал о чём говорит. Я сказала ядовито:

— Выкормышу богатенькой семьи, получившему на день диплома свой бизнес, не понять, каково это, когда денег едва хватает на еду, ночлежку и обучение.

Беркутов на миг растерялся, но тут же сказал:

— Ты берёшь тот брикет лапши быстрого приготовления, который первым подвернётся под руку, или всё же выбираешь между несколькими фирмами?

— Выбираю, конечно. Но если хочешь предложить мне лапшу возлюбить, то съешь её сначала сам! — разозлилась я. — В супермаркетах любая еда дерьмового качества, а лапша так просто отрава. Под угрозой голодной смерти и такое можно съесть, но...

— Сколько у тебя друзей? — перебил Беркутов. — Как часто ты с ними общаешься? О чём говоришь, кроме как о скрипке и бытовых проблемах? И не заливай, что тебе некогда! Все работают по восемь-десять часов в день, все много времени проводят в разъездах от работы до дома, но все успевают поболтать с друзьями, у всех есть что-то кроме работы.

Я фыркнула.

— В какой такой реальности? В соцсеть загляни! Все везде только и скулят о том, как им серо и уныло, какая дерьмовая у них работа, да что ничего в жизни для таких, как они, не светит. У меня хотя бы скрипка есть! И перспектива разбогатеть.

— И что ты будешь делать, когда разбогатеешь? — заинтересовался Беркутов.

— Сначала разбогатеть надо, — буркнула я.

— Не знаешь! — сказал он торжествующе. — И потому ничего не добьёшься.

— Разговор становится беспредметным, — оборвала я. — Не берёшь на работу — ладно, переживу. А вот хрень городить мне не надо.

— Ты зарабатываешь торговлей мечтами, — насмешливо проговорил Беркутов. — А сама не мечтаешь. Неудивительно, что твой товар плохо покупают. Ты как пирожник, который не умеет готовить.

Я посмотрела на него с интересом. Это было созвучно с тем, что советовала Ольга Ивановна, но выглядело более приближенно к моей ситуации. Мечтать — это от меня зависит, а не от шансов выиграть в лотерею, иначе говоря, найти человека среди козлов. И продавая мечты, надо уметь их делать, тут Беркутов тоже прав.

Я спросила:

— Как мечты связаны с деньгами? Помимо того, что я хочу мечты продать.

— Думай о том, как будешь жить в богатстве, которого так хочешь. Не подстаривай картинку под чужие стереотипы, а сосредоточься на своих желаниях. Только на своих! Хочешь бревенчатую избу с баней на крыше Башни Свободы — обживай мысленно эту избу. Думаешь, что богатство нужно для того, чтобы каждый день есть вместо пакетной лапши селёдку с картошкой и запивать шампанским, то, когда играешь, наслаждайся своей трапезой. Чтобы добиться счастья и успеха следуй только своим о них представлениям, а не стандартам других, реализуй лишь свои желания, но ни в коем случае не хотелки окружающих, и пошли всех, кто считает это неправильным, в дальнее эротическое путешествие! Это твоя жизнь и твой кайф от неё, и ни один порядочный человек в неё не вмешается, а всякое поучающее и ставящее рамки дерьмо надо выкидывать из своей жизни сразу и навсегда, иначе ты в дерьмо упадёшь и останешься в нём навсегда.

Вот с этим я была согласна на все сто. А Беркутов продолжил:

— И забудь бред о верности мечте. Мечты для тебя, а не ты для мечт. Человек постоянно меняется, каждые семь лет все клетки в организме полностью заменяются новыми, и по мере этих изменений меняются желания, а вместе с ними и мечты. Если человек вчера копил на дорогую машину, сегодня занялся дайвингом, а завтра поехал волонтёрить в Африке, чтобы послезавтра стать художником — это нормально. Важно только знать и признавать свои желания, не врать себе о том, чего хочешь, не отрицать свои желания и не приписывать себе желания других.

И с этим я была согласна. Ещё как согласна! Беркутов облёк в слова то, что я давно определила для себя как основы бытия, но не могла так хорошо сформулировать. Я знала, что каждый видит в музыке что-то своё и что для успеха музыкант должен погрузить слушателя в его фантазии и желания, но то, что при этом надо собственными фантазиями наслаждаться, для меня стало новинкой. Хотя это логично: я не залезу людям в голову, не смогу узнать их мечты. Но мечтать так, чтобы энергетическая насыщенность моих мечтаний заставила мечтать других, мне вполне по силам. Ведь вызывает голод аромат еды, даже если человек сыт. Так чем аромат мечты хуже?

А Беркутов сказал:

— Поэтому мечтай, когда играешь. Мечтай так, чтобы ощутить вкус, цвет и запах своих грёз. Наслаждайся мечтами, люби то, что в них содержится. Вкладывай содержимое мечт в музыку всё целиком! Говори о них мелодией, которую играешь. Музыка — это всего только лишь форма, а содержание в неё можно вложить любое. Забудь вздор о раскрытии авторского замысла! Ты его не знаешь. И никто не знает. Что думал автор, известно только ему самому. А для всех остальных есть только его ремарки. Что там написано в сонате, которую ты выбрала?

— Первая часть: Grave — Lento assai. Вторая...

Беркутов не дал договорить, перебил, сказал с довольной ухмылкой:

— «Важно, тяжеловесно — очень, весьма медленно и протяжно». Это всё, что реально и документально подтверждённо сказал автор о своём замысле. Всё остальное остаётся на фантазию играющего. Так фантазируй о том, что хочется именно тебе, а не всяким приблудам, вообразившим себя знатоками музыки! И люби, именно люби свои фантазии, всей душой, всем сердцам, всей вагиной и всем желудком люби, трахайся с ними, ешь их, живи в них, катайся на них, всё другое, тебе желанное с ними делай. И чем больше будет твоё наслаждение мечтами и твоя любовь к ним, тем сильнее ты пробьёшь слушателей на наслаждение их истинными желаниями и грёзами, тем лучше они будут слушать тебя, а после скажут, что только ты сполна раскрываешь весь авторский замысел. — Беркутов посмотрел на меня. — Всё поняла?

— Да, — сказала я.

— Тогда сосредоточься на своих мечтах, воплоти в них то, что хочешь сейчас и играй об этом! Всю сонату так играй!

Я взяла скрипку. И тут поняла, что с мечтами у меня полный ноль. Цели, способствующие выживанию, есть, а мечт нет. Ни одной нет. Но отступать — это не для меня! Жизнь — это война, и если надо сражаться мечтами, они у меня будут. Разумнее всего было начать с малого. И я, как советовал Беркутов, подумала о том, что куплю на гонорар от выступления. Основную часть отложу на Италию, но около десяти евро можно... Я оборвала фантазию, и стала представлять, как иду по улицам Флоренции к студии звукозаписи. И заиграла об отсутствии снега, о дешёвых экологичных фруктах, о жареном мясе и красном вине, о горячих смуглых брюнетках античной внешности, о солнечных зонтиках и маленьких тавернах. И плевать, насколько это соответствует реальности! Это мои мечты, как хочу, так и мечтаю!

Я, сопровождаемая гаремом кудрявых черноволосых красавцев, гоняла на катере по каналам Венеции, затем пила вино на пляже Сицилии, а красавцы делали мне массаж ног и обмахивали меня веерами. Я рисовала серебрящиеся лунным светом горы, сидя на террасе горного отеля, и прекрасно видела в темноте. И рисовать умела! А после толкнула на ложе Аполлона, завладела в поцелуе его шикарными сексуальными губами. И завершила сонату на той самой интригующей и страстной ноте, на которой она и заканчивалась.

И победно, торжествующе улыбнулась. Это был новый рывок вперёд и вверх, я сама это почувствовала.

Беркутов кивнул.

— Уже лучше. Продолжай репетировать в этом же духе. У тебя неделя на подготовку всей сонаты. И не забывай каждый день выделять на разговор с друзьями. Не меньше трёх друзей в день и не меньше десяти минут на каждого! Это тоже обязательная часть подготовки.

Беркутов отключился от разговора. Я озадаченно посмотрела на Софью Михайловну. Она пожала плечами.

— Попробуйте. Это выглядит разумнее и реалистичнее, чем найти мужчину, пригодного для того, чтобы в него влюбиться. У меня было три мужа и пять сожителей. И поверьте, Лилечка, никто из них не стоил потраченных на него времени и эмоций. Один плюс — я никогда за яйца не цеплялась, соображала, что гормоны гормонами, а жизнь жизнью, и портить её только лишь потому, что гормоны за дурака зацепились, нельзя. Гормоны побушуют и перестанут, а жизнь останется. Так всегда и случалось. Хотя и говорят, что если ты встретил дурака, то шёл не той дорогой, но рецепт поиска правильного пути я так и не узнала.

— Одна моя подруга говорит, что успешная любовь — это лотерея, — сказала я. — Её родители в ней выиграли. Но, подозреваю, там не всё так просто. А вопросов не задашь, я не настолько с ними близка. И подруга уехала из страны, так что я общаюсь с ней, с родителями больше не пересекаюсь никак. У родителей другой подруги тоже удачный брак, но я и с ними никак не пересекаюсь. Так что нет шанса узнать, как трёхмесячный гормональный всплеск растянулся на столько лет. Я не ханжа, и не считаю, что в многобрачии или многосожительстве есть что-то плохое, и не идиотка, которая думает, что любовь бывает только один раз в жизни, а не возникает новая с каждым очередным гормональным циклом, но постоянный партнёр удобнее чисто технически — не нужна новая притирка, он знает мои вкусы, я знаю, что ждать от него, а главное, после хорошей репетиции или концерта сразу наготове экологически чистый секс. И не важно, будет это в браке или в сожительстве, главное, чтобы было. Сожительство так и лучше, если что — проще разбежаться. Но как и где найти пригодного партнёра, да ещё для отношений дольше трёх месяцев — загадка. И ответа на неё я не знаю.

— Я тоже, — с сожалением сказала Софья Михайловна. — А потому займёмся тем, в чём я могу быть полезна: сонатами и партитами Баха. Мне нравится ваш новый стиль. Надо его развить.

Я довольно улыбнулась и кивнула. Что может быть лучше хорошей игры на скрипке?

* * *

Едва я вышла из подъезда дома Софьи Михайловны, чтобы ехать в Москву на занятия актёрским мастерством, как дорогу мне заступил Сашка, мой кузен. Я ошарашенно оглянулась, пытаясь понять, где он прятался — двор отлично вычищен, сугробов нет. Наверное, Сашка под окнами первого этажа стоял, от двери этот участок двора не видно.

Какая же я дура! Расслабилась от хорошей жизни, перестала цеплять к запястью электрошокер. И даже телефон для записи не вытащить, Сашка появился слишком внезапно.

Я покрепче сжала костыли. Сашка очень любил их вырвать и бросить подальше, добиваясь, чтобы я ползла за ними на брюхе. Сам при этом удирал быстрее ветра, чтобы не было оснований заявить на него в полицию — свидетелей-то нет, ничего не похищено, синяки на мне отсутствуют, поэтому Сашка мог говорить, что он ни при чём. И очень любил поржать за спиной дружков, когда они кидали в меня пивные бутылки и обзывали выродком. Добиться для Сашки обвинения в хулиганстве, наверное, можно было, но проще оказывалось устроить скандал деду — он на некоторое время вправлял наследнику мозги.

Хм, а не потому ли дед оборзел и счёл меня жертвой, которую можно подставить под изнасилование? Прищучь я сама одного насильника, не осмелился бы лезть и другой. А я, дура, думала только о защите скрипки, денег и ноутбука, но не позаботилась о защите личности. И её попытались уничтожить. А ещё я совершила беззаконное разбирательство. Потому и со мной обошлись вопреки всем законам.

Что ж, урок на будущее. А пока надо внушить Сашке мысль держаться от меня подальше.

Я продолжала молчать, глядя на кузена. Ему надо, пусть он и говорит. Я не повторю глупость, которую сделала с сестрой — прогнала её до того, как узнала, что она замышляет.

— Мне нужна работа, — заявил Сашка.

— Ищи, — ответила я безразлично.

— Устрой меня в фирму Ермакова! — потребовал Сашка. — Он твой фанат!

Я посмотрела на кузена непонимающе. И только секунд через пять сообразила, что Ермаков — это Андрей Леонидович, владелец тренировочного зала для телохранителей и совладелец фирмы по предоставлению охранных услуг и обучения охраны.

— Школа телохранителей принимает всех желающих, — сказала я. — Сдавай экзамены и поступай. Если хочешь зарабатывать на учёбу, будучи дворником или уборщиком при школе, то не знаю, есть ли место. Однако в этом городе полно фастфуден, кафе, автомоек и тем более коврочисток, на которые нужна мужская сила — девушки могут таскать шланг или поднос с едой, но не ковёр.

— Сбрендила, убогая?! — аж мордой покраснел от ярости Сашка.

— Я не вмешиваюсь в чужой бизнес.

— Ты, тварь, весь дом под откос пустила! — горлопанил Сашка. — Дед два года пьёт без просыха, у него совсем крыша съехала!

— Это его личный добровольный выбор, — сказала я безразлично. — Ни одному алкашу или наркоману никто никогда насильно их зелье не заливает, они в скотов превращают себя только сами по собственному желанию. А те, кто от них не убегает со всех ног, сами себе делают синдром созависимости, сами себя по собственному добровольному выбору превращают в соскотов, добровольно и сознательно губят себе жизнь.

— Умная, да?! — разъярился Сашка. — Крутым словам в своих интернетах научилась?! А попробуй жить так, как мы живём! Все соседи нас ненавидят, упрекают за то, что сорвали сделку по строительству центра отдыха и лишили всех городских квартир!

— А вы ждали за пакостиничество аплодисментов? — фыркнула я. — Ещё четыре года назад вас предупреждала: будете людям гадить — они вам из мести дом подожгут, а самих камнями забросают.

— Четыре года назад они деда боготворили за защиту!

— А теперь поумнели, — спокойно сказала я. — Так бывает. И я вас об этом предупреждала. Но поумнеть настолько, чтобы самим найти работу в городах, ваши соседи неспособны, а потому во всех бедах будут обвинять вас. Об этом я вас тоже предупреждала.

— Отца не берут на работу, называют психопатом! И меня не берут на работу!

— А что вы оба, ты и твой отец, умеете делать? — удивилась я. — Дядя Петя мог хорошо продать себя как токаря семь лет назад. В облцентре токари требовались во множестве. Но последние четыре года назад они не нужны никому, даже сокращения штата были в этой сфере. Зато стали нужны сварщики, электрики и сантехники, и те же четыре года назад дядя Петя мог бесплатно, через программу центра занятости, пройти обучение в райцентре. А после хоть в посёлке мастером-индивидуалом стать и заказы принимать, хоть в райцентре работу найти или в Москву уехать, не то что в столицу области. Но он не захотел учиться, считал, что мужику в тридцать семь лет западло сидеть в одном классе со вчерашними школьниками. А те, кому и в пятьдесят лет учиться было не позорно, уже ипотеки на городские квартиры в богатых облцентрах выплатили. И даже в Москве с Петербургом. До сих пор в Таралинске центр занятости бесплатно обучает на водителей маршруток и грузотакси. Трудоустройство гарантировано, транспортные фирмы постоянно дают запросы на персонал. Я сама видела объявления центра занятости в общественном транспорте, когда к врачу ездила. Больше того, в Твери полно жилищного строительства, а значит нужны не только каменщики и штукатуры, поэтому в центре занятости можно найти бесплатное обучение на сварщиков, сантехников и электриков. Хороший кафельщик, говорят, дорого стоит. А после года на стройке или даже раньше можно свою бригаду по ремонту квартир сколотить, заказов у них у всех полно круглый год. Работы везде много, и деньги за неё приличные идут, были бы руки и мозги не в заднице.

— Издеваешься? — Сашку от таких предложений затрясло. Я усмехнулась и продолжила анализ возможностей:

— Не хочешь на стройку — делай по рабочим дням готовые завтраки и ужины для соседей, а по выходным занимайся заточкой кухонных и мясорубочных ножей. Те, кто много работает, и мужчины, и женщины, и холостые, и семейные, готовить сами не хотят, к вечеру они устают, утром некогда, а в магазинах и в кафе готовая еда не ахти какая хорошая, поэтому домашняя трапеза от соседа, которую только в микроволновку сунуть, чтобы разогрелась, пока переодеваешься, очень кстати, заказов такому специалисту делают много. Среди умеренно занятых, которые успевают готовить сами, полно разведёнок, а им нужен умелец на мелкую мужскую работу — ножи наточить, вантузом раковину прочистить и тому подобное. В этом же квартале, где ты сейчас находишься, но на той стороне улицы, где дома подешевле, снимает квартиру дворник-узбек, молодой одинокий парень, который именно так и зарабатывает: принимает заказы, разносит, ножи точит, раковины чистит. И, несмотря на то, что парень почти не говорит по-русски, бизнес у него настолько успешно идёт, что он увольняется из дворников, не хочет больше снег сгребать на морозе и метлой махать на жаре, ему и в квартирном уюте деньги хорошо капают, хватает на курсы русского языка и английского. А у всех четырёх квартальных кондоминиумов проблема — найти дворника с хорошей репутацией. И я тебя, с учётом нашего общего прошлого, рекомендовать не стану не только в дворники хорошего квартала, но и вообще куда бы то ни было. Сам когда-то нагадил — сам из дерьма и вылезай. А сейчас исчезни отсюда. Или я завизжу, и тогда соседи вызовут полицию. Тут с этим быстро, квартал культурный.

— Семью предаёшь? — прошипел Сашка. — Ты за это заплатишь!

Он плюнул мне под ноги и ушёл. Я фыркнула. Каждый сам делает себе жизнь. В школьные времена я училась, а Сашка курил на задворках и пиво хлебал. Я получала и продолжаю получать профессию, а Сашка балду гоняет и не желает слушать о способах заработать.

Словам о пьянстве деда я не поверила. Когда он приходил в дом Марии Петровны, то выглядел вполне крепким, никаких следов запойности. Хотя, перед важной встречей мог и прочиститься. Я слышала от поселковых соседок, что запойным капельницей промывают кровь: часа два-три, и пьянчужка становится нормальным человеком. Другое дело, что после этого большинство прочищенных между кайфом от пьянки и нормальной жизнью вполне сознательно выбирают кайф, потому-то с пьяницами, кем бы они ни доводились — супругами, детьми, родителями, друзьями — никаких связей иметь нельзя категорически, надо бежать от них со всех ног, гнать их от себя и забыть об их существовании. Иначе пропадёт, изуродуется собственная жизнь, тогда как пьянь будет радоваться и наслаждаться кайфом.

Но даже если дед прочистился перед встречей, то два года употребления алкоголя на уровне «пьёт без просыха» вызовут характерные изменения внешности. А дед выглядел огурцом-молодцом. Так что кузен или соврал, выдумал всё, или преувеличил проблему, и дед стал попивать недавно. Это согласуется и с ненавистью соседей: два года назад, когда я ушла из дедова дома, положение посёлка было скверным, но не безнадёжным. Год назад положение окончательно и необратимо стало убийственным, а ещё через шесть месяцев безнадёгу осознали даже самые безмозглые жители посёлка, типа соседей деда. И вполне могли обвинить его в упущенных четыре года назад возможностях. И плевать им, что тогда они считали деда героем, осыпали его комплиментами. Дед должен был пережить мощный шок от такой перемены.

Но это не мои проблемы.

По дороге к вокзалу, а затем к Москве я искала в интернете темы для разговоров с друзьями. Или хотя бы с кандидатами в них. Кроме Марии Петровны и Ольги Ивановны у меня до отъезда из посёлка и друзей-то не было. В сети я общалась только с учителями музыки, языков и немного участвовала в обсуждении техдеталей игры на скрипке — фирмы струн, канифоли, дезинфекторов, кремов и тому подобного. И всё. Ни в каком другом общении я не нуждалась, некогда было: заучивание иностранных слов и игра на скрипке требуют много времени. Когда я уехала из посёлка, в моей жизни появились Танюшка и Кристя. Но у них своей работы полно. Десять минут в день, конечно, найти для разговора могут, только вот о чём говорить? К тому же Беркутов сказал, что друзей необходимо найти больше. Прав он или нет, я не знаю. Поэтому могу только проверить на практике и посмотреть на результаты. Ради скрипки я сделаю если не всё, то многое. Скрипичная игра — моя главная жизнь. Остальное идёт как приложение к ней. И потому надо постараться сделать мою истинную жизнь наилучшей.

У здания курсов меня встретила группа фанатов человек в десять. Опять захлестнул страх и тут же пронзило болью спину и ноги.

Ну нет, это никуда не годится! Фанаты неизбежны, и бояться их никак нельзя. Толпой надо управлять. Артистка я или нет?!

Только как это делать без скрипки? Да и скрипка — не гарант безопасности. Супермаркет тому доказательство.

Надо учиться властвовать над толпой. Только все приёмы этого действа придуманы для здоровых, а не для калек. Что ж, хочешь владеть этим миром — научись владеть фанатами, будучи едва способным передвигаться инвалидом.

Я пошла к фанатам, стараясь выглядеть максимально уверенно — насколько это возможно для того, кто без подпорок не может толком сохранять равновесие.

С другой стороны, это не я гоняюсь по морозу за эфимериями. Так что если кто нетвёрдо стоит на ногах, то не я, а они. Осознав это, я полностью успокоилась. И даже решила поделиться с ними уверенностью в себе, спокойствием, независимостью и самостоятельностью. Не уверена, что получится, это личностные качества, а не эмоциональное заражение, которым зарабатывает артист, но надо хотя бы попытаться. За всё в жизни необходимо платить, и если фанаты делают рекламу мне, нужно что-то сделать им, иначе я останусь без поддержки.

Я раздала автографы — теперь это была прописная, а не печатная, L, которая безотрывной линией переходила в скрипичный ключ, он так же безотрывно продолжался в прописную М, а её хвостик заканчивался сердечком. Не блеск дизайн, но пойдёт на все оставшиеся времена. И закорючек достаточно много для графологической экспертизы, если что. Хотя кому может интересно, фальшивый это автограф или мой?

Я поулыбалась фанатам и вошла в здание. Хорошо ещё, тут охрана есть, и они за мной не пошли. Надеюсь, фанаты уйдут до конца занятий. Меня отнюдь не радовала перспектива тащить за собой такой хвост к Софье Михайловне или к моему дому.

Хорошо ещё, что сестра и кузен скудны разумом, не догадались отомстить, сообщив фанатам адрес Софьи Михайловны. Ох, а ведь ещё есть Олеська, Антон и Илья. И Ник. Хотя он будет молчать, договор продолжает действовать.

Но если из группы, обучающейся актёрскому мастерству, кто-то слил меня фанатам, то такое и дальше будет происходить. Меня сольют на реп-базе, сложат два и два ученики Марии Петровны или их родители. Очень многим хочется побыть в центре внимания, посверкать звёздностью, а сплетня о звезде, пусть даже такой ничтожно малой, как я, это самое внимание к сплетнику привлекает. Вот только соседи отнюдь не обрадуются фанатам у ворот. Чтобы не подставлять Марию Петровну и Софью Михайловну, я могу переехать, но от фанатов у реп-базы, учебного центра и даже возле клиники это не избавит. А на такси у меня денег нет. На машину тем более. Я зарабатываю на приличный прокорм, жильё, обучение и, самое главное, на лечение, но откладывать получается лишь ничтожные гроши. А ведь надо копить деньги на Италию, перебираться туда как можно скорее, поэтому брать кредит на машину, даже самую дешёвую, восьмидесятых годов прошлого века, смысла нет — это будут деньги выброшенные в мусор, потому что продать такую машину тяжело: кому нужен древний хлам, когда на любом авторынке всё заставлено машинами трёх-пятилетней давности? В Европе, Японии и Южной Корее машины первые годы после выпуска ездят без техосмотра, а купить новую дешевле, чем платить за техобслуживание и налоги на использование устаревшего транспорта, который не соответствует ежегодно ужесточающимся эко-нормам. Соответственно, в странах третьего мира полно не супер-новых, но приличных авто, а потому гроб сорока лет от роду никому не нужен. Разве что в металлолом после сдать. Но я не настолько хорошо зарабатываю, чтобы позволить себе столь убыточную продажу купленного. К тому же я могу получить приглашение на работу от зарубежного паба или клуба, а невыплаченный кредит сделает меня невыездной. Так что машину мне никак не купить. Но и без машины никак.

Вот же зараза!

Надо думать, как выкрутиться.