Зацепила

Яркая небесная возвышенность, именуемая Вехой Советов, представляла собой большой стол из белого камня и такими же каменными креслами, расположенными на большом расстоянии друг от друга. Иногда создавалось впечатление, что и соседа можно не разглядеть, но это только если бы он был человеческой особью. Здесь же были ОНИ — создания всевышнего, небывалых размеров, в переливающихся серебром тогах с золочеными орнаментами, пестрящими движущимися картинами природы, будь то бегущая лань или сверчок на травинке. Зрелище необычное, непривычное и просто нереальное, не будь оно таким живым и ярким. Представители Совета располагались каждый на своем месте за столом, окруженном большими колоннами, поддерживающими прозрачный купол с мерцающими точками, переливающийся разными оттенками цветов, начиная от светлых желтых, заканчивая угольными. В каждой стороне стола свой цвет преобладал в большей степени, но чаще блуждал, одаривая все участки необычного купола своими цветами.
Схожесть одежд нисколько не делало всех присутствующих равными, даже разные черты лиц и волос не давали явного представления о том, какого рода создание перед ним находится. Но все это лишь в человеческих мерках, отнюдь не в небесных.
Шелест простой небесной белой тоги без движущихся узоров привлек внимание половины сидящих, ведь тень мужчины ниже ростом, с темными волосами и более ярким человечным внешним видом с определенным родом прошла мимо скорым шагом и остановилась во главе стола, обозначенного золотым шестом, бесконечно уносящимся в двух направлениях, за креслом седовласого старца.
— Старейшина, я возьму всю вину на себя, — мужчина опустил голову в знак покорности и готовности к принятию любого наказания за невыполнение своих обязанностей по воспитанию молодых ангелов-хранителей.
— Не спеши, — равномерный голос старца с седыми волосами до пояса, перехваченные золотой тесьмой на самом конце, колыхнулись от неожиданно прыткого движения пожилого на вид мужчины, успевшего подняться из-за большого круглого белого стола. — Думаю, надо внимательно все рассмотреть, — темные глаза прищурились в противовес сказанному, но не вызвали улыбки у посетителя.
— Да что тут рассматривать? Мальцы стащили незаконченный порошок, — темноволосый советник с волосами до плеч гневно посмотрел в сторону все еще покорно склонившего голову Мастера, — который хранился ненадлежащим образом! Мастер виновен в полной мере так же, как и его подопечные! Их всех следует сослать вниз лет на двести! — твердый и громкий голос отразился от поверхности стола, звонко ударился в колоны и видимым ярким огоньком растворился в воздухе.
— Суждение, Вам ли выносить так спешно приговор? — вклинилось Сожаление с серыми глазами, с таким же сероватым лицом, подсвеченным яркой, движущейся по груди полной планетой, похожей на Луну, в темных цветах галактики.
— А что здесь медлить?! Мастер не уследил за своевольными действиями своих учеников! И что мы получили?! — громогласно поддержала Сила, смахивая рукой с плеча тоги красное пламя огня, пробегающего за пальцами, перепрыгивая на грудь и тут же проскальзывая за спину. Темные короткие волосы «под ёжик» словили яркий красный отблеск, но тут же блеснули своей чернотой, заставляя Мастера вновь опустить голову вниз.
— А что мы получили? — усмехнулось Созидание, блеснув своими зелеными глазами без эмоций, спокойно поправляя светлые волосы, перекинутые на одно плечо, удерживаемые золоченной тесьмой с зеленой кисточкой на конце, больше похожей на травинки.
— Мы узнали срок действия порошка в данном соотношении и основные побочные действия, — тихо послышалось с другого конца стола, почти неуверенно и даже испуганно. Но что еще ожидать от Страха, в своих сероватых оттенках одеяния, показывающего картину бегущей лани, оглядывающейся назад, где стремительно нагоняла стая серых волков.
— Мы получили изменения в эмоциональном диапазоне слоя Земли, скачок агрессивности и смещение раздражительности в большую строну! — хлопнув по столу, Суждение приподнялось и, опираясь на стол, нависло над ним, гневно прожигая взглядом умиротворенное лицо Созидания.
— А ты сейчас не делаешь хуже в нашем эмоциональном слое? — с беспокойством в голосе отозвалась Слабость со спутанными тонкими седыми волосами и самой худощавой фигурой за столом, поерзавшая на стуле и еще больше облокотившаяся на спинку, демонстрируя разворачивающуюся грозу с молниями на подоле своей тоги.
— Ну, право, успокойся, Суждение, — ласковый женский голос мелодично пронесся над головами собравшихся, ощутимо сопровождавшийся тихим приятным ветерком. — Насколько понимаю, никто серьезно не пострадал? Мастер?
— Не думаю, что все может быть очень серьезным. Я периодически следил за этой людской парой, — Мастер уверенно посмотрел на белокурую деву с красивым светившимся лицом, с мягкой улыбкой и яркими голубыми глазами, искрящимися радостью, носящую безмерное имя — Свобода.
— Следил? Зачем? — тут же зацепилось за слово Суждение, уже успевшее присесть на свое место, но не успокоившееся окончательно.
Мастер замялся, посмотрел на Старейшину вопросительно и, уловив еле заметный кивок, повествовал о всех деяниях своих учеников, о которых до этого был осведомлен лишь председатель Совета.
— А, может… — невнятное бормотание в затемненной стороне стола донеслось отчетливо, сразу после прекращения рассказа Мастера. — Да нет, так давно не встречалось, не находилось. А чтобы случайно… нет-нет, — темнота с каждым шепотком становилась все светлее и вскоре всем явился яркий образ молодой девчушки с белокурыми локонами и золотистыми глазами. — Ай! Надо бы самой глянуть, вдруг и вправду!
— Совесть, пояснишь свое оживление? Давно тебя не слышали, — начало Созидание, с интересом изучая красивое молодое личико, задумчиво блуждающее по центру стола, где открывалось обозрение на редкие облака и мелькающие в просветах темно-синие очертания вод океанов, морей и рек, сменяющиеся зеленью, песками и вновь океанами.
— И не видели, — весело рассмеялась Свобода, вызывая перезвон хрусталя и драгоценных разноцветных камней своих массивных и длинных серег, ложащихся на плечи и даже спадающих на грудь.
— А? — озадаченно отозвалась девчушка, поднимая взгляд на женщину.
— Совесть, соизволь объяснить свое столь бурное оживление, — Старейшина вернулся на свое место и заинтересовано посмотрел на молодого участника Совета.
— Надо проверить! — воскликнула Совесть и, легко перемахнув через столешницу внутрь круга стола, принялась распинывать кустистые облака ногами. — Надо поближе посмотреть, — радостный блеск глаз заинтересовал окружающих. Уже несколько столетий не было такого оживления со стороны данного участника Совета, и это было весьма необычно. — Мастер, пойдем со мной, где там твоя парочка? Старейшина, пойдемте с нами!
— Раз ты приглашаешь, с радостью, — потирая руки, согласился старший. — Давно же я не был на Земле! Лет пятьсот, наверное!
Мастер, следуя приглашающему жесту белокурой девушки, оказался внутри стола и, неуверенно посматривая на окружающих, ухватился за протянутые руки членов Совета, закрывая глаза, тут же оказываясь в другой гравитационной плоскости, осязая тяжесть воздуха с избытком кислорода и магнитные силы планеты.
Бирюзовый чемоданчик буквально пролетел сквозь Совесть, оказавшуюся на пути бежавшей девушки, рьяно тащившей поклажу за собой, запинаясь в своих ногах, изредка касаясь плечами снующих вокруг людей, но упорно и быстро приближающейся к кассе аэропорта.
— Это она, — указал на девушку рукой Мастер.
— Я поняла, — радостно заверещала Совесть, буквально подпрыгивая вверх и хлопая в ладоши. — Она! Невероятно! — быстрые подскакивающие движения в сторону за девушкой, уже оплачивающей ближайший рейс, заставили Старейшину усмехнуться и, кажется, догадаться в чем дело.
— Покажи! — раздалось позади бегущей златокурой девушки, уже подскочившей к земной девушке, не обращая внимания на то, что сквозь нее проходят другие люди. Совесть коснулась человеческой руки, только что свободно опустившейся вниз, избавившейся от полупустого чемодана, задевая лямку портфельчика и не ощущающей того, что ее мизинец сильно щелкнули чужой сверхъестественной рукой.
Яркий, невидимый человеческому глазу белый свет, разжегся вокруг руки девушки и, собираясь в насыщенный сгусток, утек в мизинчик, превращаясь в красное мерцание, которое вытягивалось в нить, переливающуюся и тянущуюся прочь из большого зала аэропорта, сквозь магистрали, кварталы, улицы и дворы, протягиваясь по ступеням, этажам и заползая в щели, замочные скважины и отверстия, провисая сквозь пространство, вытягиваясь в нем же, а заканчивалось на другом мизинце, более крупном и длинном, сжавшимся в кулак и ударившим по столу, тут же снося все с него подчистую.
— Оу! — воскликнула довольно Совесть, отпуская красную переливающуюся нить и рассматривая бледное лицо парня, зачесывающего своими руками волосы, сползающего по стене вниз, и злым, разочарованным взглядом рассматривающего погром, учиненный в своей кухне. — Старейшина, вы не поверите! Это же они!
— Я созерцаю этот факт, — радостно рассмеялся седовласый, располагая руку на плече ничего не понимающего Мастера. — Наказать тебя, говоришь, надо? И малышей твоих не трогать?
— Да им награду дать надо! — весело рассматривая потерянное лицо паренька, пропела Совесть. — Это же надо так случайно попасть! Столько веков прошло, а ты не изменился почти, разве что личико красивее стало, — на радостях ткнув парня в нос указательным пальцем, белокурая растерялась, когда чужой взгляд сфокусировался на ней, а руку будто хотели отбить, только прошли сквозь нее и ладонью прошли по своему лицу, закидывая голову кверху, прикрывая глаза и, наконец, выпуская слезы наружу.
— Ну что, Мастер, твои умельцы хорошо поработали, только так же хорошо и испортили все, — мягко, но с укором проронил Старейшина, сжимая плечо Мастера, печально рассматривающего плачущего от образовавшейся пустоты паренька-репера. Кажется, его боль была ощутима, и Мастер виноватым взглядом посмотрел на старшего:
— Как им сейчас помочь?
— Здесь мы не поможем, только наблюдать сможем, — грустно улыбаясь и вновь рассматривая лежащую на столе красную нить, отозвался Старейшина.
— А если… — начал Мастер, но его грубо прервал твердый голос Совести:
— Здесь уже Судьба поработала. Теперь только ждать. Красная нить сделает свое дело, а вот насколько быстро… — задумчиво почесав подбородок, белокурая девушка оглянулась, вновь погладила пальцами так давно не показывающуюся в этом мире нить, свисающую со спинки дивана, и заключила: — Надо обсудить со всеми. И Справедливость позвать надо, опять все самое интересное пропустит!
Мастер напоследок взглянул на паренька, замечая его дерганные и нервные движения в районе запястья, через мгновение получившее свободу от цепочки с кулоном-солнышком, в очередной раз грустно улыбнувшееся небесным гостям и тут же скрывающееся в темноте кухонного гарнитура, яростно отброшенное прочь от парня с потухшими глазами и потерянным кусочком сердца.

***

Лим гладила мягкую шерстку котенка, покусывающего ее за бегающие пальчики. Чудо был тихим, таким же, как и девушка, грустно улыбающаяся ему и тихо нашептывающая, что все будет хорошо и его хозяйка обязательно вернется к нему. Котенок слушал, но изредка жалобно мяукал, посматривая на дверь.
Хонг принесла свой ноутбук и приступила к работе, уместившись прямо на полу, рядом с корзинкой котенка. Так и ему уютнее и ей не одиноко. Впереди неделя, которую ей стоит как-то проработать и быть ниже травы и тише воды. Руководитель утром вызвал ее к себе, гневно смотря и даже пыхтя, но, на удивление девушки, ничего не сказал, молча отдал задание, напоминая, что до окончания ее трудовой деятельности здесь ей есть чем заняться и стоит хорошо поработать в свои последние дни.

🎶Charles Pasi - A Man I Know

Дверь тихо открылась, сначала образуя небольшую щель, а затем уже увереннее отворилась, впуская гостя внутрь.
Котенок оживился, тут же выскочив навстречу, чем напугал Лим, которая и не заметила вторжения в комнату. Но, завидев вошедшего, мгновенно вскочила, роняя старенький ноутбук на пол. Шаг назад оказался невозможным. Стена была на пути. Глаза бегло скользнули по темной одежде Чон Хосока, хмуро рассматривающего ее, и опустились вниз от такого его решительного взгляда, а именно это увидела в темных омутах девушка. Ручки нервно сцепились спереди и заперебирали края длинной белой кофточки.
Мужчина уверенно шагнул вперед, заставляя голову девушки дернуться вверх, испуганно раскрыть глаза и сильнее вжаться в стену.
— Вчера говорила только ты, сейчас буду говорить я, — уверенный низкий и серьезный голос парня разбил тишину комнаты, заставляя глаза девушки метаться по его лицу, боясь услышать хоть слово, ведь сердце бежало галопом, а дыхание уже сбилось. — Ты мне понравилась сразу, искренне и без прикрас. Лим Хонг, твоя яркая личность затмила всех вокруг, заставляя думать о тебе постоянно. Услышав, что твое сердце откликается на мое присутствие, я возликовал и радовался как маленький мальчик. Я и не помню, когда ощущал себя таким счастливым и… — Хосок слегка нагнулся и двинулся вперед, останавливаясь в паре шагов от замершей девушки, — …нужным. Я не умею ухаживать, не имею на это время, да и повода не было. До тебя. Вот и получилось, как получилось. Прости. Я даже не думал, что ты можешь так подумать обо всем этом. Я искренне желал видеть тебя, разговаривать, касаться… — рука поймала пальчики девушки и потянула на себя, беря ее руки в свои.
Девушка непроизвольно потянулась вперед, делая маленький шаг, ощущая тепло его рук, совсем забывая, как дышать, и уже не контролируя слезы, скатившиеся наружу.
— Ты очень красивая, умная и самая искренняя девушка, которую я встречал. Ты думаешь, что простая, но ты такая сложная для меня. И я хочу разгадывать тебя, узнавать и быть рядом, ограждая от всех напастей и бед, не позволять тебе быть грустной или печальной, — Хосок остановился и нерешительно улыбнулся. — Твои прикосновения обжигают меня, а по телу бегут мурашки, и ты даже не представляешь, как сильно я хочу обнять тебя.
— Обними, — одними губами прошептала девушка и шаркнула ножкой ближе.
Хоупу и слова было не нужно, он видел разрешение в ее глазах, которые сразу зажглись искрой, стоило ему сказать, что она ему нравится. Еще вчера он был уверен, что она выбрала его, ведь не могла оторвать свой взгляд от его, и он верил, что по его ответному взгляду она поняла, насколько искренни были его чувства. Вчера было больно видеть ее слезы, но сегодня они заставляли внутри раскрываться цветы, разливаясь ароматом тепла и счастья. Чон аккуратно притянул девушку, обвивая своими руками и прижимаясь щекой к таким мягким волосам, жаль, что черным, а не огненно-красным.
Лим ухватилась за широкий свитер парня, крепко прижимаясь и чувствуя, что его сердце бьется так же быстро, как и ее. Возможно, она сейчас делает свою самую большую ошибку в жизни. Но противостоять ему не может, чувствует, что ей не врут, и видит его искренность, его переживание и его заботу о ней. Кажется, эта влюбленность настоящая и не только для нее. Она не хочет стать причиной боли. Вчера краем глаза увидела ее в Мин Юнги, да и сама ощутила на себе сполна. Одна ночь далась ей очень сложно, а как бы она выдержала следующие?
— Ты же будешь со мной? — шепчут ей в волосы, обжигая горячим дыханием в районе ушка. — Потому что только что я забрал твое заявление об увольнении и категорически против того, чтобы ты бросала меня! Я не отпущу тебя, моя Роза, — в ответ его щипают за бок маленькими пальчиками и усмехаются, даря горячее дыхание наигранного вздоха разочарования в районе плеча.
— Не отпускай меня, Надежда, — девушка отстраняется и дарит быстрый, но нежный поцелуй в щеку, еле заметное касание, но такое прожигающее, вызывающее ярчайшую солнечную улыбку на лице айдола. И сейчас он настоящий и искренний, и улыбается еще ярче своей девушке. Утром было страшно так рискнуть и все взять в свои руки, но сейчас это того стоило. Риск оправдан. И он счастлив. Они счастливы.
Тихое мяуканье и прикосновение к ноге парня возвращают его в реальность, заставляя опечалено взглянуть на животное.
— Инна уехала, — Лим с большой неохотой выпуталась из теплых объятий и присела на корточки, погладила котенка за ушком, поднимая мгновенно погрустневшие глаза на парня. — Хосок, О Инна сбежала от них.
— Надеюсь, она вернется, потому что Юнги не в порядке, — Хоби присел рядом и почесал пальчиком макушку котика. — Она должна вернуться. Он действительно любит ее.

***

Инна закрыла окно, задувающее прохладный воздух, подаренный дождем. Она любит смотреть на него, но сейчас он навевает еще большую тоску, которой и так в избытке. Лондон ей категорически не нравится.
Девушка пристально смотрит на потеки воды на стекле и даже не замечает, как сама вторит им, выпуская тихо слезы наружу. Слезы, которых так долго не было в ее жизни, но последние четыре месяца стали неотъемлемым ежедневным ритуалом.
И снова очередной 21 день. Новый период привыкания. Только вот что-то еще ни в одной стране она не смогла привыкнуть, а где-то и трех дней не выдержала. На родине так и вовсе две недели продержалась, не желая выслушивать все те же нарекания в ее сторону.
И постоянно сердце будто в тисках, сжато и стучит гулко, как на издыхании. Она заметила, не сразу, но поняла, что чем дальше от Южной Кореи, тем труднее дышать и просто существовать, мысли стонут громче, а слезы льются сильнее. Кошмары снятся чаще так, что сон стал чем-то чуждым и неправильным. Еда противна, разве что вода еще по вкусу. А любимый шоколад стал совершенно безвкусным и ни единой крошкой не радует, наоборот, раздражает.
Новости она избегает, по сторонам старается не смотреть, журналы не листает, боится услышать хоть слово о нем, увидеть хоть тень его фото. Впервые так боится мужчины, но дико жаждет коснуться его. Наушники постоянно работают, и музыки его там нет, вся стерта подчистую. И только ноутбук становится самой дорогой вещью, которую гладят и лелеют, которая делает больно, но которая дарит теплые ощущения в груди. И там внутри что-то шевелится, разливается теплом и топит радостью, стоит во сне ощутить его касания, дыхание и присутствие. А потом он отдаляется, ускользает как песок, и она плачет, просит не поступать так с ней и просыпается в холодном поту с заплаканным лицом. И так в каждой новой стране. Когда же она уже выберет правильную? Она чувствует себя бездомной, попрошайкой, которой все отказывают и никто не хочет принимать. Беглянка без дома. Трусиха без счастья.
Чемоданчик собран, как всегда полупустой, ее ждет новая страна и новый период в 21 день для привычки. Главное, не ошибиться в очередной раз и наконец взять себя в руки.

***

Стены давят. Темнота заставляет глаза слезиться, а яркий свет их щиплет. Все неправильно. Все мешает. Все вокруг давит. Работа не помогает отвлечься. Мин Юнги старался, пытался, делал через силу. Но рядом пусто. В душе черная дыра. А в голове незамолкающий, стонущий голосок.
Ребята отвлекают, постоянно с ним вне работы, хоть кто-то один, но обязательно есть. Они все видят. Ему плохо, ему одиноко. Его бросили, да еще и сбежали ни оставив и следа. Но он отчасти сам виноват, допустив такую свою несдержанность, и прекрасно это понимает. Корит себя за все. Только это не помогает. От нее и следа не осталось. Ни намека на то, где ее можно найти.
30 дней. Очередной период. Шестой. Пол года пролетели, вернее протекли мучительным осознанием безвыходности и собственной никчемности.
Время лечит? Лечит. Обязательно. Но сколько еще ждать? Он устал. Не ест, не спит, буквально тает на глазах. Компания и ребята всячески прикрывают его болезненное состояние. Арми волнуются, они тоже замечают, что что-то происходит. Пишут, что болеет, что депрессия или что просто усталость. А у него все сразу. Так плохо не было никогда. Так руки еще не опускались. Ему пусто. Раньше работа и любовь к музыке заполняли пробелы, с легкостью устраняя все недоразумения и неровности его жизни. А сейчас он сидит за роялем в этом самом зале прослушиваний. И ничего не происходит. Он просто сидит и смотрит на бело-черную палитру клавиш рояля, что знавали тепло ее пальцев. И в глазах уже рябит, пестрит и разливается в мутные пятна.
— Долго так будешь себя вести? — раздается опечаленный и недовольный голос из зала. Бан Шихек всегда здесь. Давно заметил, что Юнги каждый день приходит в это место и сидит. Ничего не делает. А после уходит, хлопнув дверью, которую точно скоро придется менять.
— Время лечит, — вновь твердит ответ Юнги, заученный как мантру, на повторяющийся каждый день вопрос. — Обязано вылечить.
— Ты не болен. Тебе стоит развеяться, отвлечься на что-то. Возьми отдых. Мы придумаем что-нибудь с твоим перерывом. Юнги, так нельзя! — сетует на безвольное состояние подопечного мужчина, понимая, что дело усугубляется и легче не становится. — Обратись к специалисту, в конце концов.
— Я сам специалист, у меня даже степень есть. Ничего нового они мне не скажут, — горько усмехается Юнги, разворачиваясь на табуреточке и вглядываясь в темный зал, где сверкают стекла неизменных круглых очков.
Разговор по кругу. Но время же когда-то должно вылечить. Следующие 30 дней начали отсчет. Опять.

***

Красная нить натянулась, вызывая ряд искр, бегущих в разные стороны, скачущие и растворяющиеся в пространстве. А на высоте в тысячи километров от уровня моря два самолета несут пассажиров в разные стороны, на доли секунд равняя их в пространстве, отделенным парой сот километров друг от друга, тут же унося прочь. Пространство запечатлевает синхронные жесты ладоней, прикладываемых к груди в желании утихомирить резко ёкнувшее сердце. Но расстояние стремительно увеличивается, вновь вытягивая нить, заставляя провиснуть и невесомо опуститься на плотные облака.

***

Резной лист пальмы равномерно покачивался, бросая мимолетную тень на лицо девушки, сидящей на скамеечке под этой самой пальмой и глядящей в голубое чистое небо. Опустив глаза, девушка взглянула на горизонт, где цианового цвета отражалась водная гладь. Рай на Земле? Для многих совершенно точно. Но не для нее. Бледное заостренное личико вновь вернулось кверху и пустым взглядом продолжило созерцание темно-зеленого листа, чуть пожелтевшего на кончике. Покачивания сопровождались счетом. Это занятие стало привычным, ведь только так можно было перебить голосок, стонущий невразумительные слова внутри, жалобно скулящий и отчаянно требующий сменить место положения.
21 день. Очередной период.
Новый город, страна. Куба. Яркая и жгучая, динамичная и шумная. Совершенно точно должна была отвлечь от навязчивого образа. Новая работа, вернее проект в компании, которую она случайно нашла через неделю после своего побега. Не работа, а сказка — позволяла работать откуда душа желала. И вот уже двенадцатая страна, а душа все еще желает другого.
Или привычного?