Просветитель

Это случилось после того, как Эльсон и Андор безуспешно пытались помочь женщине, у которой на шее росла опухоль. Все звуковые лекарства, которые они применяли, — от низких вибраций до сложных мелодических формул — не давали результата. Эльсон и Андор обсуждали возможные варианты уже на равных, перебирали идеи, анализировали симптомы, но всё было тщетно.

И тогда Андор, задумчиво глядя в окно, вдруг произнёс:

— У неё нарушено чувство внутренней гармонии. Мы пытаемся пробудить её с помощью природных звуков, но, возможно, ей не хватает чего-то другого. Какого-то базового компонента, которого нет в нашей коллекции.

Эльсон повернулся к нему:

— Что ты имеешь в виду?

— Мне кажется, это должен быть искусственный звук. Вернее — мелодия. Та, что может создать только человек. Живая, интуитивная, не записанная, не повторённая. Музыка, рождающаяся в моменте.

— И что ты предлагаешь?

— Нам нужно отправиться на поиски, — сказал Андор, не задумываясь.

На следующий день Эльсон подвёз Андора и Тиона в город. Они договорились встретиться вечером на том же месте. Тион нёс в свёртке Звуколов и несколько пустых Слепков.

— Послушайте меня, — сказал Андор, когда они вышли на мостовую. — Раньше, до эпидемии, по всему городу околачивались бродячие музыканты. Потом они исчезли. Но, возможно, сейчас начали возвращаться. Я знаю места, где они обычно появлялись.

— Но я ничего в этом не понимаю, — сразу признался Тион. — Ты уж выбирай сам.

Андора не нужно было уговаривать. Он уверенно повёл Тиона по улицам. Первым местом стал центр города, возле ратуши.

— Ура! — закричал Андор, заметив издалека старика с духовым инструментом. Тот, увидев приближающихся слушателей, оживился и поднёс ко рту нечто, напоминающее волынку. Заунывная, скрипучая мелодия растеклась по площади, вязкая и тягучая. Люди начали подходить, кто-то бросил кусок хлеба на подстилку перед музыкантом.

Андор послушал несколько минут, затем покачал головой:

— Это не то, что нам нужно.

Они продолжили поиски. Бродили по улицам, заглядывали в переулки, слушали уличных скрипачей, гитаристов, даже детский хор у фонтана. Но всё оставляло Андора равнодушным.

К вечеру они были измотаны. Сели под окнами старого дома на окраине города.

— Вроде всё обошли... — пробормотал Андор, устало опуская голову.

И вдруг он насторожился. Где-то в переулке зазвучал едва уловимый звук — предвестник чего-то необычного. Несмотря на усталость, он вскочил и бросился туда. Тион, не торопясь, последовал за ним.

В узком переулке, освещённом только отблесками заката, стоял странный музыкант. Он был закутан в несколько слоёв одежды, лицо скрыто под широкой шляпой. Перед ним — коробка для пожертвований. В руках — смычок, которым он водил по струнам, не касаясь их, словно согревая воздух.

Увидев приближающихся слушателей, музыкант завершил разминку и начал играть.

Андор замер. Мелодия была обворожительной — не похожей ни на одну песенку, которую он слышал раньше. Она была живая, текучая, как ручей, который сам выбирает себе путь. Музыкант импровизировал, виртуозно вырисовывая неожиданные повороты, словно рисовал звуками.

Андор, боясь спугнуть удачу, медленно приближался. Тион шёл за ним. Андор повернулся и жестом показал Тиону, чтобы тот достал Звуколов и начал запись.

Мелодия продолжалась полчаса. Она то взлетала, то замирала, то превращалась в почти неуловимый шёпот. Музыкант чувствовал публику — пусть и малочисленную — и играл с вдохновением.

Наконец он резко остановился. Андор подошёл к коробке, достал несколько монет и положил внутрь. Музыкант поклонился — как-то по-женски, грациозно.

И в этот момент Андор взглянул ему в лицо — и ошарашенно обернулся к Тиону, как бы ожидая подтверждения.

Перед ними стояла девочка — немного младше Андора. Из-за трёх слоёв одежды её возраст было трудно определить. Она смотрела на них с любопытством, не прячась, не смущаясь.

— Ты откуда взялась? — наконец опомнился Андор, всё ещё не веря своим глазам.

— А вы откуда? — ничуть не смущаясь, с любопытством парировала девочка. Не дождавшись ответа, она махнула рукой в неопределённом направлении:

— Я здесь каждый день играю. С площади и с других улиц меня выгнали — там слишком шумно, слишком людно. А здесь... почти никого не бывает.

— А как же ты живёшь? — спросил Тион, быстро оценив скромный заработок, лежащий в её коробке.

— Я ещё работаю в двух местах — мою посуду и убираю, — спокойно объяснила она.

Потом, чуть понизив голос, добавила:

— До эпидемии у меня был учитель. С самого детства. Мой отец был скрипач...

Она всхлипнула, и голос её дрогнул:

— Он велел мне спрятаться в женском монастыре. А когда я вернулась — уже никого не было.

— Знакомая история, — тихо сказал Тион, опустив глаза.

— А как тебя зовут?

— Родители назвали меня странным именем — Эола.

В этот момент девочка краем глаза заметила, как в конце улицы появился прохожий. Она оживилась, смычок словно сам прыгнул ей в руку, но потенциальный слушатель исчез за углом, и Эола с лёгким вздохом опустила скрипку.

— Эола, — обратился к ней Андор, — ты играешь удивительно. Не просто красиво — ты оживляешь воздух.

Девочка смущённо поклонилась, но в её глазах блеснуло тепло.

— Приходите завтра, на это же место. Я сыграю вам ещё что-нибудь.

— Понимаешь... — вмешался Тион, — нам бы хотелось, чтобы ты сыграла кое-кому ещё. Но не здесь. Ты могла бы поехать с нами — всего на пару дней. Тебе заплатят, обещаю.

Эола задумалась. В её взгляде мелькнула тревога:

— Нет... Я не могу. Мне сегодня надо идти работать. Если я не приду — потеряю место. Меня выгонят. А с чего я буду жить? С этого? — она показала на коробку, где лежали несколько монет. Её глаза заблестели, но не от радости — от напряжения.

Тион и Андор переглянулись. Андор, слегка неуверенно, спросил:

— Ты придёшь сюда завтра?

Эола кивнула, уже с улыбкой, и когда они уходили, весело помахала им рукой.

На следующий день, в сумерках, по переулкам города скользили три фигуры. Они жались к стенам домов, стараясь не попадаться на глаза случайным прохожим.

— Кажется, здесь, — прошептал Андор, и они свернули в тот самый переулок.

— Я никого не вижу, — нетерпеливо сказал Эльсон, вглядываясь в темнеющую улицу.

— Она обещала, — оправдываясь, сказал Тион. — Надо подождать.

Они стояли у стены, терпеливо, почти молча. Мимо прошёл угрюмый монах, бросив на них странный, долгий взгляд.

— Нам скоро надо будет убираться отсюда, — пробормотал Эльсон. — Мне не нравится физиономия этого монаха.

— Ещё немного, — взмолился Тион.

И наконец, из тени возникла хрупкая фигурка со скрипкой. Эола. Она увидела своих вчерашних знакомых и приветливо улыбнулась — та самая улыбка, тёплая, искренняя, как солнечный луч в холодном переулке.

Эльсон подошёл ближе, церемонно приподнял шляпу:

— Госпожа Эола! Будьте добры — угостите нас вашими звуками.

Тион и Андор обменялись взглядами и сдержанными улыбками. Трудно было припомнить, чтобы их Учитель когда-либо говорил с такой любезностью. Но в этот момент — всё было по-другому. 

Эолу не нужно было долго уговаривать. Она прижала щеку к скрипке, взмахнула смычком — и мелодия вырвалась в прохладный вечер, словно птица, расправившая крылья. Звуки были чистыми, текучими, почти прозрачными. Они заполняли переулок, проникая в щели между камнями, в окна, в сердца.

Эльсон застыл, не веря своей удаче. Он почти отчаялся найти то, что искал — живую, настоящую музыку, рождающуюся не из формул, а из души. Вся группа словно парила над землёй, поглощённая каждым мгновением. Даже Тион, не отличавшийся музыкальным слухом, слушал с открытым ртом, будто впервые слышал, что такое красота.

Они были настолько погружены в музыку, что не заметили, как из-за угла вновь показалась мрачная фигура монаха. Он шёл в их сторону, а за ним — цепочкой, с каменными лицами — тянулись десятки угрюмых горожан.

Эльсон заметил опасную группу, но уже было поздно. Толпа сомкнулась вокруг них, образовав плотное кольцо. Эола продолжала играть, не замечая происходящего. Монах зажал руками уши и закричал:

— Прекрати издавать свои дьявольские звуки!

Эола вздрогнула, наконец обратила внимание на происходящее и резко оборвала игру. Скрипка замолчала, и тишина стала почти оглушающей. Монах и горожане сгрудились полукругом, лица их были напряжёнными, глаза — настороженными.

— Я её знаю, — сказал один из горожан, ткнув пальцем в Эолу. — Она убирает в доме моих соседей.

— Это не даёт ей права издавать звуки Сатаны! — злобно огрызнулся монах. — Вы разве не слышите, как они завлекают в грешные мысли? Как они расшатывают душу?

— Доставай Громкон и Звукон, — шепнул Эльсон Тиону. Сам он полез в сумку и передал Слепок.

— Приготовь к работе, — коротко скомандовал он.

Монах продолжал атаковать, его внимание было сосредоточено на Эоле. Она молчала, не отвечая, и тогда он повернулся к Эльсону — теперь уже как к предводителю предполагаемой шайки.

— Я не припоминаю этого типа! — он указал на Эльсона. — Кто-нибудь из вас видел его?

Один из горожан — высокий бородач с закопчённым лицом — пристально посмотрел на Эльсона и громко сказал, обращаясь к монаху:

— Я видел его. Он разъезжает по городу на телеге. Хотелось бы знать, что он вынюхивает?

Монах подошёл ближе, поднял руку, словно дирижируя толпой, и все затихли.

— Ты слышал вопрос? Где ты живёшь и что ты вынюхиваешь в наших краях? Мы ведь знаем, что Сатана, приславший нам эпидемию, засылает после неё посланцев — чтобы соблазнить ослабших духом и телом. Нам уже признались несколько колдунов и ведьм... после того как мы их хорошо — нет, очень хорошо — допросили.

Он вдохнул воздух, словно внюхиваясь, и с нежной интонацией добавил:

— Чувствуешь запах костров? Мы умеем спасать заблудшие души.

Тем временем толпа росла. Люди подходили, толкались, пытались увидеть, что происходит. Напряжение нарастало.

Эльсон, стараясь сохранить спокойствие, заговорил ровно:

— Я живу неподалёку. Я занимаюсь врачеванием — помогаю тем, кому никто уже не может помочь. А это мои ученики, — он указал на Тиона и Андора, стоящих в тени, с застывшими лицами.

— Врачеванием?! — торжествующе воскликнул монах. — А разве не врачи принесли нам эту страшную заразу? Разве не они варят свои смеси и яды? Разве не они — алхимики, вызывающие дьявольские силы?

Толпа загудела. Кто-то выкрикнул: «Сжечь!» — кто-то: «На суд!» — кто-то просто молча сжимал кулаки.

Эльсон знал: сейчас всё зависит от одного — от звука, который они запустят. От того, сможет ли он пробудить в людях не страх, а память о гармонии.

Бородач с закопчённым лицом, явно воодушевлённый происходящим, с деловитым видом вытащил откуда-то верёвку:

— А давайте повесим этих колдунов прямо тут! По-моему, всё ясно!

Но монах поднял руку, останавливая его.

— Я понимаю ваш справедливый гнев, почтенный горожанин, — произнёс он с напускным спокойствием. — Но сперва мы должны допросить всю эту шайку. Возможно, они расскажут нам о своих сообщниках. И потом — отправлять души в ад с помощью верёвки негоже. Наша вера милосердна: пройдя очищение костром, они могут раскаяться и спасти свои души.

— Мне известно, как вы "допрашиваете"! — вдруг выкрикнул Тион. — Нет человека, который бы не признался во всём, что вы ему скажете!

— Замолчи, чертёнок! — взревел монах. — Связать всех!

Бородач, уже мысленно сменивший назначение верёвки, потянулся к Эоле — самой лёгкой добыче. Но тут же взвыл: девчонка вцепилась зубами в его пальцы. Он отдёрнул руку, выругался, проклиная всё на свете, и схватил Эолу за запястья.

— Включай! — зарычал Эльсон, и Тион, до которого ещё не добрались руки толпы, активировал Громкон.

Сначала не было слышно ничего. Затем воздух прорезал низкий, устрашающий трубный звук — как будто в переулке появился африканский слон. Никто никогда не слышал подобного в этих краях. Люди замерли, тревожно вслушиваясь в грозные, непонятные звуки.

Первым отреагировал монах — он начал мотать головой, будто отбиваясь от невидимого врага. Затем раздался знакомый, но пугающий писк — звук, который могут издавать только тысячи комаров одновременно. За ним последовало угрожающее жужжание, напоминающее рой рассерженных ос. Что-то ещё — неуловимое, но тревожное — витало в воздухе, и это "что-то" пробудило в толпе самые примитивные инстинкты.

Не дожидаясь укусов или ужалений, люди бросились врассыпную. Темнота усиливала хаос: крики ужаса, беспорядочный бег, столкновения. Монах, путаясь в рясе, бежал, выкрикивая то ли проклятия, то ли молитвы.

Эола тоже рванулась прочь, но Андор успел её перехватить. Она брыкалась, вырывалась, даже влепила ему звонкую оплеуху, но он стойко выдержал её сопротивление. Постепенно устрашающие звуки стихли, и Эола успокоилась.

— Надо уходить. Скоро они придут в себя, — озабоченно сказал Эльсон.

Он зажёг факел, и группа рванулась вперёд, пробивая светом сгущающуюся ночь. Неподалёку их ждала знакомая телега с лошадкой. На этот раз в неё взобрались четверо, и Эльсону пришлось выжать из флегматичной кобылы всю возможную прыть.

Из-за поворота выскочил разъярённый монах, за ним — возбужденная толпа, которой только что сорвали зрелище. Крики подгоняли лошадь, и телега с диким скрипом мчалась прочь, уносясь за луной, покидая негостеприимный город.