Rock Me [rus h.s.]

•

3 года назад

Гарри Стайлс

В полулежащем положении с электрогитарой на груди, я разваливаюсь на старом дряхлом диване, который раздражающе скрипит от каждого моего движения. Спина опирается на изголовье, где некогда мягкая обивка теперь изорвана во всех местах, будто стая кошек на него напала. Мои пальцы уверено проводят по струнам, играя мелодию, которую я недавно придумал.

В голове творится такой же хаос, как у Найла в гараже, в котором он никогда не убирается. Я будто нахожусь на помойке среди груды валяющихся банок из-под пива, пустых упаковок от чипсов, всяких запчастей от машины и инструментов. Запах моторного масла витает в воздухе, но привкус никотина от сигареты, тлеющей между моих губ перекрывает смердящее дерьмо. Я затягиваюсь, плотно удерживая губами фильтр и играю на гитаре, качая головой в такт аккордам, которые быстро перебирает моя рука. Я не могу сосредоточиться полностью на деле, чтобы сочинить идеальную инструментальную композицию.

Найл копошится с утра пораньше под капотом своей машины, если это старье вообще можно считать легальным транспортом. Он уже полчаса возится в карбюраторе, регулируя подачу воздуха, но безрезультатно. Мы должны были поехать в школу, но его колымага не хочет заводиться. В тонкостях машины я не разбираюсь, у меня ее никогда не было, поэтому вместо помощи я использую его гитару, подключенную к небольшой колонке.

– Твою мать! – ругается Найлер, когда черный дым ударяет по его лицу из выхлопной трубы.

Я издаю смешок, и он с агрессивным выражением лица махает руками, чтобы рассеять черное облако.

– Наплюнь ты на этот мусор. Машина давно должна быть на помойке, – прекращаю я играть и обхватываю пальцами сигарету, высасывая из нее остатки жизни.

– Отвали, Стайлс... Играй свое дерьмо... – кашляет он и вытирает грязной белой майкой не менее грязное лицо.

– Мое дерьмо хотя бы не устарело, – выпускаю я изо рта густой дым, который медленно поднимается над головой.

– О, спасибо, мистер капитан очевидность, – с сарказмом произносит он, снова наклоняясь над капотом.

След от его белоснежной майки простыл, она теперь черная и больше напоминает ту самую давно забывшую тряпку из папиного сарая. Испачканные руки ловко роются в моторе, оставляя на коже разводы масла и пыли. Пару раз он проводит ладонью по волосам, забывая о грязи, и теперь светлые пряди украшены темными следами.

Я гашу окурок о ржавую консервную банку из-под кукурузы и поднимаюсь вместе с гитарой, направившись к машине. Я открываю дверцу пикапа, которая неприятно скрипит и забираюсь на переднее сиденье. Я не закрываюсь, чтобы не порвать шнур от провода, который соединяет электрогитару с усилителем. Найл прикончит меня, если я испорчу его технику, которую он украл в музыкальном магазине, пока я отвлекал консультантку разговорами о гитарах.

Я откидываюсь на сиденье, подняв ногу на приборную панель и снова дотрагиваюсь до струн. Грубая мелодия с эмоциональной глубиной не покидает мой разум. Она растекается по гаражу, смешавшись с редкими звуками инструментов и тихим ворчанием Найла.

– Черт... – раздается его приглушенный голос. – Ты бы хоть помог, а не сидел там, как рок-звезда, – он отступает на шаг, вытирая руки о свою испачканную майку и бросает взгляд в мою сторону.

– А я вдохновляю, – отвечаю я с ленивой усмешкой, а пальцы с черными крашеными ногтями продолжают водить по грифу.

– Ты уже тридцать минут играешь одну и ту же мелодию, – закатывает Найл глаза. – Задолбал, чувак. Сыграй что-нибудь новое.

– Я тебе на Моцарта похож? – вздергиваю я выбритой бровью по диагонали, придерживаясь рок-стиля во всем.

– Тебе далеко до него. Он в пять лет написал свою первую симфонию, а ты в семнадцать не можешь докончить куплет, – издает смешок он и стягивает через голову испачканную майку.

Тело Найла покрыто татуировками, которые он набивает едва ли не каждую неделю. Я уже сбился со счета, пытаясь уследить за их количеством. У меня тоже немало — больше сорока, но до Найла мне далеко. Ему идут все эти черепа, цветы, бабочки и пентаграммы. Он не вкладывает в них особого смысла, просто делает те, что нравятся. Бабульки и мамочки с детьми часто крестятся при виде нас, но мы только смеемся. Мы не вызываем дьявола и не проводим обряды — всего-то зависаем у Найла в гараже и творим музыку.

Я редко хожу на дурацкие вечеринки и не нажираюсь на них. Мне не нужно самоутверждение с помощью выпивки и популярного социума, чтобы завысить себе самооценку. Я ненавижу богатеньких подростков, считающих себя выше остальных, потому что родители купили им навороченные тачки.

Найл часто тусуется на вечеринках и тащит меня с собой, но я больше предпочитаю общество его гитары. Я хожу туда, только если мне хочется удовлетворить мужские потребности. Остальную часть ночи я сижу в наушниках, потому что музыка, которая играет — может вызвать кровь из ушей или рвоту.

– Сам попробуй тогда написать, – предлагаю я, зная, что ему мозгов не хватит.

– Я могу повторить за тобой, а сочинять это совсем не про меня, – захлопывает он капот и закидывает грязную майку себе на плечо.

– Но ты же знаешь ноты, – вылезаю я из машины, удерживая его гитару за гриф.

– Это ты у нас долбаный Шекспир, – забирает он у меня гитару и перекидывает ремень через левое плечо.

Медиатор я использую только в редких случаях — мне больше нравится чувствовать металлические струны кончиками пальцев, даже если от этого кожа грубеет. Так я лучше ощущаю инструмент, словно становлюсь с ним единым целым. Правда, черный лак на ногтях из-за этого постоянно облазит, но это лишь добавляет образу. Но панк-стиль создан для того, чтобы быть несовершенным.

– Что ты там играл? – спрашивает он и берет медиатор из пыльной полки.

– Вот, – я вынимаю из кармана мятую бумажку с нотами и небольшим текстом.

– Посмотрим, – он забирает лист и его голубые глаза внимательно изучают содержание.

Он кивает, запомнив строчки и скользит медиатором по струнам. Пальцы его левой руки прижимаются к нужным ладам и по помещению распространяется тяжелый металл. Мы переглядываемся между собой и кривая ухмылка озаряет лицо Найла. Я бью ладонью в такт по колену, прежде чем открываю рот в нужный момент:

– Да, скажи мне, девочка, каждый раз мы прикасаемся, – напрягаю я голосовые связки, стараясь перекричать усилитель звука. – Захлестывают ли тебя чувства? – пою я, даже не глядя на листок, потому что наизусть знаю слова, которые сочинил этой ночью.

Найл не поет вместе со мной, но исполняет отличное соло, запомнив с первого раза каждую ноту. Его пальцы быстро и уверенно двигаются по грифу, заполняя каждую щель гаража качественным звуком.

– Детка, скажи да, да... – я делаю небольшую паузу, вдыхая воздух.

Голова Найла синхронно с моей качает в такт. Я пропитываюсь энергией на день от музыкальных частиц распространяющихся по организму. Это невероятно, когда есть возможность не только слушать музыку, но и чувствовать ее. Я будто заново рождаюсь, у меня открывается второе дыхание.

– Если ты не хочешь медлить, – высвобождаю я эндорфины четким голосом. – И ты хочешь забрать меня домой, – снова секундная остановка. – Детка, скажи да, да...

Благодаря профессиональным навыкам Найла звучание гитары безупречно. Грязные пальцы от машинного масла точно скользят по грифу в ускоренном темпе, словно гоняются за невидимой целью. Обычные ноты, которые я до этого показал теперь стали шедевром в его умелых руках.

Я тот, кто научил его играть и совсем не жалею от результата, который слышу. Изначально он понятия не имел, что такое ноты и как правильно они звучат, но наша долголетняя дружба дает свои плоды. Я полностью уверен, что Найл играет лучше всех в городе. Но никому нет до этого дела, потому что он не сынок богатеньких родителей.

Я тоже не имею дворянских корней. Отсутствие денег мешает продвижению творчества, ведь в двадцать первом веке музыкальная индустрия работает иначе. Полно бездарностей, которые стоят не вершине карьеры, хотя на концертах выступают под фонограмму. А такие талантливые люди, как Найл вынуждены ограничиваться фанатами из-под пустых банок пива и старым гаражным диваном, который скоро развалится на две части.

Я не тот, кто опускает руки, но, когда нет возможности, то изменить ничего не получится. Без денег мы никогда не сможем стать теми, кто совершит открытие в рок культуре. Двадцать долларов в кармане — весь мой лимит и в ближайшее время больше не появится. Это последние мои сбережения после трехмесячной работы в продуктовом магазине в качестве грузчика. Половину заработанных денег я отдал матери, чтобы она смогла перекрыть счета за лето. Нас в семье осталось двое – пришлось взять на себя ответственность стать мужчиной еще даже не успев окончить школу.

– И позволь мне поцеловать тебя, – завершаю я свой написанный текст.

Найл ударяет по последним аккордам и через несколько секунд гитара затихает. Он снимает ремень через голову и убирает инструмент на тумбу, обклеенную наклейками с полуголыми девицами. Некоторые уже выцвели, потеряв насыщенность, а некоторые расклеились, но от этого разгромленный гараж не выглядит хуже.

Я плетусь к дивану и плюхаюсь на давно образовавшуюся вмятину с размером моей задницы. В школу мы опоздали, а самому идти туда нет никакого смысла. Найлу нужно еще принять душ после возни с машиной, а это как минимум займет час.

– Так кто твоя муза? – спрашивает Хоран, приземлившись рядом со мной.

– Ты о чем? – хмурю я брови, повернув к нему голову.

– Ванесса, с которой ты перепал на выходных? – кусает он нижнюю губу в улыбке.

– Я даже ее имени не помню, – издаю я смешок.

– Я же только что сказал, – с очевидностью говорит он.

– Не вижу смысла запоминать бесполезную информацию, – откидываю я голову к изголовью и разглядываю покрывшийся желтыми пятнами потолок.

– Ты хоть в курсе, что переспал с девушкой, у которой есть парень? –упирается он локтем на спинку дивана, придерживая кулаком голову, когда поворачивается боком ко мне.

– Это не моя проблема. Я не виноват, что у ее парня крохотный член, – безразлично говорю я, не убирая с лица дрянной ухмылки.

Мне все равно, что я трахаюсь с девушками, у которых есть парни. Я никого не заставляю прыгать к себе в постель. Пара ласковых фраз и одно упоминание, что я играю на гитаре, как кто-то уже тащит меня на вечеринке в комнату. Я даже не пытаюсь запомнить их имена, тем более каких-то особенных черт на лице. Все, что меня интересует - тепло женского тела, не более. Я даже не понимаю, как Найл умудряется запоминать имена девчонок, с которыми я провожу ночь. Он должен заострять внимание на себе, а не на мне и моих похождениях.

– В один день ты точно нарвешься, Стайлс, – ухмыляется он и свободной рукой подбирает пачку сигарет, что валяется между нашими ногами.

— И почему я должен отказываться от хорошего секса? — я лениво поворачиваю к нему голову.

— Потому что рано или поздно кто-нибудь надерет тебе тощую задницу за то, что ты спишь с чужими девчонками, — отвечает он, вскрывая пачку дешевых сигарет и засовывает одну в рот.

– Как кто-то надерет мне задницу, если я хожу вместе с тобой в зал? – я вынимаю из кармана зажигалку, в которой почти закончилось топливо и отдаю ее.

– Ну, может, и не избить, но в морду однажды ты точно получишь, и тогда весь металл с твоей рожи слетит, – говорит он, держа незажженную сигарету между губ.

Я закатываю глаза на его комментарий. У него самого есть пирсинг на лице. Он скоро собирается прокалывать уши и еще открывает свой чертов рот в мой адрес.

– Отвали, – я дергаю колесико от зажигалки, воспроизводя пламя и подношу его к кончику сигареты во рту Найлера.

– А ты ей?... – поднимает он свои голубые глаза на меня, пока втягивает щеки и всасывает воздух через фильтр, чтобы поджечь табак.

По его любопытному взгляду я понимаю, к чему клонит этот ловелас, который сам никогда не упускает ни одной юбки. Мимо Найла не проскочит ни одна девушка в декольте. Он заметит открытую грудь в радиусе километра и доберется до нее, даже если придется попотеть.

Я ни за кем ни разу в жизни не бегал и не собираюсь начинать. Я привык, что девушки сами на меня вешаются из-за удачной смазливой внешности, которую я использую в определенных ситуациях. Даже мой пирсинг и татуировки не пугают дам, а наоборот будто больше притягивают. Возможно дело в том, что я выделяюсь среди остальных стандартных парней необычными чертами; красивых штучек в мини-юбках это явно привлекает. Не помню, когда мне в последний раз отказывали в сексе, если вообще такое происходило. Обычно девушки сами вешаются мне на шею и просят, чтобы я разрешил им отсосать.

– Блять, нет. Я таким не занимаюсь. Никогда не встану на колени перед девушкой, – убираю я зажигалку, с раздражением запихивая его в карман спортивных штанов, когда Найл прикуривает.

Мне не мерзко сделать что-то подобное, но я ни разу не пробовал доставлять кому-то удовольствие таким способом. Я привык, чтобы всякие пьяные школьницы делали хорошо мне, а не я им. Мой рот не желает побывать в том месте, куда запахиваются члены разных цветов и размеров. Шлюхи не заслуживают ублажения, особенно те, у которых есть парни. Они для меня простые дырки, в которые хорошо помещается мой пенис. На что-то большее я не позволяю им рассчитывать.

– Какой ты мудак, – выдыхает Найл клубы дыма, удерживая сигарету между пальцами.

– Ну да, – пожимаю я плечами.

– И где справедливость к женскому полу? Тебе должны сосать, а сам ничего взамен не делаешь?

– Отъебись от меня, Найл. Точнее любитель женских гениталий, – специально издеваюсь я над ним.

– Не будь ты моим лучшим другом, я бы давно сломал тебе нос, – улыбается он и прижимается к сигарете, заставляя кончик тлеть.

– Я бы себе тоже сломал нос, но тогда потеряю шанс привлекать цыпочек.

– О пошел ты, чертов ненавистник куни. Все равно настанет день, когда ты наложишь в штаны из-за девушки и не сможешь оторваться от ее клитора. Вот тогда я припомню тебе все твои шутки, – уверенно произносит он и из уголков его губ выходит никотин.

Я смотрю на него, пытаясь сдержаться, но через секунду взрываюсь и смеюсь, ухватившись за живот. Выражение его лица настолько серьезное, будто он собирается написать докторскую о моем оральном сексе. Но я уже сказал, что этого никогда не произойдет. Ни одна девушка не будет достойна моей головы между ее ног. Я должен спятить, чтобы совершить такой шаг. Мой мозг уже не будет работать и серое вещество в нем больше не заведется.

Подобными ласками занимаются те, кто верят в любовь, но ей нет места в этом мире. Люди понятия не имеют, что значит любовь. Они используют это слово, дабы убедить себя, что оказались достойными ее внимания. Но на самом деле любовь - это слабость, ничтожная иллюзия, созданная для маскирования одиночества.

Мысль о том, чтобы склониться перед женщиной в этом интимном поклонении, вызывает во мне смесь насмешки и отстраненности, за которой Найл искоса наблюдает. Он молчит, высвобождая легкие от очередной порции дыма, пока меня захватывает приступ смеха.

Для этого нужно не просто желание - нужно верить в кого-то настолько, чтобы позволить себе потеряться в чужом теле, в чужом запахе. Но Вселенная рано или поздно рушится. Она не будет вечность заполняться новыми звездами. Они потухнут, как и солнце, которое тоже взорвется. Поэтому я никогда не смотрю на ночное небо и не ищу звезды, питая себя бессмысленными надеждами о любви, когда могу наслаждаться жизнью и трахаться без повода.

Мне кажется ласкание языком - это не одна из частей полового акта, а больше, чем физическая потребность. Это - добровольное подчинение желанием другого. А я ненавижу контроль. Я не допущу нечто подобное и не позволю любви вторгнуться в мое сердце замороженное под глыбой льда.

– Пойду в душ, пока ты сходишь с ума, – Найл оставляет недокуренную сигарету на краю деревянного стола и поднимается со скрипучего дивана.

– Извини... Найлер... – хохочу я, искренне не стремясь обидеть единственного друга.

– Да мне похрен, Стайлс. От меня несет бензином, и я выгляжу как черт, – шагает он к выходу.

– Я подожду тебя тут, – уже более гуманно смеюсь я и ложусь поперек на диван, закинув ноги на подлокотник.

– Если хочешь, бери гитару в дом и пошли со мной. Мама приготовила панкейки. Раз мы не идем в школу, то можем хоть поесть нормально, – он останавливается и разворачивается на сто восемьдесят градусов.

– А ты умеешь уговаривать, – с прыжком вскакиваю я с дивана.

Я забираю его белую электрогитару и подхватываю комбоусилитель, пока он ждет меня. Сигарета остается тлеть на твердой поверхности, медленно выпуская тонкую струйку дыма вверх. Рюкзак я не беру, потому что в нем ничего нет кроме ручек и пачки презервативов. Я не тащу с собой учебники и даже не помню, где оставил их. Наверное, в шкафчике, которым тоже не пользуюсь.

Добираюсь до Найла, и он бросает в меня свою грязную майку, рассмеявшись во все горло. Я крою его матами, когда ткань попадает на лицо. Уже хочу стукнуть его гитарой по голове, не щадя дорогой инструмент, но майка падает на пол, и я вижу бегущую блондинистую задницу к дому с кучей татуировок на торсе.

•

Плохой Гарри, добро пожаловать!