Affettuoso

Раз в неделю Антон стабильно засыпал под любимые мелодии Добровольского и на следующий день просыпался под них же, неизменно начиная утро с полюбившегося Павлу Алексеевичу Мусоргского. Перечитывая конспекты, делая рефераты и играя отобранные вместе с Добровольским произведения, Шастун дома у преподавателя готовился к следующей учебной неделе. Больше всего Антон ценил такие выходные за то, что ему удавалось побыть в тишине и покое и не приходилось прикладывать никаких усилий, чтобы сосредоточиться на работе, ведь при попытках заняться учёбой в общежитии приходилось дожидаться поздней ночи, когда Дима и Серёжа заканчивали обсуждать название своей будущей музыкальной группы и, переругавшись по тысяче раз, ложились спать, напоследок любезно обменявшись оскорблениями. Правда, к тому времени парень уже обычно засыпал.

У Павла же не было слышно ничего, кроме его тихой игры, нисколько не отвлекающей от важных занятий, и грохота тяжёлой входной двери, когда тот выбирался покурить. С такими еженедельными ночёвками Антона дома у Добровольского у обоих в жизни произошли небольшие изменения: первый разучился засыпать под ругань своих соседей по комнате и всерьёз подумывал о покупке берушей, а второй перестал курить в квартире и начал выходить на балкон или лестничную клетку. Только вот в остальные дни Шастуну теперь приходилось гораздо тяжелее — Серёжа с Димой не прекращали свои ночные переговоры даже после просьб Антона вести себя потише, из-за чего уснуть удавалось уже ближе к утру, за пару часов до будильника. Шастун засыпал на парах, успеваемость упала, а подняться с кровати и пойти на учёбу, проспав всего несколько часов, стоило титанических усилий. О правильной и красивой игре на пианино не могло быть и речи.

Разумеется, Добровольский не мог не заметить явные изменения в виде мешков под глазами и бесконечных заразительных сонных зевков. Первое время он тактично молчал, думая, что Антон бы сам пожаловался на то, что доставляет ему проблемы, но мешки всё росли, а Шастун всё так же молчаливо выслушивал замечания Павла и старался исправиться, с трудом шевеля пальцами. Когда юноша, пока Добровольский разъяснял Антону его ошибки, умудрился заснуть, удариться челюстью о клавиатуру инструмента и, вскакивая от неожиданного громкого звука, стукнуться головой о пюпитр и уронить на себя упавшие с него ноты, мужчина понял, что проблему срочно надо как-то решать. А для этого нужно выяснить причину её возникновения.

— Помятый ты какой-то, — начал Павел, поднимая захлопнувшийся сборник с колен Шастуна. — Не высыпаешься? Случилось что?
— Да так, — пианист протёр глаза ребром ладони и в душе пожелал излишне болтливым соседям не высыпаться всю оставшуюся жизнь. — Друзья у меня немного шумные, но это не критично.

Решение пришло мгновенно.

— Можешь, если хочешь, переехать ко мне.

Парень впал в ступор. Переехать, разумеется, хотелось, причём не только из-за привлекательной возможности выспаться — видеться в неофициальной обстановке чаще раза в неделю не представлялось возможным из-за нагрузки, а в остальное время Антону катастрофически не хватало Павла. С другой стороны, Шастун не был уверен, что он готов и что его присутствие в чужом доме принесёт его хозяину хоть какую-то пользу. Парню больше казалось, что он будет только мешаться. Да и рановато пока было — Антон не считал хорошей идеей постоянное сожительство спустя полтора месяца отношений и боялся, что быстро надоест мужчине.

— Спасибо, но я, пожалуй, пока останусь на своём привычном месте, — хрустнув пальцами обеих рук, вежливо отказался студент. — С соседями несложно будет договориться быть потише.

Шастун, пытаясь выглядеть как можно убедительнее, едва сдержал усмешку — ага, конечно, несложно. Как два пальца об рояль.

— Ладно, — снисходительно ответил Добровольский, но, чуть погодя, предупредил: — Учти, что если ты не начнёшь высыпаться, я соберу все твои шмотки и перевезу их к себе.

Антон по этому поводу испытал весьма смешанные чувства, но, потратив на обмозговывание идеи преподавателя не больше дня, благополучно забыл о ней.

А зря.

Понятное дело, Дима и Серёжа не очень-то хотели идти навстречу и не предпринимали никаких попыток перестать разговаривать по ночам. Следовательно, ситуация с режимом сна не улучшалась никоим образом, и Антон начал пропускать первые пары, не слыша по утрам звона будильника.

Так продолжалось недолго — не прошло и недели с момента его разговора с Павлом Алексеевичем, когда Шастун, вернувшись в общежитие после четвёртой пары, заметил совершенно пустую прикроватную тумбочку и отсутствие выигранного на конкурсе синтезатора. Антон удивлённо вытаращил глаза на застывшего с гитарой в руках Позова и Матвиенко с барабанной палочкой во рту, которые, судя по выражению их лиц, явно не ожидали увидеть друга в своей комнате.

— А ты чего здесь? — отбросив присущую ему тактичность, поинтересовался Дима.

У юноши после услышанного вопроса резко перекосило лицо от недовольства.

— А где я, по-твоему, должен быть? — возмутился Шастун. — Пары закончились, я пришёл, что-то не так?
— Да нет, — Позов скинул с плеча ремень и уложил гитару на кровать. — Приезжал Попов, сказал, что ты теперь снимаешь квартиру, а он помогает тебе с переездом. Мы все вместе собрали твои вещи, закинули к нему в багажник, и он уехал. Вот так вот.
— Но мы всё равно рады тебя видеть! — добавил Матвиенко, тут же получая подзатыльник от Димы.

«Ебануться сосны гнутся», — подумал Антон, медленно сползая вниз по стене и садясь на корточки.

***

Несмотря на то, что вещи Шастуна бесцеремонно забрали прямо посреди недели, переезд Антона Павел Алексеевич предложил отпраздновать в тот же день. Но так как романтики в Добровольском было чуть меньше, чем нисколько, празднование являло собой обыкновенный просмотр художественного фильма о Шопене за бутылкой красного полусладкого. Юноша был слегка обескуражен такой помешанностью на музыке — в консерватории Павел преподавал игру на фортепиано, дома в свободное время тоже играл на фортепиано, а для того, чтобы расслабиться, смотрел фильмы про известных людей, игравших на фортепиано. Антон подумал, что его бы на месте Добровольского уже тошнило ото всего, что было связано с музыкой, но делиться своими явно не совпадающими с мнением преподавателя мыслями не стал.

Шастун был несказанно рад такому окончанию дня и, лёжа у Павла на груди и придерживая полупустой бокал, надеялся после финальных титров обсудить просмотренный фильм и, возможно, даже немного рассчитывал на продолжение вечера, но уже спустя полчаса, когда к недосыпу и усталости добавилась сонливость от выпитого, провалился в сон. Добровольскому оставалось лишь досматривать фильм в одиночестве, изредка бросая мимолётный взгляд на расплывшегося в улыбке Антона, и со своей нелепой нежностью трепать его по голове.

Наутро Шастун, заботливо укрытый тёплым одеялом, проснулся на том же диване, но уже в одиночестве.