Глава 12. Дуэли - зло.
Я чувствовал, что выдыхаюсь. И мой противник, кажется, тоже это прекрасно понимал.
Увы, я никогда не отличался особенной физической силой и уж, тем более, выносливостью. Правая рука, в которой я держал тесак, от усталости онемела и с трудом сгибалась. Левую же я не мог задействовать в бою по причине сообразительности одноглазого, который догадался о том, что я захочу сделать, и серьёзно поцарапал меня кончиком своего лезвия. Теперь моя левая рука была залита постепенно засыхающей кровью — рана оказалась абсолютно не тяжёлой, но обильно кровоточащей — противно саднила и с трудом меня слушалась.
Хотя, впрочем, и правая тоже уже не обращала особенного внимания на мои желания. Ей очень, очень хотелось бросить тесак и отдохнуть от того бешеного движения, которые вынуждена была совершать последние минут пять-десять.
Одноглазый дождался, пока я, решив дать передышку многострадальной руке, на пару мгновений перестану крестить его кончиком своего лезвия. Я остановился всего лишь на пару мгновений, может быть, на одно мгновение, но ему хватило этого, чтобы перехватить инициативу в свои руки. Он с диким, устрашающим криком степной антилопы, которую с одной стороны грызут львы, а с другой гиены, бросился на меня.
Скажу честно: эффект неожиданности сыграл свою роль. До этого момента Хью был вызывающе спокоен, и выглядел так, будто бы отмахивается не от клинка из толедской стали, а от надоедливого комара. Теперь же, когда он так резко прыгнул в мою сторону, я отскочил назад и чуть не запнулся об толстую сухую ветку, валявшуюся в траве.
Упал бы — тут бы мне и пришёл конец. Но я смог устоять на ногах. И понял, что конец мне придёт ещё не сейчас.
Но, во всяком случае, очень скоро.
Одноглазый всё усиливал натиск. Его лезвие мелькало в воздухе так быстро, что я едва-едва успевал отражать удары и, за неимением вариантов, медленно отступал назад. Я чувствовал, что долго так не продержусь.
Шаг за шагом приближался я к краю поляны, где меня, лишённого свободы манёвра, ждала верная смерть. А на губах так яростно наседавшего на меня капитана играла та его зловещая, будто бы гипнотизирующая, кровожадная усмешка, с которой он убивал людей. Он абсолютно хладнокровен, хладнокровен до дрожи в поджилках (моих, разумеется). Теперь на его лице не было видно ни ненависти, ни злорадства, ни даже простого азарта. Была только лишь усмешка. И тесак, противостоять которому мне с каждой минутой становилось всё сложнее и сложнее.
До края поляны оставалось ярда полтора, не больше. Надо что-то делать. И делать, чёрт возьми, срочно.
Как ни странно, моё уже приготовившееся к скорой смерти сознание действовало на удивление хорошо. Способности мыслить я не потерял. А значит, у меня ещё оставался шанс на спасение.
Я придумал. Да, я понял, как мне выбраться отсюда, из этого поставленного мне капкана. Риск? Конечно, величайший риск остаться лежать здесь с простреленной головой. Но я уже побывал в самых разных передрягах, мне не привыкать. Неужели человек, который пошёл против шайки Белого Черепа, может думать о риске?
— Ну что, мистер Хью, — я первым нарушил наше продолжавшееся в течение всей схватки молчание, — признайтесь уже наконец, ведь вы не можете одолеть Джека Шермана!
— Поговорим об этом минут через пять! — одноглазый сделал очередной выпад. На этот раз я еле-еле смог увернуться, и, с опаской поглядев на немеющую левую руку, попробовал состроить на лице подобие улыбки:
— Через пять минут будет уже поздно — с вашим трупом я разговаривать не намерен!
— Будь ты всё тем же облупленным юнгой со старушки "Акулы", я бы подвесил тебя на рее вниз головой, чтобы ты понял, как с кем нужно разговаривать.
— Но сегодня я — ваш личный Джон Хью, а вы — мой личный Эдвард Тич!
Сбил ли этот разговор с толку моего врага? Судя по всему, ни в малейшей степени. А вот у меня из-за него сбилось дыхание.
Капитан снова попытался насадить меня на лезвие, я, снова парировав удар, прыгнул в сторону.
К стоявшему с пистолетом Пауэрсу.
Пора было приводить мой план в исполнение.
Гром и молния, зачем я отправился на этот остров?!
Нет, кажется, к штурману я не пробьюсь. Просто-напросто не успею — меня зарубят гораздо раньше. Хью, в отличие от меня, смог прижать противника к краю поля боя. И теперь ему оставалось только добить меня.
Взмах тесаком. Я отражаю его и чувствую, что чуть не отпустил рукоять своего клинка.
Выпад. Я уворачиваюсь.
Ещё один выпад. Чёрт, что делать???
Слышу за спиной шаги — пираты вдвоём идут ко мне.
Наконец-то!
Это то, что мне нужно.
Я спасён!
— Краб, — я узнаю голос Пауэрса, — пристрелить его?
— Если надо будет, я тебе скажу. — голос Хью.
— Нечестно играете, собаки! — кричу я, но больше для вида. Главное, что оба пирата теперь стоят за моей спиной. Теперь мне абсолютно наплевать на то, что у них в руках пистолеты. Теперь меня это даже радует.
Выпад.
— Я ведь убью тебя, щенок! — одноглазый смеётся так громко, будто бы сказал какую-то очень удачную шутку.
У меня нет выбора.
— Убей, если сможешь! — кричу я и заваливаюсь назад.
Темнота. Груда тел, в которой нельзя разобрать, кто свой, а кто враг. Это понимаю только я, потому что сейчас у меня нет ни одного своего. Где верх, а где низ? Непонятно. Мы, комок из людей, катаемся по земле, ничего не видя, не слыша и понимая, что нужно кого-то бить.
В моей руке пистолет — чужой руке, из которой я его вырвал, он больше не нужен. Моя рука спускает курок. Чей-то вопль. Рукоять пистолета попадает по другому телу. Снова вопль. Снова удар. Снова вопль. Я скидываю с себя две то ли безжизненных, то ли просто обмякших человеческих туши, вскакиваю на ноги, распрямляясь, как пружина, и бегу в лес. Подальше от проклятой поляны.
Слышу хриплый вопль:
— Стоять, щенок!
За мной кидается огромная тёмная фигура, в которой я легко узнаю своего недавнего противника в смертельном поединке. Но между нами уже приличное расстояние, и я понимаю, что он меня не догонит. Не догонит, чёрт возьми!
Я поднимаю с земли крупную шишку и со всей злости запускаю в его сторону. Раздавшийся вопль и поток яростных ругательств даёт понять, что мой снаряд попал в цель. И я бегу.
Бегу в темноту леса.
Ай да Джек Шерман! Неужели найдётся ситуация, из которой он не выберется? Я был в окружении трёх вооружённых почти до зубов пиратов, один в ночном лесу! Теперь я снова один в ночном лесу, но только уже без пиратов. Один. Совсем, чёрт меня подери, один!
Пускай всё катится в преисподнюю. Я живой! Я остался живым после дуэли с Джоном Хью!
И всё-таки никогда больше не буду драться на дуэлях. Провалиться мне на этом месте, если буду. Дуэли — зло. Слышишь, Джек? Зло!
А куда мне, собственно, бежать? Единственное, что я знаю о своём местонахождении — это то, что земля под ногами — остров Одноглазого Краба. А остальное мне неизвестно.
Сейчас главное убежать от пиратов подальше. Хоть куда, хоть в саму преисподнюю, но подальше. А там посмотрим.
Быстрее, мистер Шерман, быстрее!
Только к утру я вышел к реке Долговязого Бена — донельзя измотанный, чувствующий себя выжатой тряпкой, грязный и окровавленный. Всю ночь я провёл под сенью могучих сосен, бредя в неизвестном направлении и мужественно терпя жажду и каких-то неизвестных мне птиц, кричащих, как свиньи под ножом мясника. В горле у меня пересохло, живот сводило от голода, ноги уже отказывались держать моё тело, которое страшно ломило от пережитого за ночь и пройденных по лесу километров.
Первым делом я, конечно же, кинулся к берегу. Берег здесь был обрывистый, крутой, и я кубарем покатился по песку и бултыхнулся в воду.
На востоке, из-за вершин холмов, медленно, будто цепляясь за них, выползало солнце, заливая всё вокруг своими лучами, казавшимися золотыми после серебра лунной ночи. Остывшая за ночь и ещё не успевшая нагреться вода обожгла холодом, но для моего измождённого тела это было даже приятно. Жадно, огромными глотками, захлёбываясь, я пил прохладную воду, казавшуюся мне тогда невероятно вкусной. И мне было наплевать на то, что в ней плавал поднятый мной со дна ил и упавшие с прибрежных кустов листья. Я, забыв обо всякой брезгливости, наслаждался каждым глотком.
Минут через десять мой желудок был полон, как говорится, по самое горлышко.
Онемевшей правой рукой я долго оттирал от запёкшейся крови раненую левую руку. Онемевшей правой рукой я долго оттирал грязь, покрывшую моё тело после лёгкой ночной прогулки по необитаемому острову. Онемевшей правой рукой я долго просто размахивал, пока наконец она не перестала быть онемевшей.
Не знаю точно, сколько я просидел в воде. Знаю только, что когда с кряхтеньем поднялся на ноги, солнце уже сияло вовсю, оставив восток где-то совсем снизу.
Начался новый день. Ещё вчера вечером я сидел в кают-компании и беззаботно потягивал грог. Теперь же...
Я, с трудом переставляя ноги, выбрался. За мной по песку волочился мокрый след — с меня ручьём лилась вода, в сапогах хлюпало... Но я был жив.
— Мне надо в крепость! — вслух приказал себе я и осмотрелся.
Какая удача!
Она была совсем рядом — шагах в трёхстах от меня между деревьями можно было различить брёвна её поросших мхом стен. Я, не теряя времени, зашагал к ней.
Этот форт, как уже, наверняка, говорилось выше, представлял из себя массивную постройку из брёвен, предназначенную для долгой обороны. Честно говоря, мне до сих пор как-то не верится, что такое серьёзное укрепление смогли воздвигнуть обыкновенные неотёсанные мореходы.
Каждая его стена была около шести - семи ярдов в длину, и с каждой стороны было по четыре узких бойницы, расширявшихся с внутренней стороны стены — благодаря этому можно было держать под контролем довольно большую площадь перед собой и при этом оставаться отнюдь не лёгкой мишенью для стреляющего врага.
Крепость не являлась просто "ящиком" из брёвен — её строение было куда сложнее. Пространство, закрытое крышей, находилось только вдоль стен. Посередине, между внутренними стенами, было что-то вроде колодца: небольшая площадка квадратной формы шириной около двух ярдов. Мы это прозвали "внутренний двор". Пищу обычно готовили именно тут, поскольку под открытым небом можно было разжигать костёр.
Как я уже сказал, со всех сторон внутренний двор был отгорожен стенами около двух ярдов в высоту. За этими стенами, под крышей, мы ночевали, и в случае необходимости дать бой, находились бы именно там.
Если этот форт действительно построил Генри Эвери, то надо отдать ему должное, он был сообразительным малым, не лишённым таланта в создании укреплений. До тех памятных для меня событий восьмилетней давности крепости, наверное, не было равных во всей Атлантике.
Сейчас же она уже была не та, что раньше. Её очень сильно потрепали испанцы, выпустившие по ней несколько ядер из приволоченной сюда корабельной пушки. С южной стороны стена наполовину обвалилась, а крыша держалась, что называется, на честном слове. Брёвна поросли чем-то зелёным — то ли мхом, то ли каким-то лишайником, кое-где зияли пробоины...
Помнится, когда-то, для того, чтобы сделать обзор лучше, Хью с помощью хитроумной операции выжег всю растительность вокруг укрепления. Сейчас же на этом освобождённом в прошлом от деревьев пространстве красовалась зелёная поросль молодых сосен и кустарников. И где-то там, под ними, были зарыты те злосчастные сокровища, из-за которых я вновь оказался здесь, на острове.
Будь проклято всё золото этого мира!
Я стоял перед фортом.
До его стен оставалась ярда три-четыре, не больше. А за его стенами, как ни странно, царила полнейшая, какая-то гробовая тишина.
"Неужели никто из наших ещё не добрался сюда?" — с удивлением подумал я. Эта висевшая над землёй тишина очень, очень сильно напрягала.
А может быть, пираты успели прийти сюда раньше всех? А что же, весьма возможно. Перерезали всех наших и теперь затаились, ждут, пока я подойду поближе, чтобы отправить меня на тот свет без лишнего шума.
По спине пробежал холодок. Что я буду делать, если на меня нападут? Даже тесак я потерял где-то в лесу. Единственное толковое, что пришло мне в голову - взять валявшуюся на земле толстую суковатую палку. Какое - никакое, но все же оружие.
Сейчас надо тихонечко подобраться и заглянуть туда. Главное — не шуметь. Если вдруг там кто-то все же есть, то я, во всяком случае, попытаюсь увидеть его скорее, чем он меня.
Промокшая одежда липла к телу. Вокруг кружились комары — была прохладная безветренная погода, именно в такую они особенно свирепствует. Я, тихонько отмахиваясь от них, подошёл к ближайшей бойнице и заглянул в неё.
Внутри, насколько хватало взгляда, было пусто. И нигде не маячила ничья тень, ниоткуда не слышалось ничье дыхание... Я поставил ногу на оконную раму и, поднявшись, ухватился руками за брёвна крыши. У меня — хоть с непривычки и не без труда — получилось взобраться на неё.
Грохот сапог по брёвнам. Я прыгаю во внутренний двор. И слышу из-за спины резкий оклик:
— Руки вверх!
Я замер. Точно такой же приказ я слышал сегодня ночью. Только там был грубый, хриплый голос, здесь же... Здесь же не было ни одного оттенка хрипоты.
— Руки вверх! — снова гаркнули на меня. Я выполнил требование и медленно, очень медленно обернулся.
У меня отлегло от сердца. Передо мной с мушкетом в руках стоял какой-то матрос. Я не знал его имени, но точно помнил, как он в какой-то из первых день плавания карабкается по вантам на фок-мачту — эта картина почему-то донельзя отчётливо запечатлелась в моей голове.
— Разве не признали? — улыбнулся я.
— Ой, мистер Шерман... — смущённо пробормотал матрос. — Как вы сюда попали?
— Во-первых, доброе утро. Напомните, как вас зовут?
— Кроун?
— Да, Кроун, точно. Во-первых, Кроун, доброе утро. Ну а во-вторых, как думаете, долго я ещё буду у вас на мушке? У вас до сих пор есть сомнения насчёт моей личности?
Матрос опустил мушкет, козырнул мне и пропустил меня в помещение.
— Но здесь ведь никого нет! — воскликнул я, снова оглядев пространство под крышей. — Где все остальные?
Кроун вздохнул.
— А остальных нет, мистер Шерман.
— Куда же они подевались?
— Ещё не пришли. Или вообще не пришли и не придут. Там, на берегу, много народу полегло, чёрт бы побрал этих испанских сволочей.
— Там не только испанцы были.
— Я видел только их.
— Ещё пираты под конец пришли.
— А вы откуда знаете? Я их не видел, не слышал.
Я осёкся. Что делать? Рассказать ему о нашей дуэли с Джоном Хью, вышедшим на берег, чтобы размяться, и чуть не зарубившим меня? Пожалуй, не сто́ит — зачем это нужно?
— Я... я зарубил одного из них.
Это было почти правдой — как минимум один из окруживших меня пиратов погиб от моей руки. Правда, я его не зарубил, а застрелил, но разве это столь уж важно?
Мы помолчали. Кроун неловко потоптался на месте и наконец спросил:
— И что мы будем делать, мистер Шерман?
— Ждать, конечно. Больше нам ничего не остаётся. Наведём здесь порядок, посмотрим, что имеется из запасов... Одним словом, приготовимся — нам здесь ещё чёрт знает сколько торчать.
— У меня с собой только мушкет! — предупредил матрос. — Я его на земле подобрал, он рядом с укокошенным испанцем лежал.
— А у меня — только вон та палка, — сказал я. — Тесак лежит где-то в лесу.
— Неплохо, — усмехнулся Кроун. — Мы имеем мушкет с одним зарядом и палку. Как думаете, сколько осталось жить королю трёх океанов?
— М-да... — протянул я. — Не так уж и много у нас оружия. По крайней мере, не так много, как хотелось бы.
— И провизии у нас нет! — добавил матрос.
— И воды!
— И стены развалились!
— И вокруг всё заросло — незаметно подобраться будет легко!
— И сейчас нас меньше раз, этак, в двадцать пять!
Мы рассмеялись.
И я понял, что положение абсолютно безнадёжное.