Глава 11. Одна или две?
Хоть в темноте — да, собственно, свет бы тут тоже не помог — я не имел возможности видеть своё лицо, это не помешало мне понять, что я покраснел до кончиков волос.
— Из-звините, Элисон... — пробормотал я. — Я, честное слово, не хотел... Думал, что вы — испанец...
— С чего это, дьявол вас в котле свари? — штурман утёр нос рукавом рубахой, и белое пятно, валявшееся на чёрной земле, обзавелось ещё и красным вкраплением. — Я вроде бы говорил вам, что являюсь чистокровным англичанином. Или из вас всю память ветром выдуло?
— Нет... То есть да... То есть я имел в виду то, что думал, что ко мне бежит испанец...
— Это был я! Какой, к чёрту, испанец?
— Мистер Элисон...
— Мистер Шерман! — лицо поднявшегося на ноги штурмана не предвещало абсолютно ничего хорошего. — Я понимаю, — надеюсь, во всяком случае — что вы влепили мне пощёчину не специально. Но в следующий раз, пожалуйста, (звук вытираемого носа) смотрите, кого лупите.
И он скрылся в ночной чаще.
Несколько минут я, напрочь позабыв о том, что мне надо торопиться, стоял на месте, красный от стыда, как помидор и одновременно зелёный, как огурец. Почему я такой дурак? Стоило мне получше присмотреться к "испанцу", и я бы точно узнал в нём Элисона! Но опять всё испортила эта отвратительная привычка сначала махать кулаками, а потом думать. Наверное, её я перенял от воспитывавшего меня дяди, который очень уж любил играть в кулачные бои, если ему не нравилось, как я жарю яичницу для дорогих гостей его трактира. Причём эти кулачные бои были очень интересными: он стучал по моей уже даже тогда пустой голове, а я пытался убежать, вот и весь поединок.
И в этой противной ситуации с Элисоном было очень много сходств с моими детскими кулачными боями. С той лишь разницей, что теперь бил я, а моя жертва по незнанию не убегала от меня, а, наоборот, бежала ко мне со всех ног.
Когда я пришёл в себя и вновь приобрёл свойственный моей коже, нормальный оттенок, прошло уже довольно много времени. Я не знал, сколько именно, но одно было очевидно — Элисона уже и след простыл. Надо будет потом извиниться ещё раз, а то, чего доброго, на дуэль позовёт...
Я огляделся. В моей голове наконец-то зашевелилось что-то похожее на способность разумно мыслить. И первой же моей мыслью было вот что.
А какого чёрта я здесь, собственно, стою? Зачем я тогда рвал и метал несчастных испанцев, чтобы поскорее убраться отсюда?
Вот так с Джеком Шерманом всегда происходит. Сначала бежит со всех ног, несколько раз чуть не оказывается с отрубленной головой, а потом полчаса (или сколько там, точно не знаю) просто стоит на месте и пялится в одну точку. Мне надо бежать, разрази меня гром, надо бежать!
Я думал, что нашей команды уже давно и след простыл. Но оказалось, что она просто растерялась в темноте — вскоре я услышал где-то вдалеке отчаянный крик на английском:
— Помогите!
Увы, ничем помочь я никому не мог. Было абсолютно не понятно, где именно находится тот, кому нужна помощь, да я бы и сам от неё сейчас не отказался. Хотя бы потому, что где-то слева от меня, совсем невдалеке, загремели выстрелы.
И эти выстрелы не сулили мне — да и всей нашей команде — ничего хорошего. Совсем ничего хорошего.
С учётом того, что бой шёл уже довольно долгое время, порох и пули у испанцев должны были закончиться — слишком много их с собой в кусты не затащить. Неужели прибыло подкрепление?
Если так, то это могут быть только пираты.
Если так, то мне надо улепётывать отсюда поскорее.
А остальные люди с "Подруги Шквалов"? Они успеют, догадаются ли о том, что надо убираться как можно дальше от этого проклятого берега?
— В лес уходим, парни! — зачем-то заорал я, прекрасно понимая, что ребята уже и так знают, что делать, и не очень понимая, зачем я вообще ору. — В лес, в лес!
Толку от моего крика было ровно столько же, сколько от козла бывает молока, и о сделанном мне пришлось жалеть. Очень сильно жалеть.
Потому что, очевидно, подкрепление нашим врагам всё же прибыло, и состояло оно из пиратов, которые, будучи англичанами, поняли, что я ору. Надо отдать им должное, люди они сообразительные — сразу поняли, что это кричит командир убегающих от них жертв, и что если его отправить на тот свет, то управиться с остальными будет куда проще.
Я услышал хруст ломающихся под ногами веток и шелест раздвигаемых листьев. В мою сторону бежали несколько человек.
Я кинулся наутёк. Уставший, измотанный, да ещё и с одним только тесаком в руках — как я справлюсь сразу с несколькими пиратами?
К счастью — или же к несчастью — лес здесь был не слишком густой. У поросшего кустарником берега было сложно ходить, здесь же я с лёгкостью бежал лёгкой рысью, то и дело оглядываясь назад.
А преследователи были всё ближе и ближе — я мог судить об этом по хрусту веток. Ночь, непроглядная темнота, заваленное трупами побережье, зловеще каркающий вдалеке ворон и глухой лес, в котором за тобой гонятся люди из шайки Белого Черепа — неужели тут можно не потерять присутствия духа?
И я потерял. Мне стыдно в этом признаваться, но я тогда очень испугался. Поначалу, когда казалось, что враги ещё далеко, я держал себя в руках, но теперь...
Бешеный галоп — вот что пришло на смену моей спокойной рыси. Ноги сами несли меня вперёд, умудряясь при этом оставаться ватными от страха, пока наконец они не подкосились, и я не полетел на холодную и почему-то очень уж твёрдую землю.
Вставать не было смысла — я уже слышал в нескольких шагах от меня тяжёлое дыхание пиратов. Сердце в груди стучало тяжёлым молотом.
И я понял, что погиб. Понял, когда меня окружили чёрные фигуры, лица которых я не мог разглядеть из-за затянувших луну туч. Понял, когда несколько рук схватили меня и подняли на ноги.
И окончательно убедился в правильности своего чувства тогда, когда смог наконец рассмотреть лицо того, перед кем меня поставили.
Питер Пауэрс.
Мы молчали с минуту. Я, не в силах вымолвить ни слова, тупо пялился на Пауэрса. Всё во мне как-то обмякло. Руки опустились, и всё моё существо наполнилось каким-то тупым безразличием. Ко всему, что есть на свете. И к себе в том числе.
— Руки вверх! — гаркнул пират.
Я лениво протянул их к чёрному небу. Вроде бы на "Чёрной Акуле" Пауэрс был штурманом. Он и сейчас им остаётся?
Пират, не торопясь, достал из-за пояса пистолет.
А как их посудина называется, интересно?
Дуло пистолета уставилось на меня. Смотрело оно слишком долго и пристально, поэтому я спросил:
— Что не стреляешь, Пит?
И тут из-за моей спины раздался в буквальном смысле до боли знакомый, хриплый голос:
— Потому что я так приказал.
Всё моё равнодушие с меня как рукой сняло, и голова чуть не отлетела от того резкого поворота, который я совершил с помощью шеи в сторону своей спины.
Там стоял Джон Хью.
У меня пересохло в горле.
— К-капитан... — пробормотал я, лихорадочно пытаясь сообразить, куда я дел свой тесак и почему его нет у меня в руке, — в-вы... Вы бежали за мной?
— Не каждый смертный такого удостаивается, — усмехнулся Хью.
— Но...
— Не ждал, да? — В руках Хью сжимал тесак, и именно к нему сейчас было приковано всё моё внимание. — Я и сам не думал, что буду за тобой гнаться — вышел на берег, чтобы размяться, уложить парочку ваших молодцов. Только-только одного приметил и вдруг слышу — ты орёшь. Думаю, голос этого Шермана я знаю, ошибиться не могу. Вот и решил осчастливить тебя посещением.
— Так вы... — начал было я, но одноглазый, видимо, решил этой злосчастной ночью не дать сказать мне ни слова, и снова перебил:
— Кто придумал этот план с побегом, Джек? Кому тут дать награду за тупость? Хе-хе, неужели вы и правда думали, что мы не ожидали такого? У вас в голове, видимо, обрезки пеньковой верёвки, а не мозги.
— У нас не было выхода! — крикнул я. Несмотря на всю серьёзность ситуации, меня очень сильно задела эта насмешка над планом, на который я возлагал столько надежд и который считал, мягко говоря, неплохо придуманным.
— Джек, в безвыходной ситуации никогда нельзя бросаться грудью на дуло пушки. А вы, идиоты, именно это и сделали. Вас, как свиней, загнали в хлев, а вы увидели перед собой открытые ворота и кинулись туда. А там вас ждали мясники. Мы поставили на берегу засаду из испанцев, и вы на неё напоролись.
— Чёрт бы вас побрал! — яростно выплюнул я изо рта, а про себя подумал: "Дьявольски умный пират!
— Не боюсь чертей, — проговорил Хью, с насмешкой глядя на меня. — Я вообще никого не боюсь. Помнится, дрейфил когда-то перед чёртовым хирургом Хайгом, но теперь он сгинул, и на всём белом свете испугаться я могу лишь одного — своего отражения в зеркале!
И одноглазый захохотал. Захохотал страшно, кровожадно, и то, что такой смех, помнится, всегда сопровождал на тот свет команды захваченных им судов, не придавало ему привлекательности.
Армия мурашек ринулась по моему телу — от головы к ногам, к ушедшему в пятки сердцу. Мне стало очень не по себе.
Надо показать этому кровопийце, на что я способен. Раз я оказался у него в руках уже во второй раз, то сейчас спасение мне точно не светит. А если придётся умирать, то не лучше ли умереть с честью?
— Есть ещё люди, которые смогут вас напугать, — стараясь казаться спокойным, сказал я.
Хью снова отвратительно загоготал.
— И кто же это? — поинтересовался он.
— Джек Шерман!
Ночную тишину разорвал дикий хохот пиратов. Мне казалось, что этот смех был слышен даже в преисподней, и что дьявол, услышав его, уже начал готовить отдельный котёл для Джека Шермана, за свою двадцатитрёхлетнюю жизнь успевшего прикончить столько человек, сколько иные и за всю жизнь не убьют.
А я поднял с земли тесак и гордо — в этот момент мне было очень стыдно за себя, я понимал, что выгляжу, как петух, но отступаться было уже поздно — сказал:
— Капитан Хью, я вызываю вас на дуэль!
Окружившие меня разбойники вдруг замолчали, как будто онемев. Одноглазый же, переварив наконец сказанное мной, зло усмехнулся и медленно, угрожающе произнёс:
— Джек, ты не сошёл с ума?
— Я в полном порядке! — заявил я. Это, в общем-то, было неправдой — у меня дрожали руки, а уже одно это красноречиво говорило о моём состоянии.
— А ты случайно не забыл, кто на дуэли на тесаках зарубил Тича — того, от чьего имени дрожало всё Карибское море? Хочешь разделить его судьбу? Если ты забыл, то напомню, что его тело и дурная башка один за другим полетели за борт, на обед акулам.
— Хочу! — крикнул я. — Да, я хочу повторить его судьбу! Только с той разницей, что после этой дуэли могилу будут рыть не для меня, а для одного зарвавшегося идиота в красном платке!
Хью, закусив губу и пощупав платок у себя на голове, несколько секунд молчал и сверлил меня страшным взглядом. А потом, разъярённый, выхватил из-за пояса тесак.
— Иди сюда, щенок! Сейчас я тебе покажу твоё место в этом мире!
— А я вам — ваше! — парировал я, понимая, что это звучит очень глупо, но не имея времени придумать что-то более остроумное. — Где мой тесак?
— Под ногами у тебя, бревно ты безмозговое! — сказал Пауэрс. — Как меня увидел — бросил, а теперь ищешь.
Оружие как-то сумело выпасть у меня из рук так, что я этого даже не заметил. Но ничего, сейчас я это исправлю.
— Всё равно подохнешь! И мне плевать, как. Хочешь так — пусть будет так!
И Хью ринулся на меня.
Зачем я вызвал одноглазого на дуэль? Ведь на берегах трёх океанов до сих пор помнят, что во всём мире в битвах на тесаках нет ни одного равного ему человека, а где-то на морском дне сейчас гниёт величайший пират Эдвард Тич, легендарный зверь абордажа, сражённый когда-то клинком Хью. На что я надеялся?
Ни на что я, на самом деле, не надеялся. Всё было очень просто.
Меня окружили враги, ждать пощады от которых — чистейшей воды безумие. Что мне оставалось делать? Только разозлить капитана и вызвать его на бой — где-то в глубине души я всё ещё надеялся на чудо, на какую-нибудь внезапно ниспосланную с неба молнию, которая истребит всех, кроме меня.
Мы скрестили наши тесаки на небольшой поляне между деревьями. Наблюдатели — Пауэрс и ещё какой-то пират, на узнавание которого у меня не было времени — расположились по краям поляны, с любопытством выглядывая из-за толстых стволов.
Им интересно, сколько я продержусь — одну минуту, или всё-таки смогу две.
Мельком я успел разглядеть, что в руках они держали по пистолету. "Значит, — понял я, — если мне и удастся зарубить Хью, то это вовсе не будет означать того, что моя шкура будет в безопасности".
Хотя какое там, к чёрту, зарублю. Мне бы, и правда, продержаться хотя бы пару минут. Думать о последствиях своей победы сейчас — это то же самое, что делить ещё не найденные сокровища. Хотя бы потому, что победить мне будет... мягко говоря, очень нелегко.
После первой минуты схватки я понял, благодаря чему Хью стал непобедимым. Он просто умел ждать. Ему хватало выдержки и терпения обороняться, отступать, когда враг наседал, а когда тот выдыхался, оставалось только окончательно подрывать его моральный дух внезапными резкими выпадами, а потом и вовсе заканчивать с ним одной бешеной атакой.
И я попался в эту ловушку — с первых секунд ринулся в атаку, стараясь отогнать противника к краю поляны, и ожидая, что он будет яростно сопротивляться.
Однако Хью со скучающим лицом размахивал тесаком так, будто бы отгонял им мух, и всякий раз когда казалось, что он вот-вот окажется прижатым к стволу сосны, ловко уворачивался от моих ударов и вновь оказывался в центре поляны.
И с каждым таким манёвром я всё более и более отчаивался в своём намерении. Наконец, видя, что все мои усилия напрасны, я попробовал хотя бы занять позицию, на которой одноглазый бы заслонял меня от пистолета Пауэрса своим телом, но и эта попытка увенчалась... Чем? Правильно. Провалом. Противник почти моментально разгадал мой замысел и не только не дал закрыться собой, но и вынудил меня встать спиной к штурману, то есть стать прекрасной мишенью для чёрного дула его оружия.
Из-за туч — что же за ночь такая, облака мельтешат на небе, как чайки в бухте — вновь выглянула луна и залила своим светом остров Одноглазого Краба, этот проклятый клочок суши посреди бесконечной воды. Под порывами внезапно налетевшего шквального ветра вокруг нас скрипели, качаясь, деревья, накрапывал мелкий холодный дождик, в небе кружила какая-то ночная птица...
А я дрался с королём трёх океанов. Дрался не на жизнь, а насмерть.