Король трёх океанов: Игра со смертью

А он совсем не изменился за эти восемь лет. Тот же статный, широкоплечий мужчина с проступающими даже через рубаху мускулами. Тот же глаз — единственный, но с прожигающим насквозь взглядом, от которого хотелось спрятаться, убежать подальше. Та же какая-то злорадная, а скорее зловещая усмешка, напрягающая больше любого искривлённого от ярости лица. Та же красная, правда уже выцветшая на солнце повязка на волосах. Только волосы другие — уже почти полностью седые.

Годы, как известно, не щадят никого. Даже королей трёх океанов. Но если бы не седые волосы, я бы и не догадался об этом.

В руках одноглазый держал тесак, на лезвии которого при свете зажжённого стоявшим рядом бандитом факела я разглядел надпись: «Белый Череп».

Руки у меня сами собой опустились. И я понял, что не смогу его ударить.

— Давно не виделись, Джек, — проговорил он, прищурив глаз и с насмешкой глядя на меня.

— З-здравствуйте... — пролепетал я, почему-то заливаясь краской и чувствуя себя пятнадцатилетним мальчишкой,
оказавшимся на «Чёрной Акуле» и осознавшим, что попался в ловушку.

— Каким же ты стал... — оценивающе глядя на меня, сказал главарь самой страшной шайки Англии. — В росте прибавил неплохо. А вот башка всё такая же пустая. Как был дураком, так им и остался.

— А вы почти не изменились... — совсем не к месту, невпопад промямлил я.

— Иногда ум приходит с возрастом, а иногда возраст приходит один, — Хью и не думал обращать внимание на мои слова. — Неужели эти восемь лет не пошли тебе на пользу? Неужели тебе не хватило времени, чтобы наконец-то понять, что приказы Одноглазого Краба — закон?

Я стоял и тупо смотрел на него, даже не понимая, что он говорит. Понимал я лишь одно — передо мной стоит сам Белый Череп.

Вокруг нас собиралась шайка, и вскоре бандиты окружили нас, с живейшим любопытством прислушиваясь к нашим разговорам и глядя на меня такими глазами, какими смотрят, пожалуй, только на золото. И на Джека Шермана.

Хью опустил тесак.

— Да, Джек, моё слово — закон. И те, кто на него плюют, дорого за это расплачиваются.

Он обратился к стоявшим позади меня бандитам:

— Давайте его к нам!

Меня ударили чем-то тяжёлым по затылку, и я мгновенно потерял сознание.

В жизни мне везёт на приключения. Разве многие могут похвастаться тем, что в пятнадцать лет уже бороздили просторы океанов и сражались плечом к плечу с известным пиратом?

Вот и здесь мне в очередной раз, если можно так выразиться, «повезло» — я оказался в логове самой страшной шайки Англии.

Оно располагалось в нескольких милях от моего дома, в чьей-то большой заброшенной усадьбе, стоявшей на вершине небольшого холма. Место было выбрано очень удачно — отсюда прекрасно просматривались все окрестности и любую опасность можно было заметить издалека, а рядом с усадьбой находилась дорога, благодаря которой можно было спуститься с холма, не вызывая никаких подозрений.

К тому времени, когда меня, связанного, вытащили из телеги и понесли к ограде усадьбы, я уже успел придти в себя, и, несмотря на страшную головную боль, понял, где мы находимся. Это место было постоянным предметом обсуждений для местных жителей, и обсуждали его в отнюдь не положительном ключе — говорили, что по ночам в окнах полуразвалившегося дома виден свет и слышны какие-то крики, а те, кто пытался забраться туда, никогда не возвращались живыми.

И теперь я понял, почему. «Наверное, — подумал я, — в этом чёртовом доме полы выложены трупами любопытствовавших». Удивительно то, что полиция не обратила внимания на это подозрительное место. Хотя там, видимо, думают так же, как до недавнего момента думал я — что всё это пустые россказни, не имеющие ничего общего с реальностью.

Всеми силами я старался не показывать виду, что очнулся, но бандиты всё же заметили это и бросили меня на землю.

— Ещё таскать тебя, чёртов щенок! — сказал один из них. — Сам пойдёшь.

Сопротивляться не было смысла. Мне пришлось со вздохом подняться и побрести вперёд, чувствуя на своей спине насмешливые и в то же время алчные взгляды бандитов.

Мы шли по внутреннему двору усадьбы к зиявшему чёрными окнами дому. Внутренний двор, когда-то давно, наверняка, поражавший гостей своим богатством и благоустроенностью, теперь весь зарос бурьяном. Трава была везде — под густыми кронами огромных неухоженных яблонь, в щелях между растрескавшимся от времени камнями на выложенной дорожке от калитки до дома...

«Так и моя усадьба когда-нибудь зарастёт, — с оттенком лёгкой грусти подумал я. — Только я этого, похоже, не увижу. Вряд ли мне удастся выбраться живым из этого страшного дома».

Дом и правда был страшным — двухэтажный, с обвалившимися кое-где стенами и наполовину выбитыми стёклами. Даже один взгляд на такое сооружение мог повергнуть в уныние, не то, что перспектива сидеть там где-нибудь в подвале со связанными руками в ожидании смерти.

Мы обошли дом и забрались в него через большое окно, находившееся в ярде от земли. Думаю, никто, кроме давно умершего хозяина не мог бы ответить, зачем он делал окна так близко к земле. Неужели предчувствовал, что это потом облегчит жизнь самой страшной шайке Англии?

Почему мы вошли в дом с задней его стороны, я так никогда и не узнал. От калитки, через которую мы попали на внутренний двор, до нормального входа в дом было шагов десять по выложенной камнем дорожке, над которой находилась бревенчатая крыша, видимо, когда-то защищавшая гостей от непогоды по пути к дому. Идти по ней было бы, уверен, одно удовольствие — не то, что по зарослям бурьяна с заваленной битым стеклом и кирпичами землёй.

Моё предположение, признаюсь, оказалось неправильным — меня посадили вовсе даже не в подвал, а в комнату на втором этаже, единственное окно — кстати говоря, зарешеченное — которой выходило на дорогу перед домом.

Комната была маленькой — тоже что-то вроде кладовой, примерно таких же размеров, но абсолютно пустая. Здесь не было ничего — только голые серые стены и зарешеченное окно с грязным стеклом, покрытым паутинками трещин.

«Здесь, видимо, тюремная камера для пленников», — понял я, и тут же поклялся, что если выберусь отсюда живым, никогда больше не заведу ни в одном своём доме кладовых.

Мои руки были связаны за спиной, и я ходил по комнате так же, как совсем недавно ходил по своему бастиону, ожидая прихода шайки Белого Черепа. Только вот тогда было ещё светло, а сейчас наступила ночь.

Я выглянул в окно. Висевшая в небе полная луна, окружённая крапинками звёзд, заливала своим холодным светом пустую дорогу и заросший волнами колыхавшимся под порывами ветра бурьяном. И было в этой картине что-то такое безжизненное, какая-то смертельная неподвижность и тоскливая безысходность, которая наполняла душу ледяным ужасом, отчаянием и чувством того, что уже никто, абсолютно никто и ничто в этом мире не поможет, не спасёт тебя, забытого и брошенного всеми.

Хотелось плакать.

Как это ни удивительно, но в ту ночь я спал, как убитый — сказались, видимо, несколько бессонных, проведённых в томительном ожидании ночей до этого.

Когда я открыл глаза, то неожиданно для себя обнаружил, что лежу прямо на полу и что от неудобства такого ложа у меня болит спина.

Хотя, впрочем, удивляться было нечему — очевидно было, что я как-то неожиданно для самого себя уснул, а спать здесь возможно только на полу. И я, вздохнув, поднялся.

Первой же посетившей меня мыслью было: «Что они собираются со мной делать?» Этот вопрос я задавал себе снова и снова, но так и не смог на него ответить. Единственное, что было ясно — это то, что ничего хорошего ожидать не следует. Да, меня не убьют — моя голова слишком ценна для бандитов, когда она крепко сидит на плечах. Я — их золото. И меня, наверное, потащат на свидание с тем золотом, что я на свою голову припрятал на острове.

Тех, кто знал о том, где они находятся, было всего три — Джек Шерман, капитан китобойной шхуны Билл Смит и капитан островитян Генри Адамс. Однако второй сейчас отправился в какую-то экспедицию в Африку, третий ввязался в какую-то полунелегальную торговлю и тоже находился далеко отсюда... Оставался первый. Оставался я.

Итак, я снова в руках короля трёх океанов. Вот только в этот раз никаких романтических иллюзий насчёт необитаемого острова у меня нет — очевидно, что меня хорошенько обработают кулаками за причинённое им беспокойство, всё время плавания будут кормить объедками, а потом, когда выроют сокровища, тут же меня прикончат.

Перспектива была, признаюсь честно, так себе. Мне стало страшно.

Может быть, дождаться, пока на дороге появится какой-нибудь проезжий или прохожий и закричать «На помощь!»? Нет, это не подходит. Никто не осмелится сюда сунутся — слишком уж дурная слава у этого места. Да и один возница ничем мне не поможет — его просто убьют. Хью не задумывается, отдавая такие приказания. А сама такая выходка только ещё более ухудшит и без того не очень-то дружественное отношение бандитов ко мне.

Я походил по комнате взад-вперёд ещё минут десять. Это становилось невыносимым. Невыносимо было это чувство проклятой неопределённости и того, что ты никак, абсолютно никак не можешь повлиять на ход событий.

Спустя полчаса — мне казалось, что прошло именно тридцать минут — я понял, что больше не могу терпеть. Хотя, что мне оставалось делать? Единственным, что было возможным в этой ситуации, оказалось несколько возмущённых криков и пинков в дверь.

И результат появился. Причём так быстро, что я не на шутку испугался.

Дверь почти сразу же распахнулась — я едва успел отскочить, чтобы не получить ей по лбу — и в комнату заглянул какой-то до невероятности тощим и как будто общипанный — с клочьями волос на голове — бандит.

— О, продрал глаза! — с каким-то странным удовольствием сказал он. — Сейчас к тебе заглянут гости.

И он прокричал в коридор:

— Тут какой-то щенок очнулся!

От его идиотского смеха над своей же идиотской шуткой мне стало плохо. С моих губ чуть не сорвалась парочка крепких словечек, но я смог сдержаться.

А вот волнение унять не мог — бандит смотрел на находившуюся прямо перед дверью какую-то деревянную лестницу, в прошлом роскошную, а сейчас полугнилую. Я тоже смог заглянуть туда. И увидел, что по ней поднимается Хью.

Сердце у меня ушло в пятки. Сейчас что-то будет, и это «что-то» вряд ли мне понравится.

А рядом с ним шёл кто-то ещё. Поначалу я, из-за царившего на лестнице полумрака, не разглядел его лицо, а когда он оказался в нескольких шагах от двери, наконец узнал его.

Это был Питер Пауэрс. Капитан абордажной команды на «Чёрной Акуле», правая рука капитана, незаурядный силач и самый смелый человек из всех встречавшихся мне на свете людей, всегда идущий напролом, никого не жалеющий и ничего не боящийся.

Он сильно изменился внешне. Его всегдашней всклокоченной и грязной бороды теперь не было и в помине — щёки были гладко выбриты. И на плечи волной спускались длинные волосы. Уже седые.

Общипанный бандит пинком загнал меня в комнату, в которую через несколько мгновений вошли одноглазый и Пауэрс. Король трёх океанов и король абордажа. День только начался, а меня уже посетили два короля.

Такого везенья я не пожелал бы и врагу.

— Ну что, Джек, — сказал Хью, скалясь в своей отвратительной улыбке, от которой бежал холодок по спине, — раз уж ты к нам попал...

— Раз уж меня притащили, — заметил я, стараясь выглядеть спокойным. — Если б не вы сами, меня бы здесь и в помине не было.

— Прибереги эти фразы, они тебе ещё пригодятся. Тебе сегодня придётся много говорить.

— Если тема интересная, то я буду только рад. — Теперь, когда эффект внезапности от встречи с одноглазым прошёл, я стал говорить куда смелее — мне, как-никак, уже не пятнадцать лет.

— Да, тема интересная, — кивнул Хью и достал из кармана сложенный лист бумаги. — Время пролетит незаметно. По крайней мере, для нас.

Он помолчал немного, потом подошёл ко мне и как-то спокойно, буднично, словно разговор шёл о способах ухода за яблонями, произнёс:

— Показывай, где сокровища.

И он развернул лист бумаги, который держал в руках.

Я сразу понял, что это. Это была карта острова. Вот они, до боли знакомые холмы, бухточки, реки...

— Показывай, — повторил одноглазый.

— А вам зачем?

Такими вопросами я всего лишь тянул время — мой мозг в это время лихорадочно работал, пытаясь придумать, что мне делать и как себя вести. Хотя, разве у меня было так уж много вариантов? Либо говорить, либо молчать. Но если я решу молчать, то мне придётся несладко — тут сомневаться не приходилось.

— Джек, бросай свои глупости. Показывай.

«Может, и правда показать?» — подумал я, но промолчал. Надо было на что-то решаться.

Однако решаться оказалось слишком поздно — Хью размахнулся и со всей своей недюжинной силы ударил меня в лицо, куда-то чуть пониже носа. Моя голова отлетела назад, затылком на стену, и я, охнув, съехал по стене на пол. Думаю, единственная причина, почему я тогда не закричал от боли — это то, что всё произошло как-то слишком неожиданно и быстро.

На губах ударившего меня снова играла жуткая усмешка.

— Пойми, Джек, — он говорил удивительно спокойно, — у тебя нет выбора. Ты крепко сель на мель и с неё не сойдёшь. Ты в моей власти, понимаешь? Полностью. Весь мир для тебя сейчас — Питер Пауэрс, который не то, что не жалеет тебя, щенка, а ещё и смеётся над тем, как ты корячишься. Тебе никто не поможет, а я тебя, уж поверь, не пожалею и, конечно, не выпущу отсюда. Времени у нас много, а способов заставить молчаливых говорить ещё больше. Будь уверен — где находятся сокровища мы точно узнаем. В твоей власти лишь сделать это безболезненным для себя.

В голове пульсировала тупая боль от свидания затылка с стеной. Всё моё мужество и рассудительность сразу куда-то улетучились. Я вдруг понял, что и правда остался один, совсем один.

Почему от меня требуют признания прямо здесь, а не там, на острове, куда меня, несомненно, повезут? Как Хью поймёт, говорю ли я правду или же лгу? Получение ответа на эти вопросы ушло для меня на второй план. Сейчас же в сознании крутился только один отчаянный вопль: «Что делать?!».

— Показывай! — уже в третий раз сказал одноглазый. — Всё равно рано или поздно ты покажешь это. Только тебе будет больно.

— Ничего я вам не покажу, — простонал я, чувствуя, что моя голова скоро расколется на две части. — Да и вовсе это деньги не ваши. Это награбленное.

— Что же... Я подозревал, что ты будешь упрямиться. И поэтому предусмотрительно взял вот это.

В его руках появилась тонкая бечёвка с завязанными на ней многочисленными узелками.

Сердце у меня ушло в пятки, а на лбу выступил холодный пот. Я знал, что это такое.

Это — орудие пытки, причём орудие страшное. Помнится, так Хью, ещё будучи капитаном «Чёрной Акулы», узнавал у упрямых пленников абсолютно всё, что ему было нужно. Её никто ещё ни разу не выдерживал. Ни один человек. По крайней мере, я таких не видел.

— Пит, — обратился Хью к Пауэрсу, протягивая ему бечёвку, — заставь этого идиота заговорить.

Квартирмейстер, отвратительно посмеиваясь, подошёл ко мне и — все силы для сопротивления уже покинули меня — оттащил на середину комнаты. Он обвязал бечёвкой мою голову на уровне лба, и со стороны затылка засунул под неё невесть откуда взятую металлическую ложку.

— Н-не скажу я вам ничего... — пролепетал я. Хью кивнул Пауэрсу, и тот начал медленно поворачивать ложку, наматывая на неё бечёвку.

Узлы впились в мою беззащитную кожу, и с каждой секундой орудие пытки затягивалось ещё туже.. И я закричал от страшной, нестерпимой, адской боли.