танцуй, зеленоглазка.

Я сидела на подоконнике в коридоре, зажав в руках пластиковый стакан.
Сладкий запах алкоголя, свет от гирлянд, музыка, грохот шагов по дому.

Но всё, что я слышала, это щёлкнувший замок.

Я увидела, как дверь в ту комнату закрылась изнутри, и как Билли мельком выглянула в коридор перед этим. На её лице была улыбка, как будто это самое обычное дело.

А потом...
Сначала я услышала тишину.
Потом... что-то вроде смеха.
Сдавленный, тихий, почти глухой из-за музыки.

И мне показалось, или короткие всхлипы, и стон, прерванный ещё одним смешком. Снова тишина.

Я вцепилась в край подоконника так, что пальцы побелели. В голове били слова Эммы:

«Она трахает всех.»
«Манипулятор.»

Билли Айлиш. Та, которая говорила мне «не забывай дышать».

А теперь она за дверью, запертой изнутри, с другой девушкой, в то время как я слушаю музыку, стараясь сделать вид, что мне всё равно.

Но мне не всё равно.

Я встала, на ватных ногах подошла ближе, остановилась у стены, будто мне туда было нужно. Но я просто стояла, смотрела на эту чёртову дверь, слыша приглушённые звуки.

Музыка в зале грохотала так, что вибрировал пол, кто-то кричал, кто-то смеялся.
Но я всё слышала.
Каждый стон, каждую едва слышную фразу, каждый удар спинки кровати о стену.

В груди сжималось, в горле застрял ком.

Я развернулась, быстро вышла из дома, хлопнув дверью так, что мимо проходящие обернулись. Воздух был тёплый, липкий, пахнул пылью и бензином. Я запихнула руки в карманы, шла по улице, не зная, куда.

Я ненавидела её в тот момент.

Ненавидела за то, что она заполняла мои мысли. За то, что она коснулась меня, посмотрела так, как будто я была особенной, а теперь...

Я услышала, как дверь дома хлопнула снова, и из неё вышла Билли.

Она остановилась, её глаза нашли меня в темноте под фонарём.

И я увидела, как она открыла рот, чтобы что-то сказать.
Но я подняла руку, останавливая её.

— Иди обратно к ней, — сказала я, удивляясь, что голос звучит ровно.

Её глаза чуть дрогнули, и я увидела что-то, чего раньше не видела.
Тень.
Или сожаление.

Но она не ответила.

А я развернулась и пошла прочь, вглубь Лос-Анджелеса, где огни улиц казались более тёплыми, чем её руки.

Я не помню, сколько я выпила.

Сначала это был лёгкий сидр, потом кто-то протянул мне шот, ещё один, потом стакан с чем-то тёплым и сладким, и ещё один. Музыка долбила так, что я чувствовала, как вибрации пробегают по позвоночнику, в голове шумело.

Я смеялась с Эммой, кричала на ухо Заку, мы что-то обсуждали, а потом я увидела её глаза в коридоре, когда она вышла из той комнаты, и мир стал другим.

Меня отпустило. Сразу.

Я взяла стакан с виски и колой, прошла мимо танцующих тел, мимо чьих-то поцелуев, мимо чьего-то смеха, и вышла на балкон.

Ночной Лос-Анджелес светился, как всегда, но он казался чужим.
Я села на холодный пол, прислонилась к перилам, подтянула колени к груди и сделала глоток.
Горечь виски жгла горло, а сладость колы оставляла мерзкий приторный вкус, который почему-то хотелось снова и снова.

Я пила и смотрела на улицу, где мелькали машины и огни, и думала о том, как тупо я выглядела в тот момент. Сидя здесь, пьяная, с разбитым сердцем из-за девушки, которая даже не считает меня чем-то важным.

Из-за Билли Айлиш, которая не переставала быть в моей голове, даже когда её губы были на другой.

Меня клонило в сон, а потом в смех, и я то смеялась, то хлюпала носом. Пьяная, глупая, с разбитой гордостью и треснутыми чувствами.

Кто-то вышел на балкон, закурил рядом, но я его игнорировала.
Сделала ещё один глоток, и на глазах выступили слёзы.

«Она не твоя.»
«Она трахает всех.»
«Ты никто.»

Я уткнулась лбом в колени, сжимая стакан, чувствуя, как руки дрожат.
Слышала за спиной шум музыки, чей-то смех, и представляла, что она снова там, внутри, улыбается другой, касается чужих рук, говорит те же слова, что и мне.

Сердце заболело так, что стало тяжело дышать.

«Не забывай дышать, Куинн.»

Я резко всхлипнула, смахнула слёзы тыльной стороной ладони, сделала последний глоток. Стало тепло в груди, а потом холодно, до ломоты.

Я подняла глаза к небу, где не было видно ни одной звезды. Только смог и неон.

И в тот момент мне казалось, что я реально на дне.

***

Я не знаю, сколько я сидела там.

Виски в стакане закончился, голова кружилась, как карусель, в груди жгло, а в глазах плыли огни улиц. Я просто сидела, поджав ноги, и чувствовала, как по щеке стекает слеза.

В какой-то момент я услышала, как открылась балконная дверь.
Я не обернулась.

— Куинн.

У меня внутри всё сжалось.
Этот голос.
Даже пьяная, я бы узнала его в любой толпе.

Я сжала стакан, не поворачивая головы.

— Ты реально прячешься на тусе на балконе одна? — её голос был тихий, как будто она боялась спугнуть.

Я всхлипнула и рассмеялась.

— От кого мне ещё прятаться, а, Билли?

Она подошла ближе, я почувствовала, как запах её духов смешался с запахом дешёвого виски и холодного воздуха.

— Что случилось? Почему ты не пришла на тренировку?

Я резко подняла голову и посмотрела на неё, в эти голубые глаза, которые раньше казались самыми красивыми в мире.

— Знаешь, что мне сказали? — мой голос дрожал, но я не остановилась. — Что ты... ты просто трахаешь всех, кто тебе попадётся. Что ты... манипулируешь. Что ты дерзкая и без чувств.

Она чуть дёрнулась, но взгляд не отвела.

— И что... я просто ещё одна? Очередная? — я рассмеялась, но от этого стало ещё больнее внутри.

Билли опустилась на корточки передо мной, её глаза смотрели прямо в мои.

— Ты реально так думаешь? Что ты просто ещё одна?

Я всхлипнула, чувствуя, как из глаз хлещут слёзы.

— А что мне думать, а? Когда ты... ты... — я захлебнулась воздухом, уткнулась в ладони, дрожа. — Я видела, как ты с ней... как вы заходили в комнату...

Она медленно положила руку на моё колено.

— Это не то, что ты думаешь.

Я вскинула на неё взгляд, злой, полный боли:

— Да? А что тогда? Ты просто вошла и... пили чай?

Она вздохнула, провела рукой по лицу.

— Я не... я не знаю, как это исправить, Куинн. Я правда тупая, я делаю хрень. Я... — её голос дрогнул. — Но с тобой всё другое, слышишь?

Я фыркнула, чувствуя, как слабоемость накрывает, голова кружится, а сердце всё равно ноет.

— Я не верю тебе.

Она посмотрела на меня, взгляд был какой-то другой, будто в нём впервые не было её привычной уверенности.

— Знаю.

Всё закружилось, мир поплыл. Я почувствовала, как меня подхватили руки, как запах её духов стал ближе, как я оказалась прижатой к её груди.

— Билли... — тихо прошептала я, пьяная, потерянная, всё ещё плача.

— Тсс, тихо, детка, — прошептала она, поправляя мои волосы, чтобы они не лезли на лицо.

Она несла меня через дом, мимо грохочущей музыки, мимо пьяных людей, которые даже не смотрели в нашу сторону. В её руках мне было тепло, и я слышала, как быстро стучит её сердце.

Она зашла в одну из комнат, опустила меня на мягкую кровать, накрыла одеялом. Я чувствовала её запах, её тепло, слышала её дыхание.

Она присела рядом, убирая волосы с моего лица, большим пальцем вытирая мои слёзы.

— Спи, Куинн, — тихо сказала она.

Я попыталась что-то сказать, но веки были тяжёлыми.

Перед тем как провалиться в сон, я почувствовала, как она медленно провела рукой по моей макушке, гладя успокаивающе, а потом тихо, почти шёпотом, сказала:

— Ты не очередная.

И я уснула, так и не успев сказать, как сильно я боялась, что она врёт.

***

Я проснулась от запаха кофе.

Глаза не сразу открылись, в голове гудело, как после плохого сна, во рту пересохло, в висках стучало. Медленно, будто через вату, я поняла, что лежу не у себя.

Подняла голову.

Чужая комната, светлая, просторная, стены увешаны чёрно-белыми фотографиями и плакатами, на полу кеды, в углу колонки, одежда. На стуле знакомая чёрная рубашка.

У меня пересохло в горле, когда я поняла, где я.

Это не дом организатора, не чей-то случайный диван после вечеринки.
Это был дом Билли.

Я села, стянула с себя одеяло, чувствуя, как сердце бешено колотится. На мне была моя одежда, но всё равно было странно и тревожно.

Я встала, собираясь тихо уйти, но она появилась в дверях.

В руках кружка с кофе, волосы растрёпаны, глаза с тенью недосыпа, но взгляд уверенный.

Она оперлась на косяк, глядя прямо в меня, и уголки её губ дрогнули:

— Проснулась.

Я сглотнула, отвела взгляд, пытаясь пройти мимо неё к двери.

— Я... мне нужно домой.

Но она быстро поставила кружку на комод и шагнула ко мне, перехватывая запястье. Её рука была тёплой, крепкой.

— Без поцелуя ты никуда не уйдёшь, Куинн.

Я замерла.

Внутри всё закричало: «Нет, нет, нельзя, она не твоя, она не для тебя», но сердце сдавило так, что я не могла дышать.

— Ты шутишь, да? — я попыталась вырвать руку, но она крепче сжала.

— Нет, — она посмотрела мне в глаза, голубые, уставшие, но живые. — Я не шучу.

Я дрожала, дыхание сбилось.

— Билли, я... я не могу.

Она шагнула ближе, убирая прядь волос с моего лица.

— Ты можешь. Я хочу, чтобы ты посмотрела на меня, Куинн.

Я подняла глаза.
И в них не было привычной её дерзости, только что-то тёплое, больное и тянущее.

— Зачем? — мой голос дрогнул.

Она приблизилась, наши носы почти соприкоснулись.

— Потому что я облажалась. Потому что мне страшно, но я хочу, чтобы ты знала: ты не одна из. Ты — это ты.

Моё сердце пропустило удар, когда она тихо сказала:

— Можно?

Я закрыла глаза, ненавидя себя за то, что не могу уйти.
За то, что всё ещё хочу почувствовать её вкус.
За то, что даже после всего я всё равно хочу её.

Я кивнула.

И она осторожно коснулась моих губ.
Тихо, медленно, так, будто боялась, что я сломаюсь.

Это был не тот поцелуй, что я представляла раньше.
Он был мягким, почти осторожным, но внутри всё загорелось.

Она отстранилась, смотря мне в глаза, а я тяжело дышала, чувствуя, как дрожат руки.

— Теперь можешь уйти, если хочешь, — сказала она шёпотом.

Я стояла, не зная, что ответить, с глазами, полными слёз, и сердцем, которое снова билось так, как будто я была жива.