Как... Ты узнала?
Они брели по аллее, и слова Лукаса, поначалу сбивчивые и неуверенные, постепенно обретали смысл. Он рассказывал о том, как аллея меняется в разное время года, о том, как ему нравится звук дождя, стучащего по широким листьям каштанов, и как он иногда просто сидит здесь, пытаясь собрать свои мысли. Он не говорил о причине своих слез, но говорил об ощущении потерянности, которое приводило его сюда.
Ева слушала, чуть склонив голову набок. Она не перебивала, лишь изредка кивала. В ее глазах не было ни любопытства, ни навязчивой жалости, только глубокое, почти безмолвное понимание. Иногда Лукас замечал, как ее взгляд на мгновение замирал, устремляясь куда-то поверх его плеча, на листву или на небо, и в этот момент на ее лице появлялось то самое, едва уловимое выражение, которое напоминало о скрытой печали. Оно было таким мимолетным, что Лукас каждый раз сомневался, привиделось ли ему это, или же лучик солнца действительно иногда меркнет.
"Ты так красиво говоришь," — вдруг произнесла Ева, когда Лукас замолчал, стесняясь своей откровенности. "Чувствуется, что ты слышишь в этом месте что-то большее, чем просто шум листвы и звуки города."
Лукас покраснел. "Я... просто люблю слушать. Когда ничего не давит," — он невольно провел рукой по своим всё ещё уставшим, слегка припухшим глазам, ощущая остатки напряжения. Ему казалось, что он выглядит совершенно разбитым, и эта мысль снова сжимала его изнутри.
Ева мягко улыбнулась. "Иногда взгляд со стороны помогает услышать то, что внутри кажется невыносимым, в другой тональности," — она снова посмотрела на старый каштан, словно он был их общим немым слушателем. "Это как с мелодией. Ты стоишь очень близко к ней, слышишь каждую фальшивую ноту, каждый диссонанс. А потом отходишь подальше, и слышишь песню. Целиком."
Лукас поднял на нее вопросительный взгляд. Он не до конца понимал, к чему она ведет, но каждое ее слово казалось наполненным смыслом, выходящим за рамки обычной беседы.
"То есть... нужно отойти?" — осторожно спросил он.
Ева кивнула. "Иногда да. Иногда нужно просто дать себе время. Принять, что сейчас ты слышишь только диссонансы. Но мелодия никуда не денется. И она ждет, когда ты будешь готов услышать ее снова." Она повернулась к нему, и на этот раз в ее глазах, несмотря на всю их солнечность, читалась глубокая, почти неземная мудрость. "Ты ведь музыкант, Лукас?"
Лукас опешил. Он даже не упоминал о своем увлечении. Он был музыкантом, играл на гитаре и пытался что-то сочинять, и это был его крик души.
"Как... как ты узнала?" — пробормотал он, чувствуя, как его неуверенность немного отступает перед искренним удивлением.
Ева загадочно улыбнулась, и та мимолетная тень в ее глазах стала чуть более различимой, словно она заглянула в его душу, а может, просто слышала что-то, что ему самому пока было недоступно. "Мелодии, песни... это ведь не случайные слова, правда?" Она не стала давить, не стала спрашивать, почему он это скрывает, или почему его это так удивило. Она просто приняла это как факт. "У каждого своя мелодия. И свои диссонансы. Главное, не бросать играть совсем."
Лукас смотрел на нее, и впервые за эти два дня он почувствовал не стыд, а нечто вроде хрупкой надежды. Он не знал ее, совсем. Но она увидела его насквозь, даже сквозь пелену слез и его собственную неуверенность. И, что самое удивительное, она не сбежала.
"Ева..." — начал он, и ее имя прозвучало так естественно на его губах, словно он знал ее целую вечность. "Ты... ты завтра придешь сюда?"
Ева снова повернулась к нему, и лучи солнца, пробивающиеся сквозь листву, окутали ее золотым светом. Улыбка на ее лице стала еще шире, вытесняя любую тень. Но Лукас, с его теперь уже более внимательным взглядом, уловил, как едва заметно дрогнули уголки ее губ, прежде чем она ответила. Будто ей приходилось прилагать усилия, чтобы эта улыбка оставалась такой яркой.
"Конечно, Лукас," — сказала она, и в ее голосе звучало нечто большее, чем просто согласие. Это было обещание. "Я всегда здесь, когда это нужно." И он поверил ей.
Время в аллее пролетело незаметно. Солнце начало медленно опускаться за горизонт, окрашивая небо в нежные оранжевые и розовые тона. Каштаны отбрасывали длинные, танцующие тени, и воздух становился прохладнее, наполняясь запахом влажной земли. Лукас, который так долго избегал взглядов, вдруг почувствовал странное нежелание расставаться. Рядом с Евой он впервые за долгое время мог дышать полной грудью, несмотря на все свои внутренние тревоги и внешний вид.
"Уже темнеет," — тихо произнесла Ева, ее голос, обычно такой чистый и звонкий, сейчас звучал чуть более задумчиво, словно она тоже не хотела прерывать эту хрупкую связь. Она обернулась, оглядывая аллею, и в ее глазах снова мелькнула та же тень, что Лукас замечал раньше. Она задержалась дольше обычного, почти ощутимо, словно Ева на мгновение потерялась в собственных мыслях, прежде чем снова натянуть на лицо свою солнечную улыбку.
Лукас кивнул, его сердце сжалось от осознания, что этот разговор подходит к концу. Он по-прежнему чувствовал себя неловко, но теперь к этому примешивалось что-то новое – легкое сожаление и даже тоска.
"Да... уже," — пробормотал он, снова проводя рукой по глазам. Он был уверен, что они всё ещё выглядят заплаканными, и это вызывало новый прилив стыда. "Я... спасибо тебе за сегодняшний день, Ева."
Ева подошла чуть ближе. Ее желтый кардиган казался ещё ярче на фоне темнеющего неба.
"Не за что, Лукас," — сказала она, и в ее голосе звучала искренняя теплота. Она подняла руку, и на этот раз не просто коснулась его, а задержала ладонь на его плече, нежно, утешающе. Лукас вздрогнул от прикосновения, которое было таким неожиданным и таким нужным. Он почувствовал, как напряжение в его плечах чуть спало.
"Просто помни," — продолжила она, ее глаза цвета летнего неба смотрели прямо в его, всё ещё покрасневшие и уставшие. "Даже самые диссонирующие ноты – часть великой симфонии. И каждый музыкант знает, что после диссонанса всегда приходит разрешение."
Лукас смотрел на нее, пораженный глубиной ее слов. Она говорила о нем, о его музыке, о его боли, но так, что это звучало универсально, словно она знала все правила этой сложной игры.
"Я... я постараюсь помнить," — прошептал он, чувствуя, как его губы немного дрожат.
Ева слегка сжала его плечо, а затем медленно убрала руку. Ее улыбка стала мягче, но Лукас уловил в ней что-то, чего не замечал раньше. Усталость. Не физическая, а какая-то глубинная, едва заметная под всей ее жизнерадостностью. Будто ей самой очень тяжело нести эту свою "солнечность".
"Ну что ж," — она сделала небольшой шаг назад, словно обрывая невидимую нить между ними. "Я пойду. Завтра, в то же время?"
Лукас поспешно кивнул. "Да! Да, конечно. Я... я буду здесь." Его голос дрогнул от волнения.
Ева улыбнулась, и этот лучик света, которым она казалась, стал удаляться. Она повернулась и пошла по аллее, легко и грациозно, не оглядываясь. Лукас смотрел ей вслед, пока её фигура в желтом кардигане не растворилась в сгущающихся сумерках между старых каштанов.
Когда она исчезла из виду, Лукас остался один в аллее. Тишина после ее ухода казалась оглушительной. Он снова провел ладонью по своим глазам, чувствуя, что они все ещё горят, но теперь к этой горечи примешивалось что-то другое. Нечто теплое, оставленное ее прикосновением, ее словами, ее пониманием. Он посмотрел на место, где она стояла, и ему показалось, что воздух там всё ещё искрится. Он не знал, что за тяжесть скрывает эта девушка-лучик солнца, но он чувствовал, что завтра, когда он снова придет в эту аллею, его собственные заплаканные глаза будут ждать ее света с новой, робкой надеждой. Возможно, он тоже сможет найти разрешение для своей мелодии.