ЧЕРНОЕ, КРАСНОЕ, ЗОЛОТОЕ

Я стоял на пороге дома Тили. На том самом пороге, на котором я не мог решиться постучать ли мне в дверь или убраться к чертовой матери вон. Давай, Александр, не дрейфь. Я нажал на дверной звонок, но ничего не вышло, я не чувствовал ни звонка, ни пальцев, ни земли под ногами.

– Даже и не трогай его, придурок, – раздался голос из-за спины.

Я обернулся, немного позади меня стоял мужчина лет шестидесяти с длинными седеющими волосами, небольшой «шкиперской» бородкой и в рокерском прикиде.

– Чего? – недовольно спросил я.

– Алекс, придурок, не жми на звонок – он материален, а ты, дубина стоеросовая, на данный момент – нет.

– Откуда вы знаете ... Что... ЧТО?! Я, это что... у... умер, что ли?

– О-хо-хо, – засмеялся навзрыд незнакомец, – нет, ну ты точно придурок: «Я что у-у-умер?». Дурья твоя башка, я тебе что сказал? Что нематериален на ДАННЫЙ момент, а если бы ты умер, то точно не шлялся бы тут.

– Слушай, дядька, не знаю кто ты там, но чего ты заладил: «придурок да придурок», ты можешь вежливо говорить? И, черт побери, что сейчас происходит?

– Да, в сущности, ничего страшного: твое тонкое тело отделилось от твоего не очень толстого, физического то есть. Половина тебя тут, а половина – в машине на месте аварии. Понял?

– Так я что, обречен?

– Ну, пока твое сердце бьется – нет. Хотя сам посуди, сколько раз ты слышал о «вернувшихся с того света»?

– Э-э-э.... Много.

– Вот и умничка! Смотри, – мужчина провел рукой перед моим лицом, и я оказался внутри дома, а сам он остался снаружи (хотя я по-прежнему отчетливо слышал его голос), – Не куралесь мне там, только, усек?

– Усек, с чего это мне «куралесить», а?

Я оказался за заветной дверью. Осторожно, словно я был в музее, прошелся по комнатам, осмотрев их убранство, фотографии в рамочках на стене, пять каких-то несуразных скульптурок в кухне, но Тили нигде не было. На втором этаже я зашел в открытую дверь, и ярость меня просто захлестнула: в одной кровати спали Тили и тот хахаль из кафе. Я подбежал к кровати и что было сил начал колотить нахала, вернее пробовать колотить нахала, потому что я не то что синяка ему поставить не мог, но и нос пощекотать. Через пару минут, поняв бесполезность этой затеи, я опустил руки.

– Ну что, успокоился? – раздался голос из-за спины. Я обернулся, и там само собой, стоял мой визави-рокер. – Что ты хочешь сделать – морду этому сладенькому набить? Чем, позволь поинтересоваться, бестелесной рукой?

– Зачем ты меня сюда привел, а?

– Не я, ты сам сюда себя привел, я здесь – только наблюдатель, следящий за тем, чтобы ты не наделал глупостей.

– Кстати, дядька, извини за вопрос, а ты кто такой?

– Ну, наконец-то! Я ждал этого вопроса. Скажем так: я – твой провожатый.

– Э-э-э.... В смысле?

– Блин! В том смысле, что моя задача подвести тебя к правильному выбору, сопровождая тебя во время твоего... хм... путешествия, назовем это так. Поцелуй Матильду в лоб, – резко сменил тему провожатый.

– Зачем?

– Господи Боже! Это безнадежно! Я тебе не говорю ЗАЧЕМ, а ЧТО тебе надо сделать.

Я покорно повиновался и поцеловал Тили в лоб. Очень странное ощущение, как будто бы я оказался частичкой в пресловутом андронном коллайдере, тяжело описать словами, что творилось со мной, однако спустя долю секунды я оказался почему-то в поезде, напротив меня сидела Тили, а сам я мог чувствовать предметы вокруг (что у меня не получалось уже где-то минут двадцать).

– Алекс, хорошо, что ты поехал со мной, – сказала Матильда и пересела на соседнее место сбоку от меня, – я по тебе очень соскучилась.

– Я тоже, – произнес, все еще не понимая, что происходит, но уже довольный тем, что происходит, – безумно соскучился, Тили.

– Где ты столько пропадал? – спросила девушка нежным тоном, положив голову ко мне на плечо.

Я вдохнул почти позабытый запах ее волос. Боже мой, как чудесно у нее пахнут волосы, словно если аромат белых роз встретился с запахом скошенной луговой травы. Так пахнет счастье, по крайней мере, мое.

– Хотел бы я сам знать, где меня черти носили все это время....

– Прости за вчерашнюю пощечину.

– Пустяки, хотя рука у тебя тяжелая, хоть завтра в женский бокс.

– Я просто не хочу, чтобы мое сердце вновь разбилось.

– Что значит «вновь»? – немного раздраженно спросил я, потому как уж если кому сердце и разбивали, то только мне.

– Я не могу забыть письмо, которое ты мне написал, и Алессии тоже, но про меня там было нехорошо написано....

– Ах, это! Я сам недавно узнал, Алессиа написала себе письмо сама. Знаешь, я дурак, мне надо было бы написать письмо от руки, так бы она не провела нас, хотя лучше было бы сказать, чем писать....

– А зачем ей это надо было?

– Ну, она считала, что любит меня сильнее, чем кто-либо другой, а я тут письмо пишу любовное, но не ей, а тебе. И подложил в ее карту, как форменный дурак. Вот она и пошла на эту хитрость.

– А знаешь, когда я в тебя влюбилась? Когда ты со своей группой играл концерт в клубе «101». А потом я узнала, что ты еще и в клубном ралли участвуешь, сломя голову бросилась записываться в участники серии.

– А я потом целый сезон, до аварии, гонялся только чтобы видеться с тобой.

Девушка взяла меня за щеку и повернула мое лицо к себе, мы начали сближаться, и только она дала себя поцеловать, как острая боль сковала мою грудь. Матильда в испуге даже побледнела:

– Алекс, что с тобой?

– Ты не поверишь, но это тяжело объяснить. Я попал в аварию на въезде на заправку, за городом в часе езды от твоего дома. – Сказал я, превозмогая острую боль в фантомном сердце – Наверное, я умираю, потому что оказался сперва у тебя дома, потом здесь с тобой, а ....

Резкая боль снова сковала грудь, и я очутился на каталке возле раскуроченного Фиата «Панды» на въезде на заправку. Врач скорой помощи, склонившись надо мной с дефибриллятором, улыбнулся:

– Везунчик ты, в рубашке родился.

«Твою мать, что все это было такое», – пронеслась мысль в голове. Тело жутко болело, казалось, что болело все, что только могло болеть.

– Ты всего лишь на всего, был у нее во сне, – возник передо мной мой провожатый престарелый рокер.

«Во сне? То есть я был у нее во сне, и она все забудет, когда проснется?», – подумал я с горечью.

– Нет, не забудет, – ответил на мою мысль провожатый, – она вскочила в холодном поту и сейчас обзванивает «скорую», в поисках тебя, узнавая, не попал ли Александр МакНил в аварию.

«А почему я его все еще вижу, тем более, он слышит мои мысли, я, что, умираю?», – вновь в голове возникла мрачная мысль.

– Вот заладил! Конечно же, ты умрешь! Но только позволь сделать одну маленькую ремарку – лет эдак через семьдесят. А видишь и слышишь ты меня потому что еще не вышел из «того самого» состояния. Тем паче ты сейчас отключишься.

– То есть? – я вдруг оказался на ногах рядом с рокером. Мимо провезли каталку со мной и погрузили в карету скорой помощи, – Эй! Стой! Куда, мать вашу?! А как же я?

– О! Отключился. Поздравляю!

– Это не опасно? – обратился я к провожатому.

– Не парься ты так, когда тебе физическому станет лучше, то тогда и ты вернешься в свое тело, связь-то не потеряна между душой и туловищем. А так тебе даже лучше – твое сознание не чувствует боли.

– А во сне Тили?

– Мама дорогая! Тебе что, три с половиной года? Что ты все время спрашиваешь и так очевидные вещи? Во сне Тили твое сердце остановилось и тебе чувак из скорой его опять запустил. Остался бы ты во сне – до конца дней своих был бы коматозником, понял?

– Понял, а... это, а что теперь? Где я сейчас окажусь?

– Тебе решать. Подумай о близком человеке, любимой собаке или там еще о чем-нибудь.

– И все?!

– Нет, блин, тебе еще спецэффекты подавай!

– Ну, со сном же было....

– Как? – перебил меня провожатый, – Со сном так было потому, что ты проник в тонкий мир другого человека, усек?

Я закрыл глаза и начал думать о близких мне людях, любимом деле, о кактусах на окне, но когда открыл глаза, я все еще был на месте аварии.

– В чем дело? Почему я все еще здесь?

– А я откуда знаю? С Матильдой-то проще, ты о ней постоянно думаешь.

– А почему тогда я опять не у Матильды?

– Отодрать тебя якорем! Почитай «Британику»! Завел шарманку: «почему то, почему это, а почему не вот это?», не знаю, понимаешь, не знаю, скорее всего, что-то тебе мешает. Скорее всего, мешает то, что ты сам-то толком не разобрался в ваших с ней отношениях, но опять же я точно не знаю! Понимаешь, не знаю! Кстати, а что на счет Мишель – внезапно перевел тему провожатый, – ты еще пытаешься обратить ее внимание на себя?

– Какая Мишель? – в недоумении переспросил я.

– Обычная! Рост метр семьдесят, глаза зеленые, волосы рыжие, слегка курносый нос и родинка на щеке. Припоминаешь?

– Что-то не очень...– смутился я.

– Твою мать! Мишель, которая актриса, припоминаешь?

– А-а-а... Нет, ну ты загнул, дядька, кто такой я, а кто – она?

– Кто-кто? Идиот, вот кто! А если по-честному, меня бесит такая формулировка: «кто такой я, а кто – она?». Она что сделана не из такой же плоти и крови как ты? Или может она прилетела из другой солнечной системы?

– Нет...

– Так вот чтоб я такого больше не слышал! А то, мать твою, не буду с тобой возиться как с маленьким, а прямиком к ключнику отправлю, усек? К тому же, одно из сильнейших чувств у женщин – чувство собственника, вник?

– Что-то не очень, – ответил я, понимая, что мои неопределенные ответы уже очень раздражают моего собеседника.

– Господи! За что мне возится с таким тупицей?!! Чувство собственника – шикарный повод для ревности, то есть когда девушка думает, что парень никуда не денется, она может его на хрен посылать, но стоит только нарисоваться конкурентке, как она сразу вспоминает, что ты ей дорог. Ну что, сейчас въехал в смысл, дурья твоя башка?    

– То есть, мне надо добиться Мишель, чтобы Матильда обо мне вспомнила?

– Ну, если ты добьешься Мишель, то Матильда в задницу тебе не нужна! Сам подумай? Хватит твоей Тили вести себя как сучка крашенная!

– Блин, дядька, я запутался. Понимаешь, последние шесть лет я жил только Тили, и никем другим, я потеряю смысл в жизни, если перестану любить Матильду...

– А ты попробуй, – с большим энтузиазмом предложил старый рокер, – по крайней мере, приобретешь опыт, не связанный с мучением от чувств в адрес к твоей бесценной мадмуазель Марико. Ну что ты скажешь?

– А пошло все к чертовой матери, давай, – я махнул рукой, – без нее и без чувств к ней лучше, чем без нее и с чувствами к ней.

Мой визави плашмя ударил меня по лбу ладонью, и в тот же миг я испытал нечеловеческую боль, хотелось кричать, но я не мог выдавить из себя ни единого звука. Я очнулся в больнице, под капельницей и в шинах.

– Доброе утро, мистер МакНил, – сказала медсестра, вошедшая в палату, – Вы – везунчик, – у вас хороший ангел-хранитель. После такой аварии отделаться только ушибами и парой вывихов – Вы в рубашке родились!

– Лучше бы родился с мозгами... – я пробурчал себе под нос, – нечего ездить по ночам за тридевять земель от дома.

– Ну не надо так себя изводить, на вашем месте мог быть любой, а с мозгами у вас все в порядке: никаких черепно-мозговых травм нет.

Я лежал и еле думающими от обезболивающих препаратов мозгами пробовал переварить то, что со мной произошло в течение последних... Черт! Сколько времени я здесь провел?

– Простите, – я обратился к медсестре, – Вы не подскажете, какое сейчас число?

– Двадцать третье, не волнуйтесь, Вы без сознания были всего несколько часов. Вы в больнице всего четыре часа, так что не пугайтесь, вы не успели много пропустить.

Я выдохнул с облегчением. Вдруг я себя невольно словил на мысли, что я не испытываю душевной горечи, то есть я не испытываю никаких чувств, не испытываю привычной тяжести безответной любви в адрес Тили, не испытываю злости в адрес Алессии, даже не испытываю ненависти к тому уроду, который лежал с Матильдой в одной кровати. Ура! Пошла ты куда подальше, Тили! Спасибо, Господи, что эта дофаминово-окситоциново, не помню какая там еще по химическому составу травля мозгов, под названием «любовь», меня миновала.

– Мистер МакНил, к вам посетитель, – сказала медсестра.

«Твою мать, только не эти взбалмошные дуры», – подумал я: «вот еще чего не хватало».

– А кто там, если не секрет? – спросил я с некоторой тревогой.

– Молодой человек, представившийся вашим менеджером.

– А-а-а! Дин!

– Да, он так и представился, позвать его в палату?

– Конечно, позовите.

Буквально через минуту ко мне в палату вошел тот самый Дин, мой менеджер, занимающийся моей музыкой.

– Ну, ты даешь, МакНил! Чуть было не расквасился в лепешку, а у меня на тебя гигантские планы, сукин ты сын! Твой сингл пошел продаваться как одуревший, и я договорился о концерте в двух клубах за океаном – в Нью-Йорке и в Торонто. Скажи – «спасибо Дин»!

– Спасибо Дин.

– С руками все в порядке? Играть сможешь через месяц?

– С руками вроде все в порядке, думаю, через недели две буду играть как прежде, ты мне только гитару бы привез, да пару тренажеров для пальцев.

– Обижаешь, дядька! Я даже с больничной дирекцией договорился о том, чтобы тебе разрешили играть. А вечером я тебе подвезу эспандер, метроном, наушники и гитару, ну разве я не молодец?

– Дин, почему ты не девушка, я бы на тебе женился!

– Отстань, ты не в моем вкусе. Так что, чем раньше приступишь, тем лучше. Кстати, я о твоем переводе в другую больницу похлопотал, если захочешь, как, улучшения пойдут – на реабилитацию в Шотландию, домой.

– Идет, по рукам.

– Значит, договорились, заедь ко мне в офис после того, как разберешься с больничными делами и подпиши бумаги на клубный тур, ОК?

– ОК.

Меньше чем через неделю меня выписали из больницы. Я, как и договорился с Дином, подъехал в его офис, подписал оставшиеся бумаги для тура и уже через три недели сошел с трапа самолета в аэропорту имени Джона Фицджеральда Кеннеди. Но не успел я приехать в гостиницу, как в слезах позвонила мать Матильды:

– Месье МакНил, – раздался в трубке заплаканный женский голос, – не могли бы Вы приехать на похороны Матильды, она очень хотела...

– Простите ЧТО?! – я перебил женщину, – на... по-по-по... похороны?

– Матильда ездила к Вам домой в Шотландию, Вас не оказалось дома, и на обратной дороге не справилась с управлением и вылетела на встречную полосу, – женщина заплакала. – Она вас очень любила, и я думаю, что лучше Вам, месье МакНил почтить ее память.

– Хорошо, я первым же рейсом прилечу...

Я все еще не мог поверить в то, что произошло. Какой-то месяц назад я видел Тили живой и невредимой, а сейчас ее нет, и все, потому что я был не дома, а на борту авиалайнера. Внезапно штиль в сердце прошел, и я ощутил еще большее чувство любви к Тили, Матильде Марико, которой уже не было в живых...

Трудно описать, что ты чувствуешь в такие минуты. Смесь горечи, отрицания того, что это могло произойти, и состояние какой-то кислотной прострации. Буквально через пару секунд я навзрыд заплакал, упав на колени. Сколько я проплакал, точно не знаю, может час, может больше, но закончив сотрясать воздух гостиничного номера истерическим плачем по моей любимой, я позвонил забронировать билет, и поскольку самолет был только завтра, я пошел топить боль на дне бокала.

Не помню, сколько я шел по Нью-Йоркским улицам в поисках питейного заведения, но наконец, когда подвернулось что-то страшно убогое и отдающее мордобоем, я зашел внутрь. Прошел за барную стойку и попросил тройной виски.

– С чего бы это пить по утрам, – задал мне вопрос бармен.

– Да пошел ты...– я поднял глаза на бармена и оторопел. За барной стойкой стоял провожатый, я тот час кинулся на него с кулаками – Ах ты мразь!

– Тихо! – перехватил мой кулак бармен-провожатый, – тебе, что жить надоело?

– Твоей волей, да! НАДОЕЛО! Я только что потерял любимую, а ты, сволочь, меня еще учить будешь?

– Ты бы хотел все поправить?

– О чем ты, старая образина?

– Для начала, не груби мне, оболтус, а потом, я могу помочь тебе сохранить жизнь Тили. Тебе только не надо допустить ошибку в прошлом и все тут.

– Ты серьезно?

– Нет, ну ты точно тугой на ум! Я сказал, что помогу, значит помогу. Я если ты помнишь, могу многое.

– Давай, – обреченно ответил я.

Провожатый с размаха плашмя ударил по голове ладонью, и я вновь ощутил сильную боль по всему телу. Я очнулся в больнице, под капельницей и в шинах.

– Доброе утро, мистер МакНил, – сказала медсестра, вошедшая в палату, – Вы – везунчик, – у вас хороший ангел-хранитель. После такой аварии отделаться только ушибами и парой вывихов – Вы в рубашке родились!

Я словил себя на мысли, что все это уже происходило в моей жизни.

– Лучше бы родился с мозгами... – я ответил на автомате, хотя, по-моему, я это уже говорил этой самой медсестре.

– Ну не надо так себя изводить, на вашем месте мог быть любой, а с мозгами у вас все в порядке: никаких черепно-мозговых травм нет.

– Простите, – я вновь обратился к медсестре, – Вы не подскажете, какое сейчас число?

– Двадцать третье, не волнуйтесь, Вы без сознания были всего несколько часов. Вы в больнице всего шесть часов, так что не пугайтесь, вы не успели много пропустить.

Так, в прошлый раз я в больнице был четыре часа, значит, это несколько другая реальность.

– Скажите, – я снова обратился к медсестре, – а ко мне посетители есть?

– Ой, а откуда Вы знаете?

– Интуиция, – с явным сарказмом произнес я.

– Да, на коридоре вас ждет молодой человек, представившийся вашим менеджером.

– О! Дин?

– Да, он так и представился. Позвать его?

– Знаете, не надо. Он с какими-нибудь рабовладельческими предложениями: «Алекс выступи с концертами через неделю в шести клубах», что-нибудь в этом духе.

– Ладно, – сказала медсестра, – а что ему передать?

– Что мне сейчас покой нужен, не знаю, придумайте что-нибудь.

– Хорошо, – сказала медсестра и вышла в коридор.

Черт побери! Такая возможность выступить за океаном бывает раз в жизни, а я не могу ей воспользоваться ради жизни моей возлюбленной! Она даже не поймет величины этой жертвы, а мне больше ничего не остается, потому что иначе она разобьется в автокатастрофе. Я лежал и неморгающим взглядом смотрел в потолок, пытаясь успокоить себя, что я сделал правильный выбор. День за днем Дин осаждал меня с просьбами выступить в туре. Господи, Дин, знал бы ты, как мне хочется не терять эту возможность, но еще больше мне не хочется терять Тили. Почему всегда надо выбирать между тем, что хочется тебе мозгами и тем, что хочется тебе сердцем. Дни летели, Дин доставал меня своими умаляниями, а на душе становилось все гаже и гаже.

В палату вновь вошла медсестра.

– Мистер МакНил, к вам посетитель.

– Что, опять Дин? – спросил я голосом обреченного на очередную получасовую истерику моего менеджера.

– Нет, к вам девушка.

– Вот как?

– Да, светловолосая такая, позвать?

– О чем речь, конечно позовите!

На пороге палаты появилась Тили. По ее опухшему от слез лицу, я понял, что она либо рассталась со своим хахалем, либо винит себя в моей аварии, либо и то и другое сразу.

– Боже мой, Алекс, – Матильда заплакала, – прости меня, пожалуйста.... Если бы я не прогнала тебя, ты бы не попал в аварию.

– Не убивайся ты так, я сам во всем виноват. Поехал признаваться в любви за тридевять земель, ты, конечно, была не в себе, а я ничего лучше не нашел, как после суток в дороге отправиться назад. Вот и попал в аварию.

Девушка подошла к кровати и обняла меня.

– Я не хочу больше тебя никуда отпускать. Я... я почти неделю не могла узнать, в какой ты больнице, я чуть с ума не сошла. Алекс, – вдруг сменила тон девушка и стала на одно колено передо мной – я понимаю, что девушки такого не делают, но я предлагаю тебе руку и сердце.

Я впал в ступор от неожиданности. Я об этом только мог мечтать, но откровенно не был готов к такому развитию событий. Наконец, я смог выдавить из себя ответ:

– Тили. Это я должен был тебе говорить.

– Александр МакНил, берешь ли ты меня в жены?

– Конечно, Тили, я об этом мечтал с самой первой встречи с тобой.

Не успел я поцеловать Тили, как в палату вошел провожатый в форме курьера и спросил:

– Мистер МакНил?

– Да. Это я. – ответил я.

– У меня к вам срочный пакет от поверенного синьорины Алессии Мерлутти.

– А что случилось? – в непонимании спросил я.

– Откройте пакет и прочитайте.

– Уважаемый мистер МакНил, начал я зачитывать вслух письмо – адвокатская контора «Пиньон и Доре» просит Вас или ваше поверенное лицо присутствовать 23 числа этого месяца на оглашении завещания мадмуазель Алессии Мерлутти, погибшей в железнодорожной катастрофе 10 числа этого месяца....

У меня в глазах потемнело.

– Е... твою мать! – я кинулся колотить посыльного – Заколебал ты уже! Ты хоть раз, гнида потусторонняя, можешь принести хорошие новости?

– Во первых, – провожатый мощным хуком уложил меня на пол, – культурнее надо себя вести, во вторых ты сам виноват.

– Опять? Что значит «сам виноват»? – я выплюнул зуб – Вот сука, ты мне зуб выбил!

– Во-первых, будешь ругаться, выбью еще, а во-вторых, Алессиа ехала на поезде уговорить тебя участвовать в американском туре...

– ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?!!! – закричала Матильда. – Откуда ты знаешь этого старика, почему именно Алессиа ехала к тебе, и что вообще происходит, черт побери?

– Ну, мадмуазель, – начал провожатый – откуда я знаю мистера МакНила долгая история, а Алессиа ехала к Александру по просьбе менеджера мистера МакНила, чтобы уговорить последнего, участвовать в серии клубных концертов в Нью-Йорке и Торонто.

– Но почему именно Алессиа? – спросила Тили.

– Ну, потому что еще пару-тройку недель назад Алессиа и Алекс встречались, и поэтому Дин попросил ее.

– Чтоб тебя! – Тили влепила мне увесистую (других у нее не получается) пощечину – Ты встречался с моей лучшей подругой, а говорил, что любил меня все это время с нашей встречи!

– Ну, ты же встречалась с каким-то хахалем, почему я не мог?

– Значит, ты любил меня, а спал с ней? Что же ты за человек такой?!! Видеть тебя не желаю!

– А как же твое предложение?

– Засунь его себе в задницу, кобель!

Матильда в слезах выбежала из палаты. Я посмотрел на провожатого, у которого на лице явно читалось чувство удовлетворения.

– Конец, тебе, дядька – я с размаха ударил провожатого в промежность, – ты еще, старая обезьяна, пожалеешь!

Только я занес ногу для удара, осевшего от боли в паху старого рокера в курьерской форме, как этот нахал с размаху зарядил мне кулаком в челюсть. Я выплюнул еще один зуб.

– Вот урод, второй зуб выбил!

– Да послушай ты, молокосос, я тебе услугу сделал! Тили бы устроила такой же скандал, когда узнала бы об этом. А узнала бы она об этом обязательно, потому что Алессиа и ее упомянула в завещании. Странно, конечно, составлять завещание в двадцать пять лет, но это ведь Алессиа. Теперь слушай, ты сейчас попыхтишь часок-другой, а потом в депрессию впадешь, что из-за тебя погибла девушка, которая тебя любила, и свадьба с Тили все равно расстроится. К тому же ты действительно упускаешь свой звездный час. В общем, если ты хочешь, чтобы и Тили была жива, и Алессиа была жива и не маячила со своими кознями, и ты как музыкант состоялся, и к тому же вернулись два выбитых зуба, исправь ошибку, которую ты допустил в прошлом, понял?

– Да пошел, ты!

– Вот идиот, не правильный ответ! Во-первых, Матильда не простит тебе, что из-за тебя погибла ее лучшая подруга, а во-вторых, ты опорочил в ее глазах ее подругу.

– Офигеть! Я пострадавший, и я же еще виноват!

– А ты первый день на земле живешь? Или баб совсем не знаешь?

– Ладно, я попробую еще раз.

– Только учти, этот раз будет последним. Все понял?

– Все понял. Давай шлепай меня по лбу, чтоб я очнулся в клинике неделю назад.

– Это не обязательно, просто у тебя такая морда забавная, когда тебя по лбу шлепаешь, что я просто не мог удержатся тебя треснуть по лбу. Извини.

– Вот же сукин сын!

– Молчать! – сказал провожатый и щелкнул пальцами.