В ритме жизни

«Музыка — это одинокий голос в пустоте. И лишь когда находится тот, кто слышит не звук, а душу, — пустота исчезает».

Джину опустился на корточки у грязной обочины, где тень от черепичного навеса хоть немного спасала от полуденного зноя. Пыль тут не оседала никогда — её поднимали сотни ног, тележные колёса, разгорячённые голоса торговцев. Он поставил перед собой потрёпанную бипу, провёл пальцами по струнам. Звук получился глухим, будто инструмент стыдился своего голоса. 

"Никому не нужно..."

Но он всё равно начал играть. Мелодия была старой — той, что когда-то напевал его отец, сидя вечером у очага. Теперь же она звучала неуверенно, словно боялась быть услышанной. 

Город жил своей шумной, яркой жизнью, не замечая его. 

— Молодые янбаны в нарядных чогори и широких паджи проходили мимо, громко смеясь. Их лица были гладкими, без следов голода или усталости. Один из них, с веером в руке, бросил на Джину беглый взгляд —но тут же скривился, словно уловил запах гнили

"Они даже не понимают, как им повезло..."

— Торговцы выкрикивали цены, размахивая связками сушёной рыбы и пучками зелени. Одна женщина, с ребёнком за спиной, остановилась на мгновение, будто прислушиваясь к музыке. Но тут же поспешила дальше — у неё не было лишних монет для уличного музыканта. 

— Нищие сидели чуть поодаль, протягивая руки. Их взгляды скользили по Джину без интереса — он был таким же, как они. Разве что чуть моложе. Чуть менее сломанным. 

Он просто сжал зубы и продолжал играть, хотя пальцы уже ныли от напряжения. 

"зачем я здесь ?" 

Мысль была горькой, но привычной. 

Он давно перестал верить в доброту.

Когда-то, в детстве, он думал, что мир справедлив. Что если трудиться, если быть честным — всё сложится. Но потом умер отец. Потом мать начала болеть. Потом урожай сгорел в засуху. А люди... люди всегда проходили мимо. 

Из кармана паджи он достал несколько жалких чон — всё, что удалось собрать за утро. Этого едва хватило бы на горсть риса. 

Его пальцы сами находили нужные струны, будто бипа помнила больше, чем он. Но с каждым тактом звук становился тише, словно угасал вместе с его верой в то, что музыка может что-то изменить. 

"Может, зря я вообще сюда пришёл..."

***

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багровые тона, когда Джину почувствовал, что играть больше нет сил. Пальцы онемели, спина ныла от долгого сидения на корточках, а в горле стоял ком от пыли и безысходности. Он опустил руки, и струны бипы замолчали, словно с облегчением. 

"Ничего. Как всегда."

Городской шум внезапно изменился — где-то рядом раздался лёгкий шелест тканей, едва уловимый среди криков торговцев и стука колёс. Джину поднял голову. 

Перед ним стояла девушка. 

Не крестьянка и не торговка — это было ясно сразу. Её светлый ханбок, хоть и без вышивки, был сшит из хорошей ткани, мягко ниспадая складками, будто лепестки лотоса и мягко обрамлял тонкий стан.По краю ворота едва виднелась тонкая голубая полоска — знак того, что её семья хоть и не так знатна, но определённо не бедствует. 

Волосы Чёрные. Густые. Длинные, как река. Они были заплетены в толстую косу, лежащую на плече, и блестели, словно шёлк под солнцем, обрамляя светлое лицо.

Но больше всего Джину зацепили её глаза. 

Тёмные.Глубокие, как лесные озёра в безлунную ночь. В них не было ни высокомерной снисходительности янбанских дочерей, ни усталой покорности деревенских женщин-только тихое, изучающее любопытство. Под левым глазом он заметил маленькую аккуратную родинку

"Что ей нужно от меня?"

Он напрягся, машинально сжимая в руках бипу. Девушки её положения не останавливались у уличных музыкантов. Разве что... 

— "Ты играешь «Песню журавлей» ", — сказала она. Голос низкий, спокойный, без привычной для горожанок напевности. 

Джину нахмурился. 

—" А ты разбираешься в музыке? "

—" Немного." — она запнулась, будто поймав себя на чём-то. — "Мне нравится, как ты играешь."

Он едва сдержал усмешку. 

— "Тогда ты единственная во всём городе." 

Девушка не ответила на шутку. Вместо этого её тонкие пальцы скользнули к поясному мешочку. 

— "Вот."

На его потрёпанные паджи упала серебряная монета. Настоящая

Джину замер. Это было больше чем он мог бы заработать

Он резко поднял глаза: 

девушка слегка наклонила голову, и тень от её косы скользнула по плечу. —" Это за песню. За ту, что ты не доиграл."

Он сжал зубы. 

— "Какая тебе разница?"

— "Мне было жаль, что она оборвалась." 

В её глазах не было насмешки. Только... понимание? Нет, это невозможно. 

Где-то за спиной Джину раздался окрик — девушка обернулась, и её позвал мужчина в тёмно-синем чогори, с мечом у пояса. 

— "Мне нужно идти, "— она уже сделала шаг назад, но задержалась. — "Ты завтра придёшь сюда?"

Джину не ответил. 

Она исчезла так же внезапно, как появилась, растворившись в толпе. 

Он долго смотрел на монету в ладони. 

"Зачем ей это?"

Но ответа не было. 

Только ветер шевелил его растрёпанные волосы, а в ушах ещё звучал её голос: 

"Ты завтра придёшь сюда?"

Джину сунул монеты в карман и встал, чувствуя, как кровь приливает к онемевшим ногам. 

"Кто она? Он ведь даже имени её не знает "

Не крестьянка, не купеческая дочь — её манера говорить, осанка, даже то, как она смотрела на него... Это была янбан. Может и не столь богатая ,но он не мог ошибиться.Но что делала девушка из знатного рода в этом шумном, грязном квартале? Одна? Без слуг? 

Он вдруг вспомнил, как её пальцы — тонкие, с аккуратными ногтями. Ни одного кольца. Ни браслетов. 

"Странно..."

Знатные женщины любили украшения. А у этой даже волосы повязаны простой ,но ,несомненно, красивой лентой

А ещё... её взгляд. 

Он не был высокомерным, как у тех молодых янбанов, что прошли мимо него раньше. Не был жалостливым, как у торговки с ребёнком. 

Она смотрела на него... как на равного

И это пугало больше всего. 

"Что за умалишенная девица?!"

***

Дорога домой казалась длиннее обычного. 

Ноги Джину несли его сквозь вечернюю прохладу, но мысли оставались там, на пыльной городской обочине, где тень от черепичного навеса едва спасала от зноя. Где звук его пивы растворился в городском шуме, никем не услышанный. 

Кроме неё.

Монета жгла карман. Тяжелая, настоящая. Он то и дело нащупывал её пальцами, будто проверяя — не исчезла ли? Не оказалась ли миражом, порождённым усталостью и голодом? 

Но нет. Она была там. 

И этот факт тревожил сильнее, чем сама встреча. 

Он знал, как устроен мир. 

Никто ничего не даёт просто так

Если дают — значит, ждут чего-то взамен. 

Но что она могла хотеть от него? 

От нищего музыканта с потрёпанной бипой и грубыми от работы руками?

Отец когда-то говорил: " Музыка — это мост между мирами "

Джину тогда было семь. Он сидел у очага, слушая, как струны пивы под пальцами отца поют о далёких горах, о реках, что бегут к морю, о влюблённых, разлучённых войной. 

— " Она может ранить или исцелять, — отец касался струн так бережно, будто боялся разбудить что-то спящее в дереве. — Но главное — она никогда не лжёт "

Потом отца не стало. 

А мост сгорел. 

***

Хижина встретила его запахом тлеющих углей и варёного риса. Мать сидела у очага, её согнутая спина казалась ещё более хрупкой в полумраке. 

— " Ты поздно, "— сказала она, не поднимая глаз. 

— " В городе задержался. "

Миён, примостившись в углу, чинила старую сеть — пожилой рыбак обещал дать им немного рыбы, если они починят её к утру. 

—" Ну что, великий музыкант, много заработал? "— подняла она глаза, и в них мелькнула привычная беззлобная усмешка. 

Вместо ответа он бросил на низкий столик серебряную монету. 

Мать замерла. Потом медленно потянулась к серебряному кружку, словно боясь, что он рассыплется в прах. 

— " Откуда? "

— " Заработал ", — буркнул он.

Он не стал рассказывать про девушку. Про её странные глаза.

Из своего угла подала голос сестра:

— " Ты вернёшься завтра в город? "

Джину вздрогнул. 

"Ты завтра придешь сюда?"

Голоса их звучали почти одинаково. 

— " Не знаю ",— солгал он. 

Но пальцы сами потянулись к бипе, лежащей у стены. 

***

Ночь

Сон не шёл. 

Джину лежал на тюфяке, глядя в потолок, где сквозь щели проглядывали звёзды, задавая себе один и тот же вопрос

"Кто она?"

Янбан? Но тогда почему одна? Почему без свиты? Почему её ханбок был скромным, без вышивки, а волосы — без украшений? 

И главное — зачем ей понадобилось останавливаться именно перед ним? 

Перед глазами  всплыло лицо девушки. 

Не ослепительная красавица, о которой слагают песни, но и невзрачной её назвать язык не повернётся. Миловидная, во вкусе многих парней

В который раз за сегодня в голове прозвучал чужой голос

"Ты завтра придёшь сюда?"

— " Приду, "— прошептал он в темноту, словно давая обет.