Part 11
Студия «Эхо» была другой. Не кричащая роскошь Crimson Sound, а уютное, немного потертое пространство, пропитанное запахом старого дерева, кофе и пыли на синтезаторах. Небольшая, но с качественным оборудованием. И главное – *ее*. Арендована на ее деньги. Ее звукоинженер, Лео, лохматый парень в очках с толстыми линзами и татуировкой нотного стана на предплечье, возился за пультом. Авани сидела на потрепанном диване, нервно перебирая край свитера. Мия стояла перед микрофоном в вокальной кабине, гитара на ремне через плечо. Она смотрела не на Лео, не на Аву, а куда-то внутрь себя, где клокотал «ANSWER».
Но что-то было не так.
– Давай еще разок, Ми, – голос Лео прозвучал в ее наушниках. – С начала припева. Ты сбиваешься на ритме после второго куплета. И голос… слишком сжат. Расслабь челюсть.
Мия кивнула, не в силах говорить. Она взяла аккорд. Знакомый, тяжелый, минорный рифф «ANSWER» полился из усилителя. Она открыла рот:
> *"You mined my rage, a precious ore,*
> *Refined it through your studio door..."*
Голос звучал технично. Сильно. Холодно. Но… плоским. Как будто она пела не свою боль, а чужие слова. Как будто она *играла* роль Мии Гарсиа, мстящей Джейдену Хосслеру. Роль, которую все от нее ждали после «La Di Die».
> *"You built your fame on borrowed screams,*
> *But I am waking from those dreams..."*
«Просыпаюсь от этих снов». От *каких* снов? От сна, что он – просто мажор-придурок? От сна, что ее ненависть может его разрушить? Или от сна, что она может остаться прежней Мией после того, как ее голос разнесся по всему миру?
Она оборвала пение на полуслове, резко ударив по струнам. Диссонансный вой гитары заполнил кабину.
– Не то! – ее голос в наушниках прозвучал хрипло от напряжения. – Все не то, Лео!
Она вышла из кабины, не обращая внимания на его озадаченный взгляд, и прошла мимо Авани к кулеру с водой. Руки дрожали.
– Ми, все хорошо? – Авани поднялась, ее лицо выражало тревогу. – Звучит мощно! Правда!
– Звучит как подделка! – Мия резко повернулась, сжимая бумажный стаканчик так, что вода пролилась. – Как будто я пытаюсь повторить саму себя в «La Di Die»! Только холоднее, расчетливее! Но это… это не я сейчас.
Она провела рукой по лицу. Усталость давила тоннами. За последние дни она прочитала десятки статей, рецензий, комментариев. Ее называли «вулканической», «необузданной», «голосом ярости». Ее «ANSWER» ждали именно таким. Еще большим взрывом. Еще большей ненавистью. Но внутри… внутри было не только это. Было опустошение после признания, что ее «сырая энергия» стала товаром. Было странное, неуместное чувство… благодарности? За то, что он *услышал* ее потенциал тогда, в спортзале? За то, что своей холодной эксплуатацией заставил ее *действовать*? Было осознание, что мир теперь видел в ней только «ту самую девчонку из трека Хосслера», и «ANSWER» был ее единственным шансом переписать эту историю. Но как? Какой голос найти? Тот, что кричал ненависть? Или тот, что хотел что-то сказать *поверх* ненависти?
– Я запуталась, Ава, – прошептала она, впервые за долгое время позволив себе слабость. – Я так хотела ответить ему. Разрушить его. Но теперь… Теперь я не знаю, кто я в этой песне. Мстительница? Жертва? Или… – она посмотрела на гитару, – ...просто музыкант, у которого что-то получилось?
Авани подошла, осторожно прикоснулась к ее руке.
– Может, не надо разрушать? Может… ответь не ему? Ответь *себе*? Кто ты *после* всего этого? После его трека? После денег? После всей этой суматохи? Спой *это*. Не ненависть. Не месть. Свою правду. Какую угодно. Пусть даже страшную. Пусть даже непонятную. Твою.
Лео кашлянул за пультом.
– Эм, девчонки… Я, может, не в тему, но… – он покрутил ручку на микшере, – ...а попробовать что-то совсем другое? Не этот хардкорный рифф? Что-то… акустическое? Медленное? Чтобы голос был не оружием, а… ну, не знаю… исповедью?
Мия посмотрела на него. Потом на гитару. Потом на Аву. «Исповедь». «Свою правду». Не для него. Для себя.
Она медленно вернулась в кабину. Сняла гитару с ремня. Села на высокий стул перед микрофоном. Откинула волосы с лица. Закрыла глаза. Вспомнила не только Джейдена. Вспомнила школьный спортзал. Разбитую гитару. Слова «слабые люди». Вспомнила отца. Свой страх оказаться недостойной. Свой стыд за то, что ей *понравилось*, как звучит ее голос в «La Di Die». Вспомнила кабинет Эванса и холодные глаза Джейдена, назвавшего ее «сырой энергией». Вспомнила ощущение, что ее купили и продали. И ощущение… силы, которую ей дали эти деньги и этот контракт.
Ее пальцы сами нашли другие аккорды. Нежные. Глубокие. Минорные, но с проблеском надежды. Она не думала о структуре, о припеве, о «хите». Она думала о *своей* истории. О том, что осталось *после* взрыва.
Она открыла рот. И запела. Тихо. Грустно. Без злости. Без расчета. Только голос, гитара и правда:
> *"They took the scream, they sold the sound,*
> *My broken pieces on the ground.*
> *A price was paid, a contract signed,*
> *To leave the old me far behind..."*
Голос дрожал, но не от слабости. От искренности. От боли признания. Лео замер за пультом, его глаза загорелись. Авани затаила дыхание, рука прижата ко рту.
> *"What's left of rage when silence falls?*
> *Just hollow echoes in these walls.*
> *Not victim now, nor vengeful god,*
> *Just searching for the path untrod..."*
Она пела о потере себя. О пустоте после бури. О поиске новой дороги. Не для мести. Для себя. Ее голос, обычно такой мощный и резкий, теперь лился глубоким, бархатистым потоком, полным уязвимости и вопроса, на который у нее не было ответа.
Она допела последнюю строчку, тихую, как выдох:
> *"What song is left when hate is done?"*
Тишина в студии была иной. Не гулкой пустотой, а благоговейным, тяжелым молчанием. Мия открыла глаза. Они были влажными. Она не плакала. Она просто была… опустошенной. И странно облегченной.
– Боже… Ми… – Авани прошептала, первой нарушив тишину. На ее щеках блестели слезы. – Это… это невероятно. Совсем другое. Но… настоящее.
Лео медленно снял наушники. Его лицо было серьезным.
– Вот он, – сказал он тихо. – Твой голос. Настоящий. Без масок. Без ненависти. Просто… человек. Сильный. Сбитый с толку. Ищущий. – Он покачал головой. – Это не «ANSWER» на его трек. Это… манифест. Себе самой. И он чертовски мощнее любой злобы.
Мия смотрела на микрофон. На гитару. Потом на свои руки. Они больше не дрожали. Внутри буря стихла. Осталась тишина. И в этой тишине родилось что-то новое. Не уверенность. Но *понимание*. Она не обязана быть «вулканической богиней». Она не обязана мстить. Она должна быть собой. Даже если этот «себя» был растерянным, купленным и проданным, но все еще живым и способным петь свою, а не чужую, правду.
– Запиши это, Лео, – сказала она тихо, но четко. – Как есть. Без обработки. Без прикрас. Это мой «ANSWER». Себе. И если миру не понравится… – она слабо улыбнулась, – ...то это их проблемы.
Она снова взяла гитару. Готовая петь. Не для Джейдена. Не для лейбла. Не для мести. Для себя. И в этой простоте была невероятная сила.
**В это же время. Домашняя студия Джейдена.**
Он сидел в темноте, перед открытым окном. Вечерний город шумел внизу. В наушниках громко играла «La Di Die» – неофициальный микс, где был выведен ее вокал, почти без его партии. Ее крик: **"I HATE THAT I KNOW YOUR STUPID NAME!"** бил по барабанным перепонкам с первозданной силой.
Он выключил. Тишина. Он ждал ее хода. Ждал «ANSWER». Ожидал ответного удара ненависти. Ожидал огня.
Вместо этого его телефон вибрировал. Сообщение от Авани (он сохранил номер на всякий случай). Без текста. Только аудиофайл. Помеченный: «Мия. Эхо».
Он скачал. Надел наушники. Нажал play.
И услышал... тишину. Потом нежный, грустный перебор акустической гитары. И голос. *Ее* голос. Но незнакомый. Не кричащий. Не яростный. Глубокий. Усталый. Невероятно уязвимый и… красивый. По-новому красивой.
> *"They took the scream, they sold the sound,*
> *My broken pieces on the ground..."*
Он замер. Рука непроизвольно сжалась на подлокотнике кресла. Это было не про него. Это было про нее. Про то, что осталось *после* него. После его игры. После его «победы». Это была исповедь. Растерянности. Потери. Поиска.
> *"What's left of rage when silence falls?*
> *Just hollow echoes in these walls..."*
Он слушал, не дыша. Его мир, построенный на контроле, на расчете, на использовании «сырья», дал трещину. Он ожидал боя. Получил откровение. И это откровение, эта хрупкая сила в ее голосе, была страшнее и сильнее любой ненависти.
Песня закончилась. Последняя фраза: *"What song is left when hate is done?"* повисла в воздухе его студии, смешавшись с шумом города.
Джейден сидел в темноте долго. Потом медленно снял наушники. Его лицо в свете монитора было задумчивым. Почти потерянным. Он приготовился к войне. К взрыву. А она… она спела тишину после взрыва. И эта тишина оглушила его сильнее любого крика.
Игра изменилась. Снова. И он не знал, каким будет его следующий ход. Впервые за долгие годы, Джейден Хосслер не знал, что делать. Он только знал, что должен услышать это снова. И понять. Понять ее. И, возможно, самого себя.