-onze-
Искусство имеет своей задачей раскрывать истину в чувственной форме.
Георг Вильгельм
Светловолосый мужчина стоит у широкого панорамного окна и смотрит на мигающие красные огоньки на крыше соседнего небоскрёба, держа в руке тонкую ножку бокала с прозрачной жидкостью насыщенного бордового цвета. Он слегка болтает вино, чтобы раскрылся неповторимый вкус, после чего с упоением вдыхает терпкий аромат и позволяет себе немного пригубить.
Юнги обожает такие вечера, плавно перетекающие в ночь, когда время будто застывает, позволяя насладиться сполна тишиной, хорошим вином и нередко — дорогими сигаретами. Отличная возможность отдохнуть от музыки и немного порефлексировать.
Да, даже такой человек, как Юнги, нуждался порой в отдыхе от музыки, композиторства. Особенно когда выдавались очень продуктивные дни. Как сейчас.
С последней встречи с Сокджином в ресторане прошло уже пять дней. И за этот срок Мин спал от силы пятнадцать часов, а всё остальное время курил, травил себя кофе и энергетиками и писал. Общение с модельером и вправду оказывало на него какое-то чудодейственное свойство, заставляя свершать невозможное. Юнги написал два этюда и сонату, а ещё начал работу над симфонией.
Когда в ушах начало беспрестанно шуметь, а пальцы дрожали так, что мужчина был не в силах не то что писать, но даже просто держать карандаш в руках, Юнги понял, что нужно сделать перерыв. Он со спокойной душой добрёл до спальни, в которой не был последние два дня, камнем упал на кровать и проспал шестнадцать часов кряду. Проснувшись, Мин впервые почувствовал голод и заказал себе доставку на дом из ближайшего ресторана. И вот после трапезы он стоял у окна и смотрел вдаль, пытаясь осознать то, что внёс в его жизнь широкоплечий русоволосый парнишка.
Юнги эмпирически сделал вывод, что вдохновение появляется только от непосредственного контакта с Сокджином. То есть, переписки в мессенджерах, просмотры фотографий и видео не могли возыметь никакого эффекта, кроме получения эстетического удовольствия. Не более. Поэтому сейчас, стоя напротив окна и подливая ещё вина в бокал, Юнги думал о том, что же делать дальше.
Он замахнулся на целую симфонию, а значит, теперь будет занят лишь ей и не отступит, пока не допишет. Играя первую её страницу, Мин чувствовал нутром, что это произведение станет его любимым. Станет отражением его жизненного опыта, визитной карточкой Юнги как композитора. Станет предметом восхищения многих и предметом гордости для него самого.
Симфония №1 сделает его… счастливым.
Юнги тихо выдохнул, кривя губы в лёгкой ухмылке, и достал из кармана телефон, что пару раз прожужжал в кармане.
Утопающие в тёмных кругах глаза с полопавшимися капиллярами пробежались по длинному тексту сообщения, пропуская ненужную информацию, а ухмылка сделалась шире. Писал Сокджин. Из необъятного количества извинений можно было выудить то, что заказ Юнги выполнен, но Ким не сможет привезти его самолично, потому что объём большой — десять костюмов занимают слишком много места. Да и не хотелось лишний раз мять дорогую ткань. Поэтому Джин предлагал либо встретиться с Юнги два раза на неделе, либо же сам Юнги мог заехать к нему в студию и забрать заказ.
Мин задумался. Казалось бы, встретиться с музой не один, а два раза за неделю было бы неплохо, только вот Джин наверняка будет очень спешить назад — и нормального разговора не выйдет. Как в самую первую их встречу. А Юнги понравилось беседовать с этим молодым человеком, ведь с ним, как оказалось, много что можно обсудить. Не только же любоваться его прекрасным лицом.
Поэтому предложение подъехать непосредственно в студию было крайне заманчивым. Во-первых, Юнги сможет посмотреть, где Ким работает и, возможно даже, как. Во-вторых, Мин — клиент, а желание клиента — закон. Значит, он сможет уехать только когда сам захочет, верно?
Ответ был очевиден.
Я заеду завтра в два 00:43
***
В зале для практик раздавался лишь тихий шум приглушённых голосов: танцовщики разбрелись по всему помещению и принялись разминаться и разогревать мышцы. Кто-то делал это в одиночку, а кто-то — в паре. Чимин, если честно, надеялся подготовиться к занятию самостоятельно, но к нему почти сразу же подошёл Алекс. Пак не смог отказать, особенно после того, как заметил, что европейца смерил презрительным взглядом стоявший неподалёку Джебом.
Чимин подвинулся и поправил шерстяные гетры, греющие икры.
— Привет, Чим, как чувствуешь себя? Слышал, ты болел, — начал Алекс, попутно с особой тщательностью разминая стопы.
— Привет, — Чимин кивнул и выдавил из себя дружелюбную улыбку, повторяя за блондином упражнение. — Я уже в порядке, спасибо.
— Отлично, — Алекс солнечно улыбнулся в ответ — типичный европеец. Или это американцы улыбаются при любом удобном случае? Чимин точно не помнил.
Алекс начал разогревать коленные суставы, наклонившись ближе к нему:
— Я поговорил с Дже, кстати.
Голос с забавным акцентом сделался в разы тише, а Пак хмыкнул, припоминая тему их последней беседы — Алекс обещал переговорить с Джебомом и выяснить причину его особенного отношения к Чимину. Или хотя бы подтолкнуть к разговору.
— И что же?
— Я ни слова из него не выдавил, — разочарованно выдохнул парень. — Я всячески пытался, правда. Но он неприступный, как скала. Скорее всего, тебе самому лучше во всём разобраться.
— Как я и думал, — фыркнул Чимин, плавно садясь на поперечный шпагат. — Помоги мне.
Алекс понял, что от него требуется, и без слов. Парень зашёл за спину Пака и, присев, надавил ладонями на поясницу. Чимин опустился вперёд, ложась грудью на пол и чувствуя приятное натяжение мышц и давление сильных рук, которые уверенно прижимали его к полу. Находясь в том же положении, он повернул голову и шепнул:
— Нагнись ко мне.
Алекс удивлённо поднял кверху брови, но послушно склонился над лицом Пака.
— Проверь сейчас, смотрит ли на нас Джебом, — так же спокойно шепнул Чимин. — Только не пались.
Европеец непонимающе нахмурился, но всё же медленно разогнулся и, продолжая давить на поясницу Чимина, глянул в зеркало.
— Да.
Чимин усмехнулся своей догадке. Перспектива разговора с Джебомом его не особо радовала, честно говоря, и всего неделю назад он бы послал даже саму идею куда подальше. Однако после того, как парень услышал догадки Соён и провёл параллели с тем, что наблюдал сам, всё, казалось бы, встало на свои места, и вся эта ситуация Чимина чертовски заинтриговала.
Он похлопал Алекса по руке, чтобы поменяться с ним местами.
— Хорошо. Я поговорю с ним.
Репетиция прошла на удивление без эксцессов. Если, конечно, не брать в расчёт едкие комментарии Джебома в адрес Чимина: то ногу не туда поставил, то не так прыгнул, то сделал не тот поворот — всё-то он отмечал, даже когда Сынхёк не обращал внимания. Но Чимин уже настолько к этому привык, что воспринимал все его колкости как белый шум, и наслаждение от долгожданной тренировки ему какой-то там Им Джебом испортить не мог.
И всё же предвкушение вывести Дже на чистую воду (а заодно и немного постебаться над ним) не оставляло Чимина в покое до самого конца репетиции, пока Сынхёк не крикнул:
— Все молодцы, хорошо поработали! Завтра у нас будет совместная репетиция с девушками. Посмотрим, что уже можно собрать, — кивнув танцовщикам, задумчиво проговорил мужчина. — На сегодня всё! Чимин, ключи оставлю тебе, как закончишь — передай охраннику, — Сынхёк протянул ему небольшую связку ключей от раздевалок, душевой и зала.
Весь мужской состав труппы, измученный, за исключением пары-тройки человек (в которые, естественно, входил вполне отдохнувший за внеплановый отпуск Чимин), направился в раздевалки. Пак едва успел поймать за рукав устремившегося было туда же Джебома.
— Что? — возмущённо буркнул парень, развернувшись и столкнувшись своим холодным взглядом с чиминовым.
Пак выпустил ткань лёгкой толстовки Джебома из пальцев и, промокнув влажный лоб полотенцем, начал:
— Нам надо поговорить.
Отчего-то эти слова всегда действуют на людей как-то странно: заставляют сжаться и гадать, в чём же ты провинился. Вот и Джебом сейчас заметно напрягся, но не смог не выдавить из себя презрительную ухмылку.
— О чём это я должен разговаривать с тобой, Пак?
Чимин пожал плечами.
— Это-то я и хочу знать.
Из зала тем временем ушли все, включая и хореографа, так что тишина в огромном помещении, полном зеркал, давила с особой силой. Чимин хмыкнул, решившись, что в этот раз точно уж расставит все точки над i, чтобы больше не было недосказанностей. Не было глупых догадок и сомнений. Сплетен, которые Чимин хоть и любил, но не очень приветствовал со своим непосредственным участием.
— Мне уже конкретно надоели твои эти глупые подкаты на уровне пятилетнего, который не знает, что не надо постоянно нервировать своего краша, чтобы тот его заметил, — фыркнул Пак, скрестив руки на груди. — Я устал от нашей бесконечной вражды и хочу понять, в чём причина твоего девиантного поведения? Если я сделал что-то не так, я это признаю, и мы просто забудем, окей? Работать в такой обстановке, сам знаешь, не очень комфортно. И это замечают люди, которые пускают слухи, между прочим. Не хочу становиться их участником просто из-за того, что я представляю для тебя какой-то нездоровый интерес.
За всё время своей пламенной речи Чимин ни разу не отвёл взгляд от глаз Джебома, хотя сделать это ужас как хотелось, потому что в них смотреть было крайне… неловко. Словно каждое слово отражалось в чёрных радужках напротив. Джебом нахмурился и резко припечатал ладонь к стене рядом с головой Чимина. Пак даже не моргнул от такого неожиданного выпада и продолжил выжидательно смотреть на него со скучающим видом при этом. Однако это не значит, что парень не чувствовал ту злость и гнев, которые закипали в жилах Джебома от его слов. Он чувствовал. Но почему-то страх это не внушало. Скорее даже, это не внушало вообще ничего. Интерес Чимина был сильнее в разы.
— Что за хуйню ты несёшь? — процедил Джебом сквозь сжатые зубы, приближаясь к Паку.
— Я говорю то, что вижу сам и что слышу от других людей. Я не виноват в том, что ты слеп.
— Как же ты меня бесишь… — зашипел Джебом, у которого даже руки от злости начали подрагивать.
А Чимину при этом было абсолютно всё равно. Ни один мускул не дрогнул на его симпатичном лице.
— Да? — хмыкнул он. — А то я не заметил. Можно поинтересоваться, чем же я тебя так бешу, что ты даже в руках себя не можешь держать, а?
— Ты ничего не знаешь. Ничего не понимаешь. Ты, блядь, идиот! — выплюнул Дже прямо ему в лицо. — Ты вообще ни о чём не думаешь и тебе всё всегда сходит с рук!
В экспрессивных словах Джебома сквозило то, что Чимин никак не ожидал услышать от такого человека. Что предсказывал Алекс, но чему Пак до последнего не хотел верить. В этих фразах, в нахмуренных бровях, в искривлённых брезгливой гримасой губах читалась зависть. Самая настоящая чёрная зависть.
— О чём ты вообще? — изумлённо вскинул брови Чимин, совершенно не представляя, чему такой человек как Дже, может завидовать такому, как он. — Что мне сходит с рук? Что-то не замечал за собой пренебрежительного отношения к другим и каких-то действий, которые могли бы кого-то из труппы оскорбить. Разве что тебя. Но ты первый начал эту свистопляску. Я делаю это только чтобы защитить себя, поэтому…
— Да блядь! Ты точно тупой раз не понимаешь, о чём я говорю! — Джебом схватил Пака за плечи и тряхнул его, отчего последний ударился спиной о стену и зашипел.
— Так объясни!!! — не выдержав, прикрикнул на него Чимин, прожигая взглядом. — Раз такой умный!
— Тебя никто не осуждает! — выпалил Джебом, и его громкий возглас отразился несколько раз от стен, эхом прозвучав в ушах Чимина.
Пак с удивлением посмотрел на танцора и качнул головой в неуверенности, будто не понимая, ослышался он или нет. Однако Джебом всё так же шумно дышал носом, злостно раздувая ноздри, как разъярённый буйвол, пронзая острым взглядом холодных глаз. Скорее всего, он это и имел в виду.
Кажется, до Пака дошло смутное осознание того, что могло послужить причиной такого всплеска. И это было настолько странно и нелепо и настолько не вязалось с тем образом, который выстроил вокруг себя Дже, что у Чимина случился какой-то внутренний коллапс устоев. Разрыв шаблона.
— Ч-что? — только и вырвалось тихое.
Далее всё произошло слишком быстро. Пак даже не успел осознать, что давление и тепло на его губах — это от губ Джебома, который, всё так же сжимая узкие плечи Чимина, вжимал его в стену. Чимин от шока не мог пошевелиться. Пока Им остервенело целовал его, парень мог лишь тихонько скрести пальцами о его грудь, пытаясь заставить того отстраниться. Но Дже продолжал настаивать — хотел получить от Чимина ответ, а Паку оставалось только, зажмурившись, мысленно считать до десяти, чтобы удержать себя в руках.
Он не хотел этого. Хоть Джебом и был в его вкусе, хоть он был силён физически и мог постоять за себя, Чимин не чувствовал к нему решительно ничего. Так быть не должно. Это неправильно. Как-то не так. Он добивался лишь признания, но уж никак не ожидал быть зажатым в углу репетиционного зала. Да ещё и таким беспомощным.
Пак попытался толкнуть Джебома в грудь, но тот лип сильнее. И что самое ужасное — Чимин был и сам далеко не слаб. Он мог запросто столкнуть Дже с себя, больно ударить, чтобы на теле остались гематомы, а желание приставать — нет. Но он попросту не мог себе этого позволить по профессиональным причинам. У Дже главная роль, ему нужно беречь себя, а в особенности своё тело, чтобы никого не подвести и идеально выступить на гастролях. Как бы Чимин не хотел признавать, сейчас Джебома никто не заменит. А если бы узнали, что ему один из участников труппы нанёс какие-либо увечья, пусть и сгоряча, пусть и по вине Дже, путь этому участнику был бы заказан.
Именно поэтому Пак обречённо выдыхает в губы Джебома, борясь с приступом внезапно подкатившей тошноты, и, хмурясь, невесомо шевелит губами, надеясь лишь на то, что Дже будет этого достаточно, и он перестанет. Но он оказывается неправ. Парень только сильнее разгорается и скользит одной рукой вниз, до талии Чимина, до боли её сжимая, а последнему всё сложнее становится бороться со своими принципами. Врезать хочется невероятно. Каким бы мазохистом он ни был, как бы ни ненавидел себя, у всего есть своя грань. Паку оставалось лишь молиться о том, чтобы это поскорее закончилось прежде, чем он дойдёт до точки кипения.
И тут молитвы Чимина были услышаны. Нет, правда, на мгновение парень почувствовал себя глубоко верующим, потому что дышать резко становится легко, а цепкие руки с его тела исчезают. Чимин распахивает глаза и делает глубокий вдох, наблюдая за тем, как разъярённый Чонгук сжимает в руке воротник толстовки Джебома, занося кулак другой. Пак молниеносно перехватывает руку, пока не случилось ничего непоправимого, а Чон бросает на него полный непонимания взгляд.
— У него выступление скоро, не надо, Чонгук, — охрипшим голосом объясняет Чим, умоляюще смотря на него.
— Что, вот и твой рыцарь в сияющих доспехах подоспел? — Чимин никогда не видел Джебома таким. Да, он был тем ещё придурком, но сейчас он был больше похож на умалишённого. Безумца, с сумасшедшей улыбкой, от которой становилось не по себе. — Почему тебе достаётся всё, а? Всё?! Я недостаточно хорош, да? Ёбаный педик.
Чонгук не выдержал и хорошенько так встряхнул его, словно пытаясь выбить всю дурь из головы.
— Как ты его назвал?! — он сузил глаза и посмотрел на Джебома так, что даже у Чимина коленки затряслись. — Как ты назвал хёна? Повтори, сука.
— И что ты мне сделаешь? — расплылся в улыбке Дже, совсем обессилев в руках Чонгука.
— Держись от него подальше, и ты не узнаешь, что я могу сделать, — угрожающе процедил Чонгук, еле сдерживая себя, чтобы не вмазать, да посильнее.
— Ой, какие мы все из себя смелые, а!
Чимин от шока не мог привычно реагировать — он бы вспылил и ушёл из зала с гордо поднятой головой. Однако сейчас все мысли были заняты лишь тем, что Чонгука надо остановить. Кто знает, что он может натворить в порыве гнева. Перехватив запястье Чона и второй рукой, Пак осторожно проговорил:
— Чонгук-а, перестань. Я понял, что он хотел до меня донести. Пусть уходит скорее, так будет лучше и безопаснее для всех, да?
Чимин спокойно вглядывался в глаза Чонгука, взгляд которых после его слов чуть смягчился, и тот послушно выпустил толстовку Джебома, но достаточно грубо, отчего последний попятился назад и чуть не упал.
— Только попробуй ещё раз до него дотронуться, мразь, — прошипел напоследок Чон, заставляя сердце Чимина зайтись в бешеном темпе.
Джебом только фыркнул в ответ и, отряхнувшись, направился на выход из зала. Паку показалось, что даже после всех тех слов, что он сказал, Джебом выглядел крайне подавленным и разбитым. Словно Чимин очень задел его. Словно жертва тут именно он.
— Хён, с тобой всё хорошо? — Чонгук взволнованно склонился над ним, отвлекая от мыслей.
Пак лишь повёл плечами и, отпустив запястье Чона, брезгливо вытер губы тыльной стороной ладони.
— Я в норме. Ты-то что здесь забыл?
— Вспомнил, что у тебя репетиция заканчивается в это время. Решил после своей забрать тебя, отвести в тот ресторанчик перекусить, — невинно улыбнулся Чонгук, будто минуту назад не хотел прикончить парня, с которым застал Пака. Он и правда оказался здесь по чистой случайности, но был рад, что судьба сложилась именно так. Кто знает, что бы произошло, если бы обстоятельства сложились по-другому.
— Я остаюсь ещё на пару часов, — выдохнул Чимин, потирая виски. — Я много пропустил, надо наверстать.
— А… ну… — Чон замешкался, — тогда не буду мешать, хён. Если этот придурок опять начнёт приставать, скажи мне, ладно?
И, не дожидаясь ответа, направился на выход. А Чимин моментально почувствовал укол совести.
— Постой.
Чонгук замер и обернулся.
— С-спасибо, — чуть заикаясь, неуверенно проговорил Чимин, ощущая, как предательски розовеют щёки.
Чон лишь мягко улыбнулся и безмолвно вышел из репетиционного зала, оставляя в воздухе повисшую недосказанность, а в огромном помещении — Чимина.
Пак выдохнул и подошёл к окну, попутно хватая бутылку с водой и жадно глотая прохладную жидкость. Мерзкое чувство уходить не собиралось, временно закрепившись в сознании, но Пак, как ни странно, не против. Несмотря ни на что, он добился своего — Джебом взорвался и выплеснул свои эмоции. А Чимин, кажется, понял, в чём заключается его зависть.
Хмыкнув, парень посмотрел в окно, за которым уже сгущались сумерки. Уставшие люди в строгих костюмах не спеша брели по улице, наверняка, радуясь, что очередной рабочий день подошёл к концу; машины уже собрались в приличную пробку, заполняя всё пространство вокруг гулом двигателей и запахом бензина. Чимин видел, как сквозь этот поток людей и машин пробивается одинокая фигура молодого человека со спортивной сумкой в руке, вызывая недовольное бурчание пешеходов и возмущённые сигналы водителей. Джебом явно был потрясён своими действиями не меньше Чимина. На какую-то долю секунды Чимину даже стало его жаль. Однако он тут же тряхнул головой, отгоняя эти мысли, и спрыгнул с подоконника.
Пак соврал Чонгуку, когда сказал, что ему надо наверстать упущенное. Он всё очень быстро схватывал, и за одну репетицию смог выучить все необходимые движения. Остаться в зале же он решил для души. Энергия не была ещё исчерпана — она стремилась вырваться наружу в страстном танце, а эмоциональный фон настолько сейчас зашкаливал, что не выплеснуть всё накопившееся Чимин попросту не мог.
Парень подошёл к проигрывателю, вытащил из кармана толстовки флешку и, вставив её в нужный слот, без труда нашёл нужную композицию. Из колонок, которые висели по углам зала, полилась непривычная для театра мелодия с обилием мощных басов и ритмом, который Чимин прозвал сексуальным. Такие композиции он обожал больше всего на свете. Медленный темп, тягучие звуки, чарующий голос вокалиста, задающий настроение всей песне. Басы в отличие от большинства современных танцевальных композиций не бьют по ушам, а ласкают слух. Чимин прикрывает глаза, растворяясь в музыке и пропуская её через каждую клеточку своего тела, скидывает кофту с плеч, небрежным движением руки отбрасывая её на подоконник. Парень запускает короткие пальцы в чёрные волосы и зачёсывает их назад — абстрагируется от всего внешнего мира. Чувствует только своё тело и музыку.
Чимин обожал классический балет. Но он также сходил с ума и по современному, где изящество балетных форм сочеталось с современной музыкой, вызывая у зрителя смешанные чувства, но при этом яркие и незабываемые.
Пак увидел партию к этой композиции на Youtube. Порой там можно было отыскать множество интересного, несмотря на то, что основную часть этого хостинга занимают глупые видео блоггеров и обзоры. Он увидел этот танец и влюбился. В первую очередь, в композицию — она была полностью в его стиле. Потом уже в сам танец. Конечно, Чимин хотел подогнать его под себя, добавить пару сложных элементов, а те, которые не совсем нравятся — убрать. Но как бы то ни было, он хотел это станцевать.
Прослушав композицию один раз, Пак воспроизвёл несколько движений, которые помнил, затем подошёл к окну, где оставил свой телефон, и пару раз просмотрел видео, запоминая, что за чем идёт.
Поймав необъяснимую азартную волну, которая захлестнула его с головой, унося мысли о Джебоме и Чонгуке к берегу, а самого Чимина — в самую пучину, Пак понял, что из зала точно не уйдёт, пока не отточит этот танец. Не доведёт до автоматизма. Пока есть возможность, пока есть силы и желание — надо делать. Не оставлять места лени и жалости к себе. Иначе успеха точно не добиться.
И Чимин начал танцевать. Сливаться с мелодией в единое целое, становиться её прекрасным дополнением. Словно он не танцует под музыку, а создаёт её движениями своего тела. Он отталкивается сильными ногами от пола и взмывает вверх, словно у него раскрылись крылья, позволяющие на мгновение воспарить над полом, мягко приземляется и закручивается, поднимая одну ногу и вытягивая носок. Парень подпрыгивает снова, красиво округляя руки, затем падает вниз, прогибается в спине и через идеальный поперечный шпагат легко садится в другую позу. Все движения сменяются настолько чётко и быстро, что кажется, будто этот танец Чимин исполнял на сцене несколько лет. Однако сам парень остаётся недоволен некоторыми моментами, и раз за разом прогоняет одни и те же места, доводя движения до совершенства.
Кондиционер выключен, а воздушная рубашка, насквозь промокшая, неприятно липнет к телу. Недолго думая, Чимин расстёгивает пару пуговиц и через голову снимает её — хореограф, который обычно не позволял танцовщикам такой вольности, давно ушёл, поэтому никто и слова Паку не скажет. Стало легче. Чимин облегчённо выдохнул и сделал короткий перерыв, после чего продолжил танцевать.
Проходит ещё два часа. Энергия постепенно сходит на нет, и парень чувствует, что ещё немного — и он упадёт от изнеможения. Всё тело покрылось испариной и мышцы кое-где начало неприятно тянуть. Чимин решил прогнать танец последние три раза и выйти, однако сделать этого ему не дали. Поскольку в середине второго прогона Пак краем глаза заметил в дверях знакомую фигуру, одетую в строгий костюм тёмно-синего цвета. Стараясь не придавать значения внезапно нарисовавшемуся зрителю, Чимин продолжает танцевать, понимая, что это точно последний раз, поэтому выкладывает всю свою оставшуюся энергию и эмоции на завершающие движения.
Идеально выполнив последние повороты и упав на колени, Чимин прикрыл глаза, улыбаясь уголками губ. Вот это было уже больше похоже на хорошее выступление. Раздались тихие аплодисменты от стоящего в дверях парня, а Пак пытался найти в себе силы хотя бы встать. Грудь тяжело вздымалась и опускалась, по вискам лился пот, а ноги гудели от усталости. Чимин, немного отдышавшись, поднялся на ноги и, подобрав с пола рубашку, подошёл к окну. Забрав свои вещи и допив всю воду из бутылки, он направился к гостю.
— Ты чего ещё здесь? — тихо проговорил Пак, смотря Чонгуку в глаза. Он заметил в них какую-то нездоровую искорку. Возможно, это от того, что он был сейчас перед ним открыт во всех смыслах этого слова, возможно — от танца. Но сил реагировать на это уже не осталось.
— Я хотел… — Чонгук замялся, — хотел предложить подвезти тебя, хён. Я тоже остался репетировать.
Чимин лишь кивнул в ответ и прошёл мимо него, выключая свет в зале и закрывая дверь на ключ. Перспектива проехаться до дома в комфорте, а не в давке, очень радовала. А ещё радовало то, что это была инициатива Чонгука — Чимин тут как бы и не при делах.
Пройдя в коридор, Пак махнул Чонгуку рукой в сторону раздевалки и, еле перебирая ногами, пошёл туда же.
— Подожди меня тогда. Я быстро, — почти прошептал Чимин, развернувшись у двери в раздевалку к Чонгуку, но внезапно Чон оказался настолько близко, что Пак нервно сглотнул, смотря наверх.
— Хён… — так же шёпотом протянул Чонгук, заглядывая в блестящие в полумраке коридора глаза.
— Что? — выдохнул Чимин, прислонившись спиной к двери. В нос ударил дурманящий аромат чонгуковского парфюма. Эти древесные нотки манили, заставляли терять рассудок, рождая желание уткнуться в изгиб шеи и наполнить лёгкие Чонгуком. Чимин отбрасывает мимолётное наваждение, фокусируя взгляд на строго застёгнутом на все пуговицы воротнике, который обхватывает тонкий чёрный галстук.
— Твой танец — это лучшее, что я видел в своей жизни.
Почему они говорили так, будто боялись, что их кто-то услышит? Вкрадчивый шёпот создавал особую атмосферу, от которой уставшее сердце Чимина забилось сильнее в груди. А может, всё от этих слов? Ну вот. Хотел откинуть мысли о всяких Чон Чонгуках, а они сами не позволяют себя забыть.
Взгляд огромных глаз скользит по плавным чертам лица Чимина, так нежно, словно поглаживая. Пак сглотнул вязкую слюну, вперившись своим собственным взглядом в чонгуковы омуты с обрамлением густых прямых ресниц. Он тонул в них с каждым разом всё сильнее. Скоро уже не сможет выбраться.
— С-спасибо.
— Хён…
— Что?
— Я люблю тебя, — прошелестел Чонгук так же легко, как и всегда. Чимин сбился со счёту, сколько раз уже слышал эти слова, формирующиеся на этих красивых губах.
— Я знаю…
Чонгук как-то подозрительно тяжело вздохнул.
— Хён…
— Что на этот раз? — ухмыльнулся этой нелепой ситуации Чимин.
— Сомневаюсь, что я смогу быть и дальше твоим другом.
Чимин не успел ответить, потому что уже во второй раз за день его заткнули самым бесцеремонным способом. Но то ли от нахлынувшей усталости, то ли от того, что это был совершенно другой человек, ощущалось это совсем иначе.
Тонкие сухие губы Чонгука мягко, нетребовательно прижались к полным губам Чимина, словно спрашивая разрешения, и спустя пару секунд оторвались с тихим, почти бесшумным чмоком, чтобы прильнуть снова. С одной стороны, второй инцидент за день Чимина ужасно бесил, но с другой — хотелось податься вперёд, поймать эти губы своими, вовлечь в более продолжительный поцелуй. Внутренние противоречия словно приковали Пака к полу и двери, не давая возможности двинуться.
Чонгук вновь отстранился, тихо выдохнув, и опустил ещё один короткий, почти детский поцелуй на губы Пака. Парень прислонился своим лбом к влажному лбу Чимина и прошептал:
— Ты сводишь меня с ума, — так жалобно, беспомощно, отчаянно. Брови Чонгука изогнулись в невысказанной печали.
«Ты меня тоже», — почти признался Чимин, но лишь судорожно вздохнул, пытаясь унять колотящееся сердце. Почему с Чонгуком всё по-другому? Почему не хочется его оттолкнуть, хотя рассудок бьёт тревогу, требуя это сделать?
Чимин слишком устал. От репетиции, от общения, от людей, от чувств и сомнений — от всего. Слишком устал, чтобы здраво мыслить и держать оборону в своей крепости безразличия.
Чонгук уже думает отстраниться и уйти, но в самый последний момент чувствует, как маленький аккуратный носик с небольшой горбинкой неуверенно трётся о его собственный. Чимин прикрывает глаза и осторожно подаётся вперёд, но Чон опережает его, нежно накрыв губы очередным поцелуем, который на этот раз Чимин ловит, жмурясь и выдыхая через нос. У Чонгука внутри рушатся и одновременно рождаются новые галактики, а в груди разливается такое тепло, что его невозможно сдержать — оно поднимается вверх и жжётся в уголках глаз и переносице. Чон чуть наклоняет голову, чтобы поцеловать более ощутимо, чтобы прочувствовать вкус любимых губ, а Чимин, подчиняясь ему, чуть приоткрывает их, позволяя захватить нижнюю в сладкий плен и пытать нежными покусываниями острых чуть выдающихся вперёд зубов, которые делают улыбку Чонгука по-своему очаровательной.
С тихим шуршанием на пол падает одежда, а после с неё скатывается пустая пластиковая бутылка из-под воды — Чимин зарывается пальчиками в густые окрашенные пряди и тянет на себя, неосознанно льнёт ближе и выдыхает. А после мычит и вздрагивает от прикосновения ледяных рук Чонгука к своей обнажённой спине.
— Прости, — оторвавшись на секунду, Чонгук опаляет губы Чимина извинением за свою физиологию и тут же пытается его согреть, вовлекая в новый поцелуй. Пак неосознанно массирует кожу головы Чона, притягивая его к себе, и раскрывает рот, в который тут же проникает горячий и влажный язык. Чонгук поначалу мягко ласкает кончиком чувствительное нёбо, скользя по его ребристой поверхности и вызывая тихое поскуливание со стороны старшего, а потом переплетает свой язык с чиминовым. Они невесомо трутся друг о друга, словно пытаясь распробовать, играясь, но вскоре не выдерживают — и невинная игра превращается в жаркую борьбу.
Температура воздуха словно поднимается на несколько градусов, отчего Чимину руки Чонгука уже не кажутся ледяными, а сам Чон с радостью бы скинул с себя пиджак. Нежность поцелуя переросла в пламенную и необузданную страсть, не давая возможности даже вдохнуть. Губы Чимина немного припухли и горели огнём, но хотелось большего.
Пак высвободил одну руку и притянул Чона к себе за галстук, отчего тот зашипел и сильнее прикусил нижнюю губу Чимина. Пак издал тихий, но ужасно довольный стон, после чего его пальчики скользнули от галстука к крепкой груди Чонгука. Тот разорвал поцелуй и мазнул губами вниз, к шее. Чимин шумно выдохнул, откинув голову и сжав в ладони ткань рубашки Чона. Чонгук жадно выцеловывал причудливые узоры на нежной коже, слизывая с неё солоноватый вкус, словно пытаясь заменить его своим.
В голове был полнейший вакуум. Пак понимал, что, если впустит в голову хоть одну мысль, всё закончится плохо. Сердце захватило разум, позволяя Чимину плавиться в чувствах младшего и не бояться. Но стоило Чону начать покусывать плечи Чимина, осознание ударило в голову так же сильно, как и сорвавшийся сдавленный стон — в сердце Чонгука. Чимин начал возбуждаться.
Это было чертовски неправильно. Начиная с того, что он вообще позволил себя целовать. И кому?..
— Чонгук-а, — слабым голосом позвал задыхающийся в ласках Чимин, — Чонгук-а…
Чонгук поцеловал напоследок место укуса и отстранился, всё так же крепко, но не больно сжимая сильными руками талию Чимина. Пак облизал припухшие губы и легонько пихнул Чона в грудь.
— Отойди, — прошептал он, — пожалуйста.
Чон, пытающийся отдышаться, внезапно вздрогнул и тут же убрал руки, отойдя от Чимина на шаг. Глаза его расширились в испуге, словно он осознал, что сделал нечто ужасное. Хотя, в принципе, так оно и было.
— Прости, хён…
А Чимин уже простил.
Пак, тяжело вздохнув, вновь пробежался кончиком языка по губам, а затем подобрал с пола свои вещи. Это было неправильно. Неприемлемо. Надо было отпустить, сжечь мосты и никогда не возвращаться. Это было минутное помешательство, не более. Так?
Но сердце предательски сжалось, когда Чимин увидел, как Чонгук, опустив голову, собрался уходить.
— Ты куда?
Слова вырвались быстрее, чем Пак успел подумать, что сказал. Они должны были остаться лишь мыслями, но отчего-то сформировались на языке.
Чон посмотрел на Чимина полными боли и ненависти к себе глазами. А Чимин неожиданно тихонько фыркнул от смеха, потому что выглядел парень при этом донельзя комично — с растрёпанными волосами, торчащими во все стороны, и помятой рубашкой.
Чонгук прищурился и качнул головой, непонимающе смотря на хёна.
— Твоё предложение ещё в силе? — спросил Чимин.
Чон от удивления захлопал ресницами:
— Д-да.
— Тогда жди меня в машине. И это… приведи себя в должный вид, — привычно бодрым тоном с толикой издёвки проговорил Чимин и скрылся в раздевалке.
Оказавшись внутри, он до боли прикусил и без того истерзанную нижнюю губу и прислонился к холодной деревянной поверхности двери, хватая себя за голову и обессиленно соскальзывая вниз.
Что я только что натворил?