-dix-
Величие искусства и состоит в этой вечной напряженной раздвоенности между красотой и страданием, любовью к людям и страстью к творчеству, мукой одиночества и раздражением от толпы, бунтом и согласием.
Камю А.
— Хён, ты завтракать будешь? — крикнул Чонгук, стоя у плиты и контролируя степень готовности яичницы. Ответа из спальни Чимина не последовало, хотя Чон был на все сто процентов уверен, что старший уже давно встал — в ванной комнате было растянуто мокрое полотенце.
Убедившись, что завтрак успешно приготовлен, Чонгук отключил плиту и направился прямиком к хёну, дабы проверить, все ли там с ним в порядке.
— Хён? — парень распахнул дверь и в ту же самую секунду пожалел об этом. Слова застряли в горле — Чон встретился взглядом с Чимином, которого он застал за крайне, по его мнению, интимным занятием.
— Тебя стучаться не учили? — угрюмо буркнул Пак, прожигая в Чонгуке дыру.
Чон сглотнул вязкую слюну, кажется, слишком громко. Но взгляд оторвать был не в силах. Он продолжал внаглую пялиться на старшего, совсем позабыв о том, зачем изначально пришёл.
Чимин сидел на полу в поперечном шпагате, красиво вытягивая носки к полу. Он был в одной майке и домашних спортивных штанах, которые были достаточно свободными, чтобы не сковывать движения. Презрительно глянув на Чона ещё раз, Пак хмыкнул и продолжил растягиваться, наклоняясь к левой ноге и почти ложась на неё, затем принял исходное положение и так же изящно склонился к правой ноге.
А Чонгук всё смотрел и смотрел, полностью потеряв связь с реальностью. Чимин, прогнувшись в спине, коснулся лопатками пола у правого колена и расслабился, прикрыв глаза и наслаждаясь приятным ощущением разогревающихся и растягивающихся мышц.
— Ты так и будешь пялиться? Вот уж не думал, что мне тебя манерам учить придётся, — ухмыльнулся Пак, приоткрыв один глаз только для того, чтобы узреть мгновенно вспыхнувшего Чонгука, который совсем уж не ожидал, что его поймают.
— Может… может тебе помочь, хён?
Такого неуверенного тона Чимин ещё прежде никогда от Чона не слышал. Как-то странно осознавать, что твоя растяжка способна с людьми такие удивительные вещи творить. И Чимин не был бы Чимином, если бы не воспользовался данной ситуацией, чтобы потешить своё самолюбие. Распрямившись вновь, Пак медленно поднялся на ноги и с вызовом посмотрел Чонгуку в глаза.
— Хорошо. Есть одно дело, с которым ты бы мог мне помочь.
— Какое? — кажется, глаза Чонгука даже просияли от этого предложения.
Чимин подошёл к стене и прислонился к ней спиной и пятками.
— Подойди.
Чон, постепенно начавший приходить в себя, послушно подошёл чуть ближе. Чимин на секунду засомневался, стоит ли будить в Чонгуке зверя, но остановиться уже не мог. Слишком уж сильно искушение.
Выгнув дугой подъём левой ноги, Пак изящно поднял её над головой, придерживая за голень.
— Дай руку, — скомандовал он и перехватил Чонгука за запястье, после чего прижал его ладонь к своей лодыжке. — Прижимай ногу к стене до тех пор, пока я не скажу отпустить.
Чимин поднимает взгляд — и его надменная ухмылка тут же соскальзывает с губ. Моментально. Чёрные омуты напротив пронзают его насквозь, накрепко припечатывая к стене, на самом верху которой отклеились отсыревшие обои. А Чимин понимает: правила игры устанавливает здесь точно не он. Чонгук перенимает инициативу, смело перетягивая одеяло на себя. Он слишком близко, его мерное горячее дыхание Чимин чувствует на щеке, его взгляд нечитаем и мягко блуждает от узких глаз, в которых затаился лёгкий испуг, к пухлым губам, а уверенная хватка большой ладони заставляет кожу щиколотки гореть огнём. Он ощущает себя загнанным зверьком, причём мелким таким, глупым, наивным. Снова позволил хищнику себя обмануть.
Чонгук подходит ближе, а подъём ноги касается стены. Разум Пака бьёт тревогу, взгляд рассеянно бегает по лицу музыканта, стараясь за что-то зацепиться. Сопротивляться бесполезно, Чонгук всё равно и крупнее, и сильнее, да ещё и поза, скажем так, не совсем удачная для побега. Пак шумно выдыхает, смиряясь с собственной участью, и где-то на задворках сознания проносится мысль, что аромат, исходящий от Чонгука, нравится до дрожи в коленях. Или Пак просто слишком напрягся, отчего привыкшие к нагрузке связки начали подрагивать?
— Ты такой гибкий, хён, — жаркий шёпот лижет огненными языками влажные губы Чимина. Пак уже набрал в лёгкие побольше воздуха и надул щёки, чтобы съязвить очередную колкость. И он бы фыркнул что-то в своём духе типа «Я профессиональный танцор балета, мать твою, естественно я могу запросто задрать ногу над головой!». Бы. Если б не заметил, как Чонгук придвигается ближе (да куда уже ближе-то!), с садистским интересом наблюдая за эмоциями Пака из-под полуприкрытых век, и раскрывает тонкие губы, умело заманивая Чимина в капкан. Он теперь на все сто процентов из ста уверен, что причина его дрожи — чёртов Чон Чонгук. А вот причина того, что невыносимо хочется увлажнить эти губы своими, остаётся загадкой.
Чимин судорожно выдыхает, забывая напрочь, что перед ним сейчас находится всё тот же самый человек, которого он так долго и упорно отвергал. Который ему совершенно не нравится — Пак в этом убеждён. Упрямо твердил себе это каждый раз, взывая к силе самовнушения.
Хватка на лодыжке становится крепче, вызывая у Чимина желание жалобно заскулить и податься вперёд. И не от боли, нет, а от того, что приятно до ужаса. Чонгук как будто всеми своими действиями доказывал Паку, что с лёгкостью может присвоить его себе, заклеймить и привязать. Любой другой на месте Чимина не позволил бы с собой так обращаться, но Чимин всерьёз ловил с этого нереальный кайф.
Он же не чувствует к нему ничего, почему тогда возникают подобные мысли?
Чимин не хотел задумываться, потому что результат этих дум он интуитивно знал. Пак сдался, признал своё поражение, помахав белым флагом, как в старых диснеевских мультиках. Чонгук на удивление непредсказуем, и этой своей спонтанностью выбивает Чимина из колеи, заставляя ощущать то, что не хотелось бы.
Но не стоит забывать, что Пак — мазохист. Пусть он и сдался, гордость не позволяет ему отступить от прежнего плана: провоцировать Чонгука одно удовольствие, только вот Чимин всё ближе подходит к грани, за которой — необузданный зверь и глупые поступки. Однако Чимина это не пугает — он рад помучить себя немножко, чтобы только увидеть реакцию Чона хоть на что-нибудь.
Пак тихо шепчет, еле шевеля онемевшими в предвкушении губами:
— Отпусти.
Чонгук отстраняется не сразу, но руку убирает, позволяя Чимину аккуратно опустить левую ногу. Пак стряхивает обе ноги, приводя мышцы в тонус, и приподнимает правую, но нарочито низко, на уровень бедра, будто приглашая. Чонгук понимает всё без слов и, перехватывая левой рукой лодыжку, медленно сам поднимает ногу вверх. Парень не выдерживает восхищённого выдоха, когда чувствует твёрдые мышцы под плотной кожей и то, как легко отзывается тело Пака на его действия. Как будто Чон — скульптор, а Чимин — глина, из которой можно слепить всё, что угодно. Старший от этого выдоха самодовольно ухмыляется, но в то же время отчаянно борется с необъяснимым напряжением внизу живота. Власть и восхищение — слишком несочетаемые вещи, однако Чонгук смог изготовить из них сплав, который действует на Чимина, как наркотик.
Подъём касается стены, а двое ходят по лезвию бритвы. Да такому тонкому, что каждый шаг нужно выверять с ювелирной точностью. Пока он думает о том, что нашёл ещё одну уязвимость Чонгука, тот в красках представляет, как можно вжать Чимина в стену и без труда целовать трогательные впадинки под коленками. Пак это чувствует на интуитивном уровне. И как-то это настолько не «по-дружески», что осознание вызывает табун мурашек по спине и сладкую истому в груди. Хочется вкусить запретный плод, но Чимин же любит поиздеваться.
Поэтому он вновь шепчет то же слово и старается сдержать позорный выдох, когда длинные пальцы скользят вниз к бедру, после покидая его. Чимин опускает ногу и впивается взглядом в глаза Чонгука, не желая проигрывать их пронзительности. На губах снова играет едва заметная ухмылка, на этот раз совсем уж деланная, за которой парень хочет спрятать своё слабое возбуждение. Чон проглатывает наживку — и смотрит более спокойно, зрачки сужаются, показывая, что наваждение постепенно отступает, возвращая Чонгука к реальности. Чимину это только на руку.
— Спасибо за помощь, — ровным тоном проговаривает он, пожимая плечами. — Ты чего приходил?
На лице Чонгука отражается весь спектр эмоций, а Чимин фыркает, давя смешок, и тычет в крепкую грудь перед собой. Чон, по-видимому, только сейчас очнулся. Он помотал головой и сделал шаг назад, позволяя Паку, наконец, отлепиться от стены.
— Я… — Чонгук растерянно чешет загривок, — я там завтрак приготовил, — машет рукой в сторону кухни. — Пойдёшь?
Чимин шумно выдыхает воздух через нос, поднимая уголки губ выше. Этот парень действительно очень забавный. То весь из себя альфач, то вот — мнущийся первоклассник, предлагающий симпатичной однокласснице понести портфель до дома. Почему-то Пака это интригует. Это ребячество заставляет вмиг забыть о возбуждении — и вроде бы уже не так неловко.
— Угу. Я как раз закончил, — соглашается Чимин и первым с гордо поднятой головой направляется на выход из спальни.
Они как ни в чём не бывало едят остывшую яичницу, начав болтать о какой-то ерунде, негласно решив замять утренний инцидент, и мысленно готовятся к возвращению в Сеул — сумки-то собраны давно.
***
— Я на это не подписывался! — бубнит под нос Чимин и дует губы, скрестив на груди руки. Соён по правую руку от него тихо (и, возможно, чуточку злорадно) посмеивается и еле сдерживает себя, чтобы не ткнуть пальцем в пухлую щёчку.
— Перестань уже ворчать, скоро вот приедешь домой и вдоволь насладишься своей гробовой тишиной в квартире. А так хоть социализируешься, — аргументирует девушка.
— Ты так говоришь, как будто я хикка и никуда с тобой не хожу, — вновь бурчит Пак.
— Вот именно, что со мной. А с другими людьми?
— Мне тебя вполне достаточно, — парирует парень. — Да и вот ещё один прилип, как банный лист.
Чимин смеряет недовольным взглядом причину своего плохого настроения. Чонгук сидит по левую руку от него и совершенно невинно улыбается ему — яркой улыбки за чёрной маской не видно, но вот выразительные большие глаза сужаются, становясь ещё более привлекательными, и от этого Чимину тошно. Он слишком красивый. Пак понял это прекрасно за все те три дня, которые он провёл бок о бок с Чонгуком. Особенно за утро сегодняшнего.
Но ворчит он далеко не из-за этого. А из-за того, что Чон умудрился купить билет на тот же поезд, да ещё и в тот же вагон. Соён, заметив, что Чонгук сидит совсем рядом, вся встрепенулась и включила режим «свахи», тут же приглашая его сесть с ними, несмотря на все протесты Чимина. Его вполне устраивала пожилая соседка слева. Однако Чонгук шанс свой не упустил и, очаровав бабулю, поменялся с ней местами. Мнения Чимина никто не спрашивал, и это разозлило его больше всего.
Если честно, к Чону он привык и был не против его компании. Но после событий сегодняшнего утра хотелось держать дистанцию хотя бы день, пусть Чонгук и не давал поводов для беспокойства. Но Соён всё решила за парней.
— Хён, ты хочешь, чтобы я ушёл? — весело спросил Чонгук, заглядывая Чимину в глаза.
— Айщ, сиди уже, — отмахнулся Пак. — А ты, — он повернулся к Соён, — интересуйся и моим мнением хоть иногда.
— Хорошо, Чим-Чим, хватит дуться, — девушка игриво взъерошила ему волосы.
Чимин обречённо выдохнул и пригладил пряди ладонью, постепенно остывая. Да, он был довольно вспыльчивым, но при этом очень быстро отходил. И этот случай не был исключением. Чонгук достал из рюкзака книгу и начал читать, Соён уткнулась в телефон — в общем и целом на Пака никто внимания не обращал, и это было чудесно. Чимин даже не заметил, как под тихий гул скоростного поезда начал засыпать.
Проснулся он только через полтора часа от того, что затекла шея. Вернее, её правая сторона, левой было весьма комфортно и подозрительно тепло. Пак разлепил глаза и уставился на откидной столик, но не свой, а чонгуков. Осознание того, что произошло, ударило Чимина как обухом по голове, но Пак, оставаясь внешне полностью невозмутимым, медленно поднялся с широкого и крепкого плеча Чонгука и распрямился на своём кресле.
— О, хён, ты проснулся, — тут же среагировал младший, а Чимин только невнятно угукнул в ответ, молясь только о том, чтобы его подруга и новоиспечённый «друг» не стали задавать лишних смущающих вопросов. Как ни странно, глумиться над Паком никто и не собирался — Соён спала, прислонившись лбом к окну, а Чонгук лишь кивнул и протянул ему шоколадный батончик и пачку вишнёвого сока.
— Держи, надеюсь, тебе нравится такой. Через полчаса уже прибудем в Сеул, перекуси пока.
Чонгук стянул маску на подбородок, и его мягкая улыбка совершенно обескуражила Чимина. Такую заботу от другого человека получать было непривычно и как будто как-то неправильно. Пак стушевался и, тихо буркнув слова благодарности, открыл упаковку батончика, чтобы избавить себя от необходимости что-либо говорить. Мысли о Чонгуке он запихал в самый дальний ящик подсознания, накладывая табу для самого себя и мечтая скорее оказаться дома. Там, где нет этого слишком добродушного и бескорыстного человека, на действия которого надо как-то реагировать.
Но мольбы Чимина услышаны не были, поскольку с Чонгуком пришлось провести лишние полчаса из-за того, что тот вызвал водителя и посчитал нужным развезти «закадычных друзей» по домам. Чимин долго ворчал, проклиная всё на свете, пока шёл до машины и пока ехал. Смог расслабиться окончательно, только ступив за порог своей уютной квартирки.
Скинув с ног кроссовки и оставив в прихожей сумку, парень прошёл в гостиную и устало плюхнулся на диван. Чимин в блаженстве прикрыл глаза. Квартира встретила его полнейшей тишиной и умиротворением, которые всегда его успокаивали. Он обожал после блестящих выступлений или гастролей вернуться домой, вот так же лечь на диван и, как он про себя это называл, «медитировать».
Несмотря на то, что парень крутился в мире, где практически ежедневно неминуемо сталкиваешься с большим количеством людей, таким уж экстравертом он не был. Не сказать, правда, чтобы он был и полнейшим интровертом-затворником, каким его считала Соён. Это было бы глупо. Скорее, нечто среднее. Чимин любил общаться с интересными людьми, но очень сильно от них уставал, и приходилось подпитываться одиночеством, наслаждаясь тихим тиканьем часов.
Отчего-то сейчас у него расслабиться не вышло. Он «промедитировал» так с полчаса, но нужную волну так и не смог поймать, ведь эта тишина казалась пугающе неправильной. Чимин фыркнул и сел, разлепляя глаза.
— Какого чёрта мне лезет в голову этот придурок?! — возмутился он, пробурчав это себе под нос.
И правда, Чимин явно ощущал, что не хватает присутствия одного определённого человека, от которого он так спешил недавно сбежать. Чёртов Чон Чонгук со своим вкрадчивым голосом (по крайней мере, таким он был в воспоминаниях Чимина) занял все мысли и точно не собирался оттуда уходить. Обосновался, так сказать. И Паку это ой как не нравилось.
Разозлившись на себя за то, что он не может контролировать свои чувства, особенно вот то тянущее, в районе сердца, Чимин подскочил с дивана и, достав из кармана телефон, открыл один из своих плейлистов на спотифай. Там были только лёгкие композиции в медленном темпе, которые Чимин обожал слушать, когда был подавлен, как сейчас. Он просто включил первую попавшуюся и сделал громкость на максимум. Мягкий перебор гитарных струн полился из динамиков, обволакивая всё пространство вокруг нежной мелодией, к которой после продолжительного вступления присоединился чарующий голос Эда Ширана. Чимин плохо знал английский, поэтому о содержании песни догадывался лишь по её настроению. Как обычно, что-то про любовь. Но Пак никогда не пытался вслушаться в текст — ему нравилось двигаться под эти композиции. Поэтому сейчас, прослушав всего каких-то 15-20 секунд, Чимин не выдержал и плавно качнулся, прикрыв глаза. Движения рождались одно за другим, и танец выглядел очень органичным на первый взгляд, пусть и был в непривычном Паку стиле. Но сам Чимин бы никогда и никому не показал его. Потому что считал, что не создан танцевать современные танцы. И потому что знал человека, который танцевал их лучше всех.
Этим человеком был его хён, он учился в той же академии, что и Пак, но на класс выше и на отделении современного танца. Чимин же учился, как можно вполне легко догадаться, на классическом направлении. Как они пересеклись, он не помнит. Кажется, это было после всех занятий, когда ученикам разрешали воспользоваться залом для тренировок, чтобы оттачивать свои навыки. Желающих было не так-то много, а в тот раз — всего двое. Чимин и этот жизнерадостный хён с улыбкой от уха до уха, потрясающе пластичный и завораживающий своими жёсткими отточенными движениями. Тогда шестнадцатилетний Пак настолько долго смотрел на его танец, что в какой-то момент это вышло за рамки приличия. Хён оказался добродушным и дружелюбным — прервался и, подойдя к Чимину, протянул свою большую ладонь с длинными и очень тонкими пальцами.
— Чон Хосок, 2—А класс, современные танцы.
— Пак Чимин, 1—В. Классика.
Вот так и состоялось их неожиданное знакомство, которое впоследствии перевернуло весь мир Чимина.
Хосок ворвался в его жизнь, как вихрь. На тот момент он был единственным его близким другом, с которым Чимин проводил большую часть своего времени. Он обучал его современному танцу, тому, что сам умел. Пак из-за балета привык двигаться плавно и медленно, поэтому движения Хосока ему совершенно не подходили. Так Чон и познакомил его с тем стилем, в котором Чимин танцует сейчас посреди гостиной.
Включился следующий трек. Опять Ширан, опять воспоминания ударили в голову. Сейчас Чимин совершенно спокойно относился к тому, что каких-то семь лет назад считал катастрофой. Всё же, именно этот человек изменил его, сделал Чимина таким, каким он является сейчас. Не понятно только, благодаря ему, или из-за.
С первой влюблённостью всегда так.
В семнадцать лет Пак впервые почувствовал что-то такое. Возвышенное. Старался скрываться, конечно. Он был не дурак — Хосок воспринимал его только как хорошего друга. Вряд ли его вообще парни интересовали. Но только вот несмотря на это улыбчивый и донельзя жизнерадостный хён никак не хотел выходить у него из головы. И из сердца тоже.
На выпускном Хосок признался, что улетает в Америку по приглашению на практику. В тот момент ответное признание Чимина застряло в горле, ведь он понимал: вот он — шанс забыть. Хосок клялся, что будет писать каждый день, что не забудет.
Но спустя пару месяцев пропал.
А Чимин от боли в груди пустился во все тяжкие. Закрылся. Прежде милый робкий мальчик, который густо краснел от любого комплимента и никогда в силу воспитания не позволял себе грубо выражаться, стал постоянным посетителем самых шумных клубов Сеула, что больше напоминали притоны. Ластился ко всем симпатичным парням, требуя внимания к себе, и, к слову, получал его сполна. Много пил, попробовал пару раз какие-то лёгкие наркотики, после чего в эйфории мокро целовал очередного красавчика (хорошо хоть дальше этого ему внутренний стержень не позволял заходить) — в общем, вёл разгульный образ жизни. Но как бы он ни «веселился» ночами, продолжал ходить в академию, желая закончить её так, чтобы не расстраивать родителей.
Спустя месяца три Чимину всё осточертело до тошноты, и клубы он стал за версту обходить. Боль никуда не уходила, но немного притупилась. И тогда же появился первый парень Чимина, Кихён — он бегал за ним долго, и в конце концов добился. Пак не любил его так сильно, как хотелось бы, но с ним ему было комфортно. Он помог забыть и не думать. Помог Чимину поступить в труппу, где Пак сейчас танцует, просто выпинав его на прослушивание.
— Чиминни?
— М?
— На следующей неделе ты идёшь на прослушивание в театр.
— Что?!
— Я подал твои документы. Я знаю, что ты хочешь, но боишься. Поэтому основную работу выполнил за тебя, чтобы не было дороги назад.
— Кихён-а! — Чимин надул губы и пихнул парня в грудь. — Ты мог бы и у меня спросить!
— Ага, через вечность бы решился. Иди репетируй, горе ты моё луковое. Ещё спасибо потом скажешь, — Кихён солнечно улыбнулся и звонко чмокнул Пака в пухлую щёчку.
Они даже съехались и прожили вместе два года. Чимин был благодарен ему за всё. Он действительно смог всё забыть, даже свои чувства, но вот стать прежним было сродни мечте, которой не суждено сбыться. Чимин огрубел, стал уверенным в себе и задиристым. За словом в карман не лез. И запер своё сердце, чтобы больше не было так больно.
Они правда любили друг друга. Жили душа в душу, однако не было той страсти, которая должна быть в начале отношений. Поэтому, когда Чимину стукнуло двадцать, оба приняли решение разойтись.
Кихён и Чимин остались хорошими друзьями, которых многое связывало. Однако, как это часто бывает, постоянное общение постепенно сошло на нет — карьеры обоих пошли в гору, а времени на встречи или переписывание не осталось. Тем не менее, на каждый праздник, до сих пор, Чимин получает милые открытки и отправляет свои в ответ.
Однажды задумавшись, Чимин понял, что даже если бы сейчас встретил Хосока или Кихёна, они бы смогли неплохо поладить. Чувства притупились и стало проще жить.
А потом появился Чонгук.
Чимин вынырнул из воспоминаний и, переключив песню, плюхнулся обратно на диван.
Чонгук совершенно не был похож на всех тех, на кого Чимин привык обращать внимание. Ни характером, ни внешне. Ни на Кихёна, ни на Хосока он также не был похож от слова совсем. Но что-то всё равно тянуло к нему, словно магнитом, и Пак стал не на шутку напрягаться, боясь вновь угодить в ловушку любви.
Так и хотелось поцеловать обветренные губы Чонгука, обвить руками крепкую шею, прижимаясь ближе к мускулистому телу, почувствовать длинные пальцы, блуждающие по спине. Возможно, дело в том, что у Чимина давно не было близости ни с кем.
Чимин кивнул сам себе, подтверждая свои догадки. А Чонгук — самый удобный вариант, так? Сам на рожон лезет, отчего играть с ним — одно удовольствие.
Но тогда отчего так заходится сердце?..
Чимин только сейчас осознал, что мысли о Чонгуке невольно заставили его вспомнить свои предыдущие влюблённости, а это уже звоночек. Откинувшись на спинку дивана и разочарованно простонав, Пак почувствовал, как в руке завибрировал телефон.
От Пикапер:
23:46 Спокойной ночи, хён ❤
23:46 [вложение]
На экране красовалось глупое селфи, а у Чимина в груди защемило.
Как же хочется его снова увидеть.
И тебе, придурок 23:47