-neuf-
Счастье есть удовольствие без раскаяния
Л.Н. Толстой
На третий день своего заточения пребывания под строгим надзором Чон Чонгука Чимин сдался и взвыл, что хочет на улицу. Горло болело меньше, осиплость спала, а температуры и подавно не было. Конечно, если тебя постоянно гоняют полоскать горло и внимательно проверяют, когда ты принимал таблетки. Чимин понял, что спокойно болеть с Чонгуком невозможно. Хотя бы потому, что выздоравливаешь моментально.
Несмотря на то, что они провели целых полтора дня вместе, Чон Чимина не сказать чтобы действительно напрягал. Он и правда был очень внимателен к старшему, но не носился с ним, как курица-наседка, не причитал и, на удивление, ни в чём Чимина не упрекал. Короче говоря, не грузил излишней заботой. И от этого Паку было даже комфортно. Никаких поползновений в свою сторону Чимин также не заметил, поэтому под конец второго дня, сидя с Чонгуком на диване и смотря очередную серию сопливой мелодрамы, расслабился окончательно. Привык. Даже помог ему постелить на диване, хотя изначально планировал просто запустить в младшего постельным бельём и удалиться восвояси.
Увидев, как за окном кошка греется в лучах тёплого солнца, в блаженстве прикрыв глаза, Чимин не выдержал и, повернувшись к сидящему на диване Чонгуку, выпалил:
— Я хочу гулять!
Чонгук перевёл на него взгляд, приподняв брови, и ухмыльнулся. Тон Чимина был настолько по-детски возмущённым, что, казалось, ему оставалось ещё только ножкой топнуть для полной убедительности. Это умиляло невероятно.
Чимин подошёл к младшему и скрестил руки на груди.
— И только попробуй мне что-нибудь вякнуть тут! Запру тебя здесь и уйду к Соён, будешь куковать, пока родители не вернутся.
Чон, вздохнув, поднялся с дивана, возвышаясь над Паком. Тот с вызовом смотрел ему в глаза. Конечно, Чонгук думал, что выходить из дома не будет все дни до отъезда, но он же не мог отказать старшему, когда тот, кажется, его приглашает.
— Ладно, пойдём. Только не к морю.
И не потому, что там был ветер сильнее, чем в городе. А потому, что совсем недалеко жил Чонгук. Раньше.
— Хорошо, папочка, возьму тебя за ручку и буду хорошим мальчиком, — скривившись, произнёс Чимин, а у Чонгука от таких слов внизу живота потянуло.
— Перестань уже ёрничать. Я просто беспокоюсь, чтобы тебя не продуло.
Чимин в ответ лишь фыркнул и, развернувшись на пятках, направился в свою комнату.
— Чтобы через пять минут был готов, — бросил он и закрыл дверь.
Чонгук так и замер посреди гостиной со странным ощущением в груди. Будто бы лёд тронулся, постепенно сокращая между ними расстояние. И по мере этого сближения Чон понимал, что всё больше и больше утопает в толще чувств к этому потрясающему, но такому сложному человеку.
Чон грустно улыбается, всё ещё смотря на захлопнувшуюся дверь.
Выбраться из этой трясины он уже не сможет.
***
Ким Сокджин был обычным человеком, которому просто повезло с внешностью. Он и сам об этом был осведомлён и не страдал от заниженной самооценки, с довольной улыбкой на полных губах отбиваясь от бесчисленных поклонников, как женского, так и мужского пола. Он привык к вниманию, тем более работал в индустрии, где красота ценилась чуть ли не больше всего, где внешний вид был в приоритете.
Сокджин прекрасно знал о том, что у него большое будущее в модельном бизнесе, только вот отдал предпочтение не представлению одежды, а её созданию. Так он и крутился в кругах именитых модельеров, будучи совсем ещё юнцом, и совершенно не предполагал, что ему внезапно позвонят и предложат работу. И не у кого-нибудь, а у самого Мин Юнги, о котором знали абсолютно все, в том числе и Джин.
В первый же день он жутко перенервничал перед встречей и опоздал, уже подсознательно смирившись с тем, что место он благополучно потерял. Однако и в этот раз его спасло лицо. Мысленно поблагодарив природу и родителей, Сокджин внимательно следил за Юнги, даже не подозревая, что в этот момент творилось у мужчины в голове.
Он видел слепое обожание в глазах композитора, и это было лестно, конечно, если бы было не так печально.
Только получив заказ, Сокджин посчитал, что это будет прекрасный шанс познакомиться поближе с гением Мин Юнги, узнать, о чём он думает, может, подчерпнуть вдохновение. Но он не хотел, чтобы общение вновь сводилось к его внешнему виду.
Затем Юнги прислал свой «комплимент», заставив Сокджина обречённо вздохнуть. Всё повторялось вновь, по той же схеме.
Но вот когда музыкант через день пригласил его поужинать вместе и «обсудить детали новой работы», Ким заинтересовался. И согласился, решив проверить, так ли всё плохо на самом деле или же он как обычно преувеличивает.
Сокджин любил яркую и эффектную одежду, подчёркивающую все достоинства его фигуры, но сегодня ему почему-то не хотелось как-то выделяться. К чему вся эта вычурность, если Ким хотел привлечь внимание к самому себе, а не к своей «оболочке»? Поэтому он оделся предельно просто: надел чёрные классические брюки с чёрным кожаным ремнём, заправил в них голубую рубашку в мелкую полоску, верхние пуговицы которой небрежно расстегнул, и дополнил образ дорогими часами на запястье и начищенными до блеска туфлями.
«Выгляжу, как клерк», — подумал он, придирчиво рассматривая себя в зеркале перед выходом.
Покрутившись ещё немного, парень перевёл взгляд на своё лицо и улыбнулся:
— Чертовски симпатичный клерк.
Джин взял с тумбы сумку от Гуччи и вышел за дверь, на ходу сверяясь с часами. В этот раз он точно не опоздает.
Они должны были встретиться в шесть у итальянского ресторана в Каннаме. И ровно в 18:00 Сокджин уже стоял у стеклянных дверей, дожидаясь Юнги. Нервничал ли он? Определённо. Это было заметно хотя бы потому, что каждую минуту парень проверял, который час, ощущая, как потеют ладони, сжимающие ручки дорогущей сумки.
Через минуты три у ресторана припарковался красивый чёрный Порше Панамера. Хлопнула дверь, одобрительно пискнула блокировка, и Юнги, обогнув машину, направился к Сокджину, у которого, кажется, коленки затряслись. Он впервые в жизни видел настолько шикарного мужчину, а ему, поверьте, посчастливилось видеть множество безумно привлекательных людей. Юнги покорял своей холодностью и спокойствием, непоколебимой уверенностью в себе, что выражалось в его расслабленной походке. Сокджин мог бы сравнить его красоту с красотой японской катаны, искусно выполненной средневековым мастером. А то, что Мин был одет в сшитую им же, Сокджином, одежду, будоражило ещё больше. Чёрного цвета рубашка с необычным воротником, строго застёгнутая до последней пуговицы, тоже чёрный, но на оттенок темнее, приталенный атласный пиджак и прямые брюки к нему. В руке, на которой красовались ролексы, Мин держал только кожаный портмоне, в отличие от Джина, не представляющий себе без сумки жизнь.
Джин сглотнул. Как он и предполагал, Юнги безумно идёт чёрный. И, судя по всему, ему самому он тоже нравится.
— Привет, — сухо поприветствовал Юнги Сокджина. — Давно ждёшь?
Джин был в силах лишь поклониться и отрицательно помотать головой. Словно дара речи лишился. Ох, этот вечер, судя по всему, будет сложным. Юнги прошёл к двери и галантно жестом показал Сокджину, чтобы он прошёл первым.
Ресторан оказался совсем небольшим, но с довольно уютным интерьером и явно высокими ценами — проходя к зарезервированному столику, Джин отметил, что все люди были роскошно одеты. Причём не просто в брендовую одежду — многие шили под заказ, уж на это у парня глаз был намётан. Он сразу почувствовал себя лучше — как-никак, привычное окружение. Но больше всего парню понравились столики: они были разделены высокими стенками, так, что каждый находился как бы в собственной вип-зоне.
Довольно недурная хостесс показала им их столик и удалилась, уступая место официанту с меню.
— Присаживайся, — кивнул Юнги и постарался выдавить из себя улыбку. Сокджин уже понял, что с проявлением эмоций у этого человека дела обстоят туго.
Послушно присев напротив пианиста и взяв меню, Джин принялся с интересом его изучать, но довольно быстро определился и сделал заказ. Юнги даже в меню не посмотрел, лишь бросил официанту небрежное «Мне как обычно» и, положив на стол руки, поднял свой взгляд на Сокджина.
— Давай начнём с разговора по делу, — отодвинув портмоне к краю стола, произнёс Юнги. Джин ещё при первой встрече заметил лёгкую шепелявость мужчины, но вкупе с его низким голосом с хрипотцой этот, казалось бы, недостаток, превращался в своего рода фетиш. — Было бы неплохо, если бы ты перестал так меня бояться и отвечал нормально, — беззлобно хмыкнул Мин. — В прошлый раз мне тоже пришлось из тебя слова клешнями вытягивать.
Сокджин сразу вспомнил, как совсем недавно сидел на кухне у Юнги и, подрагивающими пальцами держа кружку с чаем, неловко бормотал что-то в ответ на вопросы блондина. Да, поведение, абсолютно несвойственное ему, «Принцу», коим его нарекли в одном из модных изданий.
Парень еле заметно кивнул.
— Хорошо, господин Мин. Просто… вы же понимаете, вы слишком уважаемый человек, чтобы не трепетать перед вами, — признался Сокджин.
Мин усмехнулся и вскинул бровь.
— Какое слово, однако, выбрал. Перестань. Нам будет сложно вести диалог, если говорить буду только я. Так что успокойся и давай прежде всего обсудим детали твоей новой работы.
— Хорошо, я попробую, — выдохнул Сокджин, пробежавшись кончиком языка по губам, что не укрылось от цепкого взгляда Юнги. — Какая работа?
— В конце месяца я уезжаю в мировой тур. Понадобятся костюмы для выступлений. Желательно, штук десять. Естественно, разных. Подумай над цветами, фасонами и прочим.
— Я понял, — Джин открыл сумку, достал оттуда ручку и маленький молескин и быстро записал в заметках заказ. — Будут ли у вас какие-то особые пожелания? По поводу цвета, к примеру.
Юнги махнул рукой:
— Всё, опять же, на твоё усмотрение. Я понял, что тебе можно доверять в выборе.
— Я тогда отправлю вам через неделю свои наброски по почте, — кивнул парень скорее самому себе и убрал ежедневник обратно. В это же время официант принёс заказ.
— Принесите ещё красного полусладкого.
Джин встрепенулся, оторвавшись от разглядывания еды на блюде. Признаться, парень любил поесть, а хорошо поесть — вообще обожал.
— Господин Мин, вы же за рулём, — удивлённо прошептал русоволосый, нагнувшись поближе к Юнги, словно их кто-то мог услышать.
— Это не мне, — совершенно будничным тоном отмахнулся Юнги, беря в руки вилку и нож и разрезая безупречный стейк средней прожарки. — Поможет тебе расслабиться. Я надеюсь, ты пьёшь вино.
— Д-да, — в очередной раз кивнул Сокджин и уставился в свою тарелку.
— Реально, перестань так нервничать. Я не кусаюсь, — ухмыльнулся Мин, осторожно погружая в рот кусочек стейка, после чего деликатно промокнул губы салфеткой. Джин чуть не завыл. Этот мужчина даже ел изящно.
Начав трапезничать и отпив немного вина, Джин и правда успокоился. Присутствие Юнги на него давило всё меньше и меньше, а вопросы, которые роились в русоволосой голове, так и норовили вырваться наружу.
— Всё, что про вас пишут в журналах — правда? — подал голос Сокджин, даже не осознав в полной мере, что действительно задал Юнги вопрос.
Лисьи глаза напротив прищурились в еле заметной усмешке, пустив россыпь мелких морщинок во внешних уголках.
— А что про меня пишут?
— Что вы… — Сокджин замялся, пытаясь сформулировать мысль как можно мягче, — …замкнутый человек и склонны к мизантропии. Кто-то писал, что вы социопат.
Юнги тихо хохотнул в кулак. Чего только журналюги не выдумают, чтобы написать уникальную статью и привлечь внимание наивных читателей. Но таким ли наивным был Сокджин? Мин пока не знал, однако хотел верить, что тот прекрасно разграничивает правду и вымысел.
— А ты как сам думаешь?
— С последним пунктом я полностью не согласен, — отчеканил Джин, а тонкая бровь блондина изогнулась.
— И почему же?
— Вы бы не смогли писать такую музыку, если бы не могли чувствовать, — и прежде чем Юнги успел бы задать ещё один наводящий вопрос, Сокджин продолжил. — Полгода назад я был на двух ваших концертах и вынужден признать, что ваша музыка заставляет трепетать сердца.
— Надеюсь, не от ужаса, как было с тобой сегодня, — прыснул Мин, а Джин поспешил отрицательно помотать головой.
— Нет. От великолепия и проникновенности. Вы орудуете звуком, как писатель — словом, задевая струны души и оставляя после прослушивания композиции чувство, будто только что побывал в другом мире.
Джин всегда умел подбирать нужные слова, но Юнги-то об этом не знал, поэтому крайне удивился, что такой, казалось бы, мальчишка, может так чётко выражать свои мысли. Тем более, мысли, касающиеся его музыки.
— Вы закладываете в свои композиции явно больше, чем человек, копирующий эмоции и чувства других.
— Что ж, возможно, ты и прав, — загадочно протянул Юнги, всматриваясь в тёмные глаза модельера. — И, отвечая на твой неозвученный вопрос, я не мизантроп. Иначе я бы не стал искать с тобой встречи и возможности пообщаться, как думаешь?
— Это и ввело меня в заблуждение, — признался Сокджин, опустив взгляд.
— Не верь тому, что публикуют. Я читал некоторые из своих интервью, и, поверь, моих слов там от силы процентов пятнадцать.
— Я знаю. Но всё же хотел убедиться.
Юнги хмыкнул.
— Люблю смелых людей.
— Да что вы, — засмущался Джин. — Какая это смелость?
— Немногие решаются даже просто заговорить со мной, до вопросов зачастую и дело не доходит.
— Вас боятся?
Мин пожал плечами.
— Возможно. Ты же тоже вёл поначалу себя так, будто язык проглотил, — подтрунил он. — Видимо, великий и ужасный Мин Юнги действительно заставляет людей дрожать от страха.
— Думаю, это далеко не так.
— Тогда почему ты так себя вёл? — не уступал Юнги.
— Вы — мой босс.
— Ах, да, — Мин кивнул, поджав губы. — Я и забыл. Расслабься, я не уволю тебя из-за того, что ты скажешь мне что-то не так. Если ты будешь хорошо выполнять свою работу, ты у меня задержишься надолго, не сомневайся.
Джин чувствовал нутром, что Юнги что-то не договаривает. Что это не единственная причина, по которой он его не уволит. Не единственная причина, по которой они сейчас сидят здесь. Работа — лишь предлог. Но в этот раз спрашивать не решился. Ведь «Я нравлюсь вам?» совсем неподходящий для начальника вопрос. Даже для такого, как Мин Юнги.
— Можно теперь я поинтересуюсь?
Сокджин моргнул, отвлекаясь от мыслей.
— Да, конечно.
— Тебе не сложно жить с таким красивым лицом?
От такого внезапного и невозможно прямого вопроса Сокджин не ожидал и чуть было не подавился.
— Не пойми меня превратно. Да, я считаю тебя очень привлекательным и, зная индустрию, в которой ты крутишься, мне кажется, что тебе приходится несладко. Думаю, воспринимать твои работы отдельно от твоего лица могут не все, не в обиду сказано.
Тон хрипловатого голоса был ровным и спокойным. От Юнги веяло тем, что Сокджин так уважал в мужчинах — моральной зрелостью и опытностью. Вопрос каверзный, Джин никогда такого не слышал. Наверное, дело в том, что никто никогда не задумывался о его внешности в другом ключе. Видя в ней не благословение, а самое ужасное проклятие. Но Юнги заметил, хоть и сам умудрился в этот капкан попасть.
Джин выдавил из себя улыбку, подняв уверенный взгляд на блондина. Парень внезапно почувствовал облегчение, словно гора с плеч свалилась. Он знает.
Русоволосый сделал глубокий вдох и начал свою исповедь.
***
В то же самое время на другом конце страны, в Пусане, двое парней сидели на качелях на пустынной детской площадке в одном из дворов тихого спального района. Если честно, Чонгук даже не заметил, как быстро пролетело время. Вроде бы они только вышли и прошлись по знакомым Чимину улицам, зашли в пару магазинчиков, накупив всякой ерунды, да по парку прогулялись, а уже начало смеркаться. Путь домой лежал через эту площадку, и Пак, неожиданно даже для самого себя, решил хоть ненадолго почувствовать себя ребёнком. Он отбежал от Чонгука и плюхнулся на качели, обрадовавшись, что влезает, и начал раскачиваться, невольно улыбаясь так, будто он самый счастливый на свете человек.
Чимин был донельзя милым, потому что, вспомнив слова Соён, снова надел кепку козырьком назад, так что сейчас и вовсе выглядел, как сорванец. Чон же просто по-доброму усмехнулся, присаживаясь на соседние качели. Он уставился вниз на свои руки, сжимающие пакетик, наполненный какими-то леденцами и печеньем в виде рыбок — Пак посчитал, что без этого он точно не проживёт, а Чонгук не мог ему запрещать, решив не напоминать, что старший снова забыл про свою диету.
Веселье Чимина Чона не заражало. Это было ужасно странно. Вроде и Пак сам стал за эти пару дней менее ворчливым и более открытым, что во многом облегчало их общение. Только вот на душе у Чонгука всё равно кошки скреблись, и от этого он не мог искренне порадоваться даже сейчас, находясь рядом с самым лучшим на свете человеком.
Чимин поначалу не замечал понурого вида младшего, продолжая раскачиваться, подлетая каждый раз всё выше и выше. Однако, бросив взгляд в сторону Чона, Пак нахмурился немного и тут же остановился, громко шаркая подошвами кроссовок о песок. По идее, Чимину должно быть абсолютно всё равно. Они же друг другу никто, так? Ладно, может, чуть больше, чем никто. Разве что, самую малость. Но это в теории. На практике же организм снова стал Пака предавать, и в груди кольнуло беспокойство.
— Ты чего такой хмурый, как грозовая туча? — с притворным весельем в голосе спросил Чимин, пнув носком своей кроссовки носок светло-коричневого тимбера.
Чонгук поджал губы и отвёл взгляд в сторону. После чего почувствовал ещё один пинок.
— Йа! Старшим надо отвечать, засранец, — буркнул Чим и пнул младшего снова, вызвав у Чона усмешку.
Чонгук, наконец, поднял голову, столкнувшись взглядом с чиминовым, полным неподдельного волнения и, может, с капелькой интереса. Чимин явно ждал ответа на поставленный вопрос.
— Это место слишком напоминает мне детство, хён, — тихо проговорил Чон, не отводя взгляда.
— И что? Детство — это же самая прекрасная пора, — Чимин в привычном жесте скрестил на груди руки, выжидая.
Чонгук пожал плечами.
— Может быть. Просто я не хочу вспоминать о том времени, хён. Слишком сильный контраст, — выдавил из себя он и вновь опустил голову.
Чимин впервые видел младшего таким. Нет, тогда, в китайском ресторанчике, он тоже был подавлен, когда рассказывал о своей семье. Но это не сравнится с тем, что Пак видит сейчас и что чувствует. Чонгуку тяжело, и эта тяжесть словно накатывает на Чимина волной, заставляя ощутить. И Пак впервые отбрасывает свою напускную спесь, словно снимая со своей внешней скорлупы верхний слой. Пак понимает.
Маленькая ладошка неуверенно опускается на темноволосую макушку, а сердце Чонгука на мгновение замирает, словно боясь спугнуть Чимина своим громким гулким стуком.
— Все города одинаковые, Чонгук-а, — тихо раздаётся сверху, а Чон впитывает это мягкое «Чонгук-а» всем своим нутром, заключая в памяти навечно. — Твоя проблема в том, что ты слишком много думаешь.
Короткие пухлые пальчики зарываются в густые жестковатые пряди и приятно массируют кожу головы. Младший прикрывает в наслаждении глаза и пытается угомонить сердце, которое, всё же, не выдержало и принялось отбивать чечётку.
— Вернее, ты много думаешь о плохом. А хорошие мысли словно вылетают из твоей тупой головушки, — Чимин явно усмехнулся. — Ты посмотри, чего ты добился. Посмотри, где ты. Посмотри на своё окружение. И что ты делаешь? Нюни распускаешь?
Пак хмыкнул и в очередной раз несильно пнул Чонгука носком кроссовки. Чон в ответ лишь фыркнул от смеха. Такие простые фразы на удивление возымели на него эффект. Или всё это от того, что произнёс их Чимин? Старший убрал руку и ткнул указательным пальцем Чонгука в лоб.
Чон без слов понял, что от него хотят, и поднял голову. У Чимина взгляд был строгий, как у самого настоящего хёна, только вот весь авторитетный образ портила надетая задом наперёд кепка. Чонгук не смог сдержать улыбки. Чимин подумал, что это младший воспрял духом от его речей. Отчасти это, конечно, так, но всю правду знать не обязательно.
— Перестань жить прошлым, и тогда всё наладится. Смотри в будущее и думай: «Если так случилось, значит, так надо», усёк? — тоном великого наставника проговорил Чимин.
— Усёк, — кивнул Чонгук. Он слышал эти слова миллионы и миллионы раз, от совершенно разных людей. Но только сейчас до парня дошёл их истинный смысл. Возможно, нужно было просто дождаться, пока их скажет низкорослый смешной хён.
Чон расслабленно улыбнулся, наблюдая за тем, как Чимин ухмыляется и встаёт сбоку, обхватывая перекладину качелей и устало на неё опираясь.
— Живи своей жизнью, — добавил Пак как-то заметно тише, продолжая вглядываться в огромные невинные оленьи глаза. — И не страдай по пустякам, тебе не идёт.
Несмотря на то, что Чимин под конец фразы недовольно поморщил носик, Чонгук чувствовал, что ему на самом деле нисколько не противно.
— Спасибо, хён, — еле слышный голос Гука растворился в вечернем пусанском воздухе, который больше не давил на лёгкие. Где-то на ветках растущего рядом дерева чирикала птица, приятно шелестела листва. Дорога находилась довольно далеко, поэтому городского шума не было, словно парни находились сейчас за городом. Относительная тишина позволяла отдохнуть от суеты и расслабиться. А ещё прислушаться к себе.
Они по-прежнему смотрели друг на друга, так внимательно, спокойно, будто в первый раз. Каждый про себя отмечал полнейшие противоположности своим чертам в лице другого. Маленький носик с небольшой горбинкой и большой абсолютно прямой нос, пухлые мягкие щёки и выделяющиеся скулы, узкие миндалевидные глаза и широкие по-детски огромные блюдца, полные влажные губы и… Чонгук сглотнул и поджал свои тонкие и, как всегда, немного обветренные, с которых так и хочется содрать тонкую кожицу. От взгляда Чимина это не укрылось, и он прыснул:
— Я же, вроде, советовал тебе жить будущим, а не в мечтах.
Ну вот, только Пак Чимин мог так мастерски испортить момент! Чонгук уже собирался было возмутиться, только вот Чимин резко начал его раскачивать.
— Держись, не хотелось бы, чтобы ты на меня потом подавал в суд и требовал компенсации за физический ущерб, — пробубнил Чимин, раскачивая всё сильнее и сильнее. Чонгук послушно ухватился обеими руками за холодные металлические перекладины и надеялся, что из пакета в процессе их с Паком дурачества ничего не вылетит.
— Скорее за моральный подам.
— Ой, заткнись ты уже, а! Смотри лучше наверх. И молчи.
Чонгук поначалу не поверил, что Пак не просто хочет от него отвязаться поскорее. А потом последовал совету и поднял голову, тут же потеряв дар речи. Светло-голубое небо с нежно-розовыми пушистыми облаками казалось ближе, когда Чон взмывал на качелях вверх. В груди разливалось что-то тёплое, отдающееся стадом мурашек вдоль позвоночника, что-то такое, отчего хотелось смеяться и… жить.
Чонгук впервые за долгое время почувствовал себя счастливым.