Глава 4. После.
Алиса ехала в электричке.
Пластиковое сиденье под ней дрожало от рельсов, и она держала в руках стакан кофе из станции, уже почти холодный. Сквозь окно всё мелькало — деревья, поля, пустые платформы, граффити на заборах. А внутри — тишина, которая будто не умещалась в этот вагон.
На фестивале даже утро было как музыка. Здесь — как эхо после неё.
Её рюкзак лежал у ног. Пропитанный травой, дымом и чужими прикосновениями, он казался живым. Алиса не открывала его с тех пор, как свернула палатку. Там были тёплые записки, нарисованный кем-то значок, сложенная вдвое афиша с отметкой ручкой — «18:20. Сцена 3».
И воздух. Там был воздух из другого дня.
***
Дома всё было на месте.
Комната — с книгами, которые она не дочитала, с плакатом на стене, с растениями, которые выжили без неё. Только всё будто пылилось. Даже воздух. Даже свет в окне.
Алиса положила рюкзак в угол и не стала его разбирать. Села у окна. Долго смотрела, как прохожие идут по тротуару. Как будто ничего не случилось. Как будто она — та же, что была до этого.
Но внутри всё шевелилось. Не громко, не ясно. Как тлеющее письмо, написанное, но не отосланное.
Она достала телефон. Открыла галерею. Там были несколько фото с фестиваля — людей, которых она уже, наверное, никогда не увидит. Но она помнила, как они улыбались, когда смеялись, когда обнимали кого-то просто потому что солнце садилось.
Ильи на фото не было.
Он никогда не смотрел в камеру. И, кажется, всегда был рядом, когда она не снимала.
***
Поздно вечером Алиса лежала в темноте. Окно было открыто, и в него лезли голоса из соседнего двора. Кто-то смеялся. Кто-то включил радио. Но всё звучало плоско.
Она потянулась к столу и открыла блокнот. Записала:
«Я не знаю, кто ты теперь,
Но ты звучишь, даже если молчишь.»
Потом перечеркнула. Написала снова. Без рифмы. Просто:
«Ты остался во мне звуком.
Не голосом. Не именем.
Просто — звучанием внутри.»
Она закрыла блокнот.
И решила не писать ему.
Не потому, что не хотела. А потому что не знала, с чего начать.
***
На следующий день в автобусе она услышала его песню.
Не вживую. А в записи. Кто-то сидел у окна с наушником, который пропускал звук. Ильин голос — сквозь чужие шумы, сквозь гул двигателя.
Он пел не о ней. Но она всё равно замерла.
Словно кто-то напомнил: «ты была там. это — было с тобой».
И весь день казался другим. Даже облака были как будто фестивальными — разорванные, беспокойные, плывущие в разные стороны.
***
Вечером она снова открыла телефон.
Вбила в поиске: фестиваль, сцена №2, ночь, Илья.
Но ничего не нашлось.
И это почему-то было правильно.