21.
Весь день в школе не могу перестать прокручивать в голове вчерашний вечер.
После моей истерики, решив проявить гостеприимство к «другу», Глеб заказал еды. Как на расстрел, я проследовала за ним в спальню, где он раздвинул блэкаут-шторы, позволив предзакатному солнцу залить оранжевыми лучами комнату.
В этом нехорошем месте мы ели, валяясь на кровати. Глеб принуждал меня говорить. И, закрыв глаза, чтобы не видеть объект своей тревоги, я уходила в рассказы о себе, а точнее об учебе и о том, что программирование — тоже творчество, где даже функцию для решения математической задачи можно расписать уникальным подчерком. Рассказывала про Администрирование информационных систем, специальность, на которой мы с Соней якобы учимся.
Глеб много ел, лениво возился на подушке. Его волосы наэлектризовывались и начинали ещё больше походить на гнездо. Ему шло. Как и то, что он постоянно курил. Электронку и сигареты тоже, прямо в комнате, из-за чего моя одежда и волосы пропитались запахом сигаретного дыма, и мне пришлось побрызгаться его кошмарно дорогим и кошмарно оригинальным одеколоном, пока он стоял возле и продолжал спрашивать абсолютно всё. И я продолжала взволнованно прыгать с темы на тему.
Чтобы потом прийти домой и, прорвав плотину эмоций, снова расплакаться. Чтобы искать респираторы, оставшиеся с двадцатого года, и положить их вместе с баллончиком в одно отделение рюкзака. Чтобы вместо прорешивания варианта по профильной математике зайти в ТикТок и отшвырнуть телефон, увидев в рекомендациях его.
Я согласилась, пути назад нет.
На первой же перемене иду в уборную умыть настрадавшееся лицо.
Я лежала там с ним. Давала себя трогать.
Из зеркала на меня смотрит бледное напуганное существо.
Что теперь будет со мной, и насколько отныне широка его власть?
Он не должен тронуть Соню — вот, что важно!
Если ему действительно… интересно со мной (боже, какая чушь), то у него просто не останется времени на неё. Это максимум, который я могла сделать. Два месяца. Всего лишь два месяца, по истечении которых он уедет в тур и оставит нас в покое.
Весь день я хожу дерганная. Хоть Соня старается проводить перемены отдельно, сидим-то мы всё равно вместе, и мне до ужаса страшно, что она что-то заподозрит.
Состояние её не лучше: всё тот же шарф прикрывает синяки на шее, глаза красные, потерянное выражение лица. Она часто хватает телефон в руки, как и я. Как и я, ждет от него сообщение.
Только в отличие от нее мне Глеб действительно пишет.
Первый раз это происходит на русском, когда мы работаем над очередным сочинением-рассуждением по проблеме текста. Использую готовый шаблон, выученный наизусть, формулирую позицию автора, выискиваю в тексте примеры-иллюстрации… Голова напряжена, и я сильно вздрагиваю, когда телефон вибрирует в кармане. Так приходят сообщения только в телеграмме. С родителями я общаюсь в ватсапе, ни на какие рассылки не подписана, рекламу от ботов не получаю. Ни с кем не общаюсь.
Это может быть только Глеб.
Любопытство жжёт, мешая сосредоточиться, и я решаю аккуратно взглянуть, что там.
«Соскучился, хочу увидеть тебя сегодня».
Тупо пялюсь на сообщение, держа телефон под партой. Это он. Его ник и его гребаная аватарка. Выходит, вчерашнее мне не приснилось.
В этот момент Соня лезет в сумку, поворачиваясь ко мне. Я пугаюсь и роняю телефон на пол, экраном вверх. В панике бросаюсь за ним, едва успев заблокировать прежде, чем она увидит. На мою возню оборачивается весь класс.
Руссичка подходит к нам.
— Что я говорила по поводу телефонов? Занижаю оценку на полбалла, — делает пометку в тетради, — если получите пять с минусом, это будет четыре.
Проклятье!
Мои щеки покрываются красными пятнами, в то время как на лицах одноклассников расцветают злорадные улыбки. Даже Вова оборачивается с передней парты. Ни когда я блестяще решаю сложную физическую задачу, и ни когда я читаю наизусть без запинки «Лиличку» Маяковского. А именно сейчас, в минуту моего позора.
И только Соня не реагирует.
После урока, без объяснения причин, она холодно заявляет, что пропустит занятия по информатике, которые мы посещаем втроем с Вовой. Потому, в автобусе, на пути от школы до репетитора, происходит знаменательный момент — я впервые остаюсь с Вовой наедине.
Сидение маршрутки тесное, наши локти, облаченные в куртки, чуть соприкасаются, из-за чего я чувствую благостное тепло. Лицо алеет, когда боковым зрением подглядываю за ним. Добрую часть двадцатиминутного пути мы молчим, пока я верчу в руках телефон, не зная, что ответить Глебу. Не хочу думать об этом сейчас, но думаю. И еще эта идиотская ситуация с руссичкой… Господи, мне до сих пор так стыдно перед Вовой! Глеб решил пустить свои отравленные щупальца во все сферы моей жизни.
«Я сегодня не могу, у меня репетитор».
«Кидай адрес, заберу тебя».
Смею ли я отказать? Сердце начинает биться. Я в заложниках. Но теперь не в его машине или квартире. Везде.
— Вы с Соней поссорились, да?
— Что?!
Вова хочет поговорить? Серьезно?
Смотрю на него, едва не открыв рот. Его безупречно уложенные волосы не помял даже капюшон. Прекрасные серые глаза за очками с роговой оправой… направлены на меня. Светлые и юные.
— Ну… с вами как будто что-то случилось. Обе грустные, и Соня вообще злая. Я даже боюсь ее. А ты стала менее внимательной…
— Менее внимательной? Это так заметно?.. — смущаюсь я.
— Если честно, то очень. Все в классе заметили. Кто-то даже предположил, что это потому что вы с Соней балуетесь ноотропами. Побочки, всё такое. — Поднимаю брови, а Вова тут же выставляет руки вперед. — Нет, ты не подумай, я эти сплетни не поддерживаю. Да даже если это и так, то я сам сижу на Ежовике Гребенчатом. Так что не мне судить…
— Мы не балуемся ноотропами, просто сложный период, — спешу я прервать.
Хочу ответить что-то еще, но не знаю, что. Я не умею флиртовать и в принципе общаться с парнями. Единственный парень, с которым я разговаривала наедине, которого я… касалась, и который касался меня, был Глеб. И от этого унизительно тянет в груди.
Ближе всех я была только со своим врагом.
Легок на помине, он присылает знаки вопроса один за другим. Отворачиваю экран от Вовы и отправляю ему время и адрес соседнего дома, чтобы Вова, не дай бог, не увидел его машину.
— Слушай, Кать…
— Да? — вновь нервно подбираюсь я.
— Я вижу, что, кроме Сони, ты ни с кем особо не общаешься. И мне кажется, что тебе не помешало бы выговориться, знаешь… — он неловко улыбается. — В общем, я хотел сказать, что ты можешь рассказать мне, что у вас там с Соней стряслось. Я выслушаю.
Неверяще пялюсь на него, широко раскрыв глаза.
«Ты опоздал на один день, милый Вова. Я уже выговорилась своему врагу», — думаю я, но говорю другое:
— Эм… Спасибо огромное…
Угинаюсь, натянув на глаза шапку. Автобус останавливается, и мы выходим.
Что это было вообще?
После занятия нам с Вовой в разные стороны, но по какой-то причине он не отлипает от меня.
— Вов, мне в другую сторону, меня папа заберет на машине, — вру я.
Он что, хочет проводить меня?
На улице стало рано темнеть, над нами включаются фонари. Недавно прошёл дождь, асфальт блестит от воды, а воздух влажный и пронизывающий.
В груди скребет, когда вижу элегантный черный порш, заезжающий за соседний дом. Почему именно сегодня? С другой стороны, слабо верится, что Вова действительно вдруг воспылал ко мне интересом. Такого не бывает в моей вселенной.
Изучаю его красивое узкое лицо без единого изъяна. Его легкий взгляд метается по мне.
— Уже темно, давай провожу до машины.
Это действительно происходит?!
— Зачем? — замираю в непонимании, медленно отступая, — Слушай, всё в порядке, не стоит…
Но он следует за мной, словно привязанный на ниточке. Заходит за чертов угол.
— Воу, крутая тачка. Не знал, что ты из такой семьи, — присвистывает он.
И я всем сердцем надеюсь, что Глеб останется внутри, но всё рушится, когда он выходит из машины и, лениво оперевшись о нее, закуривает. Потом смотрит на нас волком. Кивает Вове, узнавая его. Тот останавливается как вкопанный, чуя что-то нездоровое во взгляде Глеба. Затем вопросительно взирает на меня.
— Вов, это не то, что ты подумал! Не рассказывай Соне, прошу!