22.
— Эм… Вы же подруги, нет ничего такого в том, что тебя подвозит ее парень.
Глядя на меня и Глеба, Вова даже мысли не допускает, что нас может что-то связывать. Оно и понятно.
Но Соня…
— Вов, не говори ей! Она ни в коем случае не должна узнать, — судорожно молю я. Его лицо начинает меняться. — Мы не встречаемся. И они с Соней тоже не встречаются. С недавних пор. Всё очень и очень сложно!
— Я понял тебя… — пожимает Вова плечами. Бросает нечитаемый взгляд и уходит, скрываясь за поворотом
Стою, словно оглушенная.
— Мне долго ждать?
Оборачиваюсь на Глеба. Он вновь не в настроении, и на меня накатывает отчаяние. День был откровенно хреновым, и мне так хочется обвинить его во всём. Это из-за него я полезла за телефоном на уроке русского, из-за него написала сочинение хуже, чем обычно, потому что вся моя голова была забита проведенным накануне вечером с ним. И Вова, черт возьми, увидел его, приехавшего за мной…
И теперь у меня настоящие проблемы, ведь если он расскажет Соне, я понятия не имею, как буду оправдываться. Как объясню совпадение моих встреч с Глебом с прекращением их отношений? А еще… возможно, Вова хотел подружиться со мной. Но теперь я этого не узнаю.
Все эти мысли гложат меня. На душе слишком тошно. Я поднимаю взгляд на Глеба. Подхожу ближе. Смотрю на огонек его сигареты.
Нервным движением он выкидывает окурок. Делаю шаг, несмело поднимая руки. Касаюсь его плеч. Всё, чем он удостаивает меня в ответ, — безэмоциональный взгляд. Я ведь… должна обнять его, да? Это просто. Обнять. Отыграть свою роль. Набираю в легкие воздуха и прижимаюсь к нему, чувствуя тепло чужого тела. Прикрываю глаза. Я ненавижу себя за это. Ненавижу свою жизнь за то, что единственный, у кого я теперь могу получить это тепло — мой враг и самый худший человек на земле. И вообще не человек, а монстр. Опять хочется плакать.
Но стоит расслабиться, и я слышу, как Глеб взбешенно выдыхает.
— Что-то не так?.. Я делаю что-то неправильно?..
— Садись в машину.
Отстраняюсь, чувствуя стыд. Ну почему всё не может быть нормально? В тысячный раз вспоминаю вчерашний вечер, после которого Глеб писал, что соскучился. Он сам предложил заехать, и я согласилась. Что не так? Не надо было его сейчас обнимать. Черт-черт-черт.
Мы трогаемся. Его тонкий рот сжат в раздраженном изгибе, пальцы стискивают руль крепче, чем требуется, будто с удовольствием сжались бы на чьем-то горле… Даже мысль об этом вызывает дрожь. Потому что я помню.
Отворачиваюсь к окну, провожая огни погружающегося в осенний вечер города. Поведение Глеба доводит меня до изнеможения. Словно финальный выстрел в рану, которую оставил этот дурацкий день. После долгого молчания он выдает:
— Твоя подружка приходила.
О, боже…
— И?
— Какого хуя ты так смотришь? Я ничего с ней не делал! — Глеб опускает стекло и снова закуривает.
Я вжимаюсь в сиденье. Баллончик с респиратором находится в рюкзаке, который я кинула назад. Идиотка. Нужно было держать его на коленях.
— Я надеюсь, вы пообщались, и ты сказал, чтобы она больше не приходила? — говорю аккуратно.
Он нервно затягивается.
— Ты чем слушала в прошлый раз? Я же объяснял, что с ней это не работает. Пришлось вышвырнуть её силой. При чем она даже не удивилась, когда оказалась на полу в подъезде. Больше всего ее возмущало, почему я не отвечал ей в телеграмме. И она орала, как чокнутая сука. Привлекла соседей. Те вышли, начали разбираться, какого хуя я опять устроил, стали угрожать, что вызовут полицию, и тогда… я даже не понял, почему, но она начала вопить, как резанная, умоляя их не делать этого! Как если бы у нее был вес в кармане, понимаешь? Она чего-то страшно испугалась…
Очевидно Соня боялась, что у неё попросят документы, и вскроется ее несовершеннолетие.
Глеб продолжил:
— Это был настоящий пиздец! Если бы не ты, я бы просто впустил ее, дал ей в рот, или чего она там хотела, и все были бы счастливы. Но из-за тебя мне пришлось терпеть эту истерику! — тормозим в пробке, и Глеб поворачивается ко мне. С удивлением подмечаю, что его черные глаза смотрят как-то по-новому. Будто вместо пустоты в них заискрился блеск любопытства. — Что с вами обеими не так, а? В вас обеих скрыто какое-то общее дерьмо, но я никак не могу разгадать, что это. Одинаковый изъян, который делает вас нахуй неадекватными.
Это возраст, Глеб. Мы с Соней слишком юны для того, чтобы справляться с тобой адекватно. Мы ведёмся на все твои выходки, потому что слишком неопытны, а наши реакции слишком незрелы. Вот что с нами не так.
Как скоро ты догадаешься?
Однако склизкая тревога толкает спросить другое:
— Она же не придет завтра с синяками?..
— Еще раз ты спросишь что-то подобное и бойся, как бы сама не пришла с синяками.
И этому человеку я вчера изливала душу. В его объятиях, крепких и теплых, я плакала.
Ненависть к себе и к нему активируется с новой силой. Аккуратно тянусь за рюкзаком. Час пик, мы стоим в пробке уже минут пятнадцать и простоим невесть сколько. Не понятно даже, в направлении чьего дома он меня везет — моего или своего. Я бы могла попросить разрешения опустить стекло со своей стороны и, несмотря на заблокированную дверь, выбраться и побежать мимо замерших на дороге машин, предварительно залив Глеба баллоном.
Мысль провоцирует приток адреналина. Сую руку в рюкзак, нащупывая своё гладкое оружие.
«Знаешь, я передумала. Я не хочу с тобой дружить, потому что ты мерзкий ублюдок. Я, конечно, благодарна за то, что ты выслушал меня вчера и за то, что обнимал, ведь в моей жизни нет никого, кто бы сделал это. Но из-за тебя я разрушаюсь…», — отчаянно хочу сказать, но лишь робко мямлю:
— Ты больше не хочешь со мной дружить?
Он молчит. Продолжаем сверлить друг друга глазами, тщательно цепляясь за черты. Это уже вошло в традицию. Что-то в его неправильном лице, испорченном отталкивающими татуировками, заставляло смотреть на Глеба снова и снова.
Сердце замирает в ожидании ответа, потому что я не знаю, что буду делать потом. Любое влияние на него будет утрачено, и он сможет творить с Соней, что пожелает. И со мной. Будет шантажировать тем, что расскажет ей о нашей непродолжительной странной связи, а Вова подтвердит. И тогда мне придется сделать для него абсолютно всё.