16.
Дома бросаюсь на поиски своего древнего «Мейзу» с разбитым дисплеем и старой SIM-картой. Я рассчитывала, что Глеб передаст вещи, которые я оставила у него в машине, через Соню, потому что, подобно мне, не захочет еще одной встречи. Но Сонин домашний арест перечеркнул такую возможность.
Так я мучаюсь несколько дней. Старый телефон медленно грузит, тупит и отключается в самый неподходящий момент. Он нужен мне не только для связи, но и для учебы, чтобы пользоваться графическим калькулятором, искать алгоритмы для решения задач по программированию, прорешивать тесты, лишний раз не включая компьютер. Он, черт возьми, нужен мне, но покупать новый не вариант, потому что родители и без того тратят кучу денег на репетиторов и откладывают на случай, если я не пройду на бюджет.
Я спрашиваю Соню об этом каждый день. Никогда бы не подумала, что буду желать её свидания с Глебом. И внутри меня всё падает, когда выясняется, что она была у него, но он не отдал ей моих гребаных вещей.
Проклятье. Это просто сраное проклятье! Как можно было забыть свою сумку в логове монстра?! Идиотская, наитупейшая ситуация! Он специально это делает!
Даю себе еще один день. Его номер я знаю наизусть и мне тошно от мысли, что придется писать ему. Тяну время. Ловлю момент, когда Соня опять идет к нему и прошу намеренно забрать мои телефон и ключи, но на следующий день она истерично заявляет, что никакого моего барахла у него нет. И что я сама, вероятно, где-то его посеяла, а нашу встречу с Глебом нафантазировала.
Проглотив обиду и заглушив мысли о том, что Соня почти ненавидит меня, я всё же пишу ему в телеграмме. Жду нетерпеливо весь день. Бешусь, потому что сегодня старый телефон достает меня особенно сильно.
Проверяю телеграмм каждый час. Был недавно. Непрочитано. Сука!
По приходу домой принимаю решение позвонить. Дрожу всем телом, пока набираю номер, но урод не берет трубку. И потом тоже не берет. И потом.
Опускаю лицо в ладони, готовая разреветься от отчаяния. Та чертова квартира. Я так хорошо помню её. Я знаю, где находится тот дом. Помню даже долбаный этаж.
Написать заявление на кражу? Господи, я даже не знаю, как это делается…
В любом случае, не обязательно же сразу идти к нему. Можно сначала, так сказать, протоптать тропинку. Разведать местность. Постоять под его окнами, авось и выйдет…
Ох, какая чушь…
Я ожидаю, что Соня предложит поехать со мной, но её голос по телефону звучит так, будто совсем недавно она плакала. Вероятно, опять проблемы с матерью. Я обещаю себе выяснить всё потом.
В домофон я не звоню, опасаясь, что меня пошлют. Дожидаюсь, пока кто-нибудь из соседей Глеба войдет в подъезд, чтобы проскочить следом. В лифте смотрю на себя в огромное зеркало — из-под нахмуренных бровей тревожный взгляд серо-тусклых глаз, губы обветрены, под расстегнутой курткой мятый темно-синий свитер и классические брюки, которые я часто таскаю в школу. На мне ноль макияжа и в принципе сама я сейчас — ноль хоть чего-нибудь привлекательного и женственного. Наверное, это хорошо, когда ты идешь к такому человеку.
Когда я звоню в квартиру, мне не открывают. Прислушиваюсь: за дверью ни шороха. Внутри потихоньку просыпается бешенство. Какого гребаного черта я не могу уже который день забрать своё?! Тише, Катя. Главное быть предельно вежливой с ним, если он вдруг там. Разговаривать мягко и тихо. Как бы унизительно это ни было, это хотя бы не больно.
Касаюсь шеи, нервно сглатывая.
Приходит мысль, что, может быть, Соня не поехала со мной, потому что знала, что Глеба не будет дома, и специально не сказала мне. Злость просыпается заодно и на нее тоже.
Срывая гнев и раздражение, я больше не звоню, а долблю в дверь, понимая, что там никого нет. В припадке дергаю за ручку, как вдруг она поддается и открывается. Всё тело сковывает. Дерьмо! В коридоре темно. Не мог же он забыть закрыть дверь?
— Глеб?.. –неуверенно зову я. Делаю шаг. Аккуратно разуваюсь, не понимая, что ведет меня. Лоб покрывается испариной от страха, но я уже зашла слишком далеко.
Вскрикиваю, когда вижу его. Ничего ужасного, кроме него самого, сидящего на полу у стены. В темноте, смотрит в одну точку в комнате с задернутыми блэкаут-шторами. Какое-то время я пялюсь на него, не зная, что сказать. Он не реагирует совершенно никак, будто его совсем не касается, что я вломилась сюда. Миг мне кажется, что он не в сознании.
— Почему меня удивляет, что такой неправильный человек, как ты, даже не закрывает дверь на замок, — как можно мягче произношу я.
Он заговаривает, от чего я снова вздрагиваю:
— Я видел тебя с балкона, идиотка. Знал, что ты припрешься, потому что прочитал твоё сообщение. И поверни ключ в замке, пока у меня не случилась паранойя. Ненавижу это.
Он произносит это мерно, бесцветно. Я невольно повинуюсь, удовлетворенно подмечая, что ключ в двери, и я смогу сбежать в любой момент, повернув его. Глеб выглядит таким обессиленным, но это может быть игра. Он может ждать, что я расслаблюсь, и прибьет меня. Надо быть на чеку каждую секунду.
На негнущихся ногах возвращаюсь обратно. Нутро затапливает чувство неловкости и ужаса от нахождения здесь. Квартира просторная, но такая же безликая и необжитая, какой я видела ее в пошлый раз. Светлые стены, та же базовая мебель и разбросанные вещи, кажущиеся недавно привезенными. Что-то и вовсе хранится в коробках, и хозяину абсолютно плевать. Кругом встречаются пустые бутылки из-под алкоголя. Темно. Вся эта атмосфера давит на меня. Я словно не у Глеба в квартире, а в его больной голове, где всё не на своих местах и царят безликость и хаос.
— Я пришла за своей сумкой, в которой лежали телефон, ключи и двести семьдесят рублей. Скажи мне, где они, я заберу их и уйду навсегда.
Глеб молчит. Его лицо — белая неживая маска, которая ничего не выражает. Но стоит вывести его на эмоции, он обязательно обидит меня, и я так ненавижу его и так устала, что не хочу этого. Мне страшно, и я хочу уйти.
— Глеб. Я не хочу никаких разбирательств. Я ни слова не скажу про Соню. Я просто хочу забрать свои вещи и уйти.
— Останься.