14.
— Дал ей затрещину, — повторяет Глеб, неотрывно глядя на меня. А я смотрю, как его рот произносит эти слова, надеясь, что это не он, а голоса в моей голове. Но нет. Это Глеб только что сказал. Пользуясь тем, что я теряю дар речи, он продолжает: — На самом деле в тот день я не хотел, чтобы она ушла. Чувство пустоты во мне было особенно острым тогда, и я был не против, чтобы она побыла рядом. А еще я хотел хоть что-то почувствовать, потому унижал её и в конце дал пощечину, когда она вздумала снова признаваться в своей ёбаной любви. Она так разозлила меня этим…
— Как она могла позволить так к себе относиться? Вы просто… в вас нет ничего человеческого. Она же хорошая!
— Тебе не за чем так причитать, милая. Она счастлива со мной. Счастлива этим своим извращенным нездоровым счастьем. Даже завидую ей…
— Что она сделала потом? Я так понимаю, она всё равно вернулась. Но в тот момент она же заступилась за себя?! — допытываюсь я.
Будь проклят этот Глеб. Будь прокляты все абьюзеры на планете Земля, но Соня! Как она могла вернуться к нему после этого?!
— Сразу после она отсосала мне.
К моему лицу приливает кровь. Ледяной рукой пытаюсь открыть дверь, но в отчаянии вспоминаю, что он их заблокировал. Я не могу уйти, пока мне не позволят.
Глеб всё продолжает смотреть на меня своими черными пустыми глазами, такими же черными, как его душа, если она вообще у него есть.
— Это просто чушь какая-то… Соня бы никогда не сделала подобную грязь. Особенно после того, как вы же ее и ударили. Она гордая и знает себе цену!
— Она жалкая, — чеканит Глеб, — И ты тоже жалкая. Большинство из вас.
— Я? — не знаю, зачем я переспрашиваю. Зачем я вообще продолжаю слушать, что он говорит.
— Да, ты. Думаешь, вы с ней подружки, потому что вдвоем удобнее делать домашку? Не только это скрепляет людей.
— Откуда такому, как вы, знать, что скрепляет людей? Вы ведь монстр! — рискую я жизнью, но произношу это. И, черт, как же мне страшно.
— Да, я монстр. Но мне прекрасно видно этот вывих в твоей психике, из-за которого ты хочешь быть идеальной, получаешь пятерки, чтобы угодить родителям, которым на тебя плевать. Выбираешь любить не взаимно своего одногруппника, которому на тебя плевать. Выбираешь спасать свою подружку, которой тоже на тебя плевать. Ты из кожи вон лезешь, чтобы привлечь холодное и равнодушное, спасти его, сделать теплым. Я знаю тебя, Катя. Всю. Потому что вокруг меня только такие идиотки и вьются. Я выучил вас наизусть, и вы мне противны.
Хочется разреветься от обидных слов. Он ничего про меня не знает. Играет тут в психолога, а на деле животное, поднимающее руку на школьниц.
Ах, с каким же удовольствием я предвкушаю момент, когда он узнает, что Соня несовершеннолетняя школьница. Как сильно я хочу прокричать ему это прямо сейчас и увидеть, как изменятся его черты от этой ужасной правды. Но я не имею права. Соня бережет эту тайну сильнее, чем свою жизнь. Но, боже, каких же усилий мне стоит молчать.
Но это ведь всё равно выяснится.
И тогда он проиграет.
Ты проиграешь, Глеб, чертов жесткий сукин сын.
— Думаешь, что прочитал меня, — выдавливаю фальшивую улыбку, — Может, у Сони действительно какие-то проблемы, но я бы в жизни не обратила на тебя внимания. В тебе нет ничего особенного. Твоя музыка — вялая пародия на рок. Твой концерт был полной посредственной ерундой, на которой мне вообще ничегошеньки не запомнилось. Ты даже не красивый! Это ты жалкий, Глеб три дня дождя, — не помню, как перехожу на «ты». В конце мой голос дрожит от прилива адреналина.
Секунда, и его рука хватает меня за горло. Я взвизгиваю, пытаюсь вырваться, но твердые пальцы сжимаются сильнее. В панике хватаюсь за них, пытаясь расцепить, но от любого движения лишь больнее. Его рука словно каменная. Слезы брызгают из глаз, я хриплю «пусти» или «прости», сама себя не понимаю.
— Может, ты и права насчет меня, посредственная некрасивая соплячка, тусклая тень своей подружки, — с ненавистью проговаривает он вплотную от моего лица. Он настолько близко, что еще чуть-чуть, и его губы коснуться моих, когда он это говорит: — Только вот будет так, что я лишь пальцем поманю, как ты прибежишь. Я замахнусь, а ты уже будешь на коленях целовать эту самую руку, которая сейчас сжимается на твоей глотке. Запомни эти слова, моя будущая шлюшка.
Он отпускает меня. Хрипло вдыхаю. Рыдания вырываются с новой силой. И как только слышу щелчок, тут же вылетаю вон из машины и бросаюсь, куда глаза глядят. В темноту незнакомых дворов.
Спустя квартал беспрерывного бега, вспоминаю, что забыла сумку в его машине. В ней телефон, ключи и немного налички, которую дала мне мама. Дура. Нет, я просто конченная! Ну почему? Почему-почему-почему?! Сердце выбивает грудную клетку. Я задыхаюсь от бега. Возвращаться точно не вариант. Даже если бы я забыла у него в машине миллион долларов, я бы всё равно ни за что не вернулась туда сейчас.
Через два часа, когда совсем темнеет, наконец, добираюсь пешком до дома. Получаю скандал от мамы за то, что поздно пришла и не брала трубку. Доползаю до своей комнаты и, до сих пор дрожа, падаю на кровать, чтобы всю ночь не спать. Потому что стоит закрыть глаза, передо мной возникает землянисто-бледное лицо, темные сожженные волосы, черные зрачки, в которых не видно края.