12.
Организм Сони явно в стрессе, но я боюсь спросить про Глеба, потому что не сдержусь, и это приведет к новой ссоре.
Через несколько дней выхожу в школу, всё еще подкашливая, и мы с Соней снова вместе, хотя очевидно, что, как прежде, уже не будет. Нет былой теплоты, доверия, радости, ласковых взглядов друг другу в глаза, поддержки…. Мы больше не обсуждаем ничего личного, только учёбу. Разговоры о программировании, ЕГЭ, вариантах, репетиторах и физических задачах заводятся с такой частотой, что становится ясно — она тоже не слишком-то хочет очередного скандала. Это больше не дружба. Разве что сотрудничество.
И я не могу этого принять, терпя тупую боль внутри каждый раз, когда она вот так вот «сотрудничает» со мной. Я не принимаю её выбор. Не принимаю новую её. Но с другой стороны понимаю, что это лучше, чем если моя милая Соня совсем лишит меня своего общества.
В один день, разнообразия ради, я пробую поднять тему её любимой астрологии, однако Соня игнорирует мою попытку. Она активно пытается наверстать что-то, решая домашние задачки в школе прямо на подоконнике. Каждую лишнюю секунду решает-решает-решает… Всюду носит ноутбук, где перманентно открыт PyCharm.
А еще Соня плохо высыпается. Это заметно по теням, залегшим под её небесными глазами, белки которых теперь всегда покрыты красной сеточкой. И как-то раз неприятная догадка озаряет меня — Соня ничего не делает дома. И проблемы со сном тоже не из-за занятости. Она совершенно ничего не успевает, поэтому в бешеном темпе старается нагнать упущенное на переменах и в автобусах по пути к репетиторам.
Потому что всё свободное от школы и репетиторов время она с ним.
Не дающий покоя вопрос о том, куда смотрят ее родители, решается сам собой, когда одним вечером моей маме звонит её мама и разражается гневной речью о том, что Катя, то есть я, стала плохо влиять на Соню. Из-за того, что Соня, якобы, вечно со мной, она почти не ночует дома, не высыпается, плохо ест. Она требует, чтобы я перестала зазывать Соню к себе на постоянные ночевки.
Моя мама, которая из-за графика работы часто уходит в ночную смену, как и отец, решает, что это правда.
— Какого черта я должна краснеть за тебя и оправдываться перед тетей Олей? Тебе сколько лет?! Чтоб еще раз это повторилось! — ругается она на меня, когда кладет трубку.
Я не могу сказать правду, иначе Сонина мама узнает про Глеба в ту же секунду.
И с тяжелым сердцем принимаю решение поговорить об этом с самой Соней.
На большой перемене я приглашаю её пройти под запасную лестницу — наше место для секретов. Бледная тень прекрасной себя, она идет неохотно, спотыкаясь, на ходу заучивая тему экономики в справочнике по обществознанию, который держит слабой рукой.
Мы приземляемся на подоконник близко друг к другу.
Собираюсь открыть рот, как она прерывает:
— У меня нет времени на разговоры, Кать. Нужно штудировать обществознание, прости.
— Ты можешь поштудировать его дома.
Тут же ловлю предупреждающий взгляд. Она понимает, что я понимаю. И хоть мы не обговаривали этот вопрос, она в курсе о нашем негласном соглашении не поднимать опасную тему.
— Я не хочу говорить о Глебе. Он мне мерзок.
— Еще слово про него, и я уйду, — она всё же откладывает справочник и смотрит уставшими глазами.
— Моей маме звонила твоя мама. Она думает, что всё это время ты тусуешься у меня. Как, прости, я должна это контрить?
— Да какое мне, блять, дело?!
— Почему ты агрессируешь? Я не говорю про Глеба. Я спрашиваю, что моя мать должна ответить твоей, когда та позвонит в следующий раз, чтобы выкатить на нее гору обвинений в том, что я невоспитанная, плохо на тебя влияю, зову к себе за тем, чтобы мы не спали всю ночь и выблевывали ужин! А?
— Ты не посмеешь сказать ей правду! — Соня вскакивает с подоконника, и, если бы я не заметила, как увлажнились ее глаза, я бы взбесилась.
Конечно она боится, ведь ее запрут дома, если узнают, что она ночует у тридцатилетнего наркомана. Но как она могла подумать, будто ее постоянные «ночевки» сойдут ей с рук, и ее контролирующая и требовательная мать не заметит, что что-то не так?
— Если я не скажу, то мама просто усилит контроль и очень быстро поймет, что ты ни разу у меня не ночевала. Правда всплывет сама. Ты думаешь, тебя так сложно разоблачить?
— Блять…
Она нервно ходит из стороны в сторону. На красивом фарфоровом лице проступает паника. Это не задача по физике и не программный код, это жизнь, и формулу не так просто подобрать. Я не только злюсь, но еще невероятно сочувствую ей. Всем своим сердцем. И всем существом скучаю по ней, потому что всё еще люблю ее. Тоскливая догадка вдруг пронзает меня:
— Сонь, он… подсадил тебя на наркотики?
— Что? Нет. Нет-нет-нет… — тихо отвечает она, продолжая нарезать круги и лихорадочно думать над выходом из ситуации.
— Тогда, что с тобой? Почему ты так выглядишь? Ты словно гаснешь на глазах, и я в шоке, как учителя еще не заметили. Тебя будто держат в заложниках, не кормят и не дают спать черт знает сколько дней, и мне больно видеть тебя такой. Что бы между нами не происходило в последнее время, я всё еще хочу тебе помочь, хочу вернуть тебя прежнюю! — Господи, ну зачем я опять начинаю.
Хочу забрать тебя у этого дьявола.
Зачем я снова лезу в это? Почему не могу иначе?
«Пожалуйста, позволь помочь тебе, ведь я так тебя люблю!» — хочется прокричать прямо в её красивое, родное для меня лицо моей лучшей драгоценной подружки. Моей единственной. Я тоскую по ней каждый гребаный день, наполненный учебой, учебой и еще раз учебой.
Вдруг она останавливается, подняв голову к потолку. Иступлено выдыхает. Её голубые глаза озаряются странным, не виданным ранее блеском какой-то слишком высокой для меня эмоции. Она заговаривает:
— Я действительно в заложниках, Катя. В заложниках у любви. И любовь — мой наркотик. И я гасну, чтобы она продолжала светить. Я люблю его. И ты была права, это так больно. И нет из этого выхода. Я делаю, всё что он скажет, иначе он просто оставит меня. Я не могу уйти ночевать домой, потому что и тогда он меня оставит. Я будто на волоске от смерти каждую секунду с ним. Мне так плохо.
И она бросается ко мне, захлебываясь в прорвавшихся наконец рыданиях.
Ничего, милая, я этого так не оставлю. Не оставлю тебя ему. Я сделаю для этого всё, даже если мне снова придется оказаться с ним наедине.